Ошибок не бывает.

События, которые вторгаются в нашу жизнь,

какими бы неприятными для нас они ни были,

необходимы для того, чтобы мы научились тому,

чему должны научиться.

Ричард Бах, «Мост через вечность»

      Окружающие люди, дома, грязь на дороге слились в разноцветное мельтешащее пятно. Фролло шёл, опустив голову, не желая встречаться с кем-либо даже взглядом. Он клял и ругал в равной мере и себя, и Жеана. Определённо, его нужно, пусть он и считает себя взрослым, брать под неусыпный контроль. Этот экзамен он не сдал.

      На подступах ко Двору Чудес бродяги кинулись было к нему, но архидьякон опередил их, схватив первого попавшегося за грудки:

      — Веди меня к своему королю!

      Оборванец оторопело кивнул и, как только Клод опустил его обратно на землю, короткими перебежками повёл его к Клопену. Фролло старался сдержать негодование и злость на легкомысленного братца, чтобы ни лицом, ни необычно быстрыми для священнослужителя шагами не выдать клокотавших внутри эмоций.

      Клопен восседал на своём троне и немало удивился приходу столь странного гостя.

      — А, господин архидьякон! Чем я, скромный король нищих и бродяг Парижа, удостоился чести вашего визита? Неужто соскучились и пришли пропустить по стаканчику вина?

      — Где мой брат? Жоаннес. Вы уж точно его знаете, скромный король нищих.

      — Среди нас благородных не водится.

      — Мой брат, сделавшийся развратником и пьяницей в его юные годы вопреки всем моим усилиям, уже несколько месяцев как примкнул к вашему обществу.

      — Юные? — Клопен развернулся всем телом и недоуменно взглянул на архидьякона. — Сколько ж ему лет?

      — Недавно минуло семнадцать. Ну что, припоминаете теперь?

      — Погодите-ка, господин архидьякон, вы же не о… — тот призадумался. — Жеан Мельник? Это ваш брат?! — он громко расхохотался. — Вот уж не подумал бы! Эй вы, а ну-ка бегом, найдите этого бездельника! Нет, клянусь брюхом Папы!..

      От стены отделились двое бродяг. Лица их не внушали Клоду особого доверия, но иного выбора у него не было.

      — Проходите, господин архидьякон! — обратился к нему Клопен, жестом приглашая за стол. — Наше вино пусть и не такое вкусное, как у епископа или кардиналов, но нам и этого довольно.

      Перед Фролло поставили стакан с напитком бордового цвета и странно-кислого запаха. Клод сделал вид, что отхлебнул его.

      — А что это вы вспомнили о брате только спустя… сколько вы сказали? Несколько месяцев, кажется?

      — Он сам решил стать бродягой, когда не пожелал вести жизнь благородного честного человека. А потом мне докладывают, что он провёл несколько недель в Отель-Дьё и запретил сообщать мне об этом, пригрозив вашими молодчиками. И это при том, что Шатопер изувечил его.

      — Шатопер? Это не тот ли солдафон, из-за которого Эсмеральда?..

      — Да, это всё тот же мерзавец.

      — И что с ним теперь?

      — Как мне передали, его заключили в тюрьму. Я сам скажу об этом Эсмеральде, когда она вновь придёт. Может быть, в это воскресенье после службы.

      Прошло значительное время, прежде чем двое бродяг, посланных Клопеном, вернулись, готовые проводить архидьякона.

      Они недолго вели необычайно хмурого даже для него самого Фролло по извилистым узким улочкам Двора Чудес. Тяжело ступая, он внутренне готовился к тому, что могло его ожидать: из-за пары ушибов или разбитой губы никого не станут несколько недель держать в госпитале.

      Наконец они пришли; спутники оставили Фролло одного.

      Он немного помялся у порога, не решаясь войти, но всё же постучал и стал дожидаться ответа.

      — Кто это?

      — Твой брат.

      — Уходи, — так же коротко ответил Жеан, и за дверью послышались шаги.

      — Жеан, открой!

      На какое-то время внутри воцарилась гробовая тишина. Клод даже успел подумать, что брат не хочет впускать его и что вновь придётся ломать дверь, как это было в ту ночь с Эсмеральдой. Но тут на пороге показался Жеан:

      — Входи.

      Очередной убогий домик со столь же убогой обстановкой: грубо сколоченные стол и лавка, одинокая свеча из самого дешёвого жира, треснувшая деревянная тарелка с пресным ужином. Клод заглянул в другую комнату: на древнем, повидавшем виды сундуке в железной оправе лежал соломенный тюфяк, покрытый серой простынью в дырках. Клод опечаленно вздохнул от открывшегося ему вида. Жеана же, казалось, это вовсе не волновало. Он дождался, пока брат осмотрит его жилище, и только тогда заговорил:

      — Зачем ты пришёл? Не говори, что скучал. Тебе несколько месяцев не было до меня дела.

      Клод обернулся, прожигая его полным ярости взглядом, и холодно отчеканил:

      — Позвольте вам напомнить, Жоаннес, что это был ваш выбор — примкнуть к своре бродяг. Все эти годы я боролся за вашу нравственность, образование и доброе имя. Вы сделали свой выбор. А теперь, — он присел на лавку, — извольте объяснить, почему вы запретили монахам доложить мне о вашем состоянии?

      Жеан вспыхнул. На его счастье Клод ещё не успел разглядеть то, что с ним стало. Он стоял в углу, горделиво сложив руки на груди.

      — Вы сами только что сказали, почтенный братец, что я сам избрал этот путь! Последнее, чего мне хотелось тогда, — это ваших бесконечных нотаций и нудных проповедей. Этот ответ вас удовлетворит? Я сам добываю себе на пропитание и больше не позорю в коллеже нашу фамилию. Чего вам ещё от меня нужно?

      — Жеан, Жеан… — вздохнул Клод, взял свечу и вплотную подошёл к брату, поднеся её пламя так близко, чтобы можно было разглядеть его лицо, — но от увиденного смог только ахнуть и попятиться обратно, на лавку.

      — Что, дорогой братец? Вам не нравится, как я выгляжу? — он изо всех сил пытался казаться весёлым. — А я скажу вам, что очень доволен своим новым лицом! С ним мне стали куда охотнее подавать!..

      — Довольно. Я довольно услышал и увидел. А теперь вам придётся послушать меня, — Клод встал и указал Жеану на лавку — тот подчинился. — Итак, дорогой мой брат. То, что я увидел, совершенно явственно показало мне, что я совершил огромную ошибку, позволив вам жить самостоятельно. Воистину, mala herba cito crescit¹. Надеюсь, вы ещё помните латынь. Другая моя вина состоит в том, что я совершенно разбаловал тебя. — Клод медленными шагами мерил комнату, не обращая взор на Жеана. — Полагаю, вы считаете, что россказни про то, как много вам подают на улицах, должны меня убедить в том, что вы стали взрослым самостоятельным человеком? Отнюдь. — При этих словах Жеан напряжённо посмотрел на брата. — Это убедило меня в том, что вы, мой дорогой Жоаннес, совершеннейшее дитя. Через два года вы будете в том возрасте, в котором был я, когда наши родители отправились ad patres², а вы попали на моё попечение. На котором остаётесь и далее. Как видно, в ваши годы вы всё ещё недостаточно благоразумны, чтобы я без содрогания позволил вам и дальше жить самому, — Клод бросил на него прожигающий взгляд. — Цицерон сказал однажды: «Cujusvis hominis est errare; nullius, nisi insipientis in errore perseverare»³. Не бойтесь, второй раз я не совершу той же ошибки. Теперь всё станет иначе. — На лбу Жеана проступил пот. — Посмотрите на себя! До чего вы себя довели! Мало вам было пьянства и разврата — вы подались в драку. И с кем! С капитаном де Шатопером! Amicitia inter pocula contracta plerumque vitrea est⁴.

      Жеан вспыхнул и подскочил к Клоду, запрокинув голову, чтобы посмотреть ему в лицо:

      — Откуда тебе это известно?

      — Я многое знаю. В том числе и причину драки, — глаза Клода сверкнули. — Ambo meliores⁵. Но мне не хотелось бы повторять все гнусности, сказанные вами. — Он глубоко вздохнул и покачал головой: — О, Жеан! На кого ты стал похож? Ты носишь дворянскую фамилию — и радуешься подачкам от горожан! Сколько я предостерегал тебя! И вот до чего ты дошёл. Est modus in rebus⁶. Вспомни, как ты смеялся над внешностью Квазимодо в детстве. Теперь тебе не хватает лишь горба да кривых ног, чтобы вас было трудно различить! Что за изверги правили твоё лицо? Жеан, Жеан… Иными словами, так дальше продолжаться не может. Я принял решение. Ты возвращаешься со мной, сегодня же. Я сам договорюсь с профессорами и сам буду тебя обучать.

      — Ни за что! Мне нравится моя жизнь, и я шагу не сделаю отсюда!

      — Вы не поняли меня, сударь. Я не спрашиваю вашего желания. У вас есть какие-то вещи? Хотя о чём я говорю, — задумчиво произнёс Клод. — В таком случае, нам пора.

      — Я никуда не пойду! Я стал бродягой и останусь им!

      — Вы уже довольно наигрались в нищего, Жоаннес! — Фролло схватил его за руку и выволок на улицу. — Попрощайтесь с этим местом, больше вы не вернётесь сюда.

      Жеан попробовал вырваться, но пальцы Клода мёртвой хваткой сомкнулись на его предплечье, и, как бы он ни сопротивлялся и ни упирался, ему приходилось тащиться за старшим братом, останавливавшимся время от времени, чтобы встряхнуть его, делавшего вид, что теперь-то ему всё равно. Тогда Жеан стал горланить песенки на весь квартал нищих. Взглянуть на процессию, сопровождаемую этими дикими воплями вышел даже король Арго в сопровождении герцога египетского:

      — Клянусь брюхом дьявола! Этот вечер стал гораздо веселее!

      А Клод и Жеан уже дошли до Гревской площади. Увы, вопли последнего всё же привлекли внимание извечного её обитателя: к несчастью, именно в нескольких шагах от Роландовой башни он решил продолжить своё пение:

Пьют монахиня и шлюха,

Пьет столетняя старуха,

Пьет столетний старый дед, —

Словом, пьет весь белый свет!

Все пропьем мы без остатка.

Горек хмель, а пьется сладко.

Мы всю жизнь живём играя

И плюём в ворота рая!⁷

      — Замолчи немедленно, — в очередной раз зашипел Клод, сдерживаясь, чтобы не отвесить Жеану подзатыльник; потом развернул его к себе и встряхнул за плечи: — Нам не нужно столько внимания, сколько ты привлекаешь своими криками. Идём!

      Гудула прильнула к решётке впалой щекой, схватившись за прутья:

      — А, господин архидьякон! Прогоните эту египетскую саранчу! Она воровка детей! — затворница раскачивалась назад и вперёд, продолжая держаться за решётку. — Цыганка! Цыганка ест детей! Она сожрала мою дочь! — доносилось обрывками до слуха Клода и Жеана.

      — О ком это толкует вретишница?

      — Понятия не имею. Хм… — Клод сделал вид, будто пытается вспомнить что-то. — На площади перед Собором пляшет иногда цыганка. Я прогоняю её раз за разом, но разве изведёшь это племя?! — притворно пожаловался он.

      — Уж не Эсмеральда ли? Что ж она такого сделала Гудуле, что она так её ненавидит?

      — Полагаю, Жеан, именно эта язычница — ничего. Думаю, Гудула ненавидит всё это племя.

      Уже в клуатре привычная весёлость взяла верх над Жеаном, и, едва они переступили порог, он хитро прищурив глаза, обратился к брату:

      — А что, братец, ты теперь отправишь меня на колокольню?

      — И не надейтесь. Отныне, сударь, вы будете покидать клуатр только в моём сопровождении. Как я уже говорил, я договорюсь с профессорами, чтобы вам позволили сдать экзамены без посещения занятий. Discentem comitantur opes, comitantur honores⁸. Я сам подготовлю вас по всем предметам, — Клод не смог не заметить, как изменилось выражение лица Жеана при этих словах. — Пока что вам довольно знать и этого.

      — А если я сбегу? Или откажусь подчиняться вам?

      Клод бросил на него ледяной взгляд:

      — Скажите, Жоаннес, вам известно, что я являюсь одним из членов духовного суда?

      — Известно, братец.

      — Пти-Шатле не обеднеет от того, что на несколько дней в одну из его камер поместят не преступника, — Клод умолк на несколько секунд, наблюдая, как Жеан бледнеет. — В воспитательных целях, разумеется. В конце концов, все преступники туда попадают. Особенно те, кто живёт во Дворе Чудес. — И, чуть помолчав ещё, закончил: — Раз уж прежние мои методы дали такой ужасный результат, придётся прибегнуть к иным.

      — Так вы уже запираете меня в тюрьму? Вот только прежде это был коллеж Торши, а теперь она называется клуатром собора!

      — Вы не знаете, что такое тюрьма, милый братец, — процедил Клод, не без удовольствия добавив: — А вот ваш друг, капитан де Шатопер, — знает.

      — Что? Он в тюрьме?

      — Что тебя удивляет? Он избил тебя до полусмерти. Пусть радуется, что дело для него закончилось несколькими месяцами в камере из уважения к его прежним заслугам и его жене.

      Жеан сник окончательно.

      — Идём. Провожу тебя в твою комнату. И не думай сбежать: королевские стрелки найдут тебя раньше, чем ты дойдёшь до моста Менял!

      Вторая комната на третьем этаже располагала такой же скудной обстановкой, как и та, где жила какое-то время Эсмеральда: кровать, Распятие на стене, подсвечник для двух свечей, стол и два стула.