Возвращение в Париж оказалось спокойным. К удивлению, Жеан не натворил ничего, что могло бы поколебать хрупкое душевное равновесие Клода. Неужели отсутствие выпивки, девиц, собутыльников и заточение с книгами так благотворно влияют на него? Клод корил себя только за то, что раньше не додумался до этого средства. Но ведь раньше не было никакой гарантии, что малолетнего сорванца, так разительно отличающегося, исправит образ жизни архидьякона.
Но чаще всего мысли обращались к Реймсу, к тому разговору с Эсмеральдой. Самого Клода она сочла соучастником подобной мерзости, а его слова — банальной ложью. Любопытный плевок в лицо. Что ж, тем легче будет прогнать её из головы, из мыслей, из сердца. Почему она не вызывала привычных эмоций или ощущений, как другие женщины? А ведь должна бы. Мало того, что женщина, ещё и цыганка — в два раза больше поводов для ненависти с его стороны. А вместо этого он вытаскивал её с того света.
После поездки в Реймс Фролло будто стал рассеяннее. Епископ задавался вопросом: неужели любовница второй раз дала тому «от ворот поворот»? Даже если так: мало, что ли, в Париже прелестниц? Архидьякон Фролло с любовницей — эти слова отдавали странным привкусом. Ведь это он же отказался впустить в клуатр принцессу Анну по одной лишь причине — она женщина. Воистину, незаурядный человек этот архидьякон. Сколько ещё тайн он хранит? Помещаются ли они в его крохотной башенной келье?
Странные перемены во втором викарии так или иначе заставили де Бомона ослабить вожжи, позволив тому дышать полной грудью и нормально спать. И ведь Фролло находил ещё время для своих опытов! Может, научился управлять временем и приостанавливал его, чтобы поесть да поспать?! При такой выносливости уверуешь и в такие возможности — не то что в чернокнижие или попытки раздобыть философский камень.
При мыслях о нём Луи де Бомон иногда облизывался, представляя, насколько лучше бы зажил, будь камень у него. Единственное, что сдерживало смелые мечты и омрачало картины райских кущ наяву, — древнегреческий миф о царе Мидасе, проклятом даром обращать в золото всё, чего коснётся.
А что бы делал с камнем Клод Фролло? Без сомнений, с радостью выменял бы на зелья, материалы или книги. А потом заперся в своей келье и принялся бы изучать что-то ещё. У него всего две страсти в жизни: религия и наука. Появление третьей неминуемо привело бы к катастрофе. И этой страстью стала любовница.
Де Бомон несколько раз прикоснулся пальцами к подбородку: а не та ли это цыганка, плясавшая прежде на соборной площади? Да, вполне недурна. Разве что… Казалась взрослой. Неужели архидьякон не побрезговал порченым товаром? При его власти и деньгах, Фролло доступны, пожалуй, лучшие девицы Парижа — зачем же ему порченая девка из Двора Чудес. Что это: неведомый акт милосердия? Порыв души? Вряд ли ему это свойственно. Да и способ, мягко говоря, странный, даже для него.
Впрочем, не только епископа волновали перемены во Фролло.
— Дорогой брат, вынужден сообщить тебе, что ты изменился, — нарочито весело говорил Жеан, а глаза бегали по башенной келье. — Что произошло в Реймсе?
Его присутствие здесь стало обыденным. По большей части Жеан сидел тихо, от нечего делать занимая себя книгами. Но иногда его прорывало на разговоры — прямо как сейчас. Клод выдохнул; отложив бумаги, откинулся на спинку кресла и ощутил каждую клеточку затёкшей спины. После происшествия с испугавшейся девицей Жеан как будто бы присмирел и… повзрослел? Даже если так, всё равно остался мальчишкой, как ни крути. Глядя на него, Клод неминуемо вспоминал себя и нет-нет да задавался вопросом: будь у него хоть немного беспечности Жеана, что стало бы с его жизнью?
— В Реймсе? Ничего необычного. Архиепископский дворец прекрасен. Возможно, тебе бы понравилось.
— Ты всё переживаешь из-за той девчонки?
— Жеан! — от железа в голосе тот подпрыгнул на месте. — С этой ведьмой…
— Рассказывай эти небылицы своим собратьям-святошам. Хотя как раз насчёт святош я и не уверен. Так она тебе отказала? Снова? Даже когда ты приехал к ней?
— Я ездил не к ней, и тебе это прекрасно известно… Отказала? О чём ты говоришь?
— Брось! Она не пустила себя в свой «сад»? — Жеан состроил бесконечно серьёзное выражение лица, но всего через пару мгновений заливисто расхохотался.
— Я отказываюсь понимать, о чём ты, и не желаю продолжать этот разговор. Нет, всё же мои старания с молитвами… Ты остался прежним.
— Постой, так ты… вы что, не?.. Жаль, — он пожал плечами, — она и правда была недурна.
— Пошёл вон, — Клод рывком указал на дверь, прикладывая другую руку ко лбу.
Жеан хмыкнул, затянул очередную похабную песенку и вышел.
«Не пустила в свой сад»? Что ещё успел себе нафантазировать этот мелкий развратник? Разве что в самых смелых — и оттого самых ужасных — снах что-то подобное и происходило. Но все эти сны никогда не заходили дальше поцелуев: сказывалось банальное отсутствие опыта. Впрочем, чтобы просыпаться с отвращением к себе, хватало даже этого.
Клод подошёл к окну и всмотрелся в отражение. Единственный плюс — несмотря на занятия алхимией и многолетнее поглощение наук, он выглядел на свой возраст. Но вовсе не в его пользу говорили глубокие морщины на лбу и отсутствие на нём волос. Он вспомнил Эсмеральду и усмехнулся, качая головой: ей не пристало… Никому не пристало испытывать к нему хоть что-то, даже отдалённо напоминающее симпатию. На фоне разодетых офицеров архидьякон со своей лысеющей головой, морщинами и чёрной священнической рясой выглядел отвратительно. Польститься на него могли только одни девки — те, что обитают на улице Глатиньи. Но так низко он не падёт никогда.
Ужасные мысли! Клод затушил свечи, камин и едва не бегом спустился в главный зал, чтобы упасть там на колени перед статуей Девы Марии. Такие рассуждения недостойны служителя Бога. А теперь, когда цыганки в городе нет, больше не придётся отвлекаться на неё. И жизнь вернётся в своё русло.
Так и произошло.