После возвращения Клод следил за Эсмеральдой ещё пристальнее. Но она больше не сидела целыми днями без движения в кресле или на лавке в соборе — всё чаще напевала что-нибудь, а место богословских книг заняли романы и поэзия. Это успокаивало. Кот её стараниями быстро выздоровел, и она подолгу возилась с ним, переживая за него, словно за ребёнка. Пусть это несколько странно, но какая разница, если с его появлением она почти перестала плакать?

      Однажды вечером она появилась на пороге столовой, теребя юбку и не отрывая взгляда от пола.

      — Что-то случилось? Почему ты молчишь? Иди сюда. — Она прошла и села на самый краешек кресла. Но продолжала молчать. — У тебя что-то болит?

      — Нет, я здорова! Я хотела просить вас кое о чём, но мне… мне так стыдно.

      — Отчего? Это нечто… порицаемое? — Она помотала головой. — Тогда чего ты стыдишься?

      — Я не хочу, чтобы вы подумали, что я неблагодарная… Вы столько мне делаете, а я… я не делаю ничего. И… мне так тоскливо здесь. Я… не привыкла так, понимаете? — Эсмеральда подняла на него глаза и, помолчав, продолжила: — Может, у вас найдётся для меня какое-нибудь занятие? Что угодно. Когда-то я целыми днями танцевала и пела, показывала фокусы с милой Джали… Бедняжка. Я не смогла взять её с собой. Но она давно приглянулась одной соседке… — она вытерла щёку.

      — А как же твои вышивки? и шитьё? и книги? Это занятия для добропорядочных дам.

      Эсмеральда состроила любимую гримаску:

      — Я занимаюсь этим иногда, но это так скучно! Я, наверное, никогда не полюблю это…

      Клод немного помолчал, но всё же пообещал подумать об этом.

      До вечера он не мог найти себе места. С одной стороны, в её словах был резон. В самом деле, почти всю жизнь она провела в скитаниях, привыкла каждый день трудиться, чтобы заработать на хлеб. А теперь вынуждена сидеть взаперти. Разумеется, ей нелегко. Прежде это было необходимо, но сейчас она поправилась… С другой стороны, на улице слишком опасно. И… там много мужчин. А она так уязвима — куда сильнее прежнего. Да и чем она будет заниматься? Станет служанкой? прачкой? Исключено. Но что тогда?

      Несколько дней прошли в поисках, но всё же Клод был вынужден сообщить, что ей придётся довольствоваться шитьём и чтением. Однако в конце недели он навестил Отель-Дьё. Конечно! Идеальный вариант всё это время был прямо у него под носом. Так он ударит одним камнем дважды¹!

      — Эсмеральда, я принёс тебе хорошее известие, — сообщил Клод с порога; она подняла на него равнодушный взгляд. — Думаю, у меня есть для тебя подходящее занятие.

      — Что? Вы не шутите? — она встрепенулась и подбежала к нему. — Что это?

      — Сегодня я посетил Отель-Дьё, и там мне пришла мысль: ты можешь помогать сёстрам в больнице при монастыре святой Женевьевы. Если ты согласна, разумеется. Тогда я сам буду провожать тебя.

      — Да, конечно! Конечно я согласна! Спасибо!

      Она закружилась по комнате, но резко остановилась и села на стул, задумавшись.

      — Что-то не так? — обеспокоенно спросил Клод.

      — Я ведь ничего об этом не знаю. Я не справлюсь.

      Он подошёл к ней и сжал её плечо, улыбнувшись:

      — Ты слишком строга к себе. Вспомни, ведь ты вылечила меня несколько недель назад. Кое-что ты всё-таки в лекарстве смыслишь. К тому же, тебе не будут поручать ничего сложного — для этого там есть доктора. А ты будешь выполнять их указания.

      — Если вы так говорите… я вам верю.

      Два-три раза в неделю Клод отводил Эсмеральду в аббатство. В первый раз он остался глух к её просьбам покинуть больницу. Но, встречая её растерянный взгляд, понимал, насколько прав. Всё же не так давно забрать корзинку с едой или просто купить сладостей было для неё настоящим испытанием. Когда пришёл час уходить, она тихонько поблагодарила за решение остаться.

      Так продолжалось, пока не наступил предпоследний день лета. За окном собирались сумерки и Клод уже собирался идти за Эсмеральдой, как в кабинет влетел посыльный:

      — Его Светлость, монсеньор епископ Парижский…

      — Что угодно Его Светлости?

      — Он приказывает немедленно явиться к нему, Ваше Высокопреподобие!

      — Проклятье, — прошептал Клод. — Хорошо. Передайте Его Светлости, я сейчас буду.

      Посыльный выбежал за дверь.

      Что за срочное дело в такой час? Он набросил плащ, закрыл кабинет и направился в дом. Жеан сидел в комнате — закинув ноги на стол, что-то писал и едва не свалился, когда Клод вошёл.

      — Братец? Видел бы ты сейчас своё лицо! Что-то… произошло?

      — Пока не знаю. Меня вызывает епископ. Слушай внимательно: ты сейчас же оденешься и отправишься в больницу при монастыре святой Женевьевы. Встретишь Эсмеральду и отведёшь её сюда. Если я узнаю, — он надвигался на побледневшего брата, — что ты позволил себе хоть одно лишнее слово, хоть один лишний жест… Клянусь, ты пожалеешь. Ты понял меня, Жоаннес?

      Жеан торопливо кивнул; Клод вышел на улицу и направился в епископский дворец, пытаясь понять, что столь важное могло произойти в обычный четверг?

      В кабинете его уже ждали. Луи де Бомон ходил из угла в угол, словно по клетке; перед первым викарием стоял полный стакан вина. Фролло поклонился, извинился, но, казалось, никто не обратил на него внимания. Наконец епископ пригласил сесть, побродил ещё немного, потом тоже сел, побарабанил по подлокотнику кресла и, тяжело вздохнув, заговорил:

      — Не далее, как час… нет, два… нет, всё-таки час назад ко мне прибыл гонец. Из Шато-де-Плесси-ле-Тур. Думаю, вы понимаете, что это значит.

      — Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiestcant in pace. Amen.²

      — Что нас ожидает — ведает лишь Господь. Одно можно сказать точно: спокойным дням пришёл конец. Incipit vita nova³. С этого дня я запрещаю вам покидать Париж. — С этим епископ отпустил первого викария. — На вашем месте с этой минуты я бы возносил хвалу Господу, что вы служите в Париже, — сказал де Бомон Фролло. — Я помню, как вы отказались впустить Её Высочество в клуатр прошлой зимой. И она это помнит, поверьте. Она истинная дочь своего отца. Заклинаю, если вам дорога ваша честь и ваша жизнь: не вздумайте сделать хоть что-то, что могло бы привлечь внимание Её Высочества. Теперь идите.

      Когда Клод вышел на улицу, была уже ночь. Он шёл медленно, пытаясь осмыслить только что услышанное. Король давно болел и, разумеется, все вокруг понимали, что час пробьёт со дня на день. И всё же… Что теперь будет?..

      …не вздумайте сделать хоть что-то, что могло бы привлечь внимание Её Высочества…

      Принцесса Анна может приехать в столицу в любой момент, и архидьякон Жозасский в сопровождении красивой молодой девушки — определённо не то, что ей стоит видеть. Значит, Эсмеральде придётся отказаться от работы в монастыре.

      В столовой никого. Фролло бросил плащ на стул, расстегнул верхние крючки на сутане и сел к нерастопленному камину. Епископ много сказал, но умолчал ещё больше. Ни слова о герцоге Орлеанском. Ни слова о Её Величестве. Ни слова о регентстве. А всё это в сотни раз важнее его указаний.

      Она истинная дочь своего отца.

      Де Бомон прав. Тысячу раз прав. Одна надежда — они все, все трое, будут так заняты спорами о регентстве, что больше их не будет занимать ни одна мысль. Но на это нельзя полагаться.

      Клод поднялся, прошёлся несколько раз из угла в угол, потом откинулся к стене, обхватив голову, и застыл. Почти сразу дверь распахнулась, и он, переведя взгляд, увидел Эсмеральду, с круглыми от ужаса глазами. Она несколько мгновений постояла на пороге — и бросилась к нему.

      — Жеан сказал… Прошу, не ругайте его! Это я его расспросила, он не хотел ничего говорить! Честное слово! Он сказал, вас вызвал епископ. Что случилось? Это из-за меня? Он узнал, что я вам… что я никто вам?

      Эсмеральда сжимала его руку и глядела так, как смотрят в ожидании смертного приговора. Он еле нашёл силы улыбнуться, провёл по её волосам:

      — Нет, не поэтому. И ты не никто, Эсмеральда, — ты… Нет, не стоит сейчас об этом. Епископ в самом деле меня вызвал, но по совершенно иной причине.

      — По какой? Скажите, умоляю! Я не знаю, что и думать.

      — Как и я… Король умер. Да здравствует король. — Она ахнула, прикрыв рот. — Всё дело в том, что дофин ещё слишком юн, чтобы править самостоятельно. Вопрос в том, кто станет регентом. Луи, упокоит Господь его душу, недавно объявил, что им станет принцесса Анна. Если будет так, то… Видишь ли, дело в том, что прошлой зимой я отказал ей в посещении клуатра. Это нарушило бы правила, — он горько усмехнулся. — Magna et mirabilia sunt opera tua, Domine Deus omnipotens!⁴

      — Принцесса может… сделать что-то плохое вам, да?

      — Если она станет регентом и вспомнит обо мне… Впрочем, не будем об этом. Тебе не нужно об этом думать. Остаётся лишь молиться, что она не вспомнит о том декабре.

      Она истинная дочь своего отца.

      — Но не стоит лишний раз дразнить хищника. Знаю, тебе это не понравится. И всё же… Больше ты не пойдёшь в аббатство. Прости, твоя безопа… Эсмеральда?

      Та стояла потупив взгляд и сжимала сцепленные в замок руки.

      — Я… Я хотела просить вас об этом.

      — О чём? Ничего не понимаю.

      — Чтобы больше не ходить туда.

      — Кто тебя обидел? — Клод схватил её за плечи. — Когда? Что они сделали?

      — Нет, меня никто не обижал, — она замотала головой. — Просто мне там не нравится. Они все терпеть друг друга не могут. И всё время сплетничают и… Вы поэтому не хотели, чтобы я ушла в монастырь?

      Клод медленно выдохнул и отпустил её. Быстро же монахини открыли подлинную суть!

      — Отчасти. К… скромности в жизни тебе не привыкать. Но каждый день в монастыре похож на предыдущий, и это бы убило тебя изнутри очень быстро. Как яд, который постепенно, день за днём проникает всё глубже, отравляя всё тело. Только от этого яда противоядия не существует, — он приложил руку ко лбу. — Что ж, значит, решено.

      — Вы не накажете Жеана? Пообещайте, что не накажете! Он правда не хотел ничего мне говорить!..

      — Мне стоит хорошенько оттаскать его за уши, чтобы впредь он не болтал, если запрещено. Но ты так просишь за него… Хорошо, я обещаю. В этот раз я ничего ему не сделаю за его длинный язык. — Эсмеральда благодарно улыбнулась. — Уже очень поздно, иди спать.

      Он немного посидел в кресле, пытаясь привести мысли в порядок, потом оделся и направился в собор: нужно подготовиться к завтрашним мессам. Предстоят напряжённые дни.