Эфир и Люмин путешествовали веками, а может, тысячелетиями. Вряд ли кто сможет дать точный ответ.

В одном мире – близнецы спасения, в другом – пророки солнца, в третьем – апостолы разрушения или предвестники падения. У них множество титулов, но самый главный из них –

Вечные странники.

Их дом разрушен, и близнецы путешествуют по мирам. Эфир – с целью отомстить, Люмин – с желанием осесть в одном из них и безграничной усталостью.

Эфир слишком легко и глубоко привязывался.

И он всегда был обречён терять.

Он искал мести в каждом из миров. За смерть внезапно полюбившихся людей и нелюдей, за падение наций, за людскую глупость, за деяния хонкая – этот список слишком долгий, чтобы продолжать его. Мириады звёзд обратились в пыль, и Эфир рвал и метал, в очередной раз пытаясь поймать за хвост угасающий мир. Каждая звезда уносила с собой саму часть его, и Люмин наблюдала, как свет Эфира тускнеет с каждым перелётом всё сильнее и сильнее, как надломно хрипит его уставшая душа. Он тоже хотел бы покоя, – думается ей.

Но Эфир не умеет отпускать или прощать, и потому на периферии его сознания блещут тусклые звёзды, окрашенные красным – он помнит каждую смерть и каждую месть. Тихая злоба плещется мерзкой жижей где-то под ногами, и Эфир вязнет, вязнет, вязнет.

Эфир не умеет прощать и не знает смирения. Люмин научилась отпускать.

Люмин возвела вокруг себя неприступные стены, проверенные бесконечно долгим временем; её защиту мало что способно пробить, и даже самый маленький луч света не светит там, где существует одинокое сознание наедине с горько-сладкими воспоминаниями чужих миров.

Люмин привязывается едва ли не крепче, чем Эфир: она помнит выражение лица каждого, кто ей приглянулся; помнит каждую фразу, прожитый им путь, историю знакомства; помнит мириады миров и держит воспоминания слишком близко к сердцу, чтобы отнять. Но Люмин смирилась с тем, что каждое встреченное ею существо встретит свой конец. Рядом с яркими звёздами памяти переливаются печальным светом омытые слезами воспоминания смерти каждой из этих звёзд.

Люмин помнит крушение каждого мира так же, как и Эфир. Она не ищет мести или забвения. Люмин просто слишком устала от всего.

Эфир разрушается с каждой вселенной, да и Люмин больше не пылает надеждой. Когда-то она собирала себя по кускам посещённых миров, восхищалась людьми, заставляла себя вопреки всему жить дальше, даже после краха собственного дома. Ничто не держало её на свете кроме Эфира и чистого, безрассудного упрямства.

Сейчас, в Тейвате, она не наблюдает ни того, ни другого.

Люмин – уже практически потухшая звезда. Её свет не слаб, но блёкл; по краям магической метки на тыльной стороне ладони неотвратимо расползаются трещины, а позолота императорских узоров затёрлась на чуть посеревшем платье. Люмин просто жила слишком долго, чтобы желать чего-то. Каждый мир чем-то похож на другой, и ничто больше не способно вызвать любопытства; Люмин не перестала ценить людей и не перестала их вдруг понимать. Люмин лишь жутко устала от жизни и смирилась со своим затуханием – ей нужно лишь пристанище, где звезда испустит последний луч света.

Эфир тоже устал. Только Люмин смогла смириться с их провалом, с безнадёжностью надежды найти мир без негативной хонкайской энергии, а Эфир, на свою беду – не сумел, и упрямо стоял на своём.

Упрямство же Люмин давно закончилось, и в мире её держать нечему.

Поэтому она почти не сопротивляется, когда видит, как Асмодей запечатывает её заклинанием, похожим на методы судей. Чутьё, никогда прежде не подводившее, подсказывает, – этот мир будет последним. И для неё, и для Эфира.

Люмин желает своему брату всего самого лучшего, но, засыпая, не может не думать о том, как же всё-таки он загнал себя в угол.

Люмин просыпается через пятьсот лет с ощущением привычной безграничной усталости в теле и необычайной пустотой внутри. Меч или крылья призвать невозможно, богиня-судья наложила печать на силу света, и это открытие не приносит с собой ничего хорошего.

Люмин думает о том, как найдёт достойного человека, станет ему другом и уже не на её небосводе памяти, а на чужом зажжётся новая звезда, и она останется лишь в памяти этого человека. Люмин безнадёжно думает о том, как справляется Эфир, и под рёбрами шипастыми цветами распускается тревожность.

Прошло уже пятьсот лет.

Для них с Эфиром это время, безусловно, не такое уж и долгое, но Тейват населяют люди с вполне обычной протяжённостью жизни. Люмин жмурится при мысли о том, как брат где-то уже успел привязаться и потерять, как мстил и подвергал себя опасности, а может, занимается этим прямо сейчас. Анемо сила пляшет на кончиках пальцев, и звезда совершает кульбит, – последний прыжок выше головы, взрыв и новое рождение, – теперь уже совершенно белоснежное платье Люмин шелестит и переливается всеми цветами под лучами рассветеого солнца, а золотые вставки на нём блестят куда ярче.

Люмин знает – это продлится недолго. Лишь последний рывок перед тем, как окончательно остановиться.

Множество путешествий проходят по одной и той же схеме, всё, как бывало раньше; те же неизвестные сопровождающие, жуткие места и покровительственный (больше виноватый и извиняющийся) вид Эфира, подсвеченного сзади негативной пурпурной энергией статуи.

Что ж. Он действительно успел снова встать на путь мести.

По связи спешит явить себя волна отчаянья и безнадёжности. В ответ ей переливающееся виной понимание.

Люмин смотрит в блестящие золотом и переливающиеся медью глаза брата и видит там осколки взорвавшейся звезды.

Не успела.

Эфир окончательно разбился в стремлении защитить всех, кто ему дорог. Эфир любил слишком сильно и глубоко для этого мира и имел слишком сильное чувство справедливости.

– Хорошо, Эфир. Делай то, что должен, – кивает головой Люмин с скорбящим выражением на лице. Она теряет брата прямо здесь и сейчас, нет, давно потеряла.

Обычно Эфир свершает месть и встречается с Люмин где-то на границе земли и неба; его хмурое выражение лица исчезает, когда за спиной вспыхивают крылья или когда он оборачивается звездой.

Но сегодня – не обычно. Чуйка никогда не обманывала Люмин, и она знает:

В этот день они окончательно разбились.

Звёзды-близнецы уже не покинут этот беспокойный мир.