Привычки Кэйла были сформированы в апокалипсис и являлись незыблемыми правилами его выживания. Сейчас, когда Кэйл живёт в другом мире, где апокалипсиса нет и в помине не было, его привычки были бесполезны, хоть и активны всё время.

Рон видит, как Кэйл тренируется ночью, с температурой под сорок, в холод, и у него появляется слишком много вопросов.

Сборник драблов о близнецах.

Кэйл улыбался, аккуратно поглаживая алый цветок. Улыбка его детей стоила того, чтобы вырастить на ферме пару лишних растений и потом носить в волосах как цветочную корону.

На самом деле, он изначально и не был против.

Когда-то беззлобно язвительный Рок Су после смерти своих названных старших братьев окончательно закрыл себя от мира. Его лицо разучилось принимать выражение, отличное от хмурого, а чувства были безжалостно отброшены прочь. Он больше не пустит кого-то в свойпустой и мрачный замок. Спасибо, ему хватило потерь в трёх актах трагедии. Достаточно.

Трудоголизм. Он въелся в его кости, стал частью его личности помимо его воли, поселился на периферии сознания, стал привычкой и необходимостью. Трудоголизм всегда был его отдушиной и способом забыться.

Об руку с трудоголизмом шло самопожертвование.

Кэйл не в контакте с собой совершенно, он не умеет выражать свои чувства словами через рот, считает слабостью проявление своих эмоций и выглядит максимально равнодушно ко всему.

Его семья не требует от него изменений и любит его таким.

Ему не нужно что либо говорить, чтобы его поняли, ведь Кэйл смотрит на них с теплотой во взгляде, защищает их даже неосознанными движениями рук. Детям этого достаточно.

Кэйл чувствует, что наконец нашёл свою тихую гавань.

Кэйл выглядит стоическим и надёжным, как и всегда. Его бровь чуть приподнята с немым вопросом и снисхождением, но на глубине глаз можно разглядеть каплю беспокойства. Протянутая бледная рука является жестом приглашения, а Он мнётся, сомневаясь и не решаясь протянуть руку в ответ.

Или: Кэйл устроил праздничный вечер, пригласив всю семью, а Он боится веселиться и показаться несерьёзной.

Бесконечно манили её бескрайние холмы и долины, покрытые морем свежей сочной травы, склоняющейся к земле в такт ветру, редкие поля пшеницы, сравнимые с волнующейся гладью океана перед штормом, в которых хочется бежать вперёд и только вперёд, наслаждаясь наконец ощущением своей свободы и лёгкими похлёстываниями колосьев по тонкой талии, по хвойным лесам, где в воздухе витает запах смолы а мох, кажется, начинает расти даже на тебе, изумрудным ковром покрывает бесчисленную вязь заячих тропок, лаврируя между зарослями папоротников, тёмными болотными кочками, усыпанными кустиками красной брусники, то горькой, то сладкой, и кислой клюквы, и раздающимся оттуда сладковатым смрадом, не бьющим в нос, а завлекающим к себе в какой-то мере, и наслаждаться хотелось бесконечным небом, завалившись на траву, разглядывая букашек и сеть облаков на бескрайнем, всё манящем к себе небесводе, и всё хотелось любить всех и себя, чувствовать постоянно пьянящий аромат свободы, нестись куда глаза глядят до стёртых в багряную кровь лапах, и смеяться беспричинно смехом заливным.

Искренне уповала Авила на свою свободу, а чтобы скрыть своё бесславное прошлое и избавиться от подозрений возможных, она выбрала себе новое имя, под коим стала известна кругу людей, действительно её ценящих – Венделла.

Странница. Да, Авила действительно была страницей. Ей невозможно было бы усидеть на одном месте, и такое развитие событий она посчитала бы пыткой, нежели удачным стечением обстоятельств и хорошей жизнью.

Она была как дитя одуванчика, неприсуща ей была домоседость. Она не хотела ограничивать себя чем-то, особенно чем-то вроде определённого места жительства. Весь огромный, бескрайний мир принадлежал ей, а она принадлежала миру.