— Я не знаю, зачем тебе все это надо, — в который раз завел волынку Мюллер, но Биттенфельд не стал его дослушивать.

      — Так ты узнал или нет? — перебил он приятеля.

      Мюллер посмотрел на него страдальчески.

      — Узнал, — нехотя ответил он. — Там вообще ничего секретного не было, никто эту информацию не прятал. Мог бы и сам запрос сделать.

      Биттенфельд пожал плечами.

      — Ну так надо же понимать, у кого спрашивать. Мюллер, брось, все и так знают, что ты всегда все про всех знаешь. Не тяни.

      — Сдалась тебе эта фройляйн, — проворчал Мюллер себе под нос, но все же ответил: — Ее зовут Виктория. Родилась в 470 году. Была взята под опеку супругами Рабенард, служащими в доме Оберштайна — ну, это понятно. В школу ее записали хорошую, но самую обычную, для детей недворянских фамилий. В 486 она школу окончила и уехала с Одина.

      — Куда? — не выдержал и поторопил Биттенфельд. — Ты выяснил?

      — Не перебивай, — огрызнулся Мюллер. — Да, архивы пассажирского транспорта хранятся на серверах годами. Сюда, на Феззан она летала. Провела здесь чуть меньше года, потом вернулась. Снова прилетела только пару месяцев назад, вместе с теми самыми супругами Рабенард, сыном и собакой.

      — Чьим сыном? — опешил Биттенфельд.

      — Либо ее, либо его, — Мюллер философски развел руками. — По крайней мере, когда фройляйн Виктории поменяли фамилию на «фон Оберштайн», то и ему тоже. Но сам Оберштайн вряд ли будет наступать на одни и те же грабли дважды, так что…

      Биттенфельд с силой провел ладонями по лицу. Ситуация становилась все более и более запутанной, начиная походить на бредовый сон.

      — Стой, погоди… — попросил он заплетающимся языком, хотя Мюллер в данный момент вообще молчал. — У тебя там не записано, когда этот сын родился?

      Мюллер демонстративно открыл папку с присланными факсами и перевернул пару листов.

      — Да, вот, есть. Шестнадцатого октября 487. Тебе это о чем-нибудь говорит?

      Биттенфельд молча встал. Оправил китель, а потом так же молча подошел к двери, открыл ее и вышел в коридор. Мюллер растеряно посмотрел ему вслед.

      — Хоть бы спасибо сказал… — пробормотал он в сторону закрытой двери, после чего бросил папку в нижний ящик стола и вернулся к своим делам.

***

      Выяснить адрес Оберштайна было совершенно не сложно: точно такой же небольшой отдельный дом недалеко от ставки кайзера, как и у большинства старших офицеров. В том, что посреди дня сам военный министр находится на службе, Биттенфельд тоже не сомневался. Это было весьма кстати, ибо встречаться с ним не хотелось совершенно.

      Уже у самой двери его настигло странное чувство, будто все его внутренности разом бросились отплясывать канкан, и Биттенфельду пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы хоть как-то успокоиться.

      Наконец он заставил себя протянуть руку и позвонить в дверь. Пауза затянулась и Биттенфельд собирался уже позвонить снова, когда ему наконец открыли. На пороге стоял пожилой плотный мужчина и разглядывал гостя с явным недоверием.

      — Добрый день, но господина военного министра нет дома, — произнес он, не отводя взгляда от формы.

      — Я знаю, — машинально ответил Биттенфельд. — Могу я видеть фройляйн Викторию?

      Седые брови дворецкого тревожно нахмурились.

      — Я спрошу у нее, сможет ли она вас принять, герр… — под конец интонация стала вопросительной, однако Биттенфельд предпочел ответить уклончиво:

      — Скажите, что это ее старый знакомый.

      — Хорошо, — ответил дворецкий с достоинством, в котором, впрочем, можно было угадать утроившееся подозрение. — Прошу немного подождать.

      Биттенфельд остался стоять на пороге.

      Время текло, и вскоре ему показалось, что он торчит тут уже несколько часов, хотя вряд ли прошло больше нескольких минут. Наконец дверь снова открылась.

      — Добрый день, что вам угодно?

      Биттенфельд вновь смотрел на гладкую русую макушку. Платье, не такое торжественное, как на приеме, но тоже максимально простое и строгое, было все того же незаметного серого цвета. И глаза все так же смотрели в пол.

      Однако теперь Биттенфельд улавливал знакомые черты. Вот он, тот же самый излет бровей. Вот они, резко очерченные скулы. Вот они, узкие губы и твердый подбородок. Даже странно было, что до сих пор Биттенфельд не разглядел все это на лице военного министра. Еще более странно было осознавать, что их, эти одни и те же черты, он любил у одного человека и ненавидел у другого.

      — Вик, нам надо поговорить, — наконец выдавил он из себя, когда молчание невыносимо затянулось.

      — Не думаю, что нам есть о чем разговаривать, — она произнесла это спокойно и размеренно, и Биттенфельд отчетливо услышал в ее голосе ледяной тон Оберштайна.

      Эти интонации выводили из себя, однако он сумел взять себя в руки.

      — Вик, я тебя узнал, и глупо притворяться, что мы не знакомы, — вновь попросил Биттенфельд. — Между нами столько всего было, так неужели я не заслужил простого разговора?

      Виктория помолчала немного, а потом все-таки вышла на крыльцо, прикрыв за собой дверь. Биттенфельд горько прикусил губу: в дом его пускать не собирались.

      — Хорошо, — ответила Виктория все так же холодно. — Я тебя слушаю.

      Биттенфельд сглотнул. Именно в этот момент все слова — вся та осиная туча слов, что по дороге сюда роилась в его голове — внезапно взяли и исчезли. Он стоял в растерянности перед этой тонкой хрупкой фигуркой и не мог сказать ничего подходящего.

      — Вик, посмотри на меня, пожалуйста, — это вылетело прежде, чем он успел осознать.

      Однако Виктория подчинилась, подняв голову и встретив его взгляд своими усталыми покрасневшими глазами. Не от слез ли покрасневшими?

      — Ты… — неловко начал Биттенфельд, заново изучая это знакомое и одновременно незнакомое лицо. — У тебя волосы были рыжими.

      Виктория закатила глаза.

      — Словосочетание «краска для волос» тебе о чем-нибудь говорит? — поинтересовалась она насмешливо, и Фриц-Йозеф приободрился: в этом тоне было уже куда меньше оберштайновского. — Ее тут на Феззане полно.

      — Тогда почему больше не красишься? — не удержался от вопроса Биттенфельд. — Тебе очень шло.

      — Мне разонравился рыжий цвет, — пожав губы, ответила Виктория. — Да и отец этого не одобрял.

      — Твой отец!.. — вспылил Биттенфельд, но тут же, погаснув, махнул рукой. — А, впрочем, черт с ним. Я пришел поговорить не о нем, а о нас с тобой.

      — Фриц, но ведь нет никаких «нас с тобой», — Виктория сдалась, отказавшись от «оберштайновского тона», и ее голос прозвучал мягче, со знакомыми певучими нотками.

      — Однако ты все еще зовешь меня по имени, — отметил Биттенфельд.

      И обнаружил, что Виктория смотрит на него теперь с недоумением. Пауза длилась почти полминуты и оборвалась растерянной фразой:

      — Но я просто не помню твоей фамилии, — Виктория слабо улыбнулась. — Ты представился полным именем только при нашей первой встрече, в клубе, после моей работы, когда я уже устала, и мы оба были слегка пьяны. Я запомнила только, что ты Фриц. И… на приеме Антон назвал тебя «адмиралом» — вот и все, что я о тебе знаю.

      Биттенфельд скрипнул зубами. Пара танцев — и вот Фернер уже «Антон». Неужели Вик со всеми так легко сходится? Еще тогда, пять лет назад, она казалась взбалмошной, непредсказуемой, без царя в голове — но все-таки не распутной.

      — Адмирал Фриц-Йозеф Биттенфельд, — представился он мрачно.

      — Виктория фон Оберштайн, — Вик на полном серьезе сделала небольшой книксен.

      — Может, лучше Виктория Биттенфельд? — Фриц-Йозеф протянул вперед раскрытую ладонь.

      Виктория спрятала свои руки за спину.

      — Зачем? Я еще тогда тебе сказала, что не хочу замуж.

      — Это было пять лет назад, — Биттенфельд был твердо настроен не сворачивать с намеченного курса. — Можно уже и захотеть. Тем более, что у нас сын.

      Виктория побледнела и пошатнулась, так, что Биттенфельд испугался. На мгновение ему показалось, что она потеряет сознание. Он потянулся к ней, чтобы подхватить, однако Виктория почти отпрыгнула в сторону, на лице ее мелькнуло загнанное выражение.

      — Кто тебе рассказал про Пауля? — выпалила она задыхающимся шепотом.

      Биттенфельд сморщился как от лимона.

      — Проклятье, «Пауль»! — простонал он. — Из всех мужских имен ты выбрала именно это?

      — Это имя моего отца, человека благородного, достойного и справедливого, — ощетинилась Виктория.

      Биттенфельд был готов поспорить с каждым из выдвинутых эпитетов, однако неимоверным усилием воли заставил себя сдержаться. Если он сейчас обложит отца Вик последними словами, она совершенно точно не согласится выйти за него замуж.

      — Пусть так, — скрепя сердце, пробормотал он, — тебе виднее. Ради тебя я согласен на все.

      — Да, но я не согласна, — Виктория скрестила руки на груди, будто отгораживаясь от всего мира, но на деле ежась. — Фриц, мы не виделись пять лет, к чему сейчас вся эта патетика?

      — Мы не виделись, потому что я не знал, где тебя искать, — Биттенфельд нахмурился. — Я, видишь ли, тоже не запомнил твоей фамилии. А потом один за другим пошли бои, и я не так уж часто покидал мостик своего корабля. Знаешь, где я был шестнадцатого октября восемьдесят седьмого?

      Виктория тихо покачала головой.

      — Я навсегда запомню этот день. Я стоял на коленях перед Лоэнграммом и каялся за провал в битве при Амлитцере. Я действительно налажал: слишком поторопился, угробил своих ребят, потерял выгодную позицию — и в результате мы проиграли. Любой другой меня бы под трибунал отдал, а Лоэнграмм… он простил и дал еще один шанс.

      Виктория нервно завела прядь волос за ухо.

      — Но я не Лоэнграмм, Фриц, — почти умоляюще произнесла она. — Мне нечего тебе прощать. Ты не сделал мне ничего плохого, ты не бросал меня. Напротив, ты предлагал мне брак — и это я отказалась.

      — Ты… — Биттенфельд сглотнул. — Ты в тот момент уже знала, что ждешь ребенка?

      — Нет, — Виктория покачала головой. — Понятия не имела. И еще с месяц после твоего отъезда ничего не замечала. Я была такой дурой… Но пойми, Фриц: твоей вины в этом нет. Это была моя ошибка, и тебе вовсе не надо брать ее на себя. Я даже отцу так и сказала: никто меня не обманывал, никто не бесчестил. И я не думаю, что если он узнает о тебе, то предъявит какие-то претензии.

      Биттенфельд скептически хмыкнул. Интуиция подсказывала ему, что военный министр скорее удавится, нежели добровольно позовет его к себе в зятья. Тем более, если вспомнить помолвку кайзера, у Оберштайна явно наметился другой кандидат на руку дочери — такой, который полностью его устраивал.

      Кулаки Биттенфельда сжались сами собой. Вик отказывалась выходить за него замуж — но так и ни разу и не сказала, что не любит его. А раз так, то он, Фриц-Йозеф, может подождать и еще немного, раз уж терпел столько лет. Но вот дождаться того, что Оберштайн выдаст дочь за своего зама-подхалима — этого ему совершенно не хотелось.

      — Нет, он не предъявит, — вслух, очень тихо, но с напором произнес Биттенфельд. — Наоборот, он постарается оградить тебя от меня. Но, Вик, я тебя люблю и не потерплю рядом со тобой штабных крысенышей.

      — Ты… не потерпишь? — задохнулась от возмущения Виктория. Ее лицо покраснело, но неровно, некрасивыми пятнами. — Да кто дал тебе право решать подобное?

      У Биттенфельда на языке крутилось много разных слов, но остатки здравого смысла твердили, что любое из них, произнесенное вслух, может сейчас стать роковым. Поэтому он проглотил их всех и сказал лишь:

      — Ты права, никто.

      Виктория судорожно вздохнула и прижала ладони к горящим щекам.

      — Фриц, ну вот зачем ты так? — выпалила она жалобно. — Между нами оставалось столько хороших воспоминаний… Зачем ты пришел? Чтобы похоронить их под взаимными обвинениями?

      — Я пришел просить твоей руки, — мрачно глядя на кончики своих ботинок, проворчал Биттенфельд. — Извини, что не умею выражаться куртуазно: я боевой офицер и привык действовать стремительно.

      — Это неважно, — Виктория покачала головой. — Однако тебе все равно лучше уйти.

      Биттенфельд поколебался немного.

      — Я могу… — начал он и с отчаяньем заметил, что его голос срывается. Пришлось начать заново. — Я могу хотя бы увидеть своего сына?

      Виктория вздрогнула и снова обхватила себя руками.

      — Не стоит, — прошептала она.

      — Не обязательно говорить ему, что я его отец, — Биттенфельд хватался за соломинку. — Просто… Просто офицер зашел по делам. Мальчишки ведь любят офицеров.

      — У меня отец офицер, — возразила Виктория.

      — Да, но он штабной, — возразил Фриц-Йозеф. — А я мог бы рассказать что-нибудь о сражениях…

      — Например, о Амлитцере? — перебила его Виктория.

      Биттенфельду пришлось проглотить эту колкость.

      — Но хоть что-то ты ему обо мне рассказала? — с последней надеждой в голосе спросил он. — Он ведь уже большой, он спрашивал об отце?

      Виктория нервно передернула плечами.

      — Я просто сказала, что не у всех детей есть родители. У меня вот нет матери, а у него — отца. И нам с ним еще повезло, потому что у кого-то нет ни того, ни другого. Пауль… Понял. Он умеет ценить то, что есть.

      Биттенфельду не хотелось, чтобы его сын понимал подобное. Но он видел, что Вик в этом вопросе ничуть не менее непреклонна, чем в вопросе брака. Видимо, ему потребуется куда больше времени, нежели он думал вначале.

      — Что ж, значит до свиданья? — произнес он негромко, не веря, что она удержит его и все равно ожидая этого.

      — Лучше прощай, — поправила его Виктория.

      — Нет, до свидания.

      Биттенфельд низко склонил голову, а потом, резко развернувшись, стремительно зашагал прочь.