Биттенфельду было совершенно нечем заняться. После объявления помолвки кайзера и фройляйн Мариендорф всех поглотили сугубо штатские дела, к которым Биттенфельд не имел, да и не желал иметь ни малейшего отношения. Другие боевые адмиралы, не занятые государственными вопросами, собирались компанией и звали его с собой, однако его голову занимали совершенно иные проблемы, так что оставалось лишь бессмысленно шататься по коридорам.

      Спешащего куда-то Фернера Биттенфельд заметил абсолютно случайно. Задумавшись, он едва не прошел мимо дверей, ведущих в кабинет военного министра, и очнулся, лишь увидев, как торопливо выходит оттуда Фернер. Тот его не заметил, ибо как раз в это время бросил тревожный взгляд на часы и ускорил шаг. Сердце будто пропустило удар, и Биттенфельд, старательно делая вид, что продолжает все так же праздно гулять по коридорам, устремился вслед за Фернером.

***

      Фернер опоздал на двадцать минут. В любой другой день он вообще отказался бы от обеденного перерыва, но от выпрошенной им самим встречи отказаться не мог. Виктория дожидалась его спокойно, никак не прокомментировав опоздание. Казалось, ее куда больше занимает сын, играющий неподалеку с собакой.

      — Прошу прощения, — повинился Фернер, останавливаясь перед нею.

      — Ничего страшного, мы все равно гуляем, — Виктория улыбнулась ему. — Я знаю, у вас очень мало времени, так что можете не тратить его на политесы. Зачем вы хотели меня видеть?

      Фернер посмотрел на нее в задумчивости.

      — Знаете, когда я просил о встрече вчера, я хотел с вами поругаться, — признался он честно. — Однако шеф был тысячи раз прав, говоря, что нельзя поддаваться эмоциям. За ночь я многое обдумал и пришел к мнению, совершенно противоположному вчерашнему.

      — Вот как? — Виктория насмешливо вскинула брови. — Вы меня заинтриговали. А теперь будьте добры, расшифруйте свои слова для простой смертной, ибо я гениальность отца не унаследовала.

      Фернер еще раз внимательно вгляделся в нее, после чего кивнул своим мыслям.

      — Вчера, — начал он свой рассказ, — мне показалось, что вы строите мне глазки. Вы были так старательно милы, так настаивали на том, чтобы я остался… Даже ваш отец подумал, что между нами что-то есть.

      — Отец так подумал?! — Виктория скривилась словно от зубной боли и прикрыла лицо левой рукой. — Как неловко получилось…

      — Да, но я дал ему честное слово, что это не так, — такая реакция вызвала у Фернера улыбку, хоть еще совсем недавно это приводило в отчаянье его самого. — К счастью, он мне все-таки поверил.

      — Это хорошо, — вздохнула Виктория. — Извините, я вовсе не этого хотела добиться.

      — Да, — взгляд Фернера снова стал задумчивым. — Именно об этом я и размышлял. Вы горячо настаивали, чтобы я остался, однако бросили меня в гостиной одного, а затем в самом начале ужина весьма поспешно удалились. Вы вовсе не ради себя задерживали меня в вашем доме, я прав?

      — Правы, — кивнула Виктория. — Вы очень привлекательный мужчина, Антон, но мне кажется, что ваше сердце уже давно занято.

      — Вы это поняли… — очень медленно произнес Фернер. — И… вас это не смущает?

      Виктория прикусила губу.

      — Я… — начала она неловко. — Боюсь, это может получиться слишком длинный и слишком запутанный рассказ.

      — У меня, как вы сами сказали, очень мало времени, — заявил Антон, — однако я не уйду от сюда, пока не пойму хоть чего-нибудь во всей этой истории.

      — Что ж, — Виктория зябко повела плечами. — Пожалуй, начать надо с того, что у нас с отцом… сложные отношения. Вы, наверное, отлично знаете, что долг для него превыше всего? Так вот, я — это долг. Я — та проблема, которую на него взвалили другие, и которую он твердо намерен оправдать. Я это узнала и поняла далеко не сразу, ведь почти все мое детство он служил где-то на самых окраинных постах. Я получала информацию по крупицам, что-то выспрашивая, что-то подслушивая, что-то подглядывая. Когда я закончила школу, у нас с отцом состоялся весьма тяжелый разговор. Оглядываясь назад, я понимаю, что вела себя как взбалмошная, накрученная подростковыми гормонами истеричка, но тогда, разумеется, я казалась себя самой умной и самой правой.

      Она остановилась перевести дыхание. Ее взгляд скользнул в сторону, находя сына, и брови нахмурились.

      — Среди прочего отец старательно предостерегал меня от детей. Генетика — штука хитрая, и если она не выстрелила в одном месте, не факт, что не выстрелит в другом. Мне тогда это показалось смешным: ни о каких детях я и думать не думала. Зачем мне дети, когда я, сама вчерашний ребенок, вырвалась наконец на волю, и даже отец по этому поводу не возражал? Это вышло даже забавно: я вроде как сбежала из дому, но на мой счет продолжали поступать средства. Однако мне нравилось чувствовать себя взрослой и независимой на другой планете. Я нашла работу — не бог весть что, но мне хватало, так, что даже деньги со счета не приходилось снимать. Я жила самостоятельной жизнью и безумно гордилась собой. А потом…

      Виктория снова замолчала, и теперь тишина длилась дольше. Фернер не рискуя нарушить эту паузу, терпеливо дожидался продолжения.

      — А потом я влюбилась, — вздохнула Виктория. — Он был таким… непохожим на все, что осталось в моем прошлом. В нем было столько страсти, столько эмоций… Столько света и энергии. Самый веселый, самый счастливый месяц в моей жизни. А потом его отпуск закончился, и настало время уезжать. Он позвал меня с собой, предложил даже выйти за него замуж — а я отказалась.

      — Почему? — вырвалось у Фернера невольно.

      Виктория пожала плечами.

      — Ну, во-первых, я не хотела замуж, — произнесла она, глядя прямо перед собой. — Поэтому выпалила «Нет» прежде, чем успела даже что-то подумать на этот счет. Ну а во-вторых, брак означает детей, а детей мне не хотелось.

      — Но ведь… — Фернер чуть повернул голову, в ту сторону, где играл с далматинцем маленький мальчик.

      — Вот именно, — не к месту отрезала Виктория. — Мое «во-вторых» не оправдалось. Только через месяц после расставания я поняла, что не была достаточно осторожна. «Взрослая и самостоятельная жизнь» оборвалась в одночасье. Я перепугалась до смерти, долго думала, что же мне делать, но в итоге не нашла ничего лучшего, как вернуться домой. Не представляю, что тогда пережил отец, но он принял и меня, и Пауля… Хотя для него это стало особенно горьким испытанием.

      Фернер уже начал догадываться, и под ложечкой нехорошо засосало. Он почти с тоской смотрел на бледное лицо своей собеседницы, сейчас внезапно осунувшееся и заострившееся, отчего оно еще больше стало похожим на лицо ее отца.

      — Неужели ваш сын тоже… — начал он неловко, и Виктория закончила за него:

      — … незрячий. Да. Мы не знаем, в чем дело: скреплен ли этот дефект с мужской наследственностью, или передается через поколение, или еще что-то… Такие вопросы в Рейхе никто не изучает. Однако факт остается фактом: я сделала то, что отец просил меня не делать. Он, никогда ничего мне не запрещавший, дававший все, что мог мне дать, просил об одном-единственном — и именно этого я не исполнила.

      Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула, пытаясь выровнять голос.

      — Он взял на себя и это тоже, хотя его жизнь круто повернулась, и он наконец дождался того, о чем так долго мечтал. Жизнь в Рейхе начала меняться, Лоэнграмм шел к власти, и ответственность выросла до небес… Не представляю, как можно было не разорваться на сотни мелких частей. Отец выкладывался и выкладывается так, как будто каждый его день может быть последним и…

      Тут ее голос все-таки сорвался, и она запнулась, отвернувшись. Фернер, тактично отведя взгляд в сторону, протянул ей платок.

      — Спасибо, — пробормотала Виктория, справившись с собой. — Я повзрослела. Теперь у меня самой ребенок, и я знаю, что это такое — боль за него. А у отца, помимо меня, еще Рейх и кайзер… И неизвестно, что хуже.

      Фернер почувствовал, что, несмотря на всю горечь, сейчас рассмеется: уж больно образным и, что удивительно, точным оказалось определение. Общение Оберштайна и Лоэнграмма действительно иногда походило на отношения строгого наставника и талантливого, но строптивого ученика — однако с точки зрения именно опеки Фернер это никогда не рассматривал.

      — Вы, надеюсь, ему этого не говорили? — старательно пряча улыбку, сказал он вслух.

      — Нет, что вы, — Виктория покачала головой. — Да мы, собственно, вообще практически не разговариваем — нам не о чем. Тем более, что я не способна поддержать разговор о политике… а отец и не станет вести подобные беседы с посторонним.

      Фернер мысленно согласился. С точки зрения работы военного министерства фройляйн фон Оберштайн действительно была посторонней, и доверять ей хоть сколько-то важные рабочие вопросы не только не имело смысла, но и противоречило служебной этике.

      — А вы, — тем временем продолжала Виктория, — вы — совсем другое дело. Я до того злополучного приема о вас вообще не знала. То есть знала, конечно, что у отца на работе есть заместитель, некий контр-адмирал Антон Фернер, но не более. Но когда отец представил мне вас, в его голосе было столько теплоты… Уж это я точно могу распознать! Он не очень ярко выражает свои эмоции, однако я с детства, каждую минуту, что мы проводили вместе, училась их различать. Он познакомил меня не просто с сослуживцем, не просто с заместителем — но с человеком, к которому очень хорошо относится.

      — А меня вы тоже так быстро раскусили? — спросил Антон, за лукавой улыбкой стараясь скрыть радость, которую пробудили в нем эти слова.

      — Нет, что вы! — Виктория кривовато усмехнулась ему в ответ. — Я же вас совсем не знала, а вы тоже очень хорошо держите лицо. Только отец предпочитает маску спокойствия, а вы скрываетесь за доброжелательной иронией. Но вы однозначно показывали, что находитесь на стороне отца, а он бы легко раскусил лизоблюдство. То есть, выходит, вы ему симпатизируете — и он в это верит. Учитывая весь предыдущий опыт, если не сказать полнейшее его отсутствие — это просто огромный шаг в отношениях.

      — И вас… — тщательно подбирая слова, подошел к главному Фернер, — не смущает то, что мы оба мужчины?

      Виктория помолчала немного прежде, чем ответить.

      — Знаете, — наконец медленно произнесла она, — до того момента, как вы спросили, я об этом вообще не думала. Для меня вы стали человеком, который может и хочет поддержать отца: может стать ему близким и хочет сделать это во что бы то ни стало. Наверное, это из-за того, что родителей вообще трудно представить… с сексуальной точки зрения.

      — Ну а теперь, когда… представили?

      — Теперь… — Виктория сделала еще одну паузу. — Наверное, я скажу так: я точно знаю, что отец никогда не позволит себе быть ни с одной женщиной. У него и раньше никого не было, а после рождения Пауля, уверена, он вообще стал обходить их по широкой дуге. И с этой точки зрения у вас огромное преимущество: уж вы-то совершенно точно не добьете его очередным отцовством.

      — Да уж, — Фернер снова позволил себе улыбнуться. — Это то, чего точно не может произойти. Так значит, я правильно понял вас, фройляйн фон Оберштайн: вы нас благословляете?

      И Виктория наконец-то по-настоящему улыбнулась ему в ответ.

      — Да, — заявила она, пытаясь принять торжественный вид, — считайте, что я вас благословляю.

      Фернер, уже откровенно смеясь, поймал ее за руку и, склонившись, коснулся ладони легким поцелуем. Виктория положила вторую руку на ему на макушку и важно произнесла:

      — Только помните, что мое мнение тут ни на что не влияет. Я, как видите, очень плохая сводница, так что лучше мне никак не вмешиваться в ваши отношения. Но знайте, что я на вашей стороне и от души буду болеть за вас.

      Внезапно она замерла, а ее ладони непроизвольно сжались. Фернер тихонько зашипел, когда волосы на его затылке стянули в тугой пучок. Он хотел уже было спросить, что случилось, когда захват внезапно исчез, а Виктория сорвалась с места и побежала куда-то мимо него прямо через газон. Фернеру потребовалось несколько мгновений, чтобы, потирая пострадавшую голову, обернуться и увидеть, что Виктория несется наискосок через парк вслед за стремительно удаляющимся мужчиной в военной форме. Еще две секунды ушло на то, чтобы осознать: Пауля нигде нет, лишь растерянный далматинец только что выскочил из кустов с палкой в зубах.

      Фернер бросился за Викторией, и вскоре ему даже удалось догнать и перегнать ее. Однако мужчина впереди все равно оказался быстрее. Прежде, чем Фернер успел его настигнуть, он вылетел из парка и, поймав проезжавшую мимо машину, нырнул туда.

      Фернер выругался себе под нос, остановившись в воротах. Машина оказалась штатской, преследовать ее было бы бесполезно, даже если бы он успел разглядеть номер. Однако…

      — Будь я проклят, — пробормотал Фернер, — однако мне показалось, что это был адмирал Биттенфельд.

      Рядом с его плечом послышалось тяжелое дыхание: это Виктория тоже наконец добежала до ворот.

      — Именно он это и был, — выдохнула она с трудом, опираясь на ограду.

      — Серьезно? — Фернер обернулся к ней в тревоге. В его голове уже стремительно просчитывались возможные последствия, и ни одно из них не выглядело хоть сколько-то обнадеживающим. — Вы его узнали?

      — Во-первых, узнала, — устало пожала плечами Виктория. — Во-вторых, больше и некому.

      Фернер провел рукой по взъерошенным волосам, машинально пытаясь их пригладить.

      — Проклятье, — повторил он. — Я был о нем лучшего мнения. Нет никаких сомнений, что он крайне негативно относится к шефу, но пойти на такой шаг… Это же бесчестно!

      — Нет, нет! — Виктория покачала головой, внезапно встав на защиту своего обидчика. — Отец тут совершенно не при чем. Насколько я знаю Фрица, он ни за что бы так не поступил. Это все из-за меня самой.

      — Фрица… — медленно повторил за ней Фернер. — Фройляйн, я правильно сейчас понял, что с адмиралом Биттенфельдом вы знакомы?

      Виктория вскинула на него покрасневшие глаза.

      — Вы и тут догадались, да? — произнесла она, кривя губы в попытке усмехнуться.

      — «Непохожий на все, что осталось в моем прошлом», — процитировал Фернер ее слова. — Страстный, эмоциональный и энергичный. Вашим возлюбленным был Биттенфельд?

      Виктория только кивнула.

      — И он — отец вашего ребенка?

      Снова нервный кивок.

      Фернер испытал отчаянное желание отправиться в ближайший бар и хорошенько там надраться. Почти обреченно он задал очередной вопрос:

      — Шеф об этом знает?

      — Нет, — на сей раз Виктория покачала головой. И вдруг ее прорвало: — Да я, собственно, до недавнего времени сама не знала. Он был для меня офицером в отпуске, его фамилию я забыла сразу же после того, как услышала. Я звала его просто Фрицем. Мы расстались — и я думала, что навсегда. Я даже представить себе не могла, что он сейчас один из командующих кайзера. И уж тем более не подозревала, что у него какие-то претензии к моему отцу.

      — Ясно, — вздохнул Фернер. — Я только не понимаю, зачем ему ребенок?

      Виктория зябко поежилась.

      — Не знаю. Но Фриц… Он приходил ко мне вскоре после того приема. Наговорил много всего, в том числе и про то, что мы все еще можем быть вместе, и что он не потерпит рядом со мною штабных крысенышей… Я тогда очень обиделась, подумала, что это он отца так припечатал — но раз уж и сам отец заподозрил, что у нас с вами что-то есть, то, может, и Фриц сделал такой же вывод?

      — То есть он вознамерился спасти родную кровиночку от потенциального злого отчима, — Фернеру ситуация представлялась все более и более сюрреалистичной.