Прежде чем Квакити успевает взять себя в руки, фигура в маске бросается на него чёрной тенью, тяжёлый удар приходится чуть ниже груди, от чего тело мгновенно сковывает. Толчок валит Алекса к стене, благо, револьвер из рук не выпадает, мексиканец порывается броситься следом за выскользнувшим из комнаты человеком, однако дышать от удара все ещё сложно, а ноги не слушаются. Прислоняясь к стене в поисках равновесия, мексиканец выходит в коридор и ищет глазами цель, водя дулом вокруг себя. Пусто. Звука дверных замков слышно не было, значит, никто из дома не выходил — человек определённо направился по коридору в гостиную. Отставши от стены и вздохнув, Квакити двинулся в центр дома, держа револьвер перед собой, медленно, следя за всем, что происходит впереди. Как только он почти доходит до просторной комнаты, нечто вылетает из-за косяка прямо на него, и Алекс рефлекторно выставляет локти для защиты. Предмет с хлопком превращается в облако белого, сухого порошка, мексиканец закашливается, случайно вдыхая витающую вокруг муку — это замешательство стоит ему огнестрела, который тут же пропадает из рук после болезненного удара. Зашипев, Алекс отскакивает назад, предугадывая последующий удар, и верно, ведь воздух в опасной близости от тела тут же колышется от упустившего цель движения. В глазах все помутнело от пшеничной пыли, но Квакити решает рискнуть, и почти вслепую бросается вперёд, совершая кувырок. Соперник явно хотел загнать его в противоположный угол коридора, выбраться откуда было бы сложно, но теперь они оба стоят по разные стороны в просторной комнате. Глава картеля окончательно уравнивает шансы, протирая глаза, теперь он может отчётливо видеть фигуру перед собой — человек в волчьей маске, оказывается, одет в дорогой с виду костюм с ярким, красным галстуком и… На этом все. На руках перчатки, на ногах лакированные туфли, лица не видно. Никаких деталей, которые помогли бы опознать того, кто скрывается за гримасой волка. Вот он, тот самый Шлатт — безликий информатор, о котором никто ничего не знает, но который знает все о каждом человеке в этом городе.

— Так это был ты? — Квакити следил за тем, чтобы сохранить дистанцию между собой и противником, пока пытался вывести того на разговор, — пришёл заметать следы, значит… Почему так поздно? Ещё немного, и весь твой гениальный план был бы раскрыт.

Ответа нет. Отряхнув лацканы пиджака от муки, Шлатт двинулся по кругу, увлекая мексиканца за собой, пока тот пытался распознать хоть какие-то эмоции сквозь маску.

— Тебя что-то задержало? — стоило бы позвать людей, которые, судя по звукам, прямо сейчас крушили второй этаж и не слышали ничего, что происходило внизу, но никто не знает, есть ли у противника огнестрел, и если есть, то тот наверняка воспользуется им, стоит только Алексу подать голос.

Волчья голова слегка наклонилась к плечу, изображая вопрос, а затем Шлатт вдруг сорвался с места. Мексиканец едва успел достать из-за пазухи нож, однако тот был перехвачен чужой рукой, сжавшей запястье. Противник попытался схватить Алекса за плечо, но тот извернулся и, поднырнув под чужую руку, ударил оппонента под ребра. Выпустив руку Квакити, человек развернулся и с размаху впечатал кулак тому в скулу, глава картеля отступил на шаг, затем на ещё один — уклоняясь от очередной атаки — и тот качнулся в сторону, вскидывая руку с ножом. Чужое шипение и давление на лезвие значило, что он не промахнулся, не теряя времени, Квакити пригнулся, избегая удара с локтя, и рванул вперёд, целясь в место, не защищённое рёбрами человека, однако чужая нога, неожиданно, полетела навстречу. Удар коленом отбросил Алекса на пол, ругнувшись, тот поспешил встать, но противник уже оказался рядом, хватая мексиканца за обе руки и с силой сжимая их. Вскрикнув от неожиданной боли, глава картеля попытался вырваться, однако чужая хватка становилась лишь туже, так что вскоре он просто выронил нож. Такими темпами ему сломают обе руки, и Квакити, сжав зубы, подобрал одну из ног и что есть силы зарядил ею между ног Шлатта, тот тихо закряхтел и согнулся, выпуская чужие руки. Ещё удар — по голове, что скрывалась за маской, человек заваливается на бок и почти падает, поэтому Квакити быстро разворачивается на одной ноге и пинает противника в бок. Тот наконец падает, получает еще пару ударов с ноги, после чего умудряется извернуться лежа на полу и сбить Квакити с ног. Шлатт быстро встает, покачиваясь в первые насколько мгновений от боли, и вновь принимает боевую позицию — ровно в это же время с земли поднимается и Алекс. Пустые глазницы на волчьей маске смотрят прямо в лицо, мексиканец глядит в ответ с не меньшим вызовом. Они ждут еще примерно пару секунд, прежде чем вновь сцепляются друг с другом.

Противник был силён физически и умел драться — это Квакити понял еще в первые секунды их «знакомства» в гостиной. Его высокий рост и размашистые удары, в которые Шлатт вкладывал и силу, и собственный вес, давали ему возможность бить так, что дух грозился вылететь из тела, поэтому блокировать такие атаки было глупо. Уклоняться — уже лучше. Да, Алекс не мог и не считал нужным соперничать с таким противником физически, но он был быстрее. Этого достаточно — рожденный бегать пизды не получит.

Однако, вечно убегать Алекс не мог. После нескольких пробных атак удалось выяснить пару вещей. Первое — пытаться ударить Шлатта по голове, дабы оглушить, бесполезно, по всей видимости у маски внутри прочный каркас, поглощающий любые удары сбоку по ушам. Второе — соперник не подпускает к себе сзади, пускай это иногда и стоит ему пропущенного удара. Третье — ни за что нельзя позволять ему схватить себя за одежду, хватка Шлатта до ужаса крепкая, а за ней всегда следует неизбежный и сокрушительный удар, от которого звенят мозги. Кроме того, высокий рост не давал ему успеть за Квакити, чем последний успешно пользовался. Обогнув противника, мексиканец попытался ударить того по обратной стороне колена, дабы сбить с ног, но промахнулся — Шлатт дернулся вниз, из-за чего удар пришелся по копчику. Алекс готов был выругаться из-за досады, но тут произошло то, чего он совершенно не ожидал.

Противник сдавленно вскрикнул и упал на колени, словно бы ему прострелили позвоночник.

Голос. Хрипловатый, плохо слышный через маску, ударился о стены, и, если бы прямо сейчас Квакити позволил бы себе над этим задуматься… Но он не стал. Это был шанс, которого он так долго добивался, упустить его у главы картеля не было права, поэтому Шлатт тут же оказался окончательно повален на пол и придавлен коленом. Еще мгновение, и все бы закончилось ударом локтя по затылку, где, судя по ощущениям, каркаса маски не было, Алекс замахнулся. Голос Шлатта вновь неясной искрой прострелил в голове — мексиканец замешкался на жалкое мгновение. Корпус прижатого к земле человека двинулся, переворачиваясь и скидывая с себя Квакити, прежде чем тот успел прийти в себя, а затем мексиканец почувствовал, как чужая рука касается виска. Удар сотряс голову, лишая возможности присутствовать в этом мире, Алекс тяжело упал на пол, запоздало чувствуя, как горячо и болезненно пульсирует висок, посылая неприятный шум глубже в череп. Все звуки тонули в стуке пульса, конечности отказывались слушаться и двигаться быстрее, всё, что успел сделать мексиканец — тяжело перекатиться на бок. А затем руки Шлатта всем весом опустились на шею.

Чувство удушения приходило слишком медленно, но даже так оглушённое тело не могло бы ничего сделать, кроме как беспомощно хвататься руками за чужие запястья, пока пальцы на горле сжимались все сильнее. Понимание происходящего окатило словно ведро холодной воды, Квакити распахнул глаза, хватая ртом воздух, однако выбраться из хватки противника не мог. С трудом двигая конечностями, он принялся колотить ногами по тому, кто держал его, пытался дотянуться до маски, пытался хоть как-то отвлечь Шлатта от себя. Легкие, лишенные воздуха, болезненно сжимались и горели, распространяя тяжелую слабость по всему телу, и Алекс понял — выхода нет. Веки опускались вопреки желанию, а перед глазами уже начали плясать темные пятна, словно проблески на старой, испорченной пленке. Руки на горле сжимались сильнее, пока волчья морда пустыми глазницами смотрела прямо в лицо, склонившись сверху. Все кончено.

Рука мексиканца бессильно упала на землю рядом, тело обмякло, комната наконец погрузилась в тишину. Шлатт застыл, не спеша разжимать хватку. Наконец, он выпустил чужую шею и, вглядевшись в лицо главы картеля, откинулся назад. Тяжелое дыхание со свистом ударилось об обратную сторону маски, мужчина встал, поправляя костюм — разорванная и пропитавшаяся кровью ткань чуть ниже плеча дала понять, что тот безнадежно испорчен, цыкнув, человек в последний раз бросил взгляд на оставшееся лежать на земле тело, а затем развернулся и пошатываясь двинулся прочь из гостиной. Мексиканец не мертв, но в отключке, Шлатт сделал все для этого, а также заранее позаботился о том, чтобы уже через пару минут сюда приехала полиция. Они либо успеют найти здесь бессознательное тело, труп винодела и несколько крушащих второй этаж приспешников, либо те успеют уйти, прихватив с собой босса. В любом случае, сейчас это не важно. Он сделал все необходимое, и теперь пора сматываться.

Половицы позади тихо скрипнули. Шлатт только и успел, что вздрогнуть, а затем нечто твёрдое врезалось в ничем не защищенный затылок.

Осколки вазы разлетелись по всей комнате, тело мужчины в костюме мешком бухнулось на пол, после чего рядом приземлился тяжело дышащий Квакити. Горло пульсировало в месте, где его душили, легкие горели, а каждая клеточка тела болезненно покалывала, ощущение было такое, словно он вот-вот отключится, в этот раз по-настоящему. Пускай Алексу и приходилось иметь дело с пытающимися задушить его противниками, каждый раз притворяться потерявшим сознание было как в первый, сложно, на пределе возможностей. В случае со Шлаттом продолжать сопротивляться было глупо, из такой хватки не выбраться, выход лишь один — попытаться подыграть. И, аллилуйя, это сработало. С трудом встав на ноги, глава картеля все еще хрипящим голосом позвал своих людей, веля им готовить машины — на горизонте уже выли сирены полицейских машин. Бросив взгляд на волчью маску, мексиканец с досадой нахмурился — времени на выяснение подробностей у них не было. Не сейчас.

***

Единственная лампа освещала сидящую на стуле связанную фигуру. Кое-где в волчьей шерсти застряли поблескивающие сейчас кусочки стекла от разбирой вазы. Тихо, только хрипловатое дыхание человека за маской, очнувшегося всего пару минут назад, но уже отлично понявшего свое положение — пленник покрутил головой и, по всей видимости заметив-таки поблескивающие ботинки стоящего в тени Квакити, уставился в пол в ожидании, пока сырой и пропахший плесенью воздух пробирался под одежду. Наконец, мексиканец двинулся вперед, выходя под свет лампы.

— Очень невежливо соваться в дела картеля, Шлатт, — голос Алекса все еще не вернулся в норму после случившегося, но прямо сейчас в нем хватало льда, — я очень не люблю, когда кто-то так делает.

Внезапный удар пришелся чуть ниже середины груди, глухо захрипев, Шлатт напрягся, опустив голову. Дышать стало почти невозможно.

— Не расскажешь, как так вышло, что труп моего поставщика лежал прямо у твоих ног? — вопрос, заданный без тени эмоций.

Мужчина на стуле молчит, поэтому несколько мгновений спустя Квакити продолжает:

— Ты переступил границы, неужели не слышал, что за это бывает? — все верно, кто-кто, а этот человек должен знать, что было с теми, кто показал свое неуважение картелю, — молчишь… А мне казалось, ты куда более разговорчивый. Или эта напускная смелость у тебя лишь по телефону?

Рывок — рука мексиканца пробирается под шерсть, хватая за горло и с силой вжимая тело в стул. Наклонившись к самому лицу, Квакити вглядывается в то сквозь маску единственным здоровым глазом.

— Сейчас ты не у себя в норе, а на моей территории, в моих руках, и я более чем уверен — тебе есть, что терять, — в доказательство свои слов, Алекс потянул свободной рукой волчье ухо, — интересная маска. Сам сделал? Сидит как влитая… Всегда было интересно, что под ней.

Шлатт ощутимо дергается назад и задерживает дыхание, рука на шее не давит, а только слегка сжимает, напоминая о положении. Прямо сейчас он связан и совершенно беспомощен, а у человека напротив есть возможность сделать буквально все что угодно, и если он захочет — он этим воспользуется.

— Ты так печешься о своей анонимности, что же будет, если я не оставлю от нее и следа? — снять со Шлатта маску хотелось еще в доме винодела, но Алекс знал, что использовать её в своих целях будет куда выгоднее, ведь его пленник не тот человек, который испугался бы физических пыток, — представь, сколько твоих должников захотят от тебя избавиться, узнай они, как ты выглядишь. Мне нужно лишь стянуть с тебя кусок этой кожи и усесться наблюдать за тем, как тебя разорвут на кусочки. И поверь мне, для меня это будет восхитительным зрелищем.

В ответ на это Шлатт не произнес ни слова, но мексиканец мог кожей чувствовать напряжение, проникшее в воздух. Он на верном пути, нужно просто продолжать давить на больное, а для верности — добавить немного стимула для разговора. Интересно, как долго этот человек еще сможет держать рот на замке?

— Я спрошу еще раз, что ты делал в том доме? — повторил вопрос Квакити, а не получив ответа, наконец выпустил чужую шею из рук, — отлично. Парни, принесите нам что-нибудь для упрощения светской беседы. А ты… Через пару минут вместо меня с тобой беседовать будут они. Если тебе не хотелось бы лишаться каких-нибудь конечностей в процессе, то это твой последний шанс ответить на мой вопрос.

Несколько человек, судя по звонким шагам, удалилось из помещения, оставив пленника наедине с Алексом. Пройдясь вокруг стула, глава картеля терпел почти звенящую, если не считать шепот дыхания, тишину вокруг, ожидая, что Шлатт скажет хоть слово. Плевать, его анонимность от этого не пострадает — мало ли сколько в городе людей, а сквозь поверхность маски голос и без того будет слышен плохо и неразборчиво, так чего ради молчать как рыба и дожидаться реальных пыток? Убедительности ради, Алекс сообщил пленнику о том, что с такими характерными следами от безжалостного допроса его найдут и не зная лица, люди картеля всегда готовы пустить слушок о том, что известного информатора можно легко узнать по, скажем, отсутствию пальца или двух. Но Шлатт молчал. Молчал, мать его, словно немой.

— А знаешь, что? — тихая ярость начала закипать внутри, Квакити схватил маску за загривок, заставляя человека под ней посмотреть на себя, — у меня нет на это времени.

Одно движение. Волчья маска с треском ткани покидает голову пленника и падает на пол бесформенной кучей шерсти. Алекс, предвкушая свою маленькую победу, всматривается в лицо Шлатта, он ожидает увидеть все что угодно — старого банкира, мужика из охраны какого-нибудь бара, типичного водителя такси, да хоть бездомного из ближайшей подворотни… Все что угодно. Но в его переполненные предвкушением глаза вдруг смотрят другие, знакомые, красные словно вино на солнце и так похожие на взгляд пушистой овечки. Внутри что-то с треском падает, проваливается в самый низ, круша все встречающиеся этажи, ломая изнутри, Квакити замирает, чувствуя, как все невысказанные угрозы испаряются с кончика языка, оставляя пустоту.

— Джон?.. — слишком тихо говорит он в никуда, будто пытаясь спросить у вселенной, не свихнулся ли он.

Но рога не пропадают с чужой головы подобно утреннему туману, не рассеивается и пристальный взгляд красных глаз, а тяжелое дыхание, ранее скрывавшееся за маской, теперь свободно сотрясает воздух. Нет, все взаправду. И тогда, сдавленный крик от удара сбил его с толку именно потому, что голос соперника был ему знаком. Более чем знаком. Опустевшее нутро начинает стремительно заполняться давящей, тянущей болью.

— Пожалуйста, выслушай меня, — голос, тот самый голос, его голос.

— Что… Ты…? — слабо выдыхает Алекс, с трудом ощущая собственные ноги, — это ты. Все это — твоих рук дело. От начала и до конца, это все был ты.

Связанный на стуле мужчина не ответил, но слегка опустившиеся уши говорили за него. Горечь сковала грудь горячими тисками, когда Квакити сделал неуверенный вдох.

— Зачем?.. Чего ты пытался добиться? — голос предательски вздрагивал, мексиканец в бессилии сжимал и разжимал кулаки, боясь сдвинуться с места и попросту упасть, потому что прямо сейчас он совершенно точно не чувствовал ног, — зачем было разыгрывать весь этот фарс? Блять… Почему? От скуки?

Красные глаза метнулись к полу, и тут-то наконец Алекс почувствовал хоть что-то, кроме глухой, непонятной бездны. Гнев. Нет, грёбаную ярость.

— Я слышал, что ты любишь играть с людьми и их жизнями, так что, захотелось острых ощущений и ты решил зайти дальше? — дрожащий голос выводил из себя, собственное бессилие вмиг стало казаться до ужаса жалким, поэтому Квакити уже чуть ли не кричал, — разрушить все изнутри?! И что, сукин сын, оно того стоило?! А?! Ответь мне мать твою, Джон—

Знакомое имя резануло слух, мексиканец резко замолчал, отступая на шаг назад. Нет. «Джона» никогда не было, не так ли? И сейчас перед ним на стуле сидит не он, а Шлатт. Тот, у кого он имел несчастье попросить информацию, тот, кто чуть не придушил его в том доме. Враг.

— Я здесь ни при чем, — Шлатт вновь подал голос, оторвав глаза от пола, — ничего из этого в мои планы не входило.

— Планы… Верно, у тебя всегда был сраный план, — с едкой досадой повторил Квакити, горько ухмыляясь, — ври больше, ты в этом хорош, как оказалось.

— Я. Ничего. Не делал, — уже настойчивее заявил мужчина, подаваясь вперед, на сколько позволяли веревки, связывающие руки и ноги.

— Тогда что ты забыл в доме винодела сразу после всего, что произошло в казино, а? — Алекс оскалился, вскидывая руку и указывая ей куда-то в даль.

— То же, что и ты — пытался выяснить, кто за этим стоит, — то, как Шлатт говорил это, почти убедило мексиканца в правдивости его слов, но Квакити едва заметно мотнул головой, приказывая себе не верить.

— Какое тебе дело до проблем картеля? — он вздернул подбородок, принимаясь медленно расхаживать вокруг стула, — что, решил оказать мне еще одну услугу взамен на должок?

Не важно, что этот человек лгал ему, не важно, кем в итоге оказался. Целью этого допроса изначально было не это, и пора бы вернуться к ней.

— Да срать я хотел на картель, — на удивление горячо выпалил рогатый мужчина, ища зрительного контакта с Алексом, который находился вне зоны видимости, — я лишь пытался выяснить, кто накачал нас обоих тем вечером!

— И какой же в этом смысл, Шлатт? — выскользнув из-за спины пленника, Квакити резко оказался у самого лица, хватая лацкан чужого костюма и оттягивая его вверх, — зачем тебе понадобилось совать нос в мои дела?

Дыхание связанного мужчины щекотало подбородок от такой близости, знакомые красные глаза выразительно впивались куда-то глубоко в душу, но прямо сейчас мексиканец отказывался им верить. Не после всего. И плевать, насколько честно эти глаза выглядят — врать их хозяин умеет превосходно.

— А… Дай угадаю, — внезапное желание сделать гадость вспыхнуло в голове темной искрой, Квакити ухмыльнулся, — ты решил, что раз имеешь меня в свободное время, то можно и побыть принцем на белом коне?

Глаза Шлатта сверкнули так, будто его ударили, но вопреки своим ожиданиям, глава картеля не почувствовал никакой радости. Скорее наоборот. Это злило.

— Ты считаешь, я бы сказал тебе «спасибо»? Или, может, на месте признался бы в любви до гроба? — но остановить поток слов уже было невозможно, ухмылка стала кривой, — должно быть, это бы знатно потешило твоё раздутое до предела эго.

Порыв накопившейся ярости выплеснулся в виде внезапного хука правой, рогатый мужчина отклонился в сторону, сплёвывая на пол кровь. Смотря на это сверху вниз Алекс жалел лишь о том, что не смог ударить сильнее. Так сильно, чтобы сукин сын свалился на пол вместе со стулом и побольнее приложился головой о бетон.

— Не делай вид, будто тебе есть до меня дело, — сквозь зубы проговорил Квакити, — я знаю, что это не так.

— Откуда ты можешь это знать? — Шлатт поднял голову, облизывая окровавленные губы.

— Иначе бы ты не сидел здесь связанный, — вид краснеющей на месте удара кожи приносил странное, но недостаточно яркое удовлетворение.

— Может, я просто не мог иначе, — лицо мужчины на стуле нахмурилось, большие, пушистые ушки на мгновение опустились в умоляющем жесте, — пойми, я не могу просто взять и выложить все карты на стол, ты ведь и сам знаешь, чего это может мне стоить.

— О, я знаю, — нарочно растягивая слова покачал головой мексиканец, наклоняясь ближе, — но вот в чем штука — в отличие от тебя, я не побоялся сделать это, потому что как последний идиот верил тебе.

— Алекс, я—

Еще удар, сильнее, так что Шлатт болезненно хрипит и сквозь пульсирующую боль чувствует, как по лицу стекает кровь.

— Не смей. Произносить моё имя, — ледяным голосом приказывает Квакити, не обращая внимания на раскрасневшиеся костяшки пальцев, — ты думаешь, что лучше других на столько, что считаешь, будто ты сам Бог. Думаешь, что имеешь права дергать за ниточки и наблюдать. Но ты заигрался, перешел все границы, и я готов любезно тебе их напомнить.

Рука хватает слегка волнистые волосы между парой крепких рогов, тянет вверх, заставляя мужчину шипеть от боли, но смотреть в лицо тому, кто стоит напротив. Единственный глаз мексиканца не выказывает ничего, кроме жестокой серьезности, и пленник в бессилии сжимает зубы.

— Не ты здесь хозяин, а я, — тон голоса пугающе низок, шрам, рассекающий лицо, сейчас зияет словно молния в темном небе, — это мои дела, мой бизнес, за дверью стоят мои люди и этот город принадлежит мне. А ты перешел мне дорогу.

Резко разжавшаяся ладонь выпускает пучок волос, мужчина падает обратно на стул, но не успевает даже отвыкнуть от ощущения натянутой кожи на голове, как перед лицом мелькает нечто металлическое. Нутро замирает, чувствуя едва заметный холодок, исходящий от дула револьвера, находящегося в нескольких жалких сантиметрах от лба.

— Игра окончена, Шлатт, — это имя Алекс произностит с такой едкой злобой, что названный, будто бы в шоке, сильнее распахивает глаза.

Он ищет во взгляде мексиканца хоть что-то кроме этого по какой-то непонятной причине пугающего холода, но не находит. Ничего. Абсолютно ничего. Слова не помогут, бесполезно пытаться — сейчас Квакити не станет его слушать, никакие оправдания ему не нужны. И если он захочет, а он захочет, что курок будет спущен, пуля не пролетит мимо, все закончится прямо здесь. Все, что было, сейчас лежало у ног бесполезными осколками, и черт знает, почему, больно царапало душу. Все и правда кончено. Остались лишь сплошные формальности.

— Когда-то я дал тебе то, что тебе было нужно, — выговаривать каждое слово после предыдущего хотелось все меньше, но выбора не было, — время вернуть долг, Квакити.

Названный на пару секунд перестал дышать. Лед в темных глазах вдруг провалился куда-то вниз, оставляя открытую пустоту, огнестрел руке дрогнул.

— Ты можешь закончить все здесь и сейчас, но я знаю, у тебя есть принципы, — то, что пуля все еще не прострелила его голову, доказывало, что он прав, — дай мне уйти, и мы в расчете.

Когда-то Шлатт бы посмеялся над собой, потому что в этот самый момент он опускает голову, боясь смотреть в лицо мексиканца. Он боится того, что может там увидеть, потому что знает — спросить долг в такой момент было сродне самому отвратительному преступлению, но не против закона. Против самого себя. Он боится, боится повисшей тишины, она впивается в грудь сотнями игл, эта неизвестность хуже всякой пытки, но поднять голову кажется еще более невозможной задачей, чем терпеть тишину. Звука спущенного курка не слышно, боли нет, он все еще жив, но…

Шлатт поднимает голову, словно виноватая псина прижимая уши к голове. И замирает. Что-то на месте сердца с треском разбивается. По щеке Алекса стекает одинокая слеза.

И хочется сказать что-то, хочется опуститься на колени, хочется просить прощения, но все слова разом испаряются из головы. Шлатт не знает, что сказать. Еще никогда он не слышал и не видел, чтобы Квакити, глава мексиканского картеля, плакал. В его руках по-прежнему зажат револьвер, дуло по-прежнему направлено в рогатую голову, но связанному на стуле мужчине совершенно плевать на это. Алекс плачет. Плачет из-за него. Одна-единственная мокрая дорожка скатывается вниз, пока застывшее лицо не искажается никакой эмоцией. Пустота. Она кажется самым ужасным, что Шлатту доводилось видеть в жизни. Однако он не может заставить себя сказать ни слова, а в голове вертится лишь имя того, кто стоит напротив.

Черные ресницы Алекса вздрагивают. Шлатт не успевает даже раскрыть рот.

— Убирайся.

После этого слова мир погружается в неясный туман. Лезвие ножа легко обрезает веревки, собственные ноги несут куда-то прочь, металлические двери склада, который они использовали в качестве помещения для допроса, остаются позади, закрываясь с громким хлопком. Слов окруживших его людей Квакити не слышит, он с трудом понимает, что до сих пор с силой сжимает револьвер, держа руку на спуске. Кажется, он велит им заняться пленником. Кажется, через пару секунд вошедшие в помещение люди кричат, что тот сбежал. Кажется, мексиканец пытается изображать удивление, велит обыскать территорию, найти, поймать, притащить обратно. Кажется, он и сам не верит в то, с каким рвением приказывает это подчиненным. И кто из них еще хорошо умеет врать?

Разумеется, сбежавшего пленника не находят.

В себя Алекс приходит лишь когда оказывается дома. Дома. Как же давно он не был здесь. Слой пыли на мебели, застоявшийся воздух, глухая пустота, шум машин за окном. Он тяжело опускается на диван и просто смотрит в никуда, пока веки не начинает щипать от длительного перерыва между морганием. Конечности начинают ощущаться непосильным грузом; подняв тяжелую руку к лицу, мексиканец замечает нечто красное среди бесконечной серости вокруг — стертые костяшки с каплями крови на коже. Чужой крови. Его крови.

Лжец.

Квакити хочет злиться, как тогда, когда готов был спустить курок, но внутри все ощущается подобно выжженной пожаром долине леса. Ни одного признака жизни, лишь пепел и запах гари. Ничего. Он хочет злиться, но горло ощутимо сдавливают невидимые тиски, потому что все могло быть иначе, если бы он сам обо всем догадался. Если бы он подумал чуточку лучше, если бы действительно захотел увидеть некую связь, если бы сложил два и два, если бы… Если бы. Но он осознанно избегал всего, предпочитая оставаться в сладком неведении как последний дурак. Так глупо, и вот последствия. Знал же, что так оно и будет. Знал, всегда знал, но благодушно закрыл на это глаза и продолжал с улыбкой плыть по течению, чтобы потом упасть в самый низ с вершины водопада. Какой дурак. Грудь тяжело вздымается от всколыхнувшегося внутри отчаяния, Алекс сгибается, закрывая лицо руками, но те упрямо ползут выше, зарываясь в черных волосах. Пальцы сжимают прямые пряди, больно, но на это так восхитительно плевать — Квакити рывками набирает в легкие воздух.

А потом вскакивает с места и долго, что есть силы кричит в пустоту.

Кофейный столик летит куда-то в сторону, туда же следует и непонятная статуэтка, со звоном разбиваясь на несколько кусков. Алекс не слышит. Не чувствует и боли от случайно сломанных ногтей, когда порывается сдернуть с окон шторы. Те поддаются не сразу, треща где-то наверху, но вот плотная ткань удивительно легко падает вниз — именно тогда, когда мексиканец, тяжело дыша сквозь сжатые зубы, уходит прочь, смахивая все вещи с попадающих под руку полок. О, как же сильно он хочет злиться, кричать от ярости, но не может найти в себе ни одну из этих эмоций. Только проклятое отчаяние и обиду. Как смешно, не правда ли?.. Когда щеки вдруг щекочет нечто теплое, схвативший было вазу Квакити останавливается, не успевая закончить еще не начатый толком бросок в стену. На рукав падает солоноватая капля, разбивается о ткань, заставляет ту темнеть от влаги, повернувшись к окну парень замирает. На него из отражения смотрит будто бы давно потерянный в мире знакомый, черные глаза блестят от влаги. Алекс прерывисто вздыхает. Ваза, выпущенная из ослабевших рук, падает на пол.

Десятки осколков, разлетевшись по комнате, застывают на полу, угрожающе поблескивая острыми концами. Очередная сигарета оказывается на столе, как следует смятая и вдавленная в дерево. Сорвав с груди галстук, Джон швыряет его в середину комнаты и не мигая смотрит на останки уничтоженной пепельницы. Ему стоило бы успокоиться, смысла сходить с ума сейчас нет никакого, все получилось как нельзя лучше — все концы обрублены навсегда, в этом нет никакого сомнения. Так и должно было случиться уже давно, так попросту лучше, проще, не только для него самого, а для всех. Да, верно, так лучше. С самого начала все не должно было зайти настолько далеко, это ведь обещало быть всего лишь очередной игрой, из которой можно было выйти в любой момент, и Джон прекрасно это знал. Подходящие случаи были в изобилии, но он зачем-то игнорировал их все. Идиот? Еще какой. И увы, это не самое глупое, что он сделал.

Янтарный коньяк выплеснулся на дно бокала, покачав его в руке, Джон отпил добрую часть и замер, пытаясь сконцентрировать внимание на греющем горло алкоголе. К черту, что бы там ни было, это уже не имеет значения. Не имеет, и всё тут. Однако в чем бы он себя сейчас не убеждал, мысли, натянув поводья, упорно поворачивали назад, а в ушах вновь и вновь звенело ледяное «убирайся». Дерьмо. С каких это пор он вообще научился так переживать из-за чего-то? Эмоции, ранее послушно следующие приказу сознания, что знатно упрощало жизнь, теперь вырывались из рук по непонятной причине, и это знатно так озадачивало. Куда делся тот самоконтроль и безразличие, с которыми Джон мог уверенно стоять выше мира сего и, если вдруг захочется, идти по головам, не оглядываясь и не беспокоясь о чужих сломанных жизнях, оставшихся за спиной? Куда и, что главное, в какой момент это все пропало? Злило то, что ответ Джон знал прекрасно.

Верно, все пропало в тот момент, когда кое-кто, так прекрасно удушающе пропахнувший чужой кровью, не смог сказать ему «нет».

И все покатилось в пропасть. Раз за разом он выбирал не притормозить, как раньше, а зайти дальше, лишь немного дальше, ведь все те мелочи были всего-то маленькими слабостями, которые от чего-то так сильно хотелось совершить. Они не должны были превратиться в снежный ком, без остановки скатывающийся с горы. Маленькие слабости, такие незначительные… Ведь что может пойти не так, если вдруг захотелось задержаться взглядом на шрамах, жестоким узором покрывающих руки, или поглубже вдохнуть въевшийся в кожу запах чужой крови? Что такого в том, чтобы счесть немигающий, расчетливый взгляд темных глаз по-настоящему красивым, или на всякий случай запомнить звук осторожной поступи, или как следует рассмотреть каждую деталь на татуировке в виде птичьих крыльев? Неужели все это могло обернуться чем-то таким…? И ведь могло. Могло и обернулось, потому что Джон не мог вот так взять и рассказать, наверное, самое горькое, что случалось с ним в жизни тому, кого, как и всех других людей на пути, захотел просто использовать. Это было не просто секретом, это было стержнем, основой всего, во что он верил, то самое внутреннее «я», с которого все началось. И кому же тогда все это было безвозмездно доверено? По этой ли причине тогда, сидя на привязанным стуле, при виде его слез Джон впервые за пол жизни, а то и больше, почувствовал себя до ужаса виноватым? Казалось, он уже давно забыл это чувство, да и слава богу, ведь сожаление для него было максимально непрактичным. Сделанное не воротишь, так чего зря тратить нервы? Однако в тот момент он был готов сделать что угодно, только бы не…

Только бы не…

Стакан с алкоголем лопается в руке, не выдержав давления. Зашипев от ощущения впивающихся в ладонь осколков, мужчина тряхнул рукой — на ковер посыпалось стекло вперемешку с коньяком, окрашенным кровью. Он усмехнулся без тени улыбки, не спеша хоть как-то пытаться обработать рану, и просто уставился на медленно стекающую вниз темно-красную дорожку. Какая жалость. Что бы он сейчас не думал, как бы ни пытался себя убедить в том, что все было кончено, для него самого это таковым не было. Пускай его ненавидят, пускай так оно и будет, и тогда он сделает то, что умеет лучше всего — сделает вид и поверит, что в этом мире существует лишь он один, и чужое мнение тут же перестанет существовать. Вот только этому не бывать. Признаться все же стоило — он давно пересек точку невозврата, прекрасно это осознавая, но самоуверенно решил, что справится с этим как обычно. Кто-то потеряет деньги, кто-то будет убит, кто-то лишится близких, а ему будет плевать, ведь он столько раз проделывал подобное. Разбивать чужие жизни для него не более, чем случайно наступать на неудачно попавших под подошву ботинка муравьев. Считать себя за это мудаком Джон никогда и не думал — не его же проблемы, так что какая к черту разница? Он жил и живет дальше, будто ничего и не было, так легко и просто. Но штука в том, что больше заставить себя забыть и двигаться дальше он не может. Не может прикрыться безразличием, не может не остановиться и не обернуться. Не может не сожалеть.

***

За окном который день ходят облака. Прошла уже, кажется, не одна неделя, все это время погода и не думала сменяться в какую-либо сторону — ни пролиться-таки на город дождем, затапливая улицы, ни развеять серую небесную завесу и дать пропавшему надолго солнцу согреть крыши зданий. Подобный застой безо всяких изменений делал один день похожим на другой, и от того ощущение наступления дня сурка становилось все сильнее. Ситуации не помогало и то, что в самом городе наступило тошнотворное спокойствие. Единственное волнение произошло тогда, когда по новостям освещали обнаружение полицией трупа одного из известных и явно богатых виноделов, мужчина умер в собственном доме. Умер из-за несчастного случая. Да, разумеется. Вот только случилось это именно в ту ночь, которую весь персонал казино Las Nevadas вспомнить не смог при всем желании.

Еще тогда, осматривая труп, Алекс заметил то, как неестественно выглядела смерть винодела. Умер от падения на стопку книг, да? Может для полиции это и было правдоподобно, но для мексиканца это выглядело так, словно кто-то как следует тут постарался. И постарался задолго до его приезда и возможного приезда Шлатта — вино, уже впитавшееся в ковер, не успело бы так быстро высохнуть.

Квакити в очередной раз потирает уставшие от бессонницы глаза. К черту, не важно уже, был ли Джон замешан во всем этом или же был жертвой, что сделано — то сделано. И сделано к лучшему. В конце концов, это не отменяет его остальных прегрешений, с людьми, подобными ему, лучше вообще не иметь дел. Более того, долг Алекса перед Шлаттом наконец сошел на нет, а значит между ними не осталось никаких связей. Они пойдут разными дорогами, как и должно было быть, никогда больше не пересекутся и не станут запутываться в том, что происходит. Отныне и навсегда. Так будет лучше. Так правильней. Да и если быть откровеннее, разве могло что-то быть у заказного информатора и главы картеля? Всё это могло закончиться хеппи-эндом только в какой-нибудь детской сказочке, вот только реальный мир — не сказка, не сюжет романа и не сон. Реальность может причинять только боль, от людей же зависит то, насколько сильной она будет, не более. В жизни Квакити и так было и будет слишком много боли, зачем в здравом уме подливать еще больше? Нет, с него хватит.

Единственный возможный свидетель убит в собственном доме, других зацепок нет, да еще и в последнее время повсюду тишина, как перед бурей. И Квакити не может как-либо подготовиться к грядущему пиздецу, а он определенно грядет, в таких вещах чуйка мексиканца никогда не подводила. Гадство. Разумеется, сидеть сложа руки Алекс не желает, поэтому его люди делают все, чтобы найти какую-либо информацию о случившемся, но пока что тщетно. Разве что Фанди с его способностями шпионить за всем, что движется, наконец откопает нечто стоящее… Оставлять все как есть не стоит, еще никому не сходило с рук вмешательство в дела картеля, да еще и такое дерзкое. Тот, кто стоит за всем этим, заплатит и заплатит сполна. Есть тысяча и один способ сделать так, чтобы смерть казалась избавлением, и Квакити знает их все.

Дверь в кабинет распахивается без предварительного стука, сидя за рабочим столом над копией полицейских отчетов, Алекс тяжело вздыхает, не отрываясь от чтения. По каждой строчке приходилось пробегать глазами раза два, не меньше, потому что иначе смысл прочитанного мгновенно утекал сквозь пальцы.

— Я же просил стучать, сколько раз еще мне нужно повторить это? — устало поинтересовался он.

В шаги он не вслушивался, скорее всего, кто-то из докладчиков принес очередные известия о том, что все чисто, чтобы еще больше испортить его настроение. Других людей охрана бы просто не пропустила. Однако, какого-либо ответа не последовало.

А затем ноздри защекотал знакомый запах дорогого табака.

— Ты!.. Как ты смог сюда попасть? — секундный шок сделал конечности ватными, не позволял взять себя в руки, от чего Квакити мог лишь глупо хлопать глазами, пока голос дрожал через слово, — я же приставил охрану, каким образом ты…?

Так жалко, ничтожно. Он не может себе этого позволить, не сейчас, только не снова. Не перед ним. Не после всего. Так что пусть лучше все горит синим пламенем, чем дрожит от горечи. По крайней мере ярость куда более эффективна.

— Я должен кое-что сказать, — нет, нет, уж лучше молчи, слышать голос рогатого мужчины хотелось меньше всего на свете уже вот несколько недель подряд.

Посмотрите-ка, явился как ни в чем не бывало и стоит посреди кабинета Алекса в своем извечном дорогом костюме-тройке с ярко-красным галстуком. Такой же, как и в последнюю их встречу. Разве что сейчас его слова не источают привычное превосходство над всем, что существует вокруг. Да и плевать.

— Думаешь, я стану тебя слушать? — вернуть себе самообладание все-же получилось, Квакити медленно поднялся из-за стола, угрожающе-медленно процеживая каждое слово, — убирайся. Сейчас же. Или я вернусь к тому, на чем мы закончили.

Подтверждая свою угрозу, Алекс потянулся к револьверу, висящему в кобуре на поясе. Холодный металл под рукой придавал уверенности как нельзя кстати. Заметив это, мужчина с рогами качнулся назад в опаске, но все-таки не шагнул. Зря.

— Алекс, пожалуйста—

Щелчок, и в какой-то паре метров перед лицом уже сверкает дуло огнестрела, Джон замирает, во все глаза смотря сначала на оружие, а потом на того, кто его держит. На лице мексиканца нет ничего, кроме ледяной ярости. Знакомая картина, вот только в этот раз нет ничего, что бы могло помешать Квакити спустить курок, ни отвлекающей темноты вокруг, ни непрощённого долга, и мужчина знает это. Алекс выстрелит. В этот раз он выстрелит.

Но ему всё равно.

— Ты прав, — кажется, впервые за много-много лет Джон произносит эту фразу со всей искренностью на которую способен, возможно поэтому выстрел так и не гремит, — я считаю, что имею право распоряжаться чужими жизнями, потому что я лучше других людей. Я привык использовать их, привык манипулировать, для меня это нормально — быть эгоистом и наблюдать, как все вокруг пляшут под мою дудку.

Курок все еще не спущен, Алекс застыл, эмоция на его лице все больше походит на замешательство, чем на гнев. Но не ради этого Джон пришел сюда, минуя охрану и рискуя быть застреленным. Поэтому, набрав в грудь побольше воздуха и переступая через эго, он продолжает говорить.

— И я…я заигрываюсь и обманываю всех, кого знаю, чтобы избежать того, что может случиться со мной. Потому что я не хочу… — слова даются болезненно сложно, словно если бы он прямо сейчас своими же руками выворачивал себе ребра, одно за другим, — я не хочу доверять.

Неправильно, слишком откровенно, слишком честно, все нутро, привыкшее к ровно противоположному, изворачивается в агонии, но Джон продолжает говорить. Говорить, избегая чужого взгляда, потому что так страшно ему не было никогда. И заряженный револьвер, направленный в голову, уже не имеет никакого значения.

— Идея по-настоящему сблизиться с кем-то меня пугает, Алекс, — признание, оно ощущается как наконец упавший со спины камень, однако теперь этот камень тянет на дно без остановки, — но правда в том, что я…

Он жмурится, кусает губу изнутри, а затем все-таки сталкивается взглядом с Квакити. Тот смотрит в ответ со стеклянными глазами.

— Черт, я… — нет, все что угодно, но пусть он больше не смотрит на Джона так, как будто готов выстрелить, — я не могу продолжать лгать и тебе. Я бы хотел вновь научиться это делать, но мысль о том, чтобы продолжать обманывать тебя, как это было в самом начале, пугает меня сильнее.

Огнестрел в руках Квакити на секунду вздрагивает.

— Я не могу так больше. Я не хочу врать тебе, ровно, как и не хочу смиряться с тем, что могу больше никогда тебя не увидеть, — дуло медленно опускается, но Джон смотрит не на него, а на того, кто держит оружие, пытаясь разглядеть хоть что-то, — ты можешь пристрелить меня или же вышвырнуть вон, мне плевать. Я просто хотел, чтобы ты знал.

Он и в самом деле не ожидал ничего взамен, наконец выговориться было настоящим облегчением. Скребущие изнутри мысли, невысказанные слова наконец утихли, и Джон понял, что вот он — конец. На этот раз по-настоящему. Напоследок хотелось только посмотреть в глаза Алекса, плевать, если там всё ещё нет абсолютно ничего, лишь бы запомнить того, кто каким-то образом сумел перевернуть всё с ног на голову одним своим существованием. Он не ожидал ничего взамен. Но увидел, как лёд в глазах мексиканца стремительно тает, заставляя руку с револьвером дрожать от невидимых ледяных капель. Глупая, почти детская надежда встрепенулась где-то внутри, потому что Джон видел, что всё, сказанное им, было сказано не зря — Квакити отступился. Он больше не сжимал рукоять оружия мертвой, решительной хваткой, не смотрел на рогатого мужчину так, будто и в самом деле готов пристрелить его за всё, что тот сделал, нет. Он выглядел побежденным, обессиленным от собственной тупой ярости и обиды. Когда он рвано набрал в грудь воздух, Джон решил было, что тот простит его, выскажет еще раз десять все свои мысли о том, какой же идиот и кретин сейчас стоит перед ним, но простит.

Но в последнюю секунду Алекс вдруг замер. А потом произнёс два слова, от которых мир вокруг будто бы замер.

— Слишком поздно.

Не успел он произнести последнюю букву, как комната наполнилась приглушенными криками посетителей казино из зала, после чего последовала очередь выстрелов. Джон, не успевший переварить услышанное, даже не сразу понял, что происходит, но для мексиканца времени чтобы взять себя в руки было предостаточно. Вновь вскинув в руках револьвер, он кинул на мужчину рядом испепеляющий взгляд.

— Сукин сын, — прорычал он, — твоих рук дело?!

— Чт… Нет, — замешательство Джона явно не сыграло ему на руку, Квакити выглядел еще более недовольным, чем раньше, — нет, я--

— Чёрт возьми, я пристрелю тебя! — шагнув вперед, он толкнул Шлатта в грудь и прижал дуло револьвера к чужой шее, — ты слышишь, ты труп!

— Засунь эту пушку себе в зад, если не понял! — сорвался в ответ мужчина, — это не я!

Зло цыкнув, Алекс оттолкнул его в сторону и двинулся к двери. Его опасения немедленно подтвердились — в игровом зале внизу творился хаос. Охрана отстреливалась от группы вооруженных людей, пока простые люди в страхе метались от стены к стене, пытаясь не попасть под пулю. Хуже всего было то, что, на сколько позволял угол обзора, можно было заметить нехороший перевес сил в сторону вторженцев. Несколько охранников лежали на полу в лужах крови, кто-то прятался за упавшими столами, зажимая рану, а значит прямо сейчас казино в максимально глубокой заднице.

— Puta mierda, — под нос буркнул Квакити, пытаясь думать.

Краем здорового глаза он заметил движение на лестнице, и вовремя — револьвер всё-таки выпустил пулю, укладывая явно не здешнего человека на лопатки. Ещё бы секунда, и тот мог вот так же пристрелить Алекса. Одно уже сейчас было очевидно — эти люди пришли не запугать картель, намерения у них куда более серьезные, и количество трупов внизу это подтверждает. Тут же за спиной послышались звуки борьбы, мексиканец обернулся с огнестрелом наготове, как к его ногам, шурша по полу, проскользнул чужой пистолет. Крепко удерживая руку незнакомца, от чего тот скулил от боли, Джон выворачивал её назад, добиваясь отступления соперника. Когда тот попытался ударить мужчину, он увернулся, перехватил человека за грудки и, слегка отклонившись назад и вверх, обрушился на того головой, выставляя вперёд рога. Удар — и неизвестный в отключке валяется у ног.

— Послушай, я правда не имею к этому отношения, — Шлатт поправил лацканы пиджака, повернувшись к мексиканцу, — я здесь только чтобы извиниться.

— Отлично получилось, — с насмешкой ответил Квакити, — долго репетировал перед зеркалом?

Позади рогатого мужчины замелькала незнакомая голова. Алекс вскинул руку достаточно быстро и спустил курок — человек с кровавой дырой между глаз тут же ничком кувыркнулся назад. Шлатт только с легкой неожиданностью оглянулся через плечо, прижимая уши.

— Блять, издеваешься? — непонятно было, имеет он в виду слова мексиканца или же выстрел прямо возле уха, но Алекс все равно равнодушно фыркнул на это.

Нужно было убираться прочь с балкона — здесь они оба как на ладони. Негласное решение спуститься вниз и спрятаться у опрокинутых барных столиков пришло довольно быстро. Прижавшись спиной к упавшей мебели, Квакити пересчитал патроны, которых в револьвере осталось четыре, после нужно будет найти тихое место и перезарядиться. Нет ни шанса на то, что этих пуль ему хватит, чтобы убрать всех незванных гостей. Неожиданно, звук перезарядки магазина раздался совсем близко, повернув голову, мексиканец увидел в руках Джона готовый к бою пистолет. Тихая усмешка вырвалась сама собой в тот момент, когда мужчина внезапно отправил пулю в грудь вышедшему из-за барной стойки вооруженному незнакомцу.

— Думал, приползёшь вот так, и я сразу всё забуду? — дуло револьвера выглянуло из-за упавшего столика, Алекс прицелился, даже не смотря на собеседника, — да пошёл ты.

Выстрелы загремели о стены казино вперемешку с людскими криками. На сколько хватало глаз, от охранников осталась всего пара-тройка человек, единственным подкреплением, судя по всему, могла стать полиция, но Квакити был уверен, что она явится ещё не скоро. Благо, ему удалось снясь нескольких стрелков самому, но остальные скрывались глубже в зале, и чтобы добраться до них, нужно было выйти из укрытия. А значит — игра в мишень. Дерьмо.

Кажется, Джон понял ход его мыслей, поэтому многозначно кивнул, обещая прикрыть. Алексу ему верить, мягко говоря, не хотелось, но выбора не было. Продолжи они сидеть здесь — их найдут, окружат и пристрелят. Качнув головой и держа наготове перезаряженную пушку, Квакити, следуя сигналу рогатого мужчины, рванул вперед, петляя между упавшими стульями, пока над головой свистели пули Джона. К счастью, добраться до колонн, придерживающих балконы VIP-комнат наверху, удалось без проблем и мексиканцу, и Шлатту.

— Я вообще ни на что не рассчитывал, просто не мог просто сидеть и… — отстреливаясь, сообщил Джон, когда чужая пуля раскрошила часть колонны прямо у него перед лицом, — короче, я сказал, что хотел, делай с этим всё что захочешь!

Запустив руку в карман, Алекс вдруг понял, что патронов больше не осталось. Последние два он только что успешно всадил сначала в плечо, а затем в шею одному из стрелков. Теперь рабочий пистолет был только в руках Джона, но и тот кривился, прощупывая пиджак — его боеприпасы не были рассчитаны на такой случай. А это значило, что единственным оружием остался ближний бой, но пытаться подобраться к незваным гостям, все еще способным прострелить тебе что-нибудь, вот так просто было невозможно. Только если попробовать свинец по дороге. А впрочем, через некоторое время выстрелы утихли, и мексиканец услышал, как к его укрытию подходят люди. Что ж, отлично, видимо, не только у него здесь закончились пули…

— Тогда я повторюсь, — прошептал Квакити, убирая револьвер в кобуру и доставая из-за нож с изящной гравировкой в виде пера, — пошёл нахер.

Джон даже не успел ничего ответить — кто-то из вторженцев оказался достаточно близко, и Алекс выскочил из укрытия, пригибаясь к полу. Выстрел прошел мимо, ему удалось перехватить руку незнакомца и отвести прицел в сторону. Удар с ноги по колену, в который мексиканец вложил собственный вес, заставляет человека орать от боли, но и это, и хруст чужих связок проходят мимо его ушей. Нож, взметнувшись в воздух, обрушивается на открытую шею, алые брызги, пульсируя, забрызгивают пол, а тело незнакомца обмякает под булькающие звуки, вырывающиеся из распоротого горла. Кто-то пытается выстрелить в него, но пуля благополучно застревает в пока еще тёплом теле, так что более не теряя времени, Алекс выхватывает пистолет из рук незнакомца и, юркнув за бильярдный стол, пару раз нажимает на курок. Один из людей тут же падает замертво, другой дёргается назад и с криком хватается за руку. Совсем рядом появляется третий, по всей видимости, прибежавший с намерением завершить заварушку, о чем вполне ясно говорил готовый к выстрелу ствол в руках. И всё бы ничего, но прицелившись в него Квакити вдруг понял, что магазин позаимствованного пистолета пуст. Мужчина, бежавший на него, напротив, знал, что его обойма пока что не пуста, а потому с ухмылкой на лице собирался нажать на курок.

Раздался выстрел. Тело незнакомца мешком упало в паре метров от Алекса.

— Именно туда я и направлюсь, — Шлатт, выйдя из-за колонны позади, огляделся вокруг, проверяя, нет ли еще где-то поблизости оставшихся в живых стрелков, — но сначала, если позволишь, удостоверюсь что все мои слова не были адресованы будущему трупу.

— Что, снова решил поиграть в героя? — мексиканец оскалился, и вдруг метнул нож куда-то чуть в сторону от Джона, попадая в ранее уже раненого в плечо человека, который направил пушку на мужчину с рогами, — да ты даже сам себя от пули защитить не можешь.

— Как и ты, — не менее раздраженно заметил тот, проверяя, сколько патронов осталось в магазине.

Они молча уставились друг на друга, с вызовом хмуря брови. Может быть Джон сегодня сказал ему правду, но верить в его слова просто потому что так подсказывала чуйка Квакити не собирался. Уж в чём, а в таком вопросе доверяться уже однажды обманувшемуся шестому чувству было бы глупо. Возможно, Алекс и простил Шлатта где-то внутри себя, но головой всё ещё понимал, что ничего не решено. Ничего не кончено, и это причина, по которой он так откровенно соврал там, наверху, сказав два слова, которые дались ему чуть ли не через физическую боль. Но они вернутся к этому позже. Сейчас надо как минимум выжить, а как максимум — избавить здание казино от тех, кто тут явно лишний. Поэтому, мексиканец разрывает зрительный контакт, сквозь который так и сочились тысячи невысказанных мыслей, и молча идёт вытаскивать любимый нож из чужой, уже не вздымающейся груди. Судя по не стихшим звукам борьбы где-то на другом конце зала, здесь ещё есть, чем заняться. Вздохнув, Квакити забирает у трупа пистолет, пересчитывает оставшиеся там патроны и, обернувшись на Джона, кивает куда-то в зал.

***

Нож, разрезая воздух, вонзается в чужую ногу, недостаточно глубоко, чтобы заставить упасть, но достаточно, чтобы остановить. Человек шипит от боли, но оборачивается, готовясь к драке — но вместо удара подбежавший к нему одноглазый мексиканец вдруг прыгает, обхватывая голову соперника бёдрами. Отклонившись назад и в сторону, Алекс раскачивает их обоих, и раненый в ногу мужчина, ожидаемо, не может удержать равновесие и, прокрутившись вокруг своей оси, падает на землю. Оказавшийся сверху Квакити тут же добивает его парой ударов в висок. Всё. Это был последний. Вставать на ноги глава картеля не спешит, ноющее от длительной драки тело нехорошо подрагивает. Всё-таки он пропустил не один удар, ныли побитые ребра, разорванные губы, костяшки пальцев были содраны до крови. Рядом раздаются чужие шаги, и Квакити поспешно встает с пола. Нельзя показывать усталость, не сейчас, ещё не конец. Сплюнув кровь, Алекс обернулся, оценивая ущерб. От охранников остались единицы, гости казино уже свободно выходили наружу под сопровождение выжившего персонала, а сам игровой зал был завален трупами всех подряд. Херово. Нужно как можно быстрее устоканить ситуацию здесь, а потом заняться теми, кто это устроил. Кто бы это ни был, он открыто пошёл против крупнейшей и самой опасной группировки среди нескольких городов в округе. Эти люди заявились в казино посреди бела дня просто чтобы навести шуму, а значит это прямой вызов.

— Охрана! — рявкнул Квакити, выискивая глазами тех, кто откликнулся, — откуда они взялись?

— Скорее всего зашли с главного, — охранник с пробитой головой, сидящий у стены, кивнул на большие стеклянные двери, — ребят, что были у входа, нигде не видно.

Зашли с главного, значит? Открыто, нагло. Вот ведь… Они точно знали, на что шли.

— Все, кто может ходить и держать оружие — осмотрите здание и территорию вокруг, — приказным тоном велел мексиканец, — и обыщите трупы, я хочу знать, кто это был. Остальные, займитесь гражданскими, вызовите скорую. Для всех это должно выглядеть как типичное вооружённое ограбление казино, вам ясно?! Нам не нужны дополнительные проблемы, так что займите полицию.

Проблем в том, чтобы отвести глаза стражей порядка от дел картеля, нет, ведь благо у Квакити есть достаточно связей в этом городе. Но напрячь задницы всё же придется. К сожалению, на всё это придется потратить время, которого у мексиканца нет.

— Сэм! — глава охраны вполне мог подменить его в этом деле, вот только зелёного кентавра нигде не было видно, — твою мать, где все?!

Вокруг лишь второстепенный персонал да выжившие охранники, ну, может еще пара десятков мёртвых тел. Но никого из тех, кого Алекс привык видеть рядом с собой. Плохо. Но вот глаза цепляются за один из трупов — высокий мужчина с золотистой кожей лежит на в луже собственной крови, вытекающей из простреленной головы и живота. Рядом с ним со всё ещё шокированным лицом осел смутно знакомый человек в красивом, пурпурном платье, кажется этот же парень крутился в казино во время корпоратива. Однако, если Квакити не изменяет память. В тот раз на нём были тёмные очки, которых сейчас не было — пара абсолютно белых глаз уставилась на неподвижное тело гиганта. Мексиканец немедленно двинулся в их сторону, приседая на колени.

— Ноа? — слегка нетерпеливо позвал он.

— Они пытались увести его, — хриплым голосом сообщил незнакомец в платье, — но потом…

— Увести? — не понял Квакити, это создавало ещё больше вопросов, а ему нужно было ровно противоположное, — чёрт, Ноа! Давай же!

Хлёсткая пощечина отпечаталась на золотистой коже белым пятном, сидящий рядом мужчина с белыми глазами дёрнулся назад, с осуждением и непониманием глядя на Алекса, но тот не обратил на него внимания. Ему нужны ответы, и нужны прямо сейчас, поэтому он хватает неподвижное тело за грудки и как следует встряхивает. Благо, прежде чем незнакомец произносит хоть что-то, труп вдруг вздрагивает и издает кряхтящие звуки.

— Что… — под нос мычит Ноа, разлепляя расфокусированные изумрудные глаза, — Квакити?

— Эй-эй, смотри на меня! — велит мексиканец, игнорируя в абсолютном потрясении распахнутые глаза мужчины в платье рядом, — что здесь произошло?

Ноа, кажется, с трудом понимал происходящее, хмурился от света ламп и то и дело закрывал глаза на мгновение будто засыпая. Квакити вновь тряхнул его, заставляя прийти в себя.

— Спать будешь потом, отвечай, Фулиш, это приказ! — рыкнул он, всем видом показывая, что не поскупится на еще одну пощечину.

— Они пришли не ради денег, — благо, это сработало, но Ноа сообщил то, о чем мексиканец и так уже догадался, — они забрали всех живыми, только со мной не справились, поэтому застрелили.

— Кого забрали? — уточнил Алекс, услышанное ему совершенно не нравилось.

— Сэма, Пёрплда, Чарли… Их всех, — глава картеля сжал зубы, но не выпустил чужую одежду из рук.

— Куда они направились? — ледяным тоном поинтересовался он.

— Я не знаю, они говорили не на английском, я не понял ни слова, — эмоции постепенно возвращались на лицо гиганта, Фулиш виновато поднял брови, — кажется…у них были чёрные фургоны.

Оживший мужчина шлёпнулся обратно на пол, когда Квакити наконец отпустил его. Лицо мексиканца было наполнено яростью и потрясением, которые крепчали с каждой секундой.

— Где Фанди? — лис был отправлен в город пару дней назад в качестве шпиона, чтобы разузнать хоть что-то про злополучный вечер в Las Nevadas, никто лучше него не годился на эту роль, — он должен был быть в моём кабинете ещё два часа назад.

Но никто из охранников не видел его. Ни вчера, ни сегодня. Алекс был уверен, что в опоздании Фанди нет ничего такого, мало ли на какой след ему удалось напасть, но теперь… Теперь всё это выглядело так, будто кто-то намеренно ворвался сюда с целью забрать его людей, которые были заняты поиском того, кто подмешал что-то им в напитки на корпоративе. Мексиканец задержал дыхание, вдруг осознавая ещё одну вещь — наркотик в вине тем вечером мог оказаться там именно по инициативе того, кто устроил эту заварушку. Этот же некто наверняка убил винодела. И ведь это никак бы не повлияло на дела картеля, но точно повлияло на его главу. Целью изначально был именно Алекс Квакити. Это уже не вопрос бизнеса, это личное. Кто-то объявил ему войну и показал, что полностью готов к ней, сумев пробраться в казино дважды, а ведь это место чуть ли не центр всего картеля, здешней охраны хватит на защиту любого банка. Но даже так, эти люди были здесь, а значит — смогут пробраться куда угодно. Когда угодно. Алекс си силой прикусил губу изнутри, чувствуя, как закипает. Чувство бессилия было схоже с ядом в крови, разрывало на части каждый нерв, но лекарства нет. Это словно знать, что ты под прицелом, но понятия не иметь, где сидит снайпер. Пуля может прилететь в грудь, а может в затылок или в ногу. Никто не знает. Никто. И сделать ничего нельзя, только стоять посреди пустоши неизвестности и тупо озираться по сторонам. Как на ладони. Невыносимо. Это злит. Злит быть беззащитным, злит до дрожи, но все, что сейчас может сделать Алекс — ненавидеть устроившего все это до глубины души. Никто не смеет так обращаться с ним, это против всех устоев. Не для этого он пол жизни положил, работая над делом отца и отца его отца, нет. И теперь какой-то наглец смеет угрожать всему. Немыслимо. Никто ещё не заставлял Квакити, сидящего на самой вершине, чувствовать себя так ничтожно. Никто не смел. Никто не уходил безнаказанным. Никто.

Взгляд сам собой цепляется за высокую рогатую фигуру в костюме, стоящую посреди всеобщей разрухи. Джон смотрит на него, его красные глаза кажутся куда ярче крови, залившей весь зал.

Никто. Кроме него.

Квакити с силой сжал кулаки. Отвернувшись от этой кровавой картины, он, пошатываясь от боли в побитом теле, направился к бару. На выпивку можно было даже не рассчитывать, вряд ли хоть что-то уцелело, но мебель всё ещё стояла. Подняв с пола упавший стул и усевшись на него, мексиканец достал из кармана сигарету. Искра, и табак начинает тлеть, испуская удушающий запах, Алекс вдыхает полной грудью, ненадолго задерживая горький дым внутри, там же, где клокочет ярость. Тупая, беспросветная ярость.

— Эй, — выдох приходится прямо в сторону Шлатта, нарушившего молчание у бара.

Смотреть на мужчину не хочется, кажется, сделай он это — и что-то тут же сломается. Поэтому Алекс отводит взгляд, вновь упираясь в мёртвые тела людей, лежащие тут и там. Кажется, за этой стойкой лежал не только упавший на пол ликёр, но и бездыханный бармен, просто выполнявший свою работу.

— Их просто перестреляли как скот, — всё-таки произносит свою мысль мексиканец, жадно делая затяжку, — прямо у меня под носом. Блять…

— Ты разберешься, — со всей уверенностью заявил Джон, и вот-тут то всё со скрипом накренилось.

Едва зажженная сигарета смялась о стол, Квакити шикнул в бессильной злобе и зарылся рукой в волосы, затихая на пару секунд.

— Как?! — рявкнул он после, развернувшись к Шлатту, — как я, мать твою это сделаю?! У меня нет ни зацепок, ни времени! Как долго, думаешь, их станут удерживать живыми, а? У меня есть день, максимум два чтобы найти их, больше никто не станет с ними возиться! Они просто прикончат их, и вскоре мы найдём трупы!

Хотелось избить стену, пока кулаки не сотрутся до костей — бесполезно, зато его ярость найдёт хоть какой-то выход. И сука, что ж его так распёрло на откровения под этим проклятым красным взглядом? Ещё немного, и начнёт смахивать на истеричку, стыд и срам. Но не смотря на его крики, Джон не говорит ни слова, только слушает, ждет, пока мексиканец успокоится и, глубоко вздохнув, опустит голову.

— Многие в этом городе мне должны, — тихо начинает он, Квакити не сразу понимает, к чему были эти слова, — я их найду.

А когда понимает — не верит. Смотрит на мужчину, стоящего рядом, когда вокруг валяются мертвые тела, и не верит. Не верит даже тому, что тот всё ещё здесь. После всех криков и угроз, после перестрелки, которая могла окончится смертью этот человек предлагает…нет, не предлагает. Обещает помощь. И не требует ничего взамен. Поэтому Алекс не понимает, хмурится, щурит глаза, задавая немой вопрос, и видит в красных глазах такую искреннюю честность, что подкашиваются ноги. Нет. Хочется ужаснуться, потому что как вообще кто-то может делать что-то такое для человека вроде Квакити? После всего, что тот сделал? И чего ради? Он ведь даже не простил. Верно. Не простил. Не простит и в будущем, запомнит для себя. Это станет напоминанием о том, кому не стоит слепо верить. По-хорошему стоило бы отплатить той же монетой, а затем просто забыть обо всём. Заодно получится убить двух зайцев одним выстрелом, но нет, совесть Квакити решила проснуться именно сейчас. И это ведь даже не злило… Но почему? Давай же, Джон, стань кретином, которым и являешься, полюби себя больше всего мира, подумай о том, чего эта затея будет тебе стоить, в конце концов! Связи, долги… За такие ниточки можно дёрнуть лишь единожды, затем они рвутся навсегда, и он это знает, наверняка знает. И он готов, мать его, потратить собственную власть на другого человека. На Алекса. Просто так. Глупец… Почему же ты не отвернёшься, как раньше?..

Квакити не знает, что думать. Не знает, что сказать. Но чувствует, что боится. Боится, что опять принесет собой одни лишь беды тому, кто готов рискнуть ради него всем.

***

Во время осмотра трупов у всех у них была выявлена одна общая деталь, помимо лиц явно не местной национальности — татуировка. Притом татуировка весьма специфическая. Узорчатое солнце с человеческим, мягко, но как-то жутко улыбающимся лицом, словно сошедшее со страниц какой-нибудь старославянской книги со сказками — такие татуировки не станут набивать в одном и том же месте просто так. Это знак принадлежности, и раз уж он вот так открыто может попасться на глаза, принадлежали все эти люди к числу тех, кого стоит бояться. Заметная метка словно яркий цвет насекомого, она всегда значит «не подходи, опасно», так что те, кто напал на казино определенно последствий не боялись, а открыто бросили вызов картелю. Война? Вполне возможно…но и она может быть только предлогом. В конце концов, эти люди забрали тех, кого трогать не стоило. Они явно пытались скрыться, и у них бы получилось, если бы в одном из баров на окраине города официантка, работающая по выходным в ночном клубе в центре, не заметила группу мужчин с приметной татуировкой на руках. По её словам, они плохо говорили по-английски, каждое слово проговаривали грубо, отчеканивая буквы, и между собой общались на другом, абсолютно не местном языке. Официантка, так получилось, обсудила это с коллегой из клуба, а та заговорила об этом с клиентом, который в свободное время толкал дурь в спальных районах города. И очень кстати, босс этого человека уже пару лет был должен Шлатту за то, что тот помог ему обзавестись парочкой ручных полицейских, которые теперь, при любом удобном случае, были готовы забыть про патрулирование его района. Стоит ли говорить, что ублюдок был чертовски рад распрощаться с долгом в обмен на информацию?

В тот же день Квакити отдал приказ готовиться к налёту.

Как бы ещё недавно он не хотел войны, всё, что происходило теперь, походило на подготовку к ней. Сотни стволов, ножей, не один десяток людей с жестокой решимостью в глазах, вешающих всё это на себя, грузовики нагруженные банками с горючим, готовые к скором отъезду… Картина, от вида и масштабности которой Квакити успел отвыкнуть за годы относительного спокойствия, он сумел удержаться на вершине после смерти отца и всей остальной семьи, сумел удержать и организацию от всеми ожидаемого развала, и долгое время не выпускал из рук пушку, разряжая обойму в любого, кто смел бросать ему вызов. Он доказал свою роль следующего «короля», а потому оружие было убрано до худших времен, город мог вновь дышать чуточку спокойнее. Но вот опять он замер в пугливом ожидании выстрелов, а воздух вновь начал попахивать серой. Вот-вот должна была начаться буря.

Стильный костюм, теперь аккуратно висящий на вешалке в шкафу, смотрелся крайне неправильно, пускай то, что Алекс надел на себя сейчас, было куда практичнее. Закрыв дверь, он тяжело вздохнул — раньше даже самые серьёзные ситуации не требовали от него подобной подготовки. Костюм мог быть испачкан в крови, мог быть порван, но всегда оставался на нём как своеобразный символ превосходства. Верно, ему просто не нужно было снимать неудобный для драки жилет, рубашки и брюки на подтяжках, все было под контролем. Было. А теперь он перепроверяет запас патронов, убирает любимый нож за пояс и готовится вести не один десяток, а может и сотню человек в бой, потому что оступился.

— Ты остаёшься, — безэмоционально объявляет Алекс, заметив, как дёрнулся вслед за ним Джон, — я не знаю, соврал ты или нет. Не горю желанием получить пулю в затылок.

Мужчина прищурился, задержавшись на секунду, и Квакити подумал было, что на этом все. Ему не нужны были дополнительные проблемы, будь то вполне обоснованное беспокойство за собственную жизнь, которой и так угрожала опасность, ибо мексиканец не собирался сидеть и смотреть за бойней у своих ног, или же глупый страх увидеть среди трупов знакомую, рогатую голову.

— Нет, — со странной злобой ответил Шлатт, — так или иначе все это касается и меня, так что я не собираюсь отсиживаться здесь.

— Я не спрашиваю твоего мнения. Ты остаёшься здесь, Джон, — повторил Алекс, тыкая рукой в воздух.

— Заставь меня, — названный оскалился, шагнув вперёд.

Фыркнув, Алекс отвернулся, не желая ни смотреть на мужчину, ни спорить — настроения на это попросту не было. Нервы и без того ныли от напряжения уже второй день, тревожить себя словесной перепалкой перед полным пиздецом, который был на подходе, было сверх его сил. Но оставить Джона здесь было необходимо в любом случае. Так или иначе.

— Это не твоё дело. Ты не имеешь отношения к картелю, тебя волнует только тот, кто это устроил, — предотвращая попытку Шлатта вставить слово, он вскинул руку, веля молчать, — но это не личное. Это война, на которой ты — лишний. Мне плевать, что ты об этом думаешь, плевать, что хочешь пойти туда, но я не дам тебе это сделать.

— Так давай же, попытайся меня остановить, — Джон подошёл почти вплотную, вглядываясь в лицо мексиканца, — ври сколько хочешь, но дело ведь не в том, что я могу тебя убить.

Квакити прикусил губу изнутри. Верно. Дело вовсе не в этом. Дело в том, что Шлатт видит его насквозь — с тех пор, как они впервые заговорили и до сегодняшнего дня этот человек с его глубоким красным взглядом читал его как открытую книгу. Он не пользовался этим напрямую, нет, он позволял Алексу понять, что его слова для мужчины значения не имеют, показывал, намекал, что знает обо всем, что тот не договаривает…и ждал. Неумело, нетерпеливо, но ждал, что будет дальше, наблюдал, точно так же не раскрывая своих карт. Эта его выдержка, терпение, уверенность в действиях просто… Раз за разом Квакити сдавался, отказываясь использовать отточенный до совершенства навык говорить, лгать, заговаривать зубы, потому что понимал — это не сработает. Не сейчас. Джон оказался тем, от кого он, по какой-то причине, закрыться не мог, как бы ни пытался. Что-то его выдавало, и рогатый это замечал, возможно, виной тому была вселенская усталость, преследовавшая мексиканца уже не первый год. Постоянно держать себя в руках, быть готовым выстрелить в того, кто стоит рядом, уметь говорить, уметь делать правильный выбор, уметь видеть наперёд… Квакити давно устал от такой жизни. А Джон… Джон просто оказался рядом в этот момент. И черт возьми, тогда-то Алекс и разучился быть «собой». Наконец-то разучился, хотя казалось забыл, каково это — пускать все на самотек. Он забыл, как это приятно. Тем более, когда есть кто-то, кто может вовремя поймать тебя. Лишаться этой возможности не хотелось.

— …Да, — Квакити тупо кивнул, отворачивая глаза, — и именно поэтому тебе лучше остаться здесь. Я не хочу опознавать твой труп.

Не хочет, не хочет до какой-то тихой панической дрожи в пальцах, и если бы он только мог все предотвратить… Но вместо этого ведет свих людей туда, откуда многие из них не вернутся. Ремень, тяжелый от навешанного на него оружия, впивается в живот, когда машина подскакивает из-за неровно лежащего асфальта, лезвия нескольких ножей холодят кожу даже сквозь ножны и одежду, а запах еще не пролившейся крови бьет в голову, заставляя адреналин все быстрее разливаться по венам. Напротив, сцепив пальцы, сидит Джон, на нем нет привычного дорогого костюма, только что-то темное, так же обвешанное оружием. Его глаза неотрывно смотрят на темную макушку мексиканца. Алекс не знает, о чем тот думает.

Старый аэродром и в самом деле оказался наполнен людьми, явно не похожими на ночных сторожей или авиамехаников. Простые рабочие не стали бы вешать на себя столько оружия. Территория большая, неизвестно, сколько тут входов и выходов, неизвестно, сколько людей, поэтому Квакити отдает приказ разделиться — самая крупная группа готова зайти с главного входа, пока остальные пройдут мимо отвлекшейся охраны, бродящей по периметру. Сначала пойти вовнутрь, дальше — найти заложников, и только потом — взорвать здесь все к чертям, перебив как можно больше чужаков. Тех, что выживут, они добьют вручную. План прост до безобразия. Вот только главной частью сегодняшнего шоу будет не он. А кровь. Много-много крови. Заряженный Томпсон лежит в руках непривычно правильно, вздохнув поглубже, Квакити позволяет ледяной решимости разлиться по венам. Время пришло. Он бросает короткий взгляд на Шлатта — тот смотрит вперед, и его красные глаза горят как никогда ярко. Небольшое облачко теплого дыхания тает в темном воздухе. Алекс поднимает руку.

Через пару минут ночную тишину раскалывают множественные выстрелы.

***

Спина тяжело и быстро прислоняется к кирпичной стене, угол которой тут же крошится из-за нескольких пуль, опоздавших на пару мгновений. Тяжело дыша, мексиканец убирает с лица взмокшие пряди волос и перезаряжает автомат. Последний магазин, а они еще даже не дошли до ангаров. Тихо зашипев, он приседает и, выждав момент после очередной вражеской очереди, выглядывает из-за угла, зажимая курок. Выстрелы попадают прямиком в растерявшихся чужаков, один из которых тут же падает замертво с раздробленным виском. Оставшихся двух добивают его люди, выбравшиеся из-за укрытий. Бинго.

— Охрана знает, что мы здесь, — с досадой процедил Квакити, убедившись, что его слышат, — надо забрать наших до того, как все здесь взлетит на воздух.

Большой бум — прекрасный способ замести следы крупных разборок двух группировок. Полиция предпочитает списывать такие случаи на теракт или старый газопровод, что гораздо легче обойти стороной. Так что, как бы сегодня не закончилась эта ночь, аэродром будет подорван. Вместе с людьми мексиканца или без, и уж лучше, чтобы без. Охрана не даст им пройти дальше так просто, они будут тратить время на каждый встречный патруль, которые, кажется, уже начали целенаправленно стекаться сюда. Разве что дальше пойдет только Алекс. Одному быть незаметнее, да и быстрее.

— Отвлеките их, — план рисковый, но другого выбора нет, им нужно закончить все быстро, нет времени церемониться с охраной, — я пойду вперед.

Не дожидаясь чужого разрешения, он сжал в руках Томпсон и побрел к водонапорной башне, собираясь укрыться в ее тени, однако прямо позади раздались чьи-то шаги.

— Один? — голос Джона прозвучал недовольно, и мексиканец сжал губы, — не знаю, ты это такой самоуверенный или просто иди—

Квакити даже вскрикнуть не успел — знакомая грубая ладонь зажала его рот и потянула в тень. Немедленно возмущаться Алекс благоразумно не стал, и слава богу — через пару секунд мимо, не замечая их, пробежала где-то дюжина вооруженных людей. Неподалеку раздались выкрики на незнакомом языке, а затем в ушах вновь загремели выстрелы. Видимо, его люди привлекли-таки к себе внимание здешней охраны, а значит сейчас самое время убираться отсюда. Вот только отпускать его Шлатт не торопился. Не то, чтобы он вообще держал его силой… Грубая ладонь отдавала теплом особенно ярко, в то время как остывший воздух пробирался под одежду. Тепло. Прямо за спиной вздымается чужая грудь, и кажется, что если прислушаться — то можно услышать стук пульса. Близко. Слишком близко. Отняв чужую руку от своего лица, Квакити коротко кивнул рогатому мужчине, и они, пригнувшись, двинулись к темнеющим вдали ангарам. Вот только была одна серьезная проблема — этих штук тут были десятки, и черт знает, в каком именно держат его людей. Оббегать все времени нет, да и велика вероятность что их поймают — они вряд-ли смогут отбиться от целой толпы чужаков, к тому же на такой открытой местности из них получатся прекрасные мишени.

— Восьмой ангар, — словно читая его мысли шепнул Джон, — он должен быть ближе к центру.

— Откуда ты знаешь? — не оборачиваясь уточнил мексиканец.

— Те ребята велели своим не попускать нас к восьмому ангару, этом должна быть причина, — его тон слегка окрасился довольством, видимо, рогатый был горд собой.

— Ты понимаешь, что они говорят? — вот теперь Алекс был удивлен, даже сильнее чем в тот раз, когда мужчина ответил ему на испанском.

— Четко и ясно, — Джон, кажется, пожал плечами, — это русский.

— На скольких языках ты вообще говоришь? — под влиянием искреннего любопытства Квакити даже обернулся, с ожиданием вглядываясь в красные глаза.

— Только на трёх, включая английский, — те ответили ему задорным блеском, так что мексиканец поспешно отвернулся, почувствовав слишком уж радостный всплеск в груди.

— Но почему русский? — до ангара оставалось всего ничего, охраны видно не было, только отдаленное эхо выстрелов.

— Мне было скучно, — Квакити едва удержался от того, чтобы усмехнуться, — к тому же, он звучит неплохо.

— «Неплохо»? — мексиканец приподнял брови и покачал головой, явно сомневаясь в услышанном, — из всех языков, что звучат «неплохо», ты выбрал именно этот?

— Что, думаешь ошибся? — то, как резко и удивленно посмотрел на него Алекс, распахнув оба глаза, забавляло, Шлатт довольно приподнял ушки, замечая, что уголок чужого рта неуверенно дергается вверх, — видишь? Даже тебе нравится, как он звучит. Или как я говорю на нём?

— Что ты…сейчас сказал? — увы, это мимолетное выражение быстро испарилось, Квакити нахмурился.

— Да так, — Шлатт достал пистолет, впереди виднелось заветное здание, — глупость.

Верно. Глупость, да и только. Это не важно. Не сейчас, не тогда, когда ангар с заветной восьмеркой у входа маячит в паре десятков метров. Но что странно — вокруг нет ни души. Ни одного человека, охранявшего бы двери. Странно и еще больше подозрительно. Но подошедший ближе рогатый мужчина говорит, что уверен в том, что услышал, и Квакити, взвесив все «за» и «против», решает рискнуть. Дверь, к удивлению, оказывается открыта. Внутри оказывается только парочка каких-то юнцов, играющая в карты, они даже не успевают вскочить со своих мест, как Джон с размаху вырубает одного рукоятью пистолета, другой парнишка падает на землю, зажимая распоротое ножом горло. Взгляд мексиканца тут же цепляются за тусклый свет лампы, свисающей с потолка где-то в глубине ангара. Кивнув мужчине, он разделяется с ним, петляя между пирамидами из старых коробок, подбираясь ближе к свету. Последний поворот. Тихо вдохнув, Алекс выскакивает из-за угла и ищет глазами цель — охрану с оружием, хоть кого-то. Но перед ним нет никого, кроме связанного лиса и зеленого кентавра. Облегчение облачком поднимается к горлу, когда Алекс подходит ближе и опускается на колени, спеша развязать пленников. Остальные должны быть где-то рядом. Теперь все будет в порядке, им нужно только выбраться отсюда. Возможно, через другой конец аэродрома, подальше от общей суматохи…

— Где остальные? — спрашивает мексиканец, перерезая веревки, освободившись, лис срывает с лица тугую повязку.

— Квакити! — как только Фанди вынимает кляп изо рта, то, задыхаясь, торопится что-то сказать, — это все он, это—

Но прежде, чем лис успел договорить, откуда-то из темноты, куда не доставал свет лампы, послышался щелчок. Внутри все нехорошо дрогнуло, Алекс вскочил, загораживая собой пленников и поднимая дуло револьвера на звук, но вопреки его ожиданиям, из тени, подняв пустые руки, вышел глупо улыбающийся парнишка с зеленым галстуком.

— Чарли?.. — что-то в этой улыбке было не так, но Квакити не мог сказать, что именно.

Парень как-то виновато приподнял брови в ответ на его слова, но не сдвинулся с места. Его зеленые глаза тупо уставились в пол, соскользнув с лица мексиканца, тот, все еще не понимая к чему все это, нахмурился. Внутри засело стойкое чувство дышащего в спину пиздеца, но все, что мог сейчас делать Алекс — не опускать дуло огнестрела с пока что не видимой цели, стоящей в темноте. Вот ведь гадство.

— Квакити из Лас… — слайм дернулся вперед, словно его толкнули со спины, его улыбка стала кривой.

Названный напрягся. Сверкнув от тусклого света единственной лампы, из тени медленно выплыло дуло пистолета, плотно прижатое к голове Чарли. За ним — рука, одетая в белую перчатку, Алекс сжал зубы, потому что то, как она была сшита, материал, цвет… Все было слишком знакомым, и от того в голове с обреченным скрипом начинало шевелиться осознание. Осознание того, что он проебался гораздо, гораздо сильнее, чем думал. Потому что такие перчатки не носят каждый день, нет, они лишь придают необходимого шарму тем, кому люди готовы доверить ключи от машины. Люди в таких перчатках стоят у входов гостиниц, у ресторанов, у казино. Простые работники, на которых никто не обращает внимания. Их не замечают и не заметят даже если они будут стоять рядом с чьим-нибудь трупом, потому что для всего мира такие люди просто часть окружения. Но они здесь. Они смотрят. Вслед за пистолетом появляется рукав белой рубашки, всего на мгновение, потому что в следующую секунду цвет ткани меняется на слишком хорошо знакомый оттенок фиолетового. Фиолетовый пиджак с золотыми заклёпками, строгие лацканы, бледная кожа со слегка светящимися фиолетовыми веснушками, белые волосы и пара тонких антенн на голове.

Пёрплд смотрит на него, держа палец на курке.