Ведь я хочу это сейчас!Я хочу это сейчас.Отдай мне свое сердце и душу,Я не сломлен,Я вырываюсь,Последний шанс потерять контроль.Hysteria — MuseПара фиолетовых глаз прожигает насквозь кипящим холодом, Квакити не сразу понимает, что задержал дыхание. Все внутри будто окатили ледяной водой, удивление, болезненный шок, непонимание, даже ярость — едва возникшие эмоции будто запутались друг в друге, Алекс только и мог, что не мигая смотреть на лицо беловолосого парня, не в состоянии подобрать слов. Пёрплд. С самого начала это был он. Возможно даже, что он был тем, кто подорвал влияние картеля в городе, и оттого мелкие банды то и дело вылезали из нор, тыкая пушками во владельца казино. А Квакити искал связь которой нет, потому что все это — проделки лица, совершенно не связанного с бандитами с улиц. Сначала это, потом вечер в Лас Невадас, потом убийство, потом нападение. И теперь война мексиканского картеля и русской мафии неизбежна, Пёрплд буквально стравил их. Ослабив влияние Квакити как в городе, так и внутри организации — без похищенных ранее людей мексиканцу пришлось бы тяжело, ведь у него нет семьи, принимающей участие в делах, лишь приближенные, а значит деятельность всего картеля пришлось бы взять в свои руки, еще и во время войны — Пёрплд обеспечил русским возможность атаковать врага в момент слабости. Разумеется, те не стали упускать свой шанс сместить влияние картеля, а может и уничтожить его. И когда всё бы закончилось, никто бы не добрался до Пёрплда. Он бы исчез, не оставив следов, ибо кто станет винить во всем простого работника казино, каких были десятки?

И что хуже всего — теперь нет пути назад. Выстрелы уже прозвучали, кровь была пролита, а значит останавливаться нельзя. Если сложить оружие — картель раздавят. Во все времена организованная преступность не знала слова «поражение», она знала лишь слово «уничтожение», так что теперь либо Квакити уничтожит русских, либо они его. Пёрплд знает это. И поэтому смотрит на Квакити с наслаждением, не убирая пистолет с взведенным курком от головы слайма.

— Не думал, что ты найдешь их так быстро, — медленно проговорил он, тыкая дулом в чужой затылок, — это должно было случиться только через пару дней. Похоже, тебе очень повезло, да?

Он кинул взгляд на Джона, стоящего чуть позади, и глава картеля напрягся. Нет. Он не может знать наверняка.

— Что ты собирался с ними делать? — осторожно спросил Квакити, на что получил снисходительную ухмылку.

— Ты вроде как любишь отправлять подарки по почте, — от его слов мексиканец почувствовал, как внутри закипает что-то дикое, — я собирался отправить парочку тебе, ну знаешь, по частям.

— Что… — Алекс сжал зубы, — ты ублюдок, Пёрплд.

— Ах, это я ублюдок?! — названный шагнул вперёд, казалось, он был зол, но пока что хорошо это скрывал, — что тут скажешь, у меня был отличный пример для подражания.

Дерьмо. Если бы Квакити не нашел этот аэродром, то его людей бы убили, расчленили и прислали ему же посылками через пару дней после того, как развязалась бы война между группировками. И все бы пошло под откос еще быстрее, потому что Алекс совершенно точно не смог бы так просто забыть о том, что позволил сделать с Сэмом, Фанди и Чарли. Итог войны после этого был бы практически предрешен. Да, может быть, у картеля еще были бы силы и связи, не так-то просто уничтожить настолько сильную организацию. Вот только Квакити всего лишь человек, и он все ещё стоит во главе картеля в одиночестве. И каким бы жестоким и холодным ему не приходилось быть по жизни, память — штука гадкая. Как и эмоции. Разве он мог бы одержать победу, зная, что трупы его людей хрустят прямо у него под ногами, потому что он не был достаточно дальновиден? Нет. Даже сейчас в костях оседает слабая дрожь ужаса от осознания того, насколько близко он оказался от края пропасти. Опять.

— Зачем тебе это? — проверенное годами хладнркровие было единственным, что помогало держать себя в руках, Алекс велел себе терпеть, не время для проклятых эмоций, — чего ради ты зашёл настолько далеко? Что ты от этого получишь? Ты хочешь власти? Хочешь картель? Денег?

Это было бы логично, но нет - ничто из этих предположений не зажгло искры жадности в глазах Пёрплда.

— О, нет-нет, все гораздо проще, — улыбка беловолосого вдруг исчезла, — все дело в тебе. Скажи мне, ты помнишь тот день, когда нанял меня?

Квакити коротко вдохнул. Тот день — один из многих, слившихся в один поток из крови, алкоголя, наркотиков и плохих решений, заглушающего нескончаемую боль. Его первый год в роли главы картеля. Год после того, как два очень важных человека навсегда исчезли из его жизни, а вся семья была убита. Тот год закончился, как только на лице Квакити появился жуткий шрам, чуть не унесший его жизнь. Но до этого мексиканец успел натворить и наговорить много вещей, о которых хотел бы забыть навсегда.

— Ты помнишь, я вижу, — в глазах Пёрплда не было ничего, только какая-то пугающая пустота, — я всегда хотел узнать, каково это — отбирать у кого-либо самое важное.

Квакити только и мог, что смотреть, как блондин показательно тыкает дулом сначала в голову, а потом и в спину Чарли, вынуждая того качнуться вперед. Одно движение, одно нажатие на курок – и пуля наверняка раздробит ядро слайма, заменяющее тому сердце, на сотни частей.

— Что ты чувствовал? Наслаждение от своей власти? Тебе доставляло удовольствие наблюдать за моей беспомощностью? — он заметно сильнее сжал в руке пистолет, Алекс нервно втянул ртом воздух, — и что, оно того стоило?

— Я не могу вернуть тебе то, что отнял, и мне жаль. Правда жаль, — мексиканец посмотрел на него со всей честностью, на которую был способен, — но то, что ты делаешь, ничего не изменит.

— Я знаю, — преспокойно заверил его Пёрплд, поднимая брови, — но я здесь не за этим. Хотя я и рад слышать это от тебя. Тебе жаль. Впервые за столько лет ты наконец сказал это, и мне всего-то пришлось направить пушку на кого-то, о ком ты хоть немного беспокоишься.

Квакити дернулся. Последний близкий человек, который у него был, точнее, были, оставили после себя только море боли. Именно поэтому он делал всё, чтобы больше никогда не иметь при себе «близких людей». Это слабость, это лишние эмоции, это привязанность. Для главы картеля, единственного в своей семье, это смертельно опасно. Потому что прямо сейчас Алекс рискует своей жизнью только чтобы спасти Чарли, Сэма и Фанди. Его людей. Близких людей. Парень в фиолетовом это прекрасно знает, и от того держит пистолет так крепко.

— Пёрплд, они здесь ни при чем. Ты хотел моего внимания? Ты его получил, вот он я! – голос все же дрогнул от волнения, раскинув в стороны руки, Квакити не отводил взгляда от беловолосого, — я здесь, как ты и хотел, так что отпусти их.

— Ты думаешь, мне нужен ты? — с насмешкой ответил тот, и улыбка проявилась на его губах, — похоже люди преувеличивают, когда говорят о твоем высоком интеллекте. Алекс Квакити — глава мексиканского картеля, хозяин крупнейшего казино в городе, Одинокий Король, мать его, города ангелов… Ты умен, хитер, ты стратег, политик, ты жестокий и хладнокровный убийца. У тебя есть все — деньги, связи, власть, и ты не боишься все это использовать. Ты знаешь, что простые люди вроде меня тебе не помеха. И ты прав. В тот день я ничего не мог сделать, наблюдая, как все, что мне дорого, исчезает с лица земли по одному твоему слову. Вернись я туда — ничего бы не изменилось. Я тебе не противник.

Его пугающе пустой взгляд потух, пистолет, до этого прижимающийся дулом к спине слайма, отстал от чужой рубашки и опустился ниже, медленно, и все это время каждый в комнате боялся вздохнуть. Пёрплд не говорил ни слова больше, только смотрел на Квакити своими фиолетовыми глазами, пребывая где-то очень глубоко в своих мыслях, и казалось, он застыл, будто статуя, пока не моргнул. Спокойно. Слишком спокойно.

— Ты мне не нужен, — заключил он, не обращая внимания на то, что Чарли слегка шагнул вперед, явно намереваясь убраться подальше.

— Но тогда что?.. — проговорил Алекс, непонятливо хмурясь.

Когда Пёрплд взглянул на него осознанно, мексиканец понял в чем дело. Понял по тому, как едва заметно напряглось его лицо — слишком часто Квакити пришлось видеть это выражение. Выражение лица человека, собирающегося совершить непоправимое.

— Ты отнял у меня всё, — процедил Пёрплд, и Алекс не успел увидеть, что тот покрепче сжал рукоять пистолета, — а теперь я отниму всё у тебя.

Он вскинул руку, мексиканец не успел даже вскрикнуть. Прогремел выстрел. Парень в фиолетовом опустил дымящийся ствол, а Квакити всё смотрел. Прямо перед ним, словно плавясь, медленно оседал на пол Чарли, превращаясь в кучу зеленой полупрозрачной массы и человеческой одежды с дырой в области груди. Глаза слайма не мигая глазели на главу картеля до того момента, пока очки, упавшие с растаявших ушей, не смазали их и не смешали с остальной зеленой полужидкой кучкой. И звук. Едва ли вообще присутствующий — свист и бульканье, остатки некогда существовавшего голоса, вечно излишне радостного и до абсурда дружелюбного.

Квакити впервые услышал его несколько лет назад, когда по чистой случайности проходил мимо охранников, выволакивающих на улицу посетителя, пойманного там, где его не должно было быть. Парнишка не кричал и не вырывался. Он улыбался. Он поздоровался с хозяином казино так тепло, весело махая рукой, словно увидел старого знакомого. По началу тот даже поверил, будто они и впрямь знакомы. Алекс проследил за судьбой парнишки в очках, видел, как того выкинули на улицу через черный ход, дабы не пугать новых гостей, видел и то, как группа воров попыталась ограбить беднягу в том же переулке. И он видел, как этот парнишка со все той же дружелюбной улыбкой убил их всех не взирая на воткнутые в тело ножи. Одному он сломал руку, а затем и шею голыми руками. Голову второго разбил о мусорный бак с пары ударов. Двое других, кажется, окончили жизни встретившись с кирпичными стенами переулка в конце недолгого полета. Вытащив из даже не намокшего от крови тела несколько ножей, парнишка посмотрел на Квакити и сказал что-то про погоду, пока мексиканец все смотрел на кровь, в которой тот был перепачкан. А Чарли всё улыбался. Он всегда улыбался. Даже сейчас, разваливаясь на куски и превращаясь в кучку слизи на полу. В ничто.

— Ну и как оно? — голос Пёрплда звучал как сквозь туман, — каково это, терять всё?

Пусто. Больно. Быстро. Знать, видеть, чувствовать, как то, к чему он так привязался, привязался, мать его, не смотря на сотни обещаний самому себе, ускользает как песок сквозь пальцы и падает в бездну. В никуда. А Алекс стоит и смотрит, без возможности сделать хоть что-то, пока в груди плещется осознание собственной ничтожности. Каким бы сильным он ни был, сколько бы власти и денег не имел, он никто перед лицом смерти. Пёрплд не тыкал его в это лицом, как провинившуюся собаку, нет… Он дал ему самому это осознать, медленно, забирая ощущение власти по кусочкам, пока до Квакити доходило — он не может ничего сделать, только наблюдать. Стычки с мелкими группировками, которые почему-то нельзя было решить так же легко и быстро, как раньше, затем заговор в стенах казино, затем открытое нападение, похищение его людей и вот теперь — смерть одного из них. И всё это время Алекс только и мог, что наблюдать.

Ничтожество.

Квакити отнял остекленевшие глаза от того, что когда-то носило имя «Чарли». Пёрплд смотрел на него, и в его взгляде читалось такое искреннее упоение, что внутри все будто бы начинало гнить от бессилия. Парень усмехнулся, сначала всего раз, а потом и вовсе хрипло рассмеялся, а Квакити всё смотрел на него не мигая, пока по венам разливалась такая дикая ярость, какую он не чувствовал, кажется, никогда прежде. Рука, сжимающая револьвер, резко поднимается на Пёрплда, мексиканец хочет пристрелить его сильнее, чем хотел чего-шибо в своей жизни, он сделает это прямо сейчас и будет смотреть на то, как чужие мозги разлетаются по полу. Плевать, что такая смерть будет быстрой, плевать, что Квакити, возможно, хотелось бы сделать чужой конец медленным и мучительным, сейчас он может думать только о том, как сильно хочет убить Пёрплда. Выпустить всю обойму в его тело, пулю за пулей, и палец уже готов спустить курок, но увы – огнестрел выпадает у него из рук, когда кто-то бьет Алекса по спине бейсбольной битой. Боли он не чувствует, только с несоизмеримой досадой понимает, что не сможет убить сукиного сына на месте. Тот, кто помешал ему, теперь имеет дело с Джоном и, судя по звукам, не выйдет из этой стычки победителем. Но это не важно. Важно то, что Пёрплд стоит прямо перед Квакити и смотрит на него как на пустое место.

— Мы все получаем по заслугам, и не важно, жаль нам или нет, — проговаривает блондин, и мексиканец с силой сжимает зубы.

Он выхватывает нож, наплевав в три слоя на то, что у парня перед ним в руках сверкает пистолет. Даже когда тот вновь оказывается направлен на него, Квакити не отступает, а порывается шагнуть навстречу с единственной целью – всадить этот нож как можно глубже в грудь предателя, чтобы потом смотреть, как жизнь покидает его тело под звуки кровавого бульканья. Плевать, пусть попробует застрелить Алекса, но тот прикончит его, пусть даже поймает не одну пулю. Он убьет Пёрплда. Убьет его. Убьёт.

Нечто толкает его в бок. Квакити падает, не удержавшись на ногах. А затем гремит ещё один выстрел.

Поднявшись с земли, мексиканец не чувствует боли, если не считать едва заметно саднящих ладоней, расцарапанных о бетонный пол. Всё так же держа в руках пистолет, Пёрплд стоит в паре метров от него, но его фиолетовые глаза больше не смотрят на Квакити. Они смотрят мимо него, лишь слегка в сторону, и глава картеля позволяет себе проследить за чужим взглядом, потому что что-то явно не так. Мексиканец с трудом слышит собственное дыхание сквозь белый шум, заполнивший голову, а затем видит, как на том месте, где только что стоял он сам, лежит кто-то другой. И ярость гаснет. За ней смолкает и голос в голове, требующий крови, требующий убить предателя, исчезает и ненавистное ощущение беспомощности. Все разом становится не важно, потому что выстрел не задел Квакити. Он задел Джона.

Алекс встает. Спотыкаясь и падая, подползает ближе, слыша только шум собственного неритмичного дыхания, пока губы шепчут Бог знает что. Вопросы. Молитвы. Имя. Чужое тело тяжело перевернуть с первой попытки, а руки дрожат все сильнее. Слишком знакомая картина, слишком знакомый запах крови, Квакити чувствует, как все внутри собирается разом обвалиться – одна рука, которой он дотронулся до лежащего перед ним человека, оказывается окрашена в красный. Одежда фавна темнеет на глазах.

— Джон?... — срывающимся на хрип голосом зовет Алекс.

Болезненные мгновения тишины без ответа, мексиканец не может и пальцем пошевелить — по венам разлился самый настоящий ужас, толкающий в забытие все сильнее. Квакити медленно понимает, что сил противиться этому у него нет, больше нет — слишком часто эта грань подступала так близко, и теперь руки, ранее отчаянно цепляющиеся за край, опускаются окончательно, позволяя упасть в ничто. Бесконечное и глухое. Даже отчаяние замолкает перед этой бездной, а Алекс уверен, что если кто-нибудь решит вспороть ему горло прямо сейчас, то… Ничего. Он умрет, истекая кровью, и плевать на боль.

Разве имеет смысл пытаться, если от этого ничего не меняется?

Болезненный стон и шипение разрывают тишину сознания как лучик солнца облака, Джон морщится и запрокидывает голову назад. Хочется кричать от облегчения, глупо и открыто, но облегчение мешается с чем-то еще, когда мужчина смотрит на Алекса, пробегая красными глазами от ног до головы, чтобы потом выдохнуть и прикрыть глаза. Мексиканец только и может, что смотреть на темное пятно, расползающееся на груди рогатого – пуля прошла навылет в левое плечо. Слишком близко. Как и в прошлый раз. Нет. Только не снова. Только не так. Оно не может повториться. В этот раз он не допустит этого, в этот раз он сам ляжет костями, если нужно будет, в этот раз он не станет просто смотреть.

Один из метательных кинжалов покидает ножны, спрятанные за отворотом штанины, с подачи руки летит прямо в руку Пёрплда, и тот с криком роняет пистолет. Следующее, что видит светловолосый — как крепко сжатый кулак Квакити летит прямо ему в лицо. Характерный хруст ломающегося носа эхом бьётся о стены ангара, а затем смешивается с ударом тела о бетонный пол и возней. Парень в фиолетовом определенно не собирается сдаваться так просто, он бьет врага ногами, оттягивает за волосы, целится голыми руками по единственному здоровому глазу мексиканца, но тот словно не замечает этого. Он вздрагивает после каждого полученного удара, но не пытается защищаться, не выпускает Пёрплда из хватки и смотрит. Не мигая смотрит полупустым глазом, затем хватает кинжал, торчащий из чужого плеча и давит, сильнее вгоняя его в плоть врага. Пёрплд вырывается, кричит что-то ему в лицо, но Алекс не слышит его и не видит. Перед глазами стоит только куча зеленоватой слизи и окровавленная одежда Джона. Он знает, кто спустил курок. Он ненавидит этого человека всей душой и не даст ему подняться.

Внезапный удар коленом чуть ниже груди лишает дыхания и возможности двигаться, Алекс с досадой понимает, что противник сумел скинуть его с себя, но ничего не может поделать. Драгоценные секунды выскальзывают из-под ног, слишком много времени уходит, чтобы взять себя в руки — парень в фиолетовом встает на ноги и, размахнувшись, бьет его правой. Удар приносит невыносимый звон в голове и растягивает последующие короткие секунды, Квакити едва успевает закрыть голову руками, прежде чем его бьют вновь, и затем, переступая через боль в виске и предплечье, прыгает вперед, избегая быть зажатым в угол. Разворот, еще рывок и Пёрплду приходится поперхнуться собственным языком от удара под дых, раз, а потом снова и снова, мексиканец сжимает чужое плечо, не давая отступить назад или уклониться.

В голове давно звенит не от удара, кажется, еще немного — и плотно сжатые зубы начнут крошиться от ярости. Бесконечной, безумной ярости, граничащей со страхом. Сквозь пелену, застлившую глаза, видны лишь жалкие обрывки происходящего, но на это глубоко плевать — среди них мелькает разбитое в кровь лицо Пёрплда, именно то, что Алекс хочет видеть. Смутная боль меркнет перед ощущением перепачканных в чужой, еще теплой крови рук, пока воздух все сильнее пронизывает знакомый, даже родной металлический запах. Но этого недостаточно. Слишком мало. До тех пор, пока эта кровь не остынет…

Чужая рука ложится на плечо единственным реальным прикосновением, и Алекс словно просыпается. Все еще не отпуская сжатую в руках фиолетовую одежду, он поворачивает голову в сторону и чувствует собственное частое дыхание на разбитых и влажных от крови губах. Джон, убирает руку, перемещая ее на пробитое пулей плечо, и смотрит на него точно так же. Как в ту треклятую ночь, когда Квакити позволил злосчастной истории о происхождении своего шрама просочиться в мир. В ту ночь мир сузился до одной-единственной спальни, а все ощущения — до прикосновений грубой кожи к рассеченному шрамом лицу. Тишина, безопасная и теплая, заменила воздух.

А еще была усталость.

И сейчас Квакити разом ощутил каждый пропущенный удар, стертые в кровь костяшки, побитые ребра, всё… Боль отлично возвращает с небес на землю, с головой окуная в реальность. Хрип лежащего рядом парня в фиолетовом мексиканец слышит первым. Его белые волосы окрасились в красный, легко, словно лоскут ткани, случайно упавший в лужу крови, аккуратные черты лица стали неразличимы, а тяжелое дыхание сбивалось на кашель через каждые несколько секунд. Алекс слабо дергается назад от этой картины, понимая, что еще немного — и Пёрплд был бы мёртв.

— Хватит, — выдыхает фавн, зажимая рану, и Квакити заторможено кивает.

Покачнувшись, он встает на ноги и смотрит на едва живого парня, продолжающего лежать на земле в луже собственной крови. Верно, хватит. С него точно не достаточно, но так продолжаться не может. Да, Алекс привык оставлять после себя только чужие трупы, и ему безумно хотелось бы продолжить это пахнущее металлом шествие, вот только оно бы замкнуло бесконечный круг. Вновь. Он убивает, его ненавидят, пытаются убить, а страдают окружающие. Страдают и умирают. И затем он вновь лишает кого-то жизни, так вновь и вновь, пока мир не схлопнется. Так что хватит.

— Всё кончено, — сплевывая кровь, оглашает Квакити, — ты своего добился. Я был бы рад прикончить тебя, я хочу этого больше всего на свете. Hijo de putaС исп. "Сукин сын." …

Это была правда. То, что осталось от Чарли, лежало совсем рядом кучкой перепачканной зеленоватой массой одежды, а в плече Ремми по прежнему зияла дыра, и за это Пёрплду мало было просто лишиться жизни. О, как бы Алексу хотелось услышать его крики от вгоняемых под ногти гвоздей или отделяющихся от тела пальцев…

— Но не сегодня, — он сказал это и самому себе, а затем посмотрел на лежачего на полу парня со всем презрением, на которое был способен, — я больше не хочу это продолжать.

Пёрплд распахивает покрасневшие глаза. Он видит, как Алекс молча разворачивается и отходит от него, оставляя…живым. Вот так просто и в корне неправильно. Настолько неправильно, что сперва парень даже думает, что начал бредить, потому что Квакити не стал бы оставлять его в живых. Алекс Квакити, человек, забравший у него все, жестокий дон мексиканской мафии никогда бы не стал щадить человека, который осмелился перейти ему дорогу. А Пёрплд не просто перешел ее, он попытался превратить ее в кучу горящего асфальта и тут же выйти из игры, словив заслуженную пулю в голову. И не важно, пустил бы ее Алекс или же сам Пёрплд, результат один – он должен был отомстить и умереть, потому что дальнейшего смысла жить изо дня в день попросту не оставалось. А вместо этого его поставили перед фактом — сегодня он не умрет. Сегодня он выживет и предстанет перед завтрашним днем, пустым и самым обычным. Без планов, без крови и драк, без всего. Все кончено.

Это не правильно.

Всё эти годы его ненависть и желание отомстить подпитывали друг друга, и цель была одна — стоящий на вершине горы из трупов Алекс Квакити. Гордый, непобедимый, Одинокий Король, и Пёрплд мечтал только о том, как сбросит его в самый низ и заставит поперхнулся той кровью, которую глава картеля так привык поливать. Квакити бы сопротивлялся, он бы пытался удержаться скользкими от крови руками за свой пъедистал, и бкловолосый парень не смог дождаться момента, когда сможет увидеть отчаяние, плещущееся в единственном оставшеемся у Алексея глазу. Однако этот Квакити внезапно исчез. Опустил пистолет. Оставил Пёрплда в живых.

Это неправильно.

Извернувшись, парень перекатился на бок и сквозь залитые кровью глаза разглядел спину Квакити, присевшего на корточках чтобы подобрать выроненный ранее револьвер. Рукой парень нащупал в кармане пиджака складной нож. Раздался щелчок. Алекс поднялся на ноги и развернулся, нож просвистел в паре сантиметров от его ноги.

Раздался выстрел.

***

Пропитанная кровью ткань падает куда-то в сторону, рядом с ещё несколькими такими же. Белые повязки ложатся поверх марлевой пробки, аккуратно обматывая плечо слой за слоем. В комнате стоит тишина, только за стеной тихо гудят трубы и переговариваются люди, точно так же сейчас зализывающие раны. Всего каких-то полчаса назад весь город поднялся на уши из-за взрыва, прогремевшего на старом аэродроме, полиция и военные, стянувшиеся туда со всего Лос-Анджелеса, нашли только множество обугленных трупов, держащих в руках оружие. Точнее, то, что от него осталось. Дальше пяти кварталов в радиусе от взрыва служители закона улицы обыскивать не стали, хотя по всему городу и был временно введен комендантский час.

— Мне жаль, — наконец проговаривает Джон, и мексиканец, старательно обматывающий его повязками, хмурится.

— Заткнись, — велит тот, даже не удосужившись повернуть лицо к собеседнику.

— Я серьёзно, — мужчина пытается поймать его взгляд, тщетно, — я не хотел, чтобы так вышло — все это.

— Но все уже случилось, и ты со своими извинениями тут ничего не изменишь, — резкий, но спокойный тон казался в разы хуже, чем если бы Алекс сорвался на крик.

— Я могу попытаться, — фавн сам от себя не ожидал такой фразы, слишком уж наивно-жалко это прозвучало, пускай и было сказано со всей серьезностью.

— Люди не меняются, Джон, — его имя Алекс проговорил как-то сквозь зубы, после чего потуже затянул повязки.

— Главное, что на моем месте был не ты, — больно, но заслуженно, названный откинулся на спинку старого дивана, кряхтя от неприятных ощущений.

— Блять... — Квакити вновь дёрнул бинт, от чего мужчина болезненно прижал ушки к голове, напрягаясь всем телом, — cállate, por favor.С исп. "заткнись, прошу тебя.".

— Такими темпами убьёшь меня ты, а не потеря крови, — слабость в конечностях не давала собраться с мыслями, но даже несмотря на это боль никуда не делась.

— Я точно добью тебя, если не закроешь рот, — Квакити все же кидает на него короткий озлобленный взгляд, после чего вновь отворачивается.

Его руки, все ещё покрытые коркой чужой засохшей крови, мелко дрожат, но Алекс будто не признает это — продолжает пытаться завязать проклятый узел из бинтов. Тщетно. С губ срывается рваный выдох.

— Алекс? — осторожно зовет фавн.

— Тебе надо уехать, — фраза, сказанная быстро и от того выдающая одну-единственную эмоцию.

Страх.

— Что ты... — мужчина не знает, что его в данным момент волнует больше, смысл услышанных слов или эта самая эмоция, совершенно не свойственная знакомому дону мафии.

— Я помогу замести следы, но ты больше не должен появляться в городе, — тот вновь избегает его взгляда, тараторя что-то под нос, его голос то и дело срывается на шёпот, — уезжай. Как можно дальше. Не возвращайся, не ищи способа связаться со мной и—

Он замолкает, как только здоровая рука Ремми осторожно касается его запястья. Одернув конечность, мексиканец порывается было встать на ноги, но в итоге просто остаётся сидеть на корточках возле дивана, все ещё сжимая в кулаке моток бинтов.

— О чем ты, мать твою, говоришь? — хочется не то злиться, не то скулить от досады, фавн смотрит на него сверкая красными глазами.

— Ты чуть не умер. Думаешь, это было в последний раз? — Алекс решается посмотреть на него в ответ, указывая на забинтованное плечо, — пока ты рядом со мной, пуля в грудь — лучшее, что с тобой может случиться, так что прошу тебя, уезжай.

Густые ресницы дрожат, а единственный глаз впервые за всё время кажется не бесконечно чёрным, а ещё и едва коричневым, тёплым, живым.

— Блять... Ты сейчас серьёзно? — то, что он видит, чувствуется до ужаса непривычным, настолько, что почти пугает.

— Да, — Квакити хмурится, качая головой, — последнее, что я хочу увидеть — твой труп.

Его лицо, рассеченное шрамом, приобретает выражение какой-то болезненной злобы, глаза на мгновение метаются к окровавленным тряпками, валяющимся рядом. Джон следит за этим, и понимает — произошедшее задело Квакити сильнее, чем казалось. Гораздо сильнее.

— Ты думаешь, я не знал, на что шёл? — плохая попытка успокоить, так что в следующую секунду взгляд Алекса становится ещё злее.

— Ты лишь чудом остался жив! — он срывается, повышает голос, пытаясь заставить фавна понять, что тот мог не сидеть сейчас здесь с продырявленным плечом.

— Я знал, что делаю, бросаясь под пулю, — Джон тоже повысил голос, ненарочно.

— Да нихера ты не знал и не знаешь! — Алекс уже кричит, скалится в лицо мужчине, потому что в отличие от него понимает, что мог сейчас смотреть на чужой труп, а не сжимать в руках бинты, — я живу так каждый день, а ты вдруг решил присоединиться?! Ты хоть думал о том, что бы мне оставалось делать, если бы ты Пёрплд не промахнулся?! Что бы я чувствовал, idiota locoС исп. "чокнутый идиот" ?! Об этом ты не думал?!

Картина, от которой кровь стыла в жилах, до сих пор не поблекла в памяти — тишина без боли сразу после выстрела, лежащее рядом тело и кровь на руках. Ремми мог и не пошевелиться. Он мог умереть.

— Не ты один тут нарушаешь законы, Алекс, — болезненное напоминание, они так и не смогли толком поговорить об этом, — я ничуть не лучше, как тебе довелось узнать, и я прекрасно понимал, что делаю.

Тлевшая до этого момента обида вспыхнула с новой силой, Алекс вскочил на ноги, с силой швыряя смятый бинт в лицо рогатому мужчине и очертил круг по комнате.

— Я думал ты просто чертовски богатый кретин, которых полно в этом городе, — сквозь зубы процедил он, повернувшись спиной к фавну и нервно проводя рукой по волосам, — простой человек! Такие как ты сотнями умирают из-за таких, как я!

— А что, я, по-твоему, должен был выложить тебе все как есть?! — Квакити едва сдержался, чтобы не ответить на это утвердительно, — да ты бы пристрелил меня на месте, как и любой другой мой должник!

Мексиканец прикусил губу не только для того, чтобы не сказать лишнего, но и потому что знал — это была правда. Узнай он, что Джон это Шлатт, заставивший его изрядно понервничать, то наверняка тут же позаботился бы о том, чтобы его голову повесили на стену рядом с оленьими чучелами где-нибудь за городом. Потому что Шлатт был проблемой, а Алекс не привык их испытывать. Это было важнее всего остального.

— Ничего этого бы не случилось, если бы ты просто поговорил со мной, хоть раз, без сраного обмана! — огрызнулся он, не в состоянии подобрать лучшие слова.

— Я бы поговорил, если бы ты все это время не отталкивал меня, раз за разом! — с вызовом подняв уши заявил фавн, и Алекс вновь велел себе молчать, — как я мог довериться тому, кто не может даже остаться со мной до утра?!

— Блять... Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, — мексиканец отвернулся, не в силах смотреть в красные глаза, искренне не понимающие почему их откровенно избегают.

Да, избегают. Квакити привык бежать прочь от таких взглядов, привык делать больно, привык оставаться один. Так было нужно, так было проще, правильней. Или он просто слишком привык твердить себе это каждый божий день.

— Так скажи мне, почему нет? Зачем ты это делал? — ответа нет, только молчаливая спина мексиканца и его подрагивающие от напряжения плечи, поэтому Джон встаёт и, покачиваясь, подходит ближе, — объясни мне, Алекс!

Здоровая рука хватает его за предплечье и разворачивает. Квакити вырывается, делает шаг назад и не собирается отвечать, но слова сами собой вырываются из груди, царапая сжавшееся от горечи горло.

— Потому что именно из-за меня ты мог быть убит в любой момент, и тогда я просыпался бы один, каждый раз желая повернуть время вспять!

Пораженный, фавн замирает. Алекс смотрит на него остекленевшими глазами, в которых застыл страх, тоска и нечто, что рогатый видел лишь раз. Оно бесконечное глубокое, и знакомое.

Одиночество.

— Я не хотел бы терять тебя, ты понимаешь? — Квакити больше не кричит, его голос теперь почти сравним с шёпотом, тихий и слабый, — не хотел, но потерял бы.

Он склоняет голову, отворачиваясь, отстраняясь, и фавн не знает, что чувствовать. Видеть Алекса таким уже само по себе кажется чем-то не из мира сего, потому что он был устрашающим и всесильным не только в глазах простых людей. Он был таким для всех вокруг, включая Джона. Но сейчас становилось очевидно ровно обратное – даже кто-то вроде мексиканца всего лишь человек. Этот человек не хочет испытывать страх, при том не за себя самого, и потому отталкивает всех вокруг, чтобы остаться под пулями одному. Так было всегда. Он один против всего мира.

— Послушай. Я могу понять тебя, но не могу взять и уехать, — уехать, даже следуя просьбе Квакити, будет самым отвратительным решением среди всех, что Ремми принимал за всю свою гадкую жизнь, — я не хочу уезжать. Я не уеду ты слышишь меня, Алекс? Делай что хочешь, но я не уеду.

Мужчина осторожно касается его подбородка, прося взглянуть на него, Квакити вяло повинуется, все еще избегая смотреть в красные глаза. Боится. До смерти боится передумать.

— На что бы я не шёл, я знаю, что оно того стоит. Ты того стоишь, — это ощущается сродни выворачиванию себя наизнанку, Джон не привык быть настолько честным с кем то, но не хочет прерываться на ложь, больше нет, — поэтому пожалуйста, дай мне ещё один шанс. Я хочу сделать все правильно, с самого начала.

Квакити закрывает глаза и хмурится, тихо вздыхая. Он все же решается посмотреть на Шлатта, потому что, мать его, верит всему, что тот сказал. От знакомого красного блеска хочется быть честным в ответ, но даже рот раскрыть не получается с первой попытки. Он же всю жизнь молчал. Он не знает, как говорить обо всем, что прятал внутри. Господи, что же делать? И ведь это страшно, невероятно страшно, кажется, он уже много лет не боялся ничего так сильно. Сказать – значит признать, что всё сказанное существует, что оно не привиделось, и уж точно что оно не «прошло само по себе», как Квакити сотни раз проговаривал в мыслях.

Страшно признать, что он не смог выдержать всё, что случилось.

— Я бы хотел тебя ненавидеть, — признается он, — но сколько бы ни пытался, единственный человек, к которому я испытываю ненависть прямо сейчас — я сам. Я ведь... Я не меньший эгоист, чем ты. Я не хочу чувствовать что-либо к людям вокруг меня. Я не хочу знать, что волнуюсь за них, не хочу осознавать, какой опасности их подвергаю, не хочу даже думать о том, что однажды они все будут мертвы из-за меня.

Сложно вспомнить, сколько трупов повидал за свою жизнь Алекс, ко скольким он приложил руки, скольких топил в воде, с ногами, застывшими в цементе. Но какие-то останутся в памяти навсегда. Особенно те, что почти попали в список мёртвых. Горло сжимается, когда мексиканец вспоминает про вынутый из кучи слизи и чужой одежды сгусток со сверкающим внутри ядром — Чарли, превратившийся в совсем крохотного слайма, попытался изобразить свою фирменную глупую улыбку, которая скорее походила на странную агонию. Идиот напугал Алекса до смерти, развалившись в ничто, а на деле просто слишком резко сдвинул свое «сердце» в сторону во время выстрела. Тело, не ожидавшее такого смещения ядра, тут же растаяло, делая происходящее похожим на смерть. Пёрплд поверил этому. Квакити тоже. Последний пообещал себе, что как только слайм восстановит тело, то тут же вновь его лишится в воспитательных целях.

Чертов список мёртвых, во главе со старым доном мафии, его женой, его братьями и сестрами, кузенами, дядями и прочими родственниками, заправлявшими организацией до Алекса. Список, куда почти попал парень со светло-карими волосами, по чистой случайности раненый шальной пулей, и другой, который всегда напоминал собой языки пламени. И всё это – по вине Квакити. Потому что Квакити был рядом.

— Они всегда умирают, — голос задрожал, Алекс слишком хорошо знал, о чем говорил, — и... Блять, что, если среди них окажешься и ты? Ты хоть представляешь, сколько всего тебе придётся пережить из-за меня?

Он ожидает увидеть в глазах Джона страх, отторжение, неуверенность, да пусть даже отвращение. Он заслуживает этого. Он заслуживает того, чтобы от него бежали прочь без оглядки, он даже готов помочь с этим, только бы люди убирались подальше на своих двоих, а не лежа в деревянном ящике. Так что давай, бойся, жалей, что подошел так близко, проклинай, если захочется, а потом уходи. Исчезай. Так, будто тебя и не было.

— Плевать, — он ожидает услышать что угодно, но только не это, — так не может продолжаться.

Квакити не знает, что сказать, только смотрит в ответ округлившимися глазами, не понимая, куда черт его дери зашел этот разговор. Джон не должен продолжать стоять здесь, он должен отстраниться, должен исчезнуть, должен хоть немного бояться за свою жизнь. Он должен бояться Алекса. Последний вдруг рвано вздыхает, чувствуя нечто настолько забытое, что почти ставшее незнакомым, то, от чего тело вдруг кажется невероятно маленьким и настолько измотанным, что того и гляди – рухнет на пол. Будто предвидя это, рогатый мужчина подается вперед и, прежде чем Квакити успевает понять что-либо, как никогда мягко обхватывает его здоровой рукой за спину, толкая ближе. Слегка вьющиеся спутанные волосы ложатся на плечо, когда он касается виска Алекса своим, обнимая. Стук чужого сердца наполняет голову, тепло медленно разливается по телу вместе с чувством абсолютной безопасности, которого Квакити не ощущал даже у себя в офисе, с револьвером в руках, а возникшая ранее благодарность бьется в груди всё громче. Он не знает, куда деть руки, он совершенно забыл, как можно доверять кому-то настолько сильно, чтобы позволить стоять вот так, близко, беззащитно. Бинты на спине Джона щекочут подушечки пальцев, когда руки все же находят где-то там свое место, Алекс неловко вдыхает знакомый запах дорогого табака и алкоголя, тыкаясь переносицей в шею мужчины, а потом, пускай и не сразу, закрывает глаза.

***

Вынужденное затишье длилось уже целую неделю. Полиция прочесывала город, пытаясь зацепиться за что-нибудь, но к их сожалению – ничего интересного на улицах не было. Глава мексиканской мафии благоразумно решил залечь на дно и делать вид, что ничего не произошло, тайком подсовывая взятки знакомым офицерам, дабы те обходили Лас Невадас стороной, на сколько это было возможно. Джон уже который день проводил дома, сидя на диване перед телевизором и держа в здоровой руке бокал коньяка. Самое хуёвое, что может пережить человек, это простреленное плечо, так что времяпровождение Ремми нельзя было назвать веселым от слова «совсем». Ему крайне повезло, что пуля не задела ничего, кроме мяса, но легче от этого особо не становилось. Дыра в плече все еще кровоточила и приносила не меньше неудобств, чем какое-нибудь шило в заднице, а если ещё и вспомнить, что мужчина был левшой — становилось совсем грустно. Но в этот вечер, почти перетекший в ночь, скуку развеял звонок в дверь. Кряхтя, Джон встал с дивана и сменил алкоголь в руке на пистолет — вряд ли кого-то могло по чистой случайности занести к нему так поздно. Он подошел к двери и прислушался, приподняв ушки. Тишина. Было слышно, как за стенами в очередной раз ссорятся соседи, но тот, кто сейчас стоял за дверью, не издавал ни звука. Фавн нахмурился, но, подумав, все же решил отпереть засов, оставляя цепочку нетронутой, а на всякий случай еще и приставил к двери дуло пистолета, положив палец на спусковой крючок. Слишком тихо. Дверь скрипнула, отворяясь насколько позволяла цепь, и мужчина одним глазком взглянул на лестничную площадку.

— На часах почти полночь, какого, простите… — он хотел договорить фразу, делая вид, будто его разбудили, и он этому очень не рад, но замолчал.

За дверью, спрятав глаза за непривычно растрепанными волосами, стоял Алекс.

— Я… — голос захрипел, похоже, он долго молчал, — не могу уснуть.

Прежде, чем он закончил фразу, Джон снял с двери цепочку и открыл ее, кивком разрешая мексиканцу войти. Тот скользнул за порог словно немая тень, его тихая поступь едва достигала ушей, даже щелчок дверного замка был в разы громче. Вздохнув, мужчина обернулся, мельком оглядывая гостя — похоже, Квакити не особо старался выглядеть презентабельно, просто накинул что-то сверху и прямо так вышел в город. Без охраны, один, будто на улицах сейчас было совершенно безопасно для кого-то, кто еще недавно устроил взрыв на старом аэродроме. На слегка сгорбленных плечах висит не надетый до конца пиджак, мексиканец дергается, когда Шлатт снимает его одной рукой.

— Ты так и шел по улице? — за окном температура воздуха уже неделю как не поднималась выше 15 градусов, так и заболеть недалеко.

— Я… — Квакити поджал губы, но больше ничего так и не сказал.

Комната вновь погружается в глухую тишину. За окном шумят автомобили, подойдя ближе Алекс пусто смотрит на ночное небо сквозь стекло, не говоря ни слова. Его фигура сейчас кажется особенно маленькой, блеклой версией того Квакити, которого фавн столько раз видел в казино. Что-то не так, это тревожит. Тишина неприятно скребет невидимым когтями спину, Джон вытягивает воздух через нос, подбирая слова.

— Ты можешь остаться на ночь, я не против. Моя спальня в твоём распоряжении, — говорит он, а затем быстро исправляется, — я посплю здесь, на диване.

Мексиканец обернулся, молча кивая и глядя в пол. Взгляд единственного глаза выглядел невероятно тяжёлым, а залегшие под глазами синяки лишь добавляли ему веса. Что-то не так. Шлатт хочет спросить, но не смеет беспокоить и без того колкую тишину, смотря, как дон мафии невесомой тенью направляется в другую комнату. Его шаги едва слышны, как всегда, но почему-то сейчас они кажутся невероятно громкими, будто даже идти Алексу сложно.

До глубокой ночи в доме больше не слышно ни звука.

Но потом Джон распахивает глаза, прерываясь от длительного даже не сна — беспокойного дрёма, сквозь который он старательно прислушивается ко всему, что происходило в другой комнате. Сейчас же тишина там сменилась на шорох. Шаги. Скрип двери. Тяжёлое дыхание. Мужчина повернул голову на звук, насколько позволяли рога, и даже в полутьме комнаты он смог разглядеть чужую фигуру в помятой одежде, стоящую совсем рядом.

— Всё ещё не спится? — полушепотом спросил фавн, наблюдая, как в слабом свете уличных фонарей, выходящем из окон, сжимаются и разжимаются кулаки Квакити, нерешительно, дрожа от усталости, — хочешь... Я могу пойти с тобой?

И Алекс коротко кивает. Мужчина не видит его глаз, но чувствует — они сейчас бегают от пола к нему, не зная, где остановиться. Это так похоже на их хозяина, не смеющего сейчас сказать вслух, что не так. Не смеющего просить. Эта незнакомая робость вынуждает задержать дыхание, тише, только бы не спугнуть. Джон послушно следует в спальню, про себя подмечая, что старается идти тише. Боже...

Что-то не так.

Кровать прогибается, шурша шелковыми простынями, необычайно громко после предыдущих мгновений тишины, это неожиданно сильно бьёт по нервам, Алекс видимо вздрагивает, но затем все же ложится. Его чёрный глаз следит за фавном, пристально, и лишь когда все успокаивается — Квакити закрывает его. Чужое дыхание пронзает воздух, вновь и вновь, Шлатт не думает засыпать. Пока нет. Лишь когда выдохи становятся долгими и размеренными, фавн тоже закрывает глаза, полной грудью вдохнув знакомый запах крови. Впервые, он кажется слишком удушающим, может быть именно поэтому уснуть так и не получается, Шлатт просто лежит, вслушиваясь в тишину. Час, два, проходит, кажется, много времени, прежде чем что-то меняется. Сначала ритм дыхания Алекса начинает сбиваться, снова и снова, фавн дергает ушком на каждый неосторожный вдох, потом Квакити начинает вздрагивать. Простыни шуршат, Джон открывает глаза и видит, что мексиканец перевернулся на спину – на его спящем лице то и дело проскакивает что-то нехорошее, он будто бы отворачивается от невидимых кошмаров. Злость, страх и сожаление — ужасная комбинация. Фавн хмурится — он ведь даже не знает, так что и помочь вряд ли сможет. Квакити ничего ему о себе не рассказывал, умело уворачивался от любых личных вопросов, так что Ремми приходилось самому узнавать все, что его интересовало. За исключением одного случая — приглядевшись, Джон смог различить расчерчивающий чужое лицо шрам. Квакити вздрогнул и отвернул голову от чего-то, так что теперь фавн мог видеть выражение чистейшего ужаса на его лице. От этого внутри что-то упало. Но вдруг все прекратилось. Мгновения тишины показались куда громче всей предыдущей возни, Шлатт приподнялся на кровати, вглядываясь сквозь полутьму в застывшее лицо мексиканца, чувствуя еще отчётливее, чем раньше — что-то не так. Что-то очень сильно не так, но он не знает, что. Не знает, как прекратить это.

И тут Алекс распахивает глаза и с громким криком сворачивается калачиком. Он кричит что-то неразборчивое и в панике закрывает рукой отсутствующий глаз. Шлатт не знает, что делать. За свою жизнь он повидал много ужасов, к некотороым даже сам приложил руки, но ничто из этого не пугало его сильнее чем вид кричащего от страха Алекса. Рука сама собой тянется ближе, пытаясь коснуться, но Квакити дергается от нее прочь, как от огня, мотает головой и часто дышит. Даже сейчас, явно пребывая не в себе, он отталкивает от себя Джона. Эта привычка уже стала его частью, рефлексом, от которого не так-то просто избавиться даже будучи в сознании, рогатый мужчина тихо ругается, садясь на кровати.

— Алекс! — позвал он, пытаясь оторвать руку мексиканца от глаз, — Алекс, посмотри на меня! Это просто сон, слышишь?

Но он не слышал. Отодвигался дальше к краю кровати, гозясь упасть, только бы не чувстовать чужих прикосновений, по всей видимости казавшихся сейчас чем-то ужасным.

— Нет, прекрати, все в порядке! — Джон повысил голос, надеясь, что его услышат, — черт… Послушай же меня! Алекс!

Все-таки ему удалось убрать руку Квакити так, чтобы тот видел, где находится. И, кажется, это помогло — трепыхания прекратились, чужой пульс, все еще бешено скачущий, доносился до ушей Шлатта приглушенным стуком, но не это заставило и Джона остановиться. Алекс смотрел на него остекленевшими глазами, наполненными таким диким ужасом, что душа содрогнулась.

— Это был просто сон, — на всякий случай сообщил Ремми.

Зрачок Квакити дрогнул. Все еще держа его запястье, Джон почувствовал, как тот дрожит — мелко и без остановки, видимо, от пережитого ужаса. Но мексиканец молчал, пусто смотря сквозь Шлатта. В какой-то момент в глазах Алекса промелькнуло нечто осознанное, а вместе с этим — в тишине раздался короткий и прерывистый вдох. Квакити все еще старался держать проклятую дистанцию, даже сейчас. Даже в момент очевидной слабости. Но видимо мексиканец не хотел себе этого позволять. Уши Ремми опустились.

Так вот в чем дело.

Квакити никогда не был говорливым. За все время их знакомства Джон запомнил его как скупого на слова главу картеля, которому не свойственна ни жалость, ни горе, ни радость. Ничего. Лишь пару раз Шлатт видел его настоящие эмоции, и проявление тех подходило к концу невероятно быстро, будто бы Алекс изо всех сил старался не чувствовать ничего и никогда. Но что-то изменилось. Стены, которые Квакити старательно возводил вокруг себя, начали давать трещины – одна за другой, а мексиканец не мог вернуть себе самообладание. У него просто не хватало на это времени, события, которых он не ожидал, сыпались дождем, не давая продохнуть. Трещины с стенах становились больше и больше с каждым пережитым потрясением, а прямо сейчас они грозились обрушиться разом. Возможно поэтому Квакити и не мог оставаться один, пришел к единственному, кому мог хоть сколько-нибудь верить — к Джону — потому что знал, что не вынесет все это без чужой помощи. Ему нужна была помощь. Правда, он не мог и не знал как об этом попросить. Да и не нужно было…

Шлатту хватило одного лишь напуганного взгляда.

И все-таки не только Алекс отвык чувствовать. Еще в детстве приняв решение ставить себя превыше прочих, Джон жил так уже не один десяток лет. Он давно забыл, как оказывать помощь за просто так, как быть честным или искренним, но с появлением Квакити возникла необходимость вспомнить все это. Неуклюже, неумело, но пытаться. Привыкшее к жизни одиночки естество отчаянно протестовало против объятий, но рогатый не смел отстраняться. Это — все, что он сейчас мог сделать.

— Все хорошо, — тихо сказал он то ли Алексу, то ли себе, — ты в порядке.

Квакити, невольно прижавшийся к нему, вздрогнул и, поколебавшись, вновь сделал рваный вздох — уже более отчетливо, почти не сдерживаясь. А затем всхлипнул.

— Нет, — прохрипел он, его осторожное дыхание растворилось в темноте, — я не в п-порядке.

На последнем слове его голос сорвался. Грудь Джона сдавило изнутри, невыносимо, настолько, что пришлось прикусить губу, потому что он не готов был видеть и слышать, как плачет Квакити. Сначала тихо, потом громче, сжимая руками простыни, по ощущениям, начавшие впитывать в себя чужие слезы. Джон только тихо шепчет что-то, прижимая мексиканца ближе здоровой рукой, пока тот качает головой каким-то своим мыслям.

— Я так устал, — признается Алекс, и наконец срывается на рыдания.

Он плачет все громче, крича от отчаяния в ночную темноту комнаты. Этот крик он сдерживал много лет, веля себе держаться, терпеть, сжав зубы, потому что помощи ему ни от кого не дождаться. В один год Алекс потерял все, чем доложил, оставшись один на один со всем, чего так сильно хотел избежать. Понять, что выхода нет, что свою судьбу так просто не изменишь, он смог, увы, слишком поздно — это почти стоило жизней тем, кого он любил. Это оказалось куда страшнее, чем наконец начать выполнять свой долг по крови, поэтому Квакити сделал то, что должен был — отослал двух самых дорогих ему людей как можно дальше от самого себя. Потому что именно он был причиной, по которой они чуть не погибли. Именно он в последствии и стал причиной убийства всей своей семьи — конкуренты его отца, так сильно желавшие забрать себе весь его бизнес, постарались на славу. Это должно было рано или поздно произойти, и вот, в один день вся семья Алекса Квакити была вырезана, за исключением сына дона, каким-то чудом избежавшего резни. Он остался совершенно один. Один, наедине с жестокой правдой — если бы не он и его глупость, то ничего этого бы не было. Сука-жизнь не дала даже толком забыться — один неверный шаг стоил Алексу глаза, хотя мог отнять жизнь. Один год. Год, после которого Квакити поклялся себе, что никогда больше не подпустит кого-то к себе близко, ведь все те, кто находятся рядом с ним, в конце концов умирают. Его жизнь опасна, его врагам нет числа, он, считай, проклят самой судьбой, и лекарства от этого нет. По его вине страдали, страдают и будут страдать люди, так пускай среди них не будет никого, кого он хоть немного любит. Ведь если еще хоть один такой человек умрет из-за него…

Но Алекс сломался гораздо раньше, чем это произошло. Потому что он всего лишь человек. Каким бы стойким он ни был, сколько бы не мог выносить это одиночество — всему есть свой предел. Алекс перешагнул его много лет назад, но упрямо продолжал жить, истекая кровью и убеждая всех, включая себя, что выдержит. Но сил больше не осталось. Все, что он сдерживал так много лет подряд, вся боль, отчаяние, страх — все сейчас вырывалось наружу вместе со слезами. Квакити знал, что кошмары вот-вот его догонят, и что он не сможет справиться с этим один. Больше нет.

— Ты не один, — напомнил фавн, когда обрывки мыслей, что в слезах проговаривал Алекс, вдруг стихли.

Дрожа и всхлипывая, Квакити прижимается к нему, ухватившись руками за одежду, и Шлатт сильнее всего жалел, что не может обнять его обеими руками. Дрожа, мексиканец замотал головой.

— Ты тоже умрешь. Все умирают из-за меня, — он всхлипнул, сдавленно выдыхая, — этот…чёртов бизнес. Они убьют и тебя тоже.

— Силенок не хватит, — уверенно буркнул Джон в ответ.

— Почему ты не ушел, когда был шанс? — Алекс поднял голову, его заплаканные глаза блестели в темноте, — ты мог бы быть в порядке, а теперь—

— Послушай, — рогатый прервал его, хмурясь, — впервые за свою дерьмовую и скучную жизнь я понял, что может она не так уж и напрасна. И пусть лучше я подвергну себя опасности еще хоть тсячу раз, но ни за что не вернусь в те времена, когда не знал тебя.

Это было чистейшей правдой. Даже не зная о алексе практически ничего, Шлатт мог с уверенностью сказать, что этот человек далеко не так прост, как остальные. Нет, он не идет с ними ни в какое сравнение. Он в одиночку забрался на вершину и удерживает позицию уже много лет, не смотря на весь пережитый пиздец. За все это время он ни разу не просил чьей-либо помощи. Будь на его месте любой другой человек — он бы не выдержал того, что выдерживал Квакити, он бы ныл и жаловался, он бы не смог жить той же жизнью. Но Алекс справлялся сам, ни разу не прогнулся, что бы ни происходило, сколько бы чужих костей не хрустело под ногами, на сколько бы ни была скользкой от крови дорога — он шел вперед и брал все, что хотел. Такой человек стоит выше всех, вместе взятых, такой человек сможет покорить этот мир, он этого заслуживает. И Джон готов принести мир к его ногам.

— Я знаю, ты не хочешь видеть меня с пулей где-нибудь в заднице еще хоть раз, но пойми, — красные глаза честно сверкнули в темноте, — лучшее, что ты можешь для меня сделать — это позволить быть рядом, а не держать от себя подальше. Поверь мне.

— Я верю, — поджав губы, Алекс прикрыл глаза, — просто… Мне кажется, что если с тобой что-то случится, то я… Не смей умирать.

Он тяжело стукнулся лбом о грудь Джона, замолкая, но больше слов и не нужно было. Рогатый мог сказать ровно то же самое о Квакити – большой палец здоровой руки неуклюже погладил чужое плечо.

— Я постараюсь, — пообещал Шлатт, грустно улыбаясь, — лет до 80 проживу точно. Ты тоже не бросай меня на полпути, хорошо?

Слабый кивок был ему ответом. Спустя почти неделю бессонных ночей, мексиканец наконец вздохнул спокойно. Остатки слез высохли на щеках, он сжал в руках складки одежды Джона, не желая отпускать. Да и не нужно было — рогатый осторожно опустился назад на кровать, увлекая Квакити за собой, пока воздух в темной спальне становился все легче. Чужое сердцебиение тонуло в простынях, близко, на памяти Алекса это успокаивало сильнее, чем звук падающего на землю трупа врага.

— Как же ты восхитительно пахнешь, — очередной продолжительный вдох Джона увенчался шепотом.

— Ты же знаешь, что это запах крови? – напомнил Квакити, ощущая чужое дыхание на своей макушке.

— Чужой крови, которую ты пролил, — поправил его Шлатт, — её было так много за столько лет, что она впиталась в кожу. Ты убил сотни врагов, Одинокий Король… Даже сам по себе ты опаснее целых группировок. Ты не представляешь, как мне это нравится.

В груди щемит, невыносимо протяжно, так что Квакити вжимается в чужую грудь. Тепло, от этого трудно дышать, но это почему-то радует. Высвободив руку, Алекс тянется к рогатой макушке, случайно нащупывая там пушистое ухо. Кожа под короткой шерстью отдает теплом, подрагивает от каждого прикосновения, а по ставшему прерывистым дыханию Джона становится ясно — он все чувствует. И ему это нравится. Слегка отстранившись, Квакити заглядывает в чужие глаза, и тут же тонет в бесконечной нежности цвета красного вина. Вокруг тихо, и тишина доходит до самой глубины души, каким-то образом заглушая все тревоги.

В эту ночь Алексу больше не снились кошмары.

***

Стуча небольшими каблуками ботинок по мраморному полу, мексиканец медленно подошел к столу с рулеткой, оглядывая уже смешанные в одну кучу фишки. Их количество весьма впечатляло, должно быть, здесь лежит не одна тысяча долларов, и поэтому крупный мужчина, которого по приказу хозяина казино отвели в сторону, так взъелся. Сдерживая разозленного гостя одной рукой, Чарли как всегда широко улыбался, то и дело роняя вежливые, но предупреждающие фразы. Смерив человека преспокойным взглядом, Квакити неспешно вздохнул и велел стоящему рядом крупье забрать все фишки до единой.

— Ваш долг закрыт, благодарим за сотрудничество, — с вежливой улыбкой сообщил мужчине Чарли, на что тот послал его на три буквы.

— Нет, мы не закончили! – рявкнул он вслед уже уходящему Алексу, и тот остановился, — это мои гребаные деньги!

— Вы спустили весь ваш долг на игры, так, следовательно, были уверены, что не проиграете, — со вздохом напомнил мексиканец, разворачиваясь лицом к собеседнику, — но вы продолжали проигрывать то, что вам не принадлежало. Не знаю, в курсе ли вы, но я не занимаюсь благотворительностью.

Он подошел ближе, почти бесшумно, точно крадущийся хищник, не мигая смотря на разозленного мужчину. Тот, сглотнул, наконец понимая, что в пылу сказал лишнего.

— Я дал вам в долг, вы же пообещали мне все вернуть. Признаться, я устал ждать, — еще шаг, совсем близко, мужчина невольно начинает отступать, — да, сегодня днем вы выиграли крупную сумму, вам повезло. Поздравляю. Потому что не будь этих денег — и вам бы пришлось платить мне своими конечностями. На фронте у вас оторвало всего пару пальцев, значит остальные еще на месте, я прав?

Мужчина сжал трехпалую руку и сглотнул. К его облегчению, Квакити остановился, продолжая, тем не менее, смотреть на него снизу вверх так, что тот почувствовал себя коротышкой. Один-единственный глаз глядел холодно и пристально, так что мурашки волна за волной пробегали по спине.

— Увидев вас сегодня в зале я все же решил посмотреть, что из этого выйдет, и надо же — мои ожидания были оправданы, — Алекс слегка склонил голову на бок, — вы выиграли назад весь проигранный ранее долг и даже чуть больше. Будем считать это процентами за мое ожидание, разумеется, если у вас нет желания расплатиться оставшимися пальцами.

Тот отрицательно покачал головой, и Квакити с презрением отвернулся. Каких только идиотов не носит мир. Этот человек чудом пережил войну, но все равно лезет на рожон, рискуя расстаться с жизнью. Он мог бы легко убить его за наглость, но толку-то? Таких, как он, сейчас полным-полно, они тратят деньги в барах и казино, сидя там ночи напролет и приближая собственную кончину. Как будто они жалеют, что не умерли на фронте. Печальное зрелище.

Издалека посматривая на барную стойку, как обычно заполненную бывшими военными и алкоголиками, Квакити вдруг недоверчиво нахмурился — то и дело оглядывая зал яркими зелеными глазами, у бара стояла роскошная девушка. Дорогое платье с мехом, сверкающие украшения, фиолетовые волосы с парой коротких черных рожек, пышные формы и похотливый взгляд… Набор черт прямо как из книжки, вот только, что суккуб забыл в казино? Намного проще пойти в бар или клуб, не туда, где самой большой страстью людей является азарт и деньги. Так что либо эта леди ошиблась дверью, либо…

— Добрый вечер, — подойдя к бару, мексиканец обратился к девушке, поглядывающей на толпу, — кого-то ждёте, мисс?

— Ох, добрый, — промурлыкала она в ответ, сладко улыбаясь ярко-красными от помады губами, — мне просто слегка одиноко. Надеялась, что кто-нибудь сможет составить мне компанию.

Она повернулась к нему всем телом, и демонстративно откинула прядь волос с шеи, оголяя ту. Тяжело вздохнув про себя, Алекс натянул на лицо вежливую улыбку.

— Вам следует быть осторожнее, — он одними глазами кивнул на ее дорогое платье, — любой при взгляде на вас сказал бы, что вы ищите внимания.

Красивая девушка как отвлекающий маневр — извечное клише, тем не менее, редко не срабатывающее. Все-таки в этом мире есть три вещи, которые мужчины любят больше всего — деньги, алкоголь и женщин. Однако, к сожалению этой роковой красавицы с ирландским акцентом, у Алекса уже были все три пункта под рукой, а в дополнительных он не нуждался. Так что терять голову при виде роскошной дамы мексиканцу было незачем.

— Не волнуйся, сладкий, — мурлычет она, проводя пальцем по краю бокала, — мне не впервой.

Отстав от барной стойки, она еще раз прошлась взглядом по Алексу, а затем направилась к ближайшему покерному столу. Смотрел на ее покачивающиеся бедра Квакити недолго, просто шепнув оказавшемуся рядом хостесу следить за гостьей в оба. Не хватало им вновь допустить проблем в залах Лас Невадас. С разгрома казино вражеской группировкой прошло уже несколько месяцев, три из которых ушли на то, чтобы окончательно выгородить заведение из списков подозрений полиции. Это было сложно, черта с два Квакити позволит своим трудам кануть в лету. Блаженному затишью не угрожало абсолютно ничего, после громких взрывов на аэродроме улицы всполошились лишь ненадолго, благо Алекс смог не без чужой помощи вновь привести город в порядок. С тех пор ни у кого не осталось сомнений в том, стоит ли даже пытаться перейти ему дорогу. Бизнес шел как по маслу, таких спокойных времен не было уже очень давно, но мексиканец все никак не мог позволить себе вздохнуть с облегчением. Казалось, все что угодно может разрушить эту наступившую тишину, вот так просто, как карточный домик, и тогда все придется выстраивать заново. Так себе перспектива, так что смотреть нужно в оба. Алекс вздрагивает, когда плеча касается чужая рука, он оборачивается, чувствуя, как он напряжения стынет кровь, но как только он замечает знакомые красные глаза — все вмиг оттаивает.

— Все в порядке? — флегматичным тоном спрашивает Джон, на что мексиканец качает головой, — ты какой-то нервный.

— Просто работа, — Квакити вздыхает, быстро бросая взгляд к покерному столу.

Но женщины с фиолетовыми волосами там больше нет. Алекс сжимает зубы.

— Слушай, меня никто не искал? — вопрос фавна заставляет Квакити нахмуриться, он пожимает плечами, — у меня назначена встреча со старым другом.

— Старым другом? — переспрашивает мексиканец, приподнимая бровь, — это кто-то вроде Уилбура?

— И да, и нет, — Джон развел руками, попутно пробегая глазами по наполненному гостями залу, — вы вряд ли встречались.

Наконец его взгляд замер на чем-то за спиной Квакити, мужчина помахал рукой в знак приветствия, и Алекс услышал, как откуда-то из зала к ним направилась пара стучащих по полу каблуков. Краем глаза мексиканец заметил яркое фиолетовое пятно, и от того мысленно чертыхнулся. Да вы издеваетесь…

— Джонатан, — промурлыкала девушка, подойдя к названному даже ближе, чем стоило бы, — рада наконец встретить знакомое личико.

И не зря все внутри Квакити запротестовало, когда она подошла так близко. Не зря, потому что следующее, что она сделала после своей приветственной речи — схватила фавна за красный галстук и потянула на себя. Мексиканец даже окликнуть ее не успел, на щеке Шлатта уже красовался отпечаток от помады. Слегка ошарашенно похлопав глазами, Ремми отстранился, сопровождаемый женским довольным хихиканьем, в то время как взгляд Алекса застыл на следе от поцелуя. И ладно, если бы мужчина выглядел недовольным, нет, на его лице сверкала улыбка, никак не походившая на любезную.

— Я тоже рад тебя видеть, — его уши качнулись вверх, выдавая радость, что еще больше запутало Квакити.

— Так вы всё же ожидали кого-то, — припомнил он, девушка оглянулась на него, сладко улыбаясь.

— Вы с ним знакомы? — поинтересовалась она, не спеша отходить от Джона дальше, чем на четверть метра.

— Да, ещё как, — мексиканец выдавил из себя рабочую улыбку, после чего с ожиданием глянул на фавна.

— Алекс, это моя старая подруга, Ребекка, — наконец, до того дошло, что следовало бы представить даму, — Минкс, это Алекс Квакити, хозяин казино.

— Минкс? — Квакити протянул руку для знакомства.

— Для друзей, — пояснила девушка, принимая рукопожатие.

Ах да, фавн назвал её подругой, вот только на взгляд Алекса простой дружбой тут не и пахло. Зато довольно сильно несло кое-чем другим, и от этого внутри все неприятно скручивалось в тугой узел, заставляющий напрягаться все сильнее и сильнее всякий раз, как руки и другие части тела девушки открыто касались Ремми. Вся эта ситуация Квакити не нравилась от слова «совсем», но он не мог устроить допрос с пристрастием посреди главного зала казино, как бы ему ни хотелось обратного. Более того, мексиканец не был сволочью. Точнее был, ещё как был, но даже у отпетых засранцев, пропахших чужой кровью, есть стандарты. Он уважал чужое личное пространство и не лез в него без особо веской причины, а в отношении Джона это правило множилось в разы. Они оба взрослые люди, умеющие говорить прямо и без глупых намёков, когда дело касается чего-то серьезного, так что они поговорят. Обязательно поговорят, ибо эта ситуация просто не может остаться в прошлом. Но не сейчас. Сейчас все, что может сделать Квакити — понимающе улыбнуться и предложить этим двоим обсудить свои дела в более приватном месте — в одной из дальних бильярдных комнат. Его благодарят, и уже скоро Алекс вновь остается наедине с собой посреди огромного зала, полного гостей. Он тяжело вздыхает, тихо ругаясь себе под нос, и всё-таки решает попросить у бармена бокал. Как бы дон себя не убеждал в обратном, он всё-таки начал волноваться. Слабое и колкое чувство тревоги вспыхнуло где-то в груди в тот момент, как губы девушки коснулись лица Джона, и с тех пор тлело все сильнее, медленно но верно разгораясь.

Но одним днём все, увы, не ограничилось. Следующие двадцать четыре часа оказались точно такими же, как и предыдущий злополучный вечер, после которого Джон соизволил сообщить мексиканцу, что у него нарисовались дела, и что до утра Квакити будет сидеть у себя в гордом одиночестве. Рогатый приехал к Лас Невадас лишь к обеду и почти сразу же уехал вновь, ибо, видете ли, в его машине сидит скучающий пассажир. О личности пассажира долго думать не пришлось, разумеется, им оказалась Минкс, все так же сверкающая роскошью и пошлой ухмылкой на всю округу. Нет, возможно у них правда было что обсудить, судя по словам фавна, они не виделись добрых несколько лет, но… Вот это самое «но» Квакити даже сам для себя сообразить почему-то не мог. Мог только послушно ждать и верить, что ему скоро все наконец объясянт. Объяснили, как же. Ни через день, ни через два, ни через, мать его, неделю. Под конец этого времени Алекс уже готов был послать к черту правила приличия, потому что с Ремми он поговорить-таки и не смог — мужчина шатался где-то с подругой суккубом дни напролет, не задерживаясь подле Алекса дольше пятнадцати минут. И то — ради работы. Его возможности как анонимного информатора оказались весьма полезны для организации, рогатый готов был достать для Квакити что угодно, стоило тому лишь заикнуться, и ничего не просил взамен. Это сильно укрепило положение Алекса в городе, более того — теперь открывалась перспектива расширения бизнеса в других городах и даже штатах. И все благодаря Шлатту. Мексиканец мог смело назвать его партнером по бизнесу, негласным, разумеется.

Он всегда был готов помочь, пускай в дела организации его особо никто и не посвящал, Джон не задавал лишних вопросов и просто делал свое дело, за что дон был ему благодарен. Рогатый всегда был рядом, всегда говорил все, что знал… Но почему-то в этот раз все изменилось. Так внезапно, что сама ситуация ощущалась как удар под дых откуда не ждали, и это сбивало с толку сильнее, чем Алекс мог себе представить. Отчасти и потому, что дело было вовсе не в работе.

И он злился. И на себя за то, что по какой-то гребаной причине ему не хватало смелости спросить прямо, в чем дело, и на Джона, ибо тот так и продолжал молчать и делать вид, что ничего не происходит. Его подружка мелькала на горизонте каждый чертов раз, как фавн спешил удалиться по «неотложным делам». Терпение Квакити подошло к концу, когда он таки решился поговорить с мужчиной, стоило им наконец остаться наедине в кабинете Алекса. Времени в запасе было полным полно, девушки с фиолетовыми волосами Квакити не видел с самого утра, Джон никуда не торопился… Но на вопрос мексиканца он ответил просто «не важно». А потом якобы вспомнил про какие-то там планы, и через пол минуты в комнате его уже не было. Алекс не успел даже возразить. Звуком, расколовшим тишину кабинета, были летящие на пол бумаги со стола, скинутые оттуда одним движением руки. Квакити не привык бояться, в привычном понимании этого слова. Он не боялся огня, высоты или, к примеру, пауков, нет. Но после трех десятков лет жизни единственным, что могло вызвать в нем ужас, было одиночество. Он боролся с ним многими способами — наркотиками, убийствами, погружением в работу с головой, но даже так в одиночку от страха далеко не уедешь. Всем мы люди, а люди имеют тенденцию переодически уставать. Так и Алекс устал. Благо в этот момент в его дизни появилось что-то хорошее, точнее кто-то. Джон. С тех пор дышать стало намного легче, пускай далеко от своих страхов Квакити так и не ушел. А теперь что? А теперь и Джон стал куда-то исчезать. Точно так же, как исчезли те, кого когда-то любил мексиканец, так же, как исчезла вся его семья. Он будто вновь оставался один. Хотя нет. В этот раз это ощущалось так, будто его бросали.

Холодный декабрьский воздух превращал дыхание в белые облачка, Алекс поежился, стоя недалеко от главного входа в казино. Настроение было ни к черту, и он предпочел бы продолжить то, чем занимался последние пару дней — утопать в работе, чтобы не думать ни о чем другом. Сидеть в теплом кабинете намного лучше, чем находиться на морозной улице в ожидании одного рогатого кретина, вдруг решившего пригласить его на прогулку по ночному Лос-Анджелесу. Мексиканец не знал, на кой черт вообще согласился — из всех людей на земле видеть Джона хотелось в последнюю очередь. Когда рогатый все же соизволил подойти, Квакити сухо поздоровался, на что мужчина словно бы решил не обращать внимания. Следующие пол часа, как они шли по замерзшим и покрытым тонким слоем снега улицам города, погрязшего в предновогодней суете, Ремми почти ни на секунду не замолкая болтал о чем-то, во что Алекс не вслушивался. Хотя, ему показалось, что такая радостная говорливость фавна может быть связана с тем, что в последнее время они с ним почти не пересекались вне работы. Может быть, Джон реально соскучился? Может быть и так, но это не отменяло его молчаливости, которая… Которая Алекса сильно задела. Да. Да, черт возьми, ему было обидно. Чертовски, мать его, обидно, и именно поэтому фавну стоило бы в первую очередь наконец объясниться, а вместо этого он пытался вести светскую беседу. Вот ведь…

— Слушай, в чем дело? — спрашивает Джон после недолгой передышки в монологе, — ты ужасно тихий.

— А я должен радоваться? Чему, позволь спросить? — раздраженно говорит мексиканец, хмурясь, — из нас двоих только ты весело проводил время в последние дни. Еще и в такой замечательной компании…

— О чем ты…? — мужчина останавливается посреди пустого тротуара, и Алекс оборачивается на него, обрывая на полуслове.

— Минкс, — прямо говорит он, — на сколько же вы с ней близкие друзья, если ты предпочитаешь проводить с ней недели и ни черта не объяснять?

— Нет, погоди, ты не так понял, — рогатый прикрыл глаза, качая головой, — то есть… Черт. Послушай, я знаю, как это выглядит…

— О, ты знаешь? Раз так, то почему ж ты раньше не решил развеять мои возможные сомнения? — Алекс чуть было не дернулся назад, когда Ремми сделал шаг навстречу, цокая ботинком по холодному асфальту, — и даже сейчас… Я ведь надеялся, что ты наконец мне все расскажешь.

— Я расскажу, хорошо, расскажу, — согласился Джон, покорно опуская уши, — я знаю Ребекку уже очень давно, она была одним из моих первых друзей после того, как я покинул дом. То, что ты видел… Это просто ее дерьмовый характер. Она ведет себя со всеми знакомыми, я ничего не могу с этим поделать. И мне нравится это не больше, чем тебе, поверь.

— Так значит ты просто предпочел провести время с человеком, которого давно знаешь, — мексиканец верил ему, но почему-то после слов фавна чувство обиды внутри сменилось на какое-то подобие тоски, и этого Квакити понять не мог, — раз оно стоило всех этих тайн, должно быть это и правда было важно.

— Нет, Алекс, это не совсем так, — еще один шаг ближе, но названный вдруг отворачивается.

Хочется кричать на самого себя за такое поведение, он ведет себя глупо и нелогично, головой прекрасно понимает, что это так, вот только в груди от этого ноет ничуть не меньше. От всей ситуации так гадко, что горло перехватывает. Хочется вернуться в казино и сесть за бумаги, заняться чем угодно, только бы быть подальше от тихой, морозной улицы. И воздух здесь кажется куда более колючим, чем был еще пару минут назад.

— Да, мы с ней знакомы гораздо дольше, чем с тобой, но на этом все, — Джон вновь обращается к нему, — она никогда не знала меня. На самом деле, никто не знал. Кроме тебя.

— Тогда почему ты так долго молчал? — мексиканец смотрит на него, ожидая ответа.

— Я… Чёрт возьми, ладно, — от его пристального взгляда мужчина тяжело вздыхает, — я никогда не заботился о ком либо, кроме себя. Из меня ужасный друг, а любовник, должно быть, еще хуже, но в этот раз я хотел постараться. Пускай никогда таким и не занимался… Поэтому и решил попросить совета у Ребекки, в таких делах у нее куда больше опыта. Думал, просто попрошу помощи, но это вылилось в многодневную лекцию и—

— О чем ты вообще? — не понял Квакити, выражение его лица сменилось с хмурого на искренне озадаченное.

— Я хотел сделать тебе сюрприз, — наконец подытоживает рогатый, — поэтому и держал все в секрете, избегал вопросов и редко бывал у тебя. Правда, в итоге получилось хуже, чем если бы ты обо всем узнал.

— Чего?.. — дон глупо похлопал глазами, не в состоянии понять, о чем вообще идет речь.

— Похоже, я все испортил, — Джон поджал губы и грустно усмехнулся, после чего полез рукой куда-то себе за пазуху пальто, — я абсолютно безнадежен, прости. На самом деле, я позвал тебя не просто так.

Он аккуратно поднял руку Алекса за запястье, вкладывая в нее небольшую продолговатую коробочку. Холодный декабрьский ветер совсем стих, позволив улицам погрузиться в тишину, в воздухе то и дело растворялись облачка теплого дыхания. Под крышкой коробки оказался тёмно-синий шелковый галстук с золотым узором в виде крыльев птиц, а также пара золотых запонок и зажим. Квакити поднял голову, с уже отчаянным вопросом смотря на фавна.

— С Днём Рождения, Алекс, — он улыбнулся, мягко и тепло, так что несмотря на морозный воздух, лицо Квакити тут же вспыхнуло.

Тянущее чувство в груди, тоска, обида, непонимание — все моментально выветрилось из головы, стоило услышать эту фразу. От осознания собственной паранойи хотелось посмеяться, но мексиканец не мог выдавить из себя ни слова, ни звука. О Боги, как же он ошибался… Он успел испугаться, накрутить себя, а все потому, что ему просто пытались сделать сюрприз. Подарок. Подарок на День Рождения. Алекс не помнил, когда вообще в последний раз праздновал этот день, он давно перестал быть чем-то стоящим внимания, ибо ему попросту не с кем было отмечать. Да и не хотелось. А Джон каким-то образом узнал об этой дате, еще и так заморочился — он и в самом деле не похож на человека, который знает, что обычно дарят и что при этом говорят. Это было для него впервые, Квакити был в этом уверен. Потому что рогатый был прав — Алекс действительно знал его. Мгновение осознания сменилось вспышкой невероятно сильной щемящей радости, и Квакити коротко выдохнул, сам не понимая, что улыбается. А потом вдруг сокращает расстояние между собой и Джоном до минимума, хватает мужчину за воротник пальто, тянет на себя и встает на цыпочки.

С темного неба над ночным Лос-Анджелесом начинает падать мелкий снег.

***

Последующая пара часов, проведенная в ресторане, прошла чудесно. Совет Минкс относительно заведения оказался дельным — заоблачно высокие цены того стоили, да и Алекс, судя по его виду, был в восторге. Ремми никогда не видел, чтобы он улыбался так много за один вечер. Квакити вообще был не особо улыбчивым человеком, как будто бы отвык он эмоции радости или искреннего смеха, и возможно поэтому Джон помнил каждый раз, как мексиканец улыбался. Чаще всего причиной этому был сам мужчина, что, признаться честно, сильно льстило. Но, помимо этого, Алекс наконец говорил с ним так свободно, как не говорил уже давно. В последние месяцы они оба были заняты работой, времени для личных встреч почти не оставалось, и это было ужасным упущением. За свою жизнь Джон встречал крайне мало людей, с которыми мог говорить вообще на любую тему. Квакити был именно таким, и это просто срывало крышу.

Так, разговор за ресторанным столиком плавно перетек в разговор на диване в квартире фавна. Сидя в кресле в шелковом халате, Джон задумчиво глядел в окно. Вкус вина, плещущегося в бокале, что стоял на столике, уже почти приелся, но было в общем-то все равно, за последние два часа они с Алексом опустошили не одну бутылку, так что сейчас фавна ощутимо вело. Слегка, не на столько, чтобы то и дело терять точку равновесия, но достаточно, чтобы по телу циркулировала приятная слабость. Не смотря на то, как он начался, вечер вышел чудесным. Уже давно мужчина не ощущал себя так спокойно, спать не хотелось, не смотря на поздний час. Хотелось только дождаться ушедшего в уборную Квакити, чтобы продолжить то, чем они занимались последние пару часов. Все-таки мексиканец был прекрасным собеседником, которого приятно не только слушать, но и рассматривать. С таким не заскучаешь, вот уж точно.

Помяни черта — со стороны ванной раздались шаги, едва слышные, ещё более тихие, чем обычно, не будь у Шлатта нечеловеческого слуха, то он бы их не услышал. Мягкая, неспешная поступь раздавалась все ближе, но оборачивается мужчина не собирался. Квакити ведь сам идёт к нему. Когда на периферии мелькает что-то светлое, фавн все же оборачивается и тут же замирает, едва не выронив бокал и уставившись на то, что видит. Только рубашка, пара отстегнутых ремней для неё на бёдрах, и длинные чёрные носки с подтяжками на голенях. Ничего больше. Совсем ничего. Приходится сглотнуть, Алекс улыбается одними глазами, заметив, как подпрыгивает чужой кадык. Он подходит ближе, медленно, слегка качая бёдрами, Джон не может отвести от него взгляд. Ни на секунду. Дыхание замирает, Квакити осторожно забирает бокал из его рук и ставит его прочь. Он близко. Так близко, что Шлатт начинает чувствовать ещё не успевший выветриться запах мыла — так вот, почему мексиканец так долго был в ванной. Слишком близко, чтобы смотреть в глаза приходится задирать голову, но рогатый быстро бросает эту затею — перед глазами расстегнутая на две пуговицы рубашка и едва ли прикрытая отросшими волосами шея. Джон знает каждую родинку на ней. Он хочет встать, пересчитать их все заново и уже хватается руками за подлокотники кресла, но рука Алекса вдруг оказывается на его груди, останавливая.

— Сидеть, — одно слово, всего одно, сказанное мягким тоном, рука упирается в грудь почти без нажима, это всего лишь просьба.

Но Шлатт выполняет её, словно приказ. Послушно откидывается обратно на спинку кресла и смотрит в глаза стоящего над ним мексиканца. Единственный чёрный словно бездна глаз глядит в ответ, смакуя вид, а затем темнеет ещё на пару тонов, хотя, казалось бы, куда больше? Есть куда. И там ещё очень много места.

— Умница, — шепчет Квакити, его слова заставляют что-то внутри тихо, но в некотором смысле довольно зарычать.

Не от злобы или ярости, а от странного удовольствия. Подчинение не свойственно его натуре, совсем нет, он мог бы схватить Алекса прямо сейчас и сделать с ним все, что только взбредет в голову, но он не станет этого делать. Нет, он сделает так, чтобы ему это дали, дали как награду, и Джон уверен — от воздержания она будет лишь слаще. Это стоит того. Когда Алекс садится ему на колени, прекрасно чувствуя всё сквозь тонкий слой шёлка, мужчина в предвкушении прикусывает губу изнутри. Черт возьми. Нет, Квакити прекрасно знал, что творит, заявляясь сюда в таком виде — от одного лишь взгляда на голые бедра внутри все блаженно содрогалось. Шлатт помнил, как Квакити сжимал этими ногами чужие шеи, кидая врагов на землю с прыжка, но сейчас они выглядели ещё лучше. Стянутые полоской чёрной ткани, светло-медная кожа манит прикоснуться. И фавн касается, грубые пальцы скользят вверх и дальше, но его запястья перехватывают. Мексиканец смотрит на него, слегка склонив голову, так что чёрные волосы спадают на лицо.

— Не так просто, — говорит он, и Джон чувствует, как вокруг горла затягивается невидимый ошейник.

— Что мне сделать? — с ума сойти, он в самом деле готов пойти и на это.

Покорность – не часть его натуры, совсем нет. Поводок тонкий, он мог бы легко порвать его. Но не станет. Не сейчас. Алекс наверняка знает это, может поэтому так смело нагибается ближе, к самому лицу, так что потеплевшее дыхание касается губ, превращаясь в шёпот.

— Проси прощения, — вот это уже куда больше похоже на приказ, Шлатт сжимает зубы, — мне было очень грустно все эти дни, из-за тебя.

Казалось, ниже падать некуда, но ещё в тот момент, когда Квакити вошёл в комнату в таком прелестно виде, Джон для себя решил, что шагнет в развернувшуюся бездну без колебаний. И падать будет долго. С хищным блеском в глазах он смотрит на нависающего над ним дона, пока тот ждёт. Ждёт, что приказ будет выполнен. Но он все равно вздрагивает, когда чужие горячие губы касаются ключицы. Поцелуй оборачивается влажной дорожкой, ведущей вверх, к шее, ощущения от трения шершавого языка вызывают мурашки, спускающиеся к паху волна за волной. Алекс тихо вскрикивает и закусывает губу, чувствуя, как чужие зубы выпиваются в кожу вокруг пары родинок на горле. Дыхание сбивается.

— Блять, — выдыхает он в висок Джона, место укуса пульсирует, — да ты просто животное.

— И тебе это нравится, — невидимая цепь звенит, грозясь порваться, Алекс закусывает губу, — если продолжишь в том же духе — я перестану себя контролировать.

— Так давай же, — с вызовом шепчет Квакити, и мужчина чувствует, как чужие зубы легонько сжимаются на пушистом ухе.

Руки сами хватают Алекса за бедра, поднимая, мужчина встаёт с кресла, и мексиканец едва успевает схватиться за его рога, чтобы упасть. На лице проскальзывает улыбка — дежавю, чтоб его. И ровно так же, как несколько месяцев назад — Квакити роняют на кровать, не давая встать. Джон напорист, не даёт сдвинуть ноги, не даёт понять, что происходит — сразу вцепляется в излюбленное место – горло — не то целуя, не то кусая бьющуюся под кожей жилку. Он и в самом деле напоминает голодное животное, готовое перегрызть глотку в любой момент, Квакити даже чувствует, как при каждом поцелуе кожи касаются клыки. От этого кровь просто закипает, выбивая из головы любое желание сопротивляться. В какой-то момент все останавливается, остаётся лишь разгорячённое дыхание, фавн смотрит на него своими дикими красными глазами, и Алекс видит, как в них плещется желание.

— Ты прекрасен, — слегка хриплый голос скребет по нервам, Квакити чувствует, как лицо сменяет оттенки один за другим.

Боже, неужели его так легко смутить? Подумать только, он уже готов сдаться, всего лишь от пары слов, но Джон даже не думает останавливаться. Оставив влажный след под подбородком, он спускается ниже, расстегивая оставшиеся пуговицы. Грубые пальцы очерчивают каждый встречный шрам. Квакити, кусая губы, привстает на локтях, и в этот же момент мужчина останавливается, смотрит исподлобья, его дыхание касается оголенного торса.

— Этого достаточно? — со скрытой надеждой спрашивает он, облизываясь.

— Разве я так сказал? — слегка разочарованный тем, что Шлатт остановился, уточнил мексиканец, — продолжай.

Глаза Джона нехорошо сверкают. Он пригибает уши, сдерживая неестественное желание зарычать, но послушно опускается на колени.

— Да, сэр, — голос равно подрагивает, контролировать это даже нет смысла.

Последняя пуговица терпит поражение, Джон тихо усмехается, видя, что под рубашкой действительно ничего больше не было. И кто из них двоих еще больший безумец? Заметив ухмылку фавна, Алекс инстинктивно поджимает ноги.

— А у тебя совсем стыда нет, да? — низко бурчит мужчина, касаясь губами внутренней стороны бедра.

Горячо. Квакити рвано выдыхает и жалостливо смотрит на то, что творится ниже. От ответного взгляда Шлатта, пристального, пошлого, становится совсем жарко, да так, что перехватывает дыхание. Слабый укус оставляет следы на коже, совсем близко к паху, Алекс едва сдерживается, чтобы не застонать в голос. Как жалко это, должно быть, будет выглядеть...

— Вау, — со сладостной усмешкой говорит фавн, — я ведь ещё ничего не сделал.

Нет. Он сделал более чем достаточно, чтобы у Алекса голова пошла кругом от возбуждения, и он знает это. Упивается видимым результатом своей работы, в то время как Квакити готов сгореть не то от стыда, не то от жара, волнами пульсирующего в теле и не находящего выхода. Разумеется, мужчина не собирается оставлять все как есть, но Алекс все равно чувствует себя слишком удивлённым, когда Шлатт перестаёт вылизывать ему чувствительную кожу бедра и перемещается чуть выше. Твою мать. От влажного прикосновения внизу мексиканец прикусывает губу, глубоко выдыхая. В памяти всплывает нечто, так напоминающее происходящее сейчас – то, что случилось ночью после злополучного вечера в казино. Алекс мало что помнил, в голове остались лишь смутные отголоски ощущений, но они не шли ни в какое сравнение с тем, что творилось сейчас. Сейчас они оба были абсолютно в себе, пускай в гостиной осталась лежать не одна пустая бутылка из-под вина, и от реальности происходящего голова шла кругом. Нет, Квакити никогда бы не смог представить фавна в такой позе. И то, что он делает…просто безумие. Невероятное безумие, скручивающееся тугим, пульсирующим узлом где-то внизу, все сильнее и сильнее, еще всего пара движений – и мир взорвется. Квакити тихо скулит, все-таки не сдержавшись и потянувшись руками к чужой голове, пальцы зарываются в волнистые каштановые волосы, минуя пару рогов. Очередное движение языком – и мексиканец прогибается, жарко выдыхая, пока перед глазами пляшут звёзды. А затем все резко прекращается. Разочарованно охнув, Алекс поднимает голову, в непонятках глядя на облизывающего губы фавна.

— А теперь, достаточно? – с довольным блеском в глазах спрашивает он.

— Какая же ты сволочь, — слова перемешиваются с отдышкой, от которой опустившиеся на лицо черные пряди слегка колышутся.

Невидимая цепь давит на шею, другой ее конец находится в чужих руках, в руках того, кто сейчас говорит, что Джон должен делать. Оставаться на коленях, расстегивать подтяжки на голенях одними зубами, не сметь использовать руки – как прикажете. Звенья цепи трещат от натуги, их можно было бы порвать одним движением, всего лишь одним, и тогда… И тогда ничто не смогло бы помешать фавну делать все что он только пожелает. Но он ждет. Терпит, пока с ним откровенно играют. Квакити прекрасно знает, на сколько опасным человеком может быть Джон, но несмотря на это подходит гораздо ближе, чем следовало бы. Осторожно давит ногой на чужой пах, и Шлатт хочет сожрать этого человека, который каждый раз заставляет его становиться животным. Тем самым животным, которое обожает запах крови, приевшийся к смуглой коже, что желает не подчиняться, а обладать, и что так и норовит разорвать хлипкий поводок, на который его посадили. Держать такое в узде становится все невыносимее, но Джон знает – ему позволят все что угодно, стоит лишь подождать. Немного, совсем немного подождать, пока Алекс даст ему повод.

— Иди сюда, — бормочет мексиканец, смотря на него сверху вниз, и его глаза голодно блестят.

Все внутри радостно подпрыгивает, вот он – шанс отыграться в ответ, но Шлатт все равно не спешит, медленно снимая с чужих бедер подтяжки. Металлические застежки тихо звенят, падая на пол, фавн тянется вперед, понимаясь с колен. Приходится неуклюже ползти назад по прохладным простыням, потому что Джон специально давит на раздвинутые в стороны ноги. Его дыхание щекочет губы, от чего пульс постоянно скачет в ожидании большего, но все, что получает Алекс – пристальный взгляд винного оттенка, пьянящий сильнее всего алкоголя, который они вдвоем выпили за сегодня.

— Buen Chico, с исп. «Хороший мальчик» — шепчет Квакити, порываясь наконец сократить оставшееся расстояние между ними.

Но стоило ему сказать это – как рогатый, подхватив его под бедра, почти отбросил дальше на кровать, от чего Алекс в изумлении охнул. Привстав на локтях, он открыл было рот, чтобы сказать сам не зная, что, но вместо этого стал медленно оседать назад, не смея моргать. Шелковый халат Джона оказался на другом конце комнаты, вслед за ним полетели и домашние штаны. Больше мексиканец разглядеть не успел, потому что через пару мгновений фавн снова оказался рядом, устроившись у него между ног и смотря на Алекса хищными глазами. Сердце принялось колотиться в груди пойманной птицей, такой взгляд напоминал голодное животное, перед мордой которого долгое время трясли чем-то очень аппетитным, не давая сделать ни одного укуса. А теперь это животное желает сожрать не только то, чем его дразнили, но и того, кто это делал. Не сдерживаясь. Целиком. Без остатка. На лице проявилась странная улыбка, по телу прошла дрожь – не от страха, нет. От болезненного предвкушения. Потому что за много лет еще не было никого, кому Квакити позволил поймать себя, ведь в роли охотника всегда выступал он сам. Иначе и быть не могло, никогда, Алекс бы не отдал эту роль кому-то еще. Никто не был достоин того, чтобы сместить его с вершины, в любом, мать его, смысле. Никто… до Джона Ремми. Ему Квакити был готов позволить загнать себя до потери пульса.

— Ты меня с ума сводишь, — выдохнул Алекс, видя, как от его слов мужчина расплывается в улыбке.

— Так скажи мне, чего ты хочешь, — с тихой усмешкой говорит Джон, его глаза сверкают странно, — я сделаю всё, что только пожелаешь.

Слова застревают в горле под давлением гордости, прикусив губу, Квакити только и может, что пытаться увернуться от чужих зубов, сжимающих кожу на шее. Тщетно. Пальцы Джона с нажимом очерчивают каждое вытатуированное перо на его бедре, раздвигают ягодицы, и уже легче входят вовнутрь. Это невыносимо. Медленно, осторожно, так не было еще никогда – и от этого все происходящее ощущается сродне пытке, ведь они только начали, а Алекс уже готов сойти с ума. Не выдержав пристального взгляда, он сдается – двигает бедрами, проталкивая чужие пальцы глубже.

Он рад, что ему не приходится ничего говорить, у него просто не хватило бы на это сил прямо сейчас. Его резко тянут вниз, приподнимая над простынями, и Алекс шумно вздыхает – не то от неожиланности, не то от чего-то еще, чему он даже не успевает дать названия, да и это уже становится неважно. Становится горячо и, несмотря на растяжку, немного больно, но он рад этому. Это то что надо после невыносимо долгой прелюдии, от которой ему было просто необходимо очнуться. Протяжно простонать, хватаясь руками за шелковую кровать, и промямлить что-то от резкого чувства наполненности.

Боже.

Он не хочет давать паузе затянуться – смотрит на Джонна, пока его губы дрожат от проявившейся восторженной улыбки, и тот не заставляет себя ждать. Еще один резкий толчок выбивает воздух из легких, Квакити мычит, извиваясь на простынях, пока в глазах пляшут звезды, рука нащупывает чужое запястье, и ухватившись за него, Алекс тянут Джона на себя, оставляя тому на памят красный росчерк от ногтей. Это не просьба, о нет. И фавн подчиняется, выдохнув с практически животным рычанием – ускоряется.

Квакити любил такой секс. Быстрый, грубый, где сразу понятно, что все это было устроено ради удовлетворения пор=требностей. Ему нравилать таткая трактовка. Ему нравилось, что здесь на было места лишним мыслям и словам, которых и так слишком много в обыной жизни. Ему нравилось, что в таком сексе не было чувств и поцелуев. Но сейчас… он был готов слететь с катушек от осознания, что ему нужно это. Все и сразу – ему нужны слова, нужны лишние, меденные действия, раскаляющие его добела, словно неподатливый, термостойкий металл, ему хочется кричать чужое имя снова и снова, пока из него пытаются выбить остатки разума. Подумать только, до чего он дошел…

— Не закрывай глаза, — слышит от сквозь собственный стон.

Кровать рядом прогибается, и вмиг становится еще жарче, чем раньше. Алекс распахивае глаза, хватая ртом воздух, когда чужое дыхание начинает щекотать ключицу. Джон смотрит на него, пристально, кожа на его переносице дрожит от нарпяжения.

— Я хочу их видеть, — его голос слегка хрипит, Квакити чувствует, как от оставленных на веках осторожных поцелуев по всему телу пробегают мурашки.

И тут же – ровно противоположно этим мягким касаниям – очередной толчок выбивает из Алекса полувскрик. Он прогибается, задыхаясь, хватается за чужие плечи, зарывается пальцами в волнистые волосы, нащупывая пару прочных рогов. Джон шумно выдыхает ему в шею, и Квакити оттягивает его назад, всего на мгновение, чтобы нащупать его губы своими. Запрет на поцелуи тускнеет все сильнее, вмываемый вкусом чужой крови от неосторожного укуса. Но плевать. Желание восхитительно граничит с дикостью, это ненормальная, животная нежность, желание обладать и отдаться одновременно. Это пьянящее чувство невозможно будет заменить ничем другим, они оба это понимают, и от такого обоюдного согласия по-настоящему сносит крышу. Очередной болезненный укус и росчерк на спине, очередной протяжный стон – другого и не надо.

— Ты такой громкий, — грубые пальцы джона проводят по торсу, нарочно задерживаясь на каждый встречной родинке, — и ты сдерживатся, имея такой прекрасный голос… тебе настолько нравится?

Может все дело в том, что с их последнего раза прошло много времени, за все прошедгие недели они ни разу не доходили до конца, это казалось не нужной спешкой. Но теперь все тело Алекса ощущается как натянутая до предела струна. И это было прекрасно. Прекрасно невыносимо. И очень, очень… Очередное движение чужих бедер, слишком резкое, выбивает из Квакити хриплый скулеж. Приподняв голову, он, не скрывая изумления, посмотрел на Джона, и от эмоции в его красных глазах стало трудно дышать.

— Отвечай мне. Тебе нравится, когда тебя имеют вот так, — и еще одно движение бедрами, он входит так глубоко, что Алекс может покляться, что воздух покидает его легкие с реальным свистом, — грубо?

Прикусив соленую от крови губу, Квакити жалостно поднимает брови, ощущая, как от недобрых ноток в голосе Джона все его нутро плавится словно воск, радостно. Ох, да. Да, происходящее сейчас в кои то веки не было плодом его похоти, а исходило изнутри. Он хотел этого. Хотел не просто грубого секса без обязательств, а хотел Джона. Всего. Целиком. Без остатка.

— Мне нравится, когда это делаешь ты, — на одном дыхании проговаривает он, не сразу узнавая собственный истекающий эмоциями голос.

Внутри что-то простреливает, да так, что Джон даже замирает на мгновение. Невероятно. Алекс Квакити привык быть на вершине, и сейчас видеть, как столь гордая и непокорная особа обращается к нему так… Он все еще требоателен, он хочет больше, сильнее, жёстче, но он и покорен. Фавн знает, что это исключение. Он – исключение. Только он. Алекс может позволить такое лишь ему. И это не заставляет Квакити упасть в глазах Джона, нет, ни капли – он с обожанием вдыхает запах крови с чужой множество раз прокушенной шеи. Зализывает каждый укус, словно до ужаса голодная, но верная собака, целует бешенно бьющуюся выше жилку под кожей, прежде чем обхватить ее губами, оставляя бардобый засос. И еще, чуть выше. И еще… Шумно выдохнув, Джон впивается в губы Квакити и не отпускает до тех пор, пока тот не начинает задыхаться от переизбытка ощущений. От ускоряющихся толчков Алекс выгибается дугой, не в состоянии выносить все туже затягивающийся внизу жаркий узел. Наконец, не выдержав, он ощутимо дергается и падает на шелковые простыни, протяжно застонав – руки фавна практически тут же сжимают его сильнее, и Джон входит еще глубже, чем раньше. Рвано выдохнув, Квакити чувствует разливающееся внутри тепло, мешающееся с его собственным. Чужой язык, тут же с готовностью слизавший с его груди блеслые капли, ощущается слошком ярко после разрыдки, но фавн не останавливается – наклоняется ближе и мягко целует, не пытаясь вылизать еще и его рот, как раньше. Хотя, Алексу нравилось то, как он целуется, сейчас об бы просто не смог это пережить. Восстановить дыхание оказалось неожиланно тяжело, но приятная тяжесть по всему телу наравне с болью в местах укусов стоит того. Кровать рядом с тихим скрипом прогибается, Квакити поворачивает голову к Джону, стараясь не обращать внимания на то, как липко сейчас между бедер. К черту. Ему слишком хорошо. Слишком хорочо чувстовать себя невероятно уставшим и радостным одновременно.

— Ты как? – тихо спрашивает Джон, ухмыляясь, но его голос отлично различим в тишине комнаты даже не смотря на отдышку.

— Magníficamente*с исп. «Великолепно» ... — глаза Алекса довольно щурятся, когда он замечает работу своих зубов на губах фавна.

Джон смотрит пристально, горизонатльные значки расширились из-за окружающей их темноты, и это один из тех редких моментов, когда фавн не выгляди опасным. Хотя Алексу и нравилось обратное, иногда видеть вот такого Шлатта ему нравилось ничуть не меньше.

— Твой испанский заводит меня ещё сильнее, — с несерьезно широкой ухмылкой сообщил ему Джон, приподнимая уши.

— ¿Aún no estás cansado?с исп. «Ты ещё не устал?» — с сомнением спросил Алекс, и фавн тут же привстал на локтях, наклоняясь ближе.

— Ни капли, — с куда более хищным видом сообщил Джон.

Это…было забавно. Настолько, что Квакити усмехнулся в голос, а потом, словно бы забыв об усталости, поднялся с места и точным движением перебросил ногу черед бедра фавна. Оказавшись сверху, он задумчиво провел рукой вверх, к чужой шее. Медленно, пока глаза Джона внимательно следили за его движениями, вновь начиная плавить кожу.

— Прекрасно, — заключил Квакити, слегка надавливая на его горло, — ведь мы только начали.

***

Очередное облако вонючего дыма вырвалось под свет одной-единственной лампы. Держа сигару двумя пальцами, украшенными дорогими с виду кольцами, крупный мужчина улыбнулся, глядя на собеседника на другом конце стола. Единственный здоровый глаз не выражает абсолютно ничего, успешно скрывая все накопившееся за прошедшее время раздражение. Этот человек заявился к Алексу, можно сказать, без приглашения – просто появился в городе, притащив с собой своих людей, которые тут же заполонили улицы в поисках наживы. На недовольство Квакити незваный гость ответил, что лишь хочет начать здесь свой бизнес, и если бы не слишком внушительное количество его головорезов, то Алекс просто решил бы возникшую проблему по-тихому. Но теперь… это могло перерасти в еще одну крупную стычку, поэтому глава картеля согласился на переговоры. Пускай это и значило, что наглец заявится прямо к нему в казино, еще и прихватив с собой двух телохранителей, очевидно, ради показухи.

— Все в этом городе проходит через вас, Квакити, — мужчина продолжал с ленивой улыбкой вещать свои условия, — но не поймите неправильно, это же прошлый век.

Алекс дернул бровью. Да, весь город, так или иначе, теперь находился под его влиянием, и пускай такого абсолюта было трудно достичь, отступать он не намеревался. Хотя именно это предлагал его гость – разделение города. Он просил не просто разрешения начать свой бизнес, обещая платить Квакити процент за «доставленные неудобства», нет, он вообще не хотел, чтобы его крышевали. Нагло. У этого человека есть власть, бизнес за рубежом, и теперь он хочет развернуться здесь… Сместив при этом Алекса. И как вишенка на торте — он говорит об этом прямо, сидя с ним за одним столом и покуривая отвратительно пахнущую сигару так, будто это Квакити вызвали к нему на ковёр.

— Не всё строится на одних лишь деньгах, — глаз Алекса внимательно следил за тем, как самодовольно ухмылялся ему мужчина, он явно не беспокоился за свою жизнь, приходя сюда с такими требованиями, — они важны, безусловно, но будь вы хоть самым богатым человеком в этом городе — вы ничто без власти. Без людей, которых невозможно купить. Поэтому я все ещё здесь, и этот город мой.

— И тем не менее, вы допустили тот крупный скандал с русскими, — усмехнувшись, напомнил мужчина, — многим это дало понять, что Одинокий Король не так уж и силен, как его красят. Пытаться усидеть на шатающемся троне очень опасно, и вы глупее, чем кажетесь, раз всерьез считаете иначе. Без перемен выжить невозможно, и я предлагаю вам вполне разумный вариант.

— Вы правы. Уметь меняться важно, и, как видите, у меня это отлично получается, — Алекс кивнул, едва сдержавшись, чтобы не поморщиться от очередной порции дыма, вылетевшей ему в лицо, — скандал успешно замяли, сфера моего влияния теперь не ограничивается только Лос-Анджелесом — одним словом, дела идут прекрасно.

— У вас, должно быть, тоже хорошие связи? — улыбка мужчины вдруг стала не такой искренней.

— Да, это так, — а вот Алекс, напротив, был искренен в демонстрации своей.

Дверь в комнату вдруг без предупреждения открылась, кто-то высокий переступил порог, избегая света лампы. Даже не удосужившись поприветствовать гостя, он молча прошел ближе к Квакити, тот откинулся на спинку стула, наклонив голову к вошедшему — ему в руки тут же приземлилась папка с документами. То с каким нейтральным выражением лица Квакити принялся листать их, вызвала у гостя смешок. Движением руки он подозвал стоящего в стороне парня, сияющего глупой улыбкой, чтобы тот подлил ему в бокал немного коньяка. Алкоголь обжигал горло, грея изнутри, но что-то в этой комнате все еще заставляло мужчину ежиться, будто от холода — подняв в глаза, он тут же замер, едва не подавившись очередным глотком. Из темноты за плечом Алекса на него смотрела пара жутких красных точек.

— Я рад, что напитки пришлись вам по вкусу. Возвращаясь к теме разговора… Вынужден отказать, — преспокойно заявил Квакити, и не давая вставить слова, продолжил, — кроме того, я хочу чтобы вы увели своих людей из города в ближайшую неделю. Этого времени должно хватить.

— Прошу прощения? — от его беспристрастного тона мужчина отставил бокал и наклонился над столом.

— Да, вам следовало бы извиниться. Вы завились без приглашения, привели свой сброд на улицы, без разрешения начали бизнес, а теперь заявились ко мне лично с «дружеским предложением», — глава картеля покачал головой, пристально смотря на гостя единственным здоровым глазом, — мы не друзья. И если бы я был чуть менее терпелив, то назвал бы это попыткой загнать меня в угол.

— Вы всё таки умнее, чем кажетесь, — с плохо скрытой злобой процедил мужчина, стряхивая пепел с сигары в пепельницу, — но этого недостаточно, чтобы осознать ваше положение. Вы и ваша власть — пережиток прошлого. Вы не в состоянии и дальше держать город под контролем, все уже успели это понять, у вас нет выбора. Моих людей ничуть не меньше, чем ваших, а может и больше, если посчитать тех, что еще находятся в пути. Если вы хотите еще одной войны – вы её получите. Но мы оба понимаем, что вы не сможете и дальше оставаться Одиноким Королём, которым себя возомнили.

Открыто посмеявшись, мужчина сделал очередную глубокую затяжку. Алекс не выказывал ничего, наблюдая за его уже открыто презрительным взглядом, направленным в сторону главы картеля, и молчал.

— Я прожил на этой земле гораздо дольше чем вы, и я знаю, когда соперник мне по зубам, — это уже было похоже на откровенное хвастовство, Квакити тихо вздохнул, — так что для вас, Алекс, мое предложение это действительно хороший шанс.

Наконец, названный сдвинулся с места, но, вопреки ожиданиям мужчины — только для того, чтобы почти лениво подпереть подбородок рукой.

— Забавно. Похоже, на старости лет вы еще и научились блефовать. Могу предположить, что многие на это повелись, — Алекс бросил папку на середину стола, демонстрируя множество бумаг и фотографий, что покоились внутри, — в данной ситуации начинать войну с практически равным по силе соперником и правда и глупо, это истощит картель. Вот только наши силы не равны. Вы забыли упомянуть, что большинство ваших людей – наёмники, склонные к поиску лучших условий труда. Ваши власть и деньги – просто большая сеть созависимых людей, в который вы это связующее. Ваше умение хорошо врать и подкупать правильных людей это настоящий талант, отдам должное. Вы хорош. Но все же вы просчитались, замахнувшись на меня.

Из-за спины вдруг раздается шорох и кряхтение, мужчина поворачивается и тут же роняет сигару на пол – двое его телохранителей в отчаянии пытались сбросить с шей полупрозрачные зеленые путы, в которые превратились руки парня, что подливал ему напиток пару минут назад. Без оставленного на входе огнестрельного оружия эти двое оказались бесполезны, задыхающиеся в попытке высвободиться. Вскочив с места, мужчина ругается и, достав из-за пазухи нож, кидается на Алекса. Взгляд чёрных глаз становится каким-то жестким, впрочем, гость даже не успевает подобраться ближе – высокая тень, выскользнувшая из-за плеча главы картеля, бросается вперед и крепко хватает его за горло. Нож оказывается выбит точным и сильным ударом, и мужчина не может ничего, кроме как болтаться в воздухе, хватая ртом воздух.

— Во всей этой идеальной сети ваших «связей» есть один изъян. Никто и не знает, что это так, а стоило бы – это слабое место может стоить вам всего, — Квакити неспеша встал и приблизился, его голос вдруг стал казаться невероятно холодным, — но я не просто так держу в руках весь город.

Трепыхания телохранителей за спиной становятся все тише. Мужчина отчаянно хватается за чужую руку, в попытке хоть как-то ослабить хватку на собственной шее – тщетно. Горло будто сдавили тиски.

— Если не станет вас, то не станет и вашего бизнеса, ваших людей, ваших связей и власти, — перечислил Алекс, не мигая смотря на все больше бледнеющее лицо перед собой, — и вы пришли ко мне, думая, что я об этом не узнаю.

— Пр…прошу, — хрипит мужчина, на что глава картеля только дергает бровью.

Тишину в помещении пронзает приглушенный хруст костей. Разжав руку, Джон отпускает обмякшее тело, и то мешком падает на пол. Даже не посмотрев на это, Квакити вздыхает, поворачиваясь к улыбающемуся парню с двумя почти уже мертвыми телохранителями в руках.

— Чарли, избавься от тел, но оставь пару пальцев, — велит Алекс, — отдай их Фанди, он знает, что делать. И пусть проследит, что люди этого придурка покинут город. В крайнем случае скажи ему, что он может предложить им работу, нам не помешают лишние руки в порту. И ради Бога, пусть кто-нибудь проветрит здесь.

— Я думал, ты не против запаха сигар, — дождавшись, пока Чарли выволочет все три трупа за дверь, вслух подумал Джон.

— Да, но наш гость смог найти самые отвратительные из всех, так что моему терпению конец, — Квакити пожал плечами.

Короткий смешок заставил его обернуться. Фавн смотрел на него, приподняв брови – похоже, что-то действительно позабавило его.

— В чем дело? – с сомнением спросил Алекс.

— Просто рад видеть тебя веселым, — честно ответил Джон.

— Что на моем лице сказало тебе, что мне весело? — глава картеля нахмурился, искренне не понимая, в чем причина такого вывода.

Вместо ответа фавн шагает ближе и, так и не стерев с лица улыбку, слегка нагибается к нему. Хватает буквально пары секунд его довольного взгляда, прежде чем Квакити не выдерживает и отворачивается.

— Cabrón*с исп. «Придурок» , — проговаривает он, отталкивая мужчину от себя.

Подойдя к столу, он снова берет в руки папку — множество документов и фотографий, Шлатт смог раздобыть это все просто так, потому что Алекс сказал, что было бы неплохо знать, с чем они имеют дело. Джон не просто предоставил ему шанс схватить незваного гося за хвост — он буквально преподнес того ему на разделочной доске и вручил в руки тесак.

— Спасибо за информацию, Шлатт, — поблагодарил он, чувствуя необходимость сделать это вслух.

— Тебе следует быть осторожнее, называя меня так в казино, — дернув ухом, напомнил тут, — мало ли кто услышит… Не то, чтобы я не доверял твоим людям, но сам понимаешь.

— Да, — согласился Квакити, — но знаешь, может оно и к лучшему?

Молчание в ответ дало понять, что Джон не уверен, что он имел в виду, говоря это. Вздохнув, Алекс повернулся к нему и поймал взгляд, прежде, чем объяснить, что он имеет в виду.

— Я думал об этом уже некоторое время, взвешивал «за» и «против», да и вообще не знал, как лучше начать разговор, — на последних словах его речь свелась к бурчанию, но уже после небольшой паузы, он продолжил громче, — у меня есть предложение.

— Я весь в внимании, — глаза Джона сверкнули интересом.

— Присоединяйся к Лас Невадас. Официально, — речь явно шла не только про казино, и фавн понял это, так как было заметно, что его горизонтальные зрачки слегка расширились, — твоя работа из тени была впечатляющей, ты помог картелю уже много раз, как помог и мне лично. Но что важнее… Я могу тебе доверять.

В комнате вдруг повисла тишина. Квакити казалось, что он мог слышать собственное участившееся дыхание — он только что понял, что почему-то волнуется. У Джона не было причин отвечать отказом, но все же... Когда фавн вдруг фыркает — Алекс оказывается окончательно сбит с толку.

— Что смешного? — шипит он, будто бы боясь слишком резко прервать тишину своим голосом.

— Прости, нет, мне не смешно, — закрыв рот рукой, Джон виновато прижал уши к голове, — просто я… чертовски рад.

— Так ты согласен? — переспросил Квакити, но не дождался ответа, — если да, то уже завтра я смогу провести собрание и объявить тебя как нового члена картеля. Но перед этим надо будет обсудить, какую должность ты зай-

Внезапный толчок почти сбивает с ног, Алекс прижимается спиной к столу, вынужденно вжимаясь в край. Пара сверкающих глаз смотрит прямо в душу, пронзая насквозь, нависнув над ним, Джон улыбается словно безумец. Мескиканец рвано вздыхает. Понять, что здравый смысл давно его покинул, Квакити успел уже давно, ведь он прекрасно знает и чувствует — это ему нравится. Нравится на каком-то ненормальном уровне, но как же плевать.

— Ты знаешь, что я сделаю для тебя что угодно, — напоминает Джон, — только скажи.

В горле что-то восторженно ворочается. Твою мать. Алекс тянется вперед, и кажется, что его и без того темный глаз превращается в самую настоящую бездну, готовую поглотить все вокруг. Но это ему не нужно. Достаточно будет только Джона – готового перегрызть горло любому, опасного и верного, словно дикое животное, добровольно связавшее себя цепью и вручившее другой ее конец Алексу. А тот оказался достаточно безумным, чтобы не бояться, что эти острые зубы могут сомкнуться и на его шее. Он готов быть съеден без остатка и кусать в ответ.

И этого достаточно.