Двадцать четвёртого мая отмечают день славянской письменности. Важный для нашего факультета день, когда все желающие участвуют в традиционном концерте, представляя одну из пяти стран. Остальные студенты и преподаватели сегодня только зрители.

В этом году впервые праздник проводится не в самой большой на факультете лекционной аудитории, а на аллейке перед универом. Здорово выбраться на улицу — особенно вместо скучной пары в душной аудитории. Зелень берёз и клёнов шуршит над головами, светится от лучей весеннего солнца, отбрасывая на наши лица малахитовую тень. Только в редких просветах видна лазурь бесконечного неба. Я щурюсь, пытаясь рассмотреть действие на «сцене». Без очков это та ещё проблема. Вроде бы пока на импровизированной сцене лишь бегают, настраивают микрофоны люди. А в «зале» становится всё больше зрителей. Студенты расстилают пледы, некоторые достают закуски — мероприятие всё больше походит на пикник. Здесь есть и несколько стульев — их с утра вытаскивают для преподавателей. Только мест хватает не всем.

Несколько минут я наблюдаю за двумя преподавателями с нашего факультета. Женщины стоят шагах в десяти от нас. Они тоже присматриваются к «сцене», переговариваются о чём-то. Откровенно, мне интересна только одна из них. Я не могу не смотреть на неё, не запоминать каждое движение и каждую деталь. Майское солнце путается в её густых волосах, на плотной голубой кофте тёмным пятном выделяется берёзовый листок. Хорошо, что только листок! Живности тут много, а всяких жуков она очень боится. Помню тот осенний день, когда одного такого она находит на своём столе. Сколько крика было, прежде чем он в окно отправился!

— Да пригласи уже её! — хлопнув меня по спине, шепчет староста Л. — единственная одногруппница, которая в итоге пошла со мной на праздник.

Я в недоумении смотрю на неё. Что староста догадывается о моих чувствах — это норма. О них вообще все, кроме моей любимой догадываются. Но вот что Л. готова делить плед с преподами, одна из которых ещё и её научрук… не верю!

— Ты серьёзно?

— Да блин, действуй уже, пока другие не позвали! Она женщина популярная.

Встаю, пока староста не решила подтолкнуть меня к женщинам (она способна на такое — плавали, знаем), и подхожу. Чувствую себя воришкой, подкрадываясь к ним. Двумя пальцами, стараясь не коснуться, снимаю лист с плеча Т. И только после решаюсь привлечь внимание женщин, одновременно касаясь рук обеих. Преподаватели замолкают и оборачиваются, смотрят от меня. Одна — со смутным узнаванием, другая — с полным безразличием. В последнее время она игнорирует меня, когда рядом есть кто-то ещё. Зато когда мы вдвоём, и обнимет, и назовёт ласково. Честное слово, я не понимаю эту женщину. Что ей движет?

— Что-то случилось?

— Нет. Просто хотела пригласить вас. Мы с подругой здесь только вдвоём, плед большой, а вы на ногах всё. Поэтому, если вы не против провести этот час со студентами, милости просим.

Сначала они не двигаются, и я, пожав плечами, ухожу. Главное — сделать вид, что мне всё равно — как обычно. Так легче. Да и зачем продлевать мгновения позора? Однако через несколько шагов меня догоняют, кто-то кладёт руку на плечо.

— Спасибо. Это очень мило с вашей стороны.

Я дрожу и пытаюсь незаметно повернуть голову, чтобы понять, приглашение приняла только одна из них или… Моя любимая шла тоже — молчаливо и немного позади, не привлекая к себе внимания. Но на наш с одногруппницей плед она опустилась всё-таки рядом со мной. Сейчас она не такая активная, как даже несколько минут назад. Коротко отвечает на фразы коллеги, указывает на «сцену», где всё ещё суетится, борется с микрофоном организатор концерта.

Сначала я отказываюсь от похода на этот праздник, но уже в первые минуты понимаю: зря. Ребята стараются, выкладываются на полную. Увлечённая, я даже перестаю обращать внимание на свою женщину. Ненадолго. Трудно не обращать внимание на человека, который почти ложится на тебя, прикрыв глаза. Её волосы щекочут мне щёку.

— Т., — тут же зовёт её коллега, улыбаясь, — не используй нашу студентку как подушку. Вряд ли девушке нравится это — при всей твоей очаровательности.

И так уж она выделяет последнее слово… Мне могло просто показаться (глаза-то не вынимаются, а зеркало было в недрах рюкзака), что мои щёки и нос опять вспыхивают жуткими розовато-алыми пятнами. Просто лицу тут же становится жарко. Неужели Т. показывает мои записки своим подругам? Только эту, в которой и говорится об «очаровательности»? Или все предыдущие тоже? Смесь обиды и собственнического восхищения захватывает с головой. Ведь это же для неё, почему нужно знать кому-то ещё? И в то же время она — моя. Моя — и другие поймут это, зная о записках.

— Прошу прощения. Что-то я немного…

— Да ничего. Сидите так, я не против.

Совсем даже наоборот. Только положение немного меняю: перестаю опираться рукой на плед и обнимаю Т. за талию. Не могу удержаться, играю едва заметно с пуговицей её расстёгнутой рубашки. А моя милая Т. немного запрокидывает голову, будто больше всего ей сейчас интересна зелень над нами.

— Скажи мне, когда устанешь, — шепчет.

Я киваю, но знаю, что не сделаю этого. И она, кажется, это понимает. Мне нравится ощущать тёплую тяжесть её тела, ловить каждое, даже случайное, прикосновение. Мне важно её внимание. Мне важна она. Только вот показать это не получается. Она не так понимает мои попытки. Вот хотя бы в это утро…

Сегодня мы впервые встречаемся задолго до концерта. У Т. — первая пара, на которую она немного опаздывает. Жду её, прижимаясь к стене около аудитории, но добиваюсь лишь того, что она меня не замечает. Приходится догонять. С третьей попытки она различает мой голос сквозь звон ключей. Дарю букет из семи розовых лилий, заранее поздравляю с завтрашним (просто в следующий раз мы встретимся только во вторник, а это поздно) днём филолога. Она улыбается, благодарит и тоже поздравляет нашим общим праздником. Но тут же её милая улыбка гаснет, Т. говорит, что моё отношение её пугает. Она, понимаешь ли, не такая хорошая, какой я её себе представляю. Просто обычная тётка со своими плюсами и минусами. Но это же не так! Она слишком яркая, чтоб быть «обычной тёткой»! Она далека от идеала, я это понимаю. Но это и делает её такой интересной.

Как только заканчивается речь декана, завершающая празднование, Т. буквально вскакивает и убегает. Будто только этого и ждала! И вся толпа с праздника, будто издеваясь, тоже потянулась к выходам из универа. Почему их так много и все такие медленные? Не обогнёшь! Приходится нагибаться, проскальзывать под руками, иногда даже идти напролом. На что только не пойдёшь, чтоб преодолеть этот многолюдный поток.

У входа во внутренний двор замечаю знакомую джинсовую юбку и устремляюсь за той, кому она может принадлежать. Понимая, что Т. меня просто не услышит в таком шуме, совершаю опрометчивый поступок: хватаю её за край рубашки. Плечо моей женщины немного оголяется. Она оборачивается — боже мой, этот взгляд, блестящий гневом, я запомню навсегда. Хотя лицо её мгновенно смягчается, когда она видит меня.

— Ох, Н., это ты…

А кого она ожидает увидеть?

— Извините, — убираю руку. Т. поправляет рубашку. — Просто вы так быстро убежали, и я…

— Н., послушай. Ты правда моя любимая студентка, но иногда мне кажется, что ты хочешь большего, а это… Этого я дать тебе не смогу. Отнесись, пожалуйста, с пониманием.

«Но я никогда и не предполагала возможность взаимности. Мне просто нравится быть рядом с вами, радовать вас всякими мелочами и всё такое», — хочется сказать мне, но это было бы слишком смело. Я тот ещё трус. Поэтому остаётся молча смотреть на Т., пока ей это не надоедает.

— Ну что же ты так смотришь, Н.? Скажи что-нибудь. Вижу же, что хочешь.

— Д-да не смотрю я. Просто позади вас этот… рояль.

— Что? — кажется, она даже немного растерялась. Этим я спешу воспользоваться.

— Ну… Если даже ничто, кроме универа, нас не связывает, я… эм… В общем… Пожалуйста, не бросайте меня!

— Да как же я могу бросить любимую студентку, котёнок? Просто — ничего больше, хорошо?