***

Кристен разомкнула налитые свинцом веки, превозмогая чудовищную боль в голове и глазах. Мозг, по ощущениям, увеличился в несколько раз и размозжился о твердый череп. Яркий искусственный свет ламп на белом потолке безжалостно бил по непривыкшим глазам.

Четыре идентичной фигуры, плясавшие вокруг её кровати не хуже пытающихся успокоить младенца нянек, постепенно слились всего в две: близнецов − ее младших двоюродных братьев Ганса и Августа, которые неподвижно стояли по разные стороны койки, не мигая рассматривая её белое, как мел, лицо с россыпью ярко-рыжих веснушек, казавшихся сейчас намного выразительнее, чем обычно.

− Я позову врача, − тихо по-немецки сказал Ганс и исчез из поля зрения Кристен.

Тихо хлопнула хлипкая дверь палаты, отдавшись в висках глухой болью.

Август помог девушке принять сидячее положение и вручил ей стакан с водой. Его покрытые слоем бинтов руки безбожно дрожали, как после мощной дозы, поэтому Кристен поспешила забрать стакан раньше, чем вода окажется на её больничной рубашке и тонком покрывале. Только сейчас удалось ощутить раздражающую канюлю в носу, которую девушка, нахмурившись, резко выдернула, превозмогая слабость в подрагивающих руках.

− Что я здесь делаю? − заплетающимся языком спросила Кристен, через легкую дымку наблюдая за младшим кузеном.

− Тебя нашли с проломленной черепушкой в мотеле, − непринужденно, словно огласив прогноз погоды, ответил Ганс вместо Августа, зайдя в палату вслед за врачом средних лет. Его разноцветные глаза критично осмотрели Кристен, и парень вынес «неутешительный» вердикт. − Хреново выглядишь.

− Вы не лучше, − огрызнулась Кристен.

Кристен еле удавалось фокусировать взгляд на чем-то, кроме стакана и собственных рук, находящихся ближе всего. Все, что она смогла сделать, − это напрячь мозг и попытаться вспомнить последние занятия в университете три дня назад, если судить по дате календаря на тумбочке у ее кровати.

Она проспала три дня. Невообразимо.

− Я задам вопрос? − спросил Ганс, присев поодаль, на твердый белый диван. Кристен небрежно махнула рукой, как бы давая согласие, и зыркнула на врача. Мужчина терпеливо дожидался, когда они завершат разговор. Он даже не старался вникать в беседу на неизвестном ему языке, привыкнув за свою долгую карьеру к иностранным пациентам, и к их разговорам с семьями на родных языках. − Кто был в мотеле?

− Не знаю.

Парни многозначительно переглянулись. На их лицах читалось замешательство не меньше, чем на её. Но что-то в их замешательстве было не так. Они будто знали то, что не было доступно ей, и были удивлены её незнанию.

− Что?

− Нет, ничё, − перевел на себя внимание Август, до этого тихо пересевший на стул возле кровати. Они с братом синхронно хрустнули указательными пальцами. Кристен всегда веселила их природная синхронность, связанная с их крепкой связью. Близнецы с детства не расставились больше, чем на несколько минут, предпочитая всё своё время проводить вместе, поэтому было неудивительна их синхронность или зеркальность, являющаяся одним из способов развлечь друг друга, запутать других.

− Господа, извините за вмешательство, − подал голос врач, натянув на лицо профессиональную улыбку, присущую всему больничному персоналу. − У мисс Ренн серьезное сотрясение мозга, вкупе с переломом височной кости. Амнезия при таком масштабе травмы − не редкость. Понадобится время для полного восстановления памяти. Вам, мисс Ренн, стоит избегать стрессовых ситуаций, чтобы не навредить себе ещё больше. То есть, не спровоцировать проявление каких-либо травм психики.

Он объяснял это, неотрывно смотря ей в глаза и не обращая внимание на близнецов. Похоже, близнецы уже были введены в курс дела и осведомлены о ее травме.

− Насколько обширная амнезия?

− К сожалению, пока мы не располагаем такой информацией. Для определения вида амнезии вам придётся побеседовать с неврологом, − столь же спокойно произнес врач.

− Когда утраченные воспоминания вернутся ко мне?

− Точных прогнозов предоставить не могу. Ваша амнезия вызвана масштабным повреждением структур черепа и мозга, поэтому её возвращение будет зависеть в первую очередь от восстановления височной области, − объяснил мужчина.

− Мне нужно в Германию, − решительно сказала девушка, так и не дослушав то, что говорил врач. Близнецы заметно оживились от этой новости.

− Сначала мы убедимся, что Вашему здоровью ничего не угрожает, − постарался умерить ее пыл врач, выставив вперед ладони, как бы останавливая, словно Кристен прямо сейчас соскочит с кровати и убежит из больницы. − А потом — отпустим. Надеюсь, вы не возражаете?

− Да все норм, док. Осматривайте сколько захотите, − небрежно махнул рукой Ганс, подперев голову другой. Для полной уверенности мужчина глянул на саму пациентку и, не встретив сопротивления или негативной реакции, приступил к осмотру.

После ухода врача они еще долго молчали. За пределами палаты ходили врачи и редкие пациенты; слышался писк аппарата жизнеобеспечения в соседней палате; стучали каталки, пустые или с людьми. Пахло хлоркой и лекарственными препаратами. Так знакомо и успокаивающе. Так же пахнет у отца в кабинете и в подвале поместья, где мужчина зашивал очередного гангстера или разделывал трупы, фасовал по пакетам и потом отдавал подчиненным, чтобы те или захоронили их под слоями бетона, или скормили псам.

Ганс бездумно капался в соцсетях; Август упорно делал вид, что видит все происходящее за окном, не обращая внимание на маячившую перед лицом руку кузины. Кристен от этого через силу рассмеялась, хрипло и неубедительно, привлекая к себе их внимание. Август слеп. Уже как полтора года. Но все еще старается создавать видимость зрячего, будто за слепоту его изобьют ногами до полусмерти и выбросят в реку, как отработанный материал.

− Отец знает?

− Конечно, а ты думала, кто нас отправил в эту дыру? − проворчал Ганс риторически, вспомнив «радость» трехдневной давности. Их подняли рано утром и приказали лететь в Филадельфию, возложив на их плечи тяжелую ответственность за жизнь сестры. Если умрет она − умрут и они вдвоем. Горькая правда.

Зато, правда.

Тринадцать гребаных часов перелета из Берлина в Филадельфию, а потом три бессонных ночи в больнице подле кровати девушки. В палате был диван, но проблема заключалась в том, что даже одному парню на нём было физически невозможно лечь и расслабиться из-за внушительного роста. Глаза адски слипались, из-за чего и без того временами неуклюжий и рассеянный Ганс стал собирать все углы больницы. Желудок бесновался и урчал, всеми силами жаждя обратить на себя внимание, чтобы ему дали хоть немного топлива. Питались они тоже скудно − хреновый кофе из автомата и сладкие до скрипа зубов батончики. Ужасно. Будет неудивительно, если по возвращению в Берлин у них обнаружат гастрит или язву желудка.

Единственное, что они сейчас хотели − мягкую кровать, нормально поесть и выпить. Отдых. Просто немного отдыха.

− Точно, Хозяин приказал сообщить, когда ты очухаешься. Будет намного лучше, если ты сама позвонишь, − вспомнил Август и жестом приказал старшему брату отдать Кристен её телефон.

Она помнила − смартфон она оставила в общежитии под присмотром Тейлор, взяв с собой только простую раскладушку, чтобы при случае связаться с кем-то из членов Клана, находящихся на территории штатов.

Ганс похлопал себя по карманам измятых спортивных штанов, объемной толстовки и выудил из кармана черную раскладушку с милым брелоком-кроликом, который нисколько не вязался с характером и поведением Кристен − лицемерной и грубой садистки. Соскочив с дивана, парень бесцеремонно улегся возле Кристен, положив голову ей на напряженное плечо. Август остался неподвижно сидеть на стуле, тщетно вслушиваясь в размеренное дыхание девушки и бормотание брата, стараясь уловить хоть намек на недовольство Кристен.

Раньше он первым бежал к ней и лез обниматься, наслаждаясь ее ворчанием и ленивыми попытками оттолкнуть. Раньше. Сейчас все по-другому.

− Что сидишь? − кинула она, подняв левую руку в жесте, больше похожем на приказной, чем на пригласительный. В голосе проскользнуло раздражение от его нерешительности. Она не намерена ждать, когда он взвесит все свои надуманные «за» и «против» и соизволит залезть на кровать. − Бери пример со старшего брата и иди сюда.

Если она позволяла им такое «распущенное» поведение − значит, нужно скорее пользоваться такой редкой возможностью. Иначе, будет уже поздно. Когда она не в настроении − что бывает большую часть времени − лучше к ней вообще не подходить, чтобы не попасть под ее тяжелую руку.

Улегшись напротив брата, чтобы быть к нему лицом к лицу, Август расслабился под тяжестью ладони Кристен в своих светлых волосах. Без должной укладки они завивались в очаровательные кудряшки, как и у половины их родственников по мужской линии. Кристен зарылась в них длинными пальцами, легко массируя и царапая кожу головы короткими ногтями. Приятно.

В палату через открытое окно проникал холодный осенний ветер, приглушенные машинным шумом голоса людей, что звучали невероятно громко с сотрясением. Они сливались в адскую какофонию, от которой пульсировало в висках, но сил встать и закрыть окно у неё не было. Да и не хотелось. Под боком размеренно дышали близнецы, подтянув ноги ближе к груди и приобняв ее, чтобы спокойнее было. Кристен дарит им чувство защищенности и безопасности даже в своём плачевном состоянии. А они − согревают ее лучше той тонкой простыни. Спокойно.

Мысли постоянно возвращались в последнему, наиболее четкому, воспоминанию − ей пришло короткое сообщение с незнакомого одноразового номера. Содержимое сообщения стерлось, как если бы она пыталась прочесть его через запачканное пылью и грязью автомобильное стекло. Это не просто злило ее, а вводило в бешенство. Она не пошла бы в тот грёбаный мотель без всякой на то причины. Там было что-то важное. Что-то особенное.

Кто-то особенный.

Вспомнив о словах Августа, девушка открыла раскладушку и, найдя нужный контакт, отправила короткое, но вполне себе понятное сообщение. Пролистав все контакты, обнаружила, что за эти дни у нее набралось пятьдесят входящих сообщений и пятнадцать пропущенных, сорок из которых от Алана и Тейлор. Отвечать она им не собиралась. Завтра ее выпишут; она вернется в университет и скажет им все лично. Не для задушевных бесед и предсказуемых вопросов она этот телефон покупала.

«Я не помню, что было в том мотеле» − гласило короткое сообщение, отправленное контакту «Хозяин».

Отложив телефон на тумбочку, наконец опустила тяжелую голову на подушку и сомкнула веки. Пока близнецы отсыпаются, она сама сможет собрать мозги в кучу и отдохнуть, чтобы никто не видел ее в таком состоянии. Этого она хотела меньше всего.

Задняя часть шеи отдалась сильным зудом от соприкосновения с прохладной поверхностью жесткой подушки. Нахмурившись, девушка осторожно, чтобы не разбудить никого из близнецов, сунула руку под голову и…не обнаружила там цепочки с кольцом. Она никогда её не снимала − просто прятала её под слоями одежды, чтобы никто не видел. Сейчас её нет. Она была уверенна на все сто процентов − тот, кто попытался убить её, забрал драгоценность. Неизвестно только зачем. Если только для продажи. Кто откажется от украшения, когда-то принадлежащего дочери немецкого магната и криминально авторитета? На шее остался только кроваво-красный след от сильного натяжения украшения. Ублюдок не церемонился: рванул цепочку на себя, сломав застежку и распоров слой кожи до крови. Внутри разгорелся верховой пожар злобы. Кулаки непроизвольно сжались, а ногти впились в ладони. Она бы чуть сжалилась над ним, если бы он просто проломил ей череп и сбежал, но он забрал у нее самое ценное, что было у нее от него.

Такого она прощать не собиралась.

Сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, как учил отец, девушка постаралась успокоиться, не желая ухудшать свое и без того плачевное состояние. Стоило немного напрячь мозг, как голова разражалась чудовищной болью, сравнимой с вбиванием раскаленных гвоздей в особенно чувствительные точки черепа. Обезболивающее, врученное ей врачом перед уходом, уже начало работать, но не в полную силу, поэтому приходилось мириться с болью. Глаза болели как в открытом состоянии, так и в закрытом.

А из-под закрытых век все не хотел исчезать безликий образ мужчины с ножом в руке. Не вызывающий ничего, кроме страха и мерзкого чувства тошноты. Металлического запаха чужой свежей крови.

***

Сплетни разлетелись по студенческому городку, подобно эпидемии чумы, поэтому появление Кристен сопровождалось кислыми лицами и громкими перешептываниями. Она не видела такой бурной реакции на свое появление со времен старшей школы. Её веселили эти наигранно-сочувствующие взгляды и ничтожные пожелания выздоровления, будто они были способны затянуть грубые швы на левом виске и вылечить её от амнезии. Будто бы они могли скрыть того разочарования на лицах тех, кто так яро ненавидел ее.

Алан бегал за ней хвостиком, мялся и запинался, стараясь хоть как-то перевести ее пассивную агрессию с себя на кого-то другого. Да хоть на тот фонарный столб у входа в здание университета, только бы ему не попало. Его большие янтарные глаза безумно бегали по длинному белому коридору университета, не цепляясь ни за что.

Ему было страшно.

Страшно от того, что Кристен могла снова ударить или промыть мозги. А она это умела. Очень хорошо. Её отец − психопатичный мозгоправ, научивший дочь многим интересным приемам по промывке мозгов и манипуляции.

Она не разговаривала с ним. Только спросила холодно «Как швы?» и, получив почти неслышное «Нормально», больше ничего не сказала. Только с Тейлор разговаривала и то, только по делу.

− Завтра я лечу в Берлин, − отстраненно сообщила Кристен, сбрасывая в большую спортивную сумку самое необходимое. − Что-то понадобиться − звоните на немецкий номер.

Ей следовало как можно быстрей явиться в Берлин и показаться всему Клану во главе с отцом. Показать, какое она посмешище. Не только заработала сотрясение и потеряла память, но и упустила кого-то особенного. Путем несложных вычислений и отсечения неподходящих личностей, Кристен пришла к выводу, что таких особенных людей поблизости…нет? Знакомых здесь у нее почти не было, врагов − тоже. Их было хоть отбавляй в Германии и Австрии, но не здесь. Бизнес отца не просочился через океан, и здесь мало кто знал об их влиянии. Пока что.

− Пусть все узнают, какое я посмешище, − добавила она с нескрываемым презрением. К себе, конечно же. Надо же было так облажаться. Поверила в себя и забыла про осторожность. Браво.

− Солнце, не будь такой строгой к себе. Такое со всеми может случиться. Ну..., не амнезия, а осечка. Мы все не идеальны, − постаравшись снизить градус напряжения, мягко возразила еще хриплым ото сна голосом Тейлор − соседка по комнате − и осторожно коснулась ее увитой паутинами вен руки, очертила их длинными пастельно-розовыми ноготками. Она всегда так делала, когда хотела расположить к себе человека и привлечь внимание, успокоить его. На Кристен это действовало слабо.

От такого ласкового и сахарного «Солнце» Кристен еле удержала на лице маску отстраненности и не скривилась. Тейлор называла её так по причине невероятного, по её мнению, сходства между старшей и этой гигантской светящейся звездой, хоть сама Кристен этого сходства найти не могла.

Она не настолько огромная, чтобы сравнивать ее с космическим объектом.

− Настолько глупые ошибки может совершить только безмозглый, ни разу не попадавший в подобные ситуации, и три дня назад я заняла нижайшее место в их строчке, − процедила Кристен и грубо затолкала в сумку пятую пару кроссовок, не сумев справиться с переполнившими эмоциями. Тейлор что-то хотела сказать, может снова возразить, но Кристен грубо перебила ее. − Послушай, если в твоем мире дают второй шанс за такие проёбы, то в моем − ломают руки с ногами, а потом выбрасывают в реку, не забыв привязать к шее булыжник потяжелей.

Ее мир кардинально отличался от мира остальных. Она сталкивалась с насилием с рождения и научилась воспринимать его, как меру наказания, хоть на себе его никогда не ощущала. Отец, несмотря на жестокость и ярко выраженные садистские наклонности, с теплом и любовью − если в его случаем это можно было так назвать − относился к единственной дочери и старался оберегать её от травм, как психологических, так и физических. Но это не помешало ей вырасти такой, какой она является сейчас. Отец с детства красочно подолгу рассказывал ей, как правильно наказывать провинившихся, как отделять конечности от туловища, как потрошить тела и как потом спрятать их, чтобы никто никогда не нашел. А Кристен слушала. С открытым ртом и горящими глазами, с необъятной гордостью за то, что у нее такой замечательный отец. Что именно ей и маме он достался, а не кому-то другому. Эти наполненные мерзостью и насилием рассказы были ей интереснее и поучительнее, чем те сказки о слабых принцессах и благородных принцах.

Она погрязла в тьме и едком запахе гнили, въевшимся ей в кожу и внутренности еще в детстве. Порой ей казалось, что она покрыта сантиметровым слоем крови и этого мерзкого трупного сока, от которого на коже оставались ожоги. Но от них невозможно отмыться. Сколько бы ты не тер кожу мочалкой, сколько бы не раздирал верхние ее слои ногтями − ты не избавишься от них. Можно было только содрать их вместе с кожей, как делал отец с особо провинившимися. Сдирал кожу живьем, не обращая внимание на крики боли и мольбы о прощении. Слой за слоем. Конечность за конечностью. Снимал ее, как это делают хладнокровные во время линьки. Кристен один раз спросила, а можно ли ее снять так, чтобы потом носить, как комбинезон, и мужчина, подумав с минуту, ответил четкое «Да» и добавил погодя «Но придется постараться. Вымыть, очистить и сделать все, чтобы не разлагалась. Но проблемы все равно могут возникнуть. От запаха будет трудно избавиться, и высохнет она быстро без должного ухода».

Здорово все-таки, что отец учился на хирурга в молодости.

Тейлор застыла. Ей не в первой слышать подобное от Кристен, но липкий страх и мурашки все равно появляются. Они оказались в вакууме, а в уши набили ваты. Они бы так и дальше стояли, неотрывно пялясь друг другу в глаза, если бы не вибрация смартфона старшей девушки. Тейлор, как по команде, отскочила от нее на добрые полметра и, как ни в чем не бывало, направилась к своей кровати, смущенно улыбнувшись и сцепив руки за спиной. Ее рыжие растрепанные волосы образовали пушистое гнездо, от чего она постоянно смахивала спадающие на лицо пряди, чтобы избавить себя от дискомфорта.

Кристен не стала мучить собеседника и приняла вызов, не глянув на дисплей. Она и так знала, кто ей звонит.

− Хэй, Крис! Рад тебя слышать! − Герман тщательно старался скрыть беспокойство за радостью. Жаль, что Кристен читает его как открытую книгу, даже не видя. − Близнецы мне все рассказали. Позвонил сразу, как смог. Ты как?

− Как человек, потерявший память, − сухо ответила Кристен, через плечо оглянувшись на Тейлор. Девушка старательно делала вид, что увлечена чтением книги, хотя на самом деле внимательно вслушивалась в чистую немецкую речь соседки. Она всегда переключалась на него, чтобы скрыть что-то от Алана и Тейлор.

− А этого они мне не сказали…

− Значит, тебе этого знать не следовало, − вынесла вердикт девушка.

− Ну зачем так гру~убо? − заканючил Герман, довольно громко, что даже Тейлор его услышала. Она зарылась носом в старую потрепанную книжку, лишь бы скрыть от пронзительной и всевидящей Кристен добрую улыбку. Она не понимала, про что говорит мужчина и сама девушка, но по его интонации можно было немного догадаться. − Ты летишь в Берлин или отдашься местным врачам? Надеюсь, ты благоразумно выберешь первый вариант, иначе я умру от тоски.

− Пока отец жив, не позволю каким-то незнакомым врачам даже притрагиваться ко мне. И кстати, от долгого расставания и тоски еще никто не умирал. Человек умирает от истощения нервной системы и-

− А как же Хатико? − вдруг наигранно удивленно выдал мужчина и засмеялся.

− Хатико умер от старости, придурок, − закатив глаза, ответила Кристен, не обратив внимание, как на её покосилась Тейлор.

− Ладно-ладно, проехали. Извини. Тупой пример. Да-к, когда ты приедешь? − с надеждой спросил мужчина, и Кристен знала — сейчас он скрещивает пальцы и надеется на точный ответ. Нет уж.

− Когда приеду − тогда и узнаешь, − многообещающе ответила Кристен.

− А вот и наша загадочная Кристен Лилит Ренн, которая снова появиться в моей квартире в три часа ночи и доведет меня до сердечного приступа, − придав голосу загадочности и нагнетания, сообщил Герман, словно ведущий какого-то телешоу. На заднем плане послышались приглушенные голоса. Герман говорил с кем-то, прикрыв динамик ладонью, так что Кристен не могла расслышать, о чем они говорят. А после тяжелого вздоха мужчина виновато добавил. − Извини, мне уже пора. Надеюсь, мы увидимся как можно скорей. Люблю тебя. Пока-пока.

− Пока, − ее голос понизился почти до шепота. Прочистив горло, она добавила. − Удачи на конференции.

И бросила трубку, не услышав удивленного «Да откуда ты все про меня знаешь?!». У нее достаточно связей, чтоб следить за каждым, с кем она общается. Герман и не подозревает, что в офисе Клана в ее кабинете лежит под грудами бумаг толстая папка с досье и компроматом на него. Ее собирают с его восемнадцатилетия, когда они только начинали дружить. На Алана − тоже. И − на Тейлор.

Из этого порочного круга нет выхода. Родившись в нем — в нем и умрешь. А ей и не хочется. Она не сможет существовать в другом — нормальном — мире. Загнется.

Ее нормально — это горы оружия, стопки денег и бесконечные толпы людей в одинаковых строгих костюмах.

Нормально — это истошные вопли за дверью спальни поздно ночью и осознание того, что отец отрубил служанке несколько пальцев за роспуск слухов и невыполнение своей работы.

Нормально — это огромный Кане-Корсо по кличке Император, подаренный отцом на шестнадцатилетие, любящий ее теплые руки и свежую человечину.

Ее нормально — это ненормально для других.