***

— Спасибо, что помогла мне перебрать ингредиенты для зелий… а то я так опозорилась с этим снотворным, до сих пор стыдно, — протянула я, укладывая в сумку последние вещи, и Кассандра тепло улыбнулась мне в ответ.

— Да не за что, Кейт! Как я рада тебя видеть, словами не передать! А ты надолго в этот раз уедешь?

— Без понятия, Кэс, без понятия… — вздохнула я и села на стул за барной стойкой.

В первой половине дня в субботу, восьмого октября, в зале «Гиппогрифа» был настоящий аншлаг. В выходной день люди стекались пораньше в весьма популярное местечко, чтобы пообедать в кругу семьи и друзей или же забронировать столик на вечер (хотя они все были заняты ещё неделю назад). Бумаги в руках нового менеджера, которого год назад нанял Морган взамен старому, так и горели, причём почти буквально, и бедняга бегал между столиками и пытался что-то придумать, чтобы угодить всем недовольным. Самого же владельца кафе мало трогала суета вокруг: пока я, ожидая Тома, болтала с Кассандрой, которая специально приехала ко мне в Лондон на выходных, чтобы проводить в новое путешествие, Морган задумчиво сидел сбоку от нас и неотрывно смотрел на шахматную доску, на которой осталось не так уж и много фигур обоих цветов. А напротив него сидел Томми, и вид его был чуть менее напряжённым.

Вздохнув от этой семейной идиллии, я снова перевела взгляд на Кассандру, и она протянула мне последний свёрток и положила тёплую ладонь на руку.

— Всё будет хорошо. Я уверена, что в этот раз тебе обязательно улыбнётся удача!

— Хорошо бы…

Честно говоря, настроение у меня было не самым радужным, и от новой поездки я уже не ждала чуда, пусть и бросать поиски точно не собиралась. Скорее, с моих глаз спала какая-то розовая пелена, и теперь я наконец осознала, каким же огромным на самом деле был мир, и какими все мы были маленькими по сравнению с ним. И где только были мои глаза до этого момента?

А вот в глазах цвета сочной травы напротив меня промелькнул какой-то странный огонёк, и Кассандра на мою вопросительную гримасу наклонилась ко мне поближе и с улыбкой прошептала:

— Знаешь, Кейт, я так рада, что вы с Томом… наконец нашли общий язык. И снова работаете в команде!

От подобного я мгновенно скривилась и прошипела:

— Кэс, ты вообще о чём?! Ты помнишь, что?.. Да я же замужем!.. И… — но она быстро перебила мои возмущения:

— Да помню я, Кейт, я всё помню! Помню. Я… я не то имела в виду… Просто… Тесса вот уже месяц сидит у меня на занятиях на первой парте, и знаешь, я… у меня сердце кровью обливается, когда я вспоминаю Тома в таком же возрасте. Я же его учила, такого же маленького! И тебя тоже… И помню как вы притирались друг к другу, сидели в библиотеке, что-то обсуждали… Конечно, ты мне потом открыла глаза на то, что творилось за моей спиной, но…

Кассандра опустила глаза на свои руки, а я сидела и переваривала услышанное, стараясь абстрагироваться от шума вокруг. С шахматной доски тем временем уползли ещё несколько фигур, и вдруг до меня донёсся едва слышный шёпот:

— Мой отец был далеко не самым хорошим человеком, и я тебе уже рассказывала об этом. Я одно время работала с ним и о его грязных делишках знаю прекрасно… Кейт, как же я его ненавидела после того, что случилось с Мисси, словами не передать. Даже смерти ему желала… — Кассандра подняла на меня полный боли взгляд, и я сглотнула, чувствуя её острую как бритва внутреннюю боль. — А сейчас иногда вспоминаю, как он приходил ко мне тогда… перед смертью… его взгляд… он ведь тогда раскаялся, Кейт, я это видела! Видела! Но из-за гордости не хотела признавать. А теперь думаю, сколько же он мог сделать хороших вещей, действительно хороших с его-то связями… скольким людям он мог помочь… Всё меняется: и мы, и всё вокруг нас… никто не остаётся прежним, особенно после сильных потрясений.

Ничего не говоря, я продолжала смотреть в полные боли глаза Кассандры, а та всхлипнула и сжала мою ладонь.

— Кейт, я говорю тебе это лишь потому, что мне в своё время это никто не сказал. Мой отец сделал много ужасных вещей, и наверное, он заслужил смерть, но… он мой отец, понимаешь? Он и хорошего немало сделал, особенно для своей семьи, сейчас я это понимаю, как никогда. И если бы можно было вернуться, я бы… я сказала ему то же самое, что сейчас говорю тебе. — Я тяжело вздохнула, а она ещё чуть ближе наклонилась ко мне и прошептала: — Мне кажется, Том тоже сможет исправиться, но не тогда, когда люди, которых он любит, его ненавидят… Я не прошу тебя забывать Дерека и быть с Томом, нет, делай так, как велит тебе сердце! Но тебе же самой будет легче, если ты отпустишь прежние обиды и дашь Тому шанс искупить свои грехи. Стать кем-то большим, чем бывший Тёмный Лорд… Тем более что вы сейчас так много времени проводите вместе, прямо как раньше… Сделай это ради Тессы, Кейт… и ради меня. — Я распахнула глаза, а Кассандра чуть слышно закончила: — Человека, который видел в маленьком пугливом мальчике, отвечавшем семь лет подряд на моих занятиях на одни «Превосходно», что-то хорошее. Оно в нём было и есть, Салазар прав. И я сейчас говорю тебе всё это не только потому, что он меня попросил. Я и сама так считаю. Надо всего лишь помочь Тому увидеть это хорошее в себе.

— Хорошо, — прохрипела я и смахнула с глаз проступившую слезу, настолько слова подруги тронули меня. — Кэс, я… услышала тебя.

— Это главное, — сквозь осколки боли улыбнулась она, и за спиной вот уже в который раз за утро прозвенел противный колокольчик. Я, устав от этого звука, оборачиваться не стала, а вот Кассандра посмотрела за мою спину, и её улыбка стала чуть шире.

— Добрый день, профессор Трэвис… Кассандра, — мигом поправился Том, подойдя к нам, и Кассандра так и засияла, а я закатила глаза, хотя и обещала быть помягче. — Кейт, чудно выглядишь, это платье тебе очень идёт! Готова?

— Ага, — вздохнула я, так как явление Тома в стенах «Гиппогрифа» значило только одно — опять пришло время покидать свою семью. И пока я напоследок обнималась с Кассандрой, Том подошёл к Томми, задумчиво оглядел доску и тихо протянул:

— Кажется, ход ладьёй здесь будет как нельзя кстати…

— Она мне ещё нужна, чтобы выиграть, — со взрослой серьёзностью ответил Томми, и Том, явно не ожидая, что его совет отклонят, так и распахнул от удивления глаза. А наш сын тем временем в прежней манере проговорил: — Мне до мата осталось всего два хода. Твой черёд, дедушка.

Морган, так и матерясь про себя, это и по взгляду было видно, пробормотал что-то себе под нос, но скомандовал одной фигуре на поле сделать ход, и её тут же разломала пополам другая, чёрная. А белый король вдруг кинул под ноги противнику свой меч и склонил голову.

— Нет, я ошибся. Один ход. Шах и мат, дедушка.

Томми с недетской серьёзностью посмотрел на побеждённого противника, и Морган вдруг стукнул кулаком по столу и прокричал:

— Да в кого хоть ты такой умный уродился, тебе ж всего четыре года?! — а затем вдруг обмяк и кинул в нашу с Кассандрой сторону: — Надеюсь, этого позора никто не видел…

— В папу, это он научил меня играть, — ответил Томми на риторический вопрос Моргана, и я потрепала его по тёмным каштановым волосам, вспомнив их вечерние занятия с Дереком, а к нам подсел темнокожий волшебник в изумрудной мантии, с которым Морган поцапался накануне на политические темы.

— Я это видел, Морган, и я не дам тебе забыть об этом! Проиграть четырёхлетке в шахматы, ну ты даёшь!

— Да ты сам попробуй выиграть у этого чертёнка, Скотт, а потом уже говори! — взбеленился Морган. — Сколько раз мы с ним играли по вечерам в Норфолке, и я ни разу не выиграл! А ведь у меня когда-то давно был разряд по этим самым грёбаным…

— Морган… — предостерегающе протянула я, а Скотт басовито рассмеялся и прогудел:

— Ладно, старик Морган, я сыграю с твоим юным дарованием, думаю, это будет несложно. Вы не против, молодой человек?

— Вовсе нет, сэр, — тоненько ответил Томми, скомандовав фигурам снова встать на поле. — Но я предпочитаю играть чёрными, вы не против?

Взрослые, услышав это, так и рассмеялись подобному тону, но Томми со всей серьёзностью смотрел на своего потенциального противника, и тот в знак уважения кивнул.

— А ты не так прост, как кажешься! Этот парень далеко пойдёт, я вам это гарантирую!

— На этом надо как-то делать деньги… — задумчиво пробурчал Морган, и только фигуры разошлись по своим местам, как он воскликнул: — Так, Скотт, хочешь играть с юной звездой шахмат — гони пять галлеонов! Вступительный взнос в шахматный клуб, — добавил он, и я не выдержала и прокричала:

— Морган!

— Что? — непонимающе уставился на меня он, а затем наклонился к Томми и шепнул: — Ты же не проиграешь? — Томми помотал головой, решительно намереваясь выиграть, а Скотт вновь рассмеялся и положил рядом с шахматной доской пять золотых монет.

— Это грабёж, старик Морган, но так уж и быть! Больно интересно, на что способен этот парень!

— Проиграешь — будешь должен ещё десятку, — прохрипел Морган, потирая руки в предвкушении лёгкой наживы, а его глаза заблестели нездоровым огоньком.

Партия началась, а я так и завыла от происходящего на моих глазах безобразия. И Кассандра, звонко рассмеявшись от моего выражения лица, подошла ко мне и приобняла за плечи.

— Не бойся, Кейт, я прослежу, чтобы взнос в их клуб не вырос больше двадцати галлеонов за партию, а то это действительно будет грабёж! — Я снова завыла, повернувшись к ней, а вокруг барной стойки как-то незаметно образовалась толпа зевак, которым стало интересно, чем же закончится партия маленького мальчика и старика. — Удачи вам!

— А что, нам уже пора идти? — всполошился Том, с примерно таким же маниакальным блеском, что и у Моргана, смотря на доску. — Как жаль, так интересно, чем всё закончится! — А, заметив мой злой взгляд, он развёл руки в стороны и протянул: — Что? Я и сам питаю немалую страсть к шахматам, сто лет в них не играл! И у меня, между прочим, тоже есть разряд по ним, ещё со школы…

— Мама, ты уже уходишь?

Томми, услышав наши пререкания, тотчас отвлёкся от доски, слез с высокого стульчика и подбежал ко мне, и я подхватила его на руки и крепко обняла.

— Да, мой милый, мне пора… Веди себя хорошо и хоть раз поддайся дедушке в шахматы, он тебя очень любит…

— Никаких поддаваний! — взревел Морган сквозь толпу наблюдателей. — Только вперёд, только к победе! Ох, сколько же мы с тобой накосим золота!..

— Морган! — в который раз воскликнула я, а тот мельком взглянул на часы на стене и протянул:

— А во сколько у тебя там портал, малышка? Ты не опоздаешь?..

В качестве последней меры я с мольбой в глазах повернулась к Тому, продолжая крепко обнимать сына, и он рассмеялся от моей гримасы и предложил:

— Мы можем и остаться, Кейт, только скажи! Я бы и сам сыграл с этим вундеркиндом, очень интересно!

— Сначала деньги, потом игра, — проворчал Морган, безуспешно приманивая Томми к себе. — И здесь, кстати, уже очередь…

— Я тебя люблю, мой хороший, и постараюсь вернуться побыстрее, — вздохнула я, поцеловала сына в обе щёки и наконец отпустила на растерзание престарелым шахматистам. Хотя кто кого ещё порвёт, было загадкой… а затем прикрикнула, ткнув пальцем на Моргана: — А с тобой мы ещё поговорим, когда я вернусь! Это будет скоро, глазом моргнуть не успеешь!

— Иди уже! — донеслось мне в спину, и мы с Томом вышли из шумного кафе на не менее шумную улицу, где как всегда было куча волшебников всевозможных мастей.

Всякий раз в груди появлялось это противное чувство тянущей скорби, когда мне приходилось уходить от своей семьи. И чтобы заглушить его, я взглянула на Тома, а тот словно этого и ждал, оживлённо смотря на меня в ответ. И почему-то я не сомневалась в причинах этого взгляда.

— Это Дерек его научил играть, ещё в конце весны, — вздохнула я, лавируя между людьми в Косом переулке, но о сыне мне было приятно говорить, в такие моменты грусть словно немного отступала, а Том явно желал узнать как можно больше, это и так было видно. — Я даже сама не знаю, как у него это вышло… но как-то вечером они сели за доску, пока мы с Тессой готовили на кухне, и Дерек начал показывать, как ходят фигуры, а Томми схватывал всё на лету… и через пару дней они уже играли… у них какая-то удивительная связь! Даже я не всегда могла объяснить что-то Томми жестами, а у Дерека это получалось с первого раза! Слава богу, Салазар сделал для нас эти каффы в середине лета, а то Томми пришлось бы непросто переучиваться к школе… хотя он очень смышлёный, очень! Поначалу, когда он только-только начал носить каффы, он и двух слов связать не мог, по-прежнему выражаясь жестами, а теперь… ты это слышал?! «Но я предпочитаю играть чёрными, вы не против?»

— Подожди-подожди, каффы? Но для чего они? Почему он не мог говорить?

От внезапного вопроса я так и встала посреди улицы, и Том, заметив это, обернулся и с крайним недоумением подошёл ко мне. Господи, я же так привыкла, что все близкие знали о нашей «проблеме», и мне не нужно было ничего объяснять, тем более теперь, когда и так всё было хорошо. Но Том выпал из жизни на четыре года… он выпал из нашей семьи, а потому не знал ничего про особенности сына. Нашего с ним сына.

— Томми глухой, — прохрипела я, так как горло за одно мгновение будто пересохло. — Он глухой с рождения, хотя я ещё до родов знала, что так и будет…

— Но почему? Что случилось?

Он не понимал. Он правда не понимал, и мои губы сами по себе растянулись в кривую ухмылку. От улыбки там не было и следа.

— Ты можешь ненавидеть Дерека до конца своей жизни, но это именно благодаря ему я стою сейчас рядом с тобой, а наш сын играет с дедушкой в шахматы… именно из-за него. — Том по-прежнему с растерянностью смотрел на меня, и я наконец нашла в себе силы, чтобы уйти с дороги в тень и прошептала прямо в лицо своему спутнику: — Я должна была тогда умереть. Нет, не от пореза, хотя он был глубоким… у меня было что-то вроде депрессии. Ледяная хандра. У меня просто не осталось сил жить, и я медленно умирала у тебя на глазах… а Дерек меня спас. Он оградил меня от тебя и поил лекарствами, очень сильными, и одно из них… оказалось ототоксичным. Да ещё и шёл первый триместр. В итоге это повлияло на слух плода, и Томми родился полностью глухим. Но я не виню его, Дерек сделал всё, чтобы мы оба выжили, и я буду благодарна ему до конца своих дней… Знаешь, ты как-то говорил, что твоя мать умерла потому, что она… просто сдалась, да? Она родила тебя и тихо умерла без всяких причин, верно? Вот и меня постигла бы такая же участь, теперь я её понимаю, как никогда… Какое-то семейное проклятие, честное слово…

— Отец бросил мою мать в Лондоне без денег и жилья! — прошипел Том, больно схватив меня за предплечье, и я тотчас подняла на него глаза. Резко выдохнув, он сразу же разжал ладонь, а после уже чуть спокойнее проговорил: — Моя мать обманула отца, и тот бросил её, когда обман раскрылся… я не знаю, на что она надеялась, но…

— Она слепо надеялась на счастье, — протянула я, смотря прямо в тёмно-багровые глаза, в которых полыхали угли. — Как и любая другая женщина в подобной ситуации! Разве она виновата, что полюбила твоего отца, каким бы он ни был? Разве она виновата, что пыталась бороться за свою любовь, как могла? А когда эта надежда на счастье разбилась, она и перестала хотеть жить. Ей это уже было ни к чему…

— Да, но, Кейт, я же не бросил тебя! — Том снова повысил голос, и на нас обернулись пара прохожих, правда, они быстро ушли, едва заметили злой взгляд человека рядом со мной. — В отличие от своего отца, я женился на тебе, я сам уговаривал тебя… я был готов уронить весь мир к твоим ногам, я бы ни за что не оставил тебя!

— А ты помнишь слёзы радости на моих щеках во время нашей свадьбы? — прохрипела я, и Том тяжело выдохнул и зажмурил глаза, будто от боли. А затем прошептал:

— Я помню твои слёзы, Кейт, все до одной, но радости в них не было ни капли… ни разу…

Ещё один болезненный нарыв вскрылся, и гной тёк наружу, очищая застарелую рану и давая ей тем самым шанс затянуться. Наверное, так будет каждый раз, когда мы с Томом попытаемся обсуждать наше непростое прошлое, но… на секунду у меня возникло странное чувство, что в отличие от прошлых лет, меня впервые слышали. Меня наконец услышали. А в сознании всплыл недавний разговор с Кэс и моё обещание дать кое-кому шанс… искупить свои грехи. Для начала хотя бы осознать их. Ну как, милая, я справляюсь со своей задачей?

— Пойдём, — вздохнула я, аккуратно положив ладонь на плечо привычного чёрного пиджака, и Том сразу поднял на меня взгляд. — У нас портал через семь минут, а надо ещё через министерство пройти… не хочу опоздать и дожидаться следующего, будет очень непросто второй раз организовать его.

Он кивнул, молча взял меня за руку и быстро взмахнул палочкой… и в следующее мгновение мы уже стояли перед красной телефонной будкой, открывавшей проход в министерство магии Великобритании. И я, чтобы сбросить то противное напряжение между нами, картинно вздохнула, зайдя в будку, и протянула:

— Ох, неужели я смогу помочить ножки в Чёрном море, сто лет там не была! Красота-то какая… надеюсь там ещё тепло…

— Там сейчас тепло, я смотрел прогноз, — усмехнулся Том, талантливо делая вид, что несколько минут назад ничего не произошло. — Так что искупаться получится… тем более что Карадагский змей — это водное животное, как и анаконды… надеюсь, ты взяла с собой купальник?

— Даже два, — хмыкнула я, первой выйдя в просторный Атриум, в котором почти не было людей. — Но сильно губу не раскатывай, они оба закрытые.

— Какая жалость… — донеслось до меня, и я легонько пихнула Тома в бок и направилась прямиком к волшебным лифтам.

Конечно, холодная война и железный занавес никуда не делся, но я была лично знакома с текущим министром магии и ещё парой важных людей, и потому портал в Крым нам всё-таки устроили, заранее взяв всевозможные расписки, что мы едем исключительно в туристических, а не политических целях. И мы были предупреждены, что если каким-либо образом пересечём оговорённые границы предполагаемых поисков без предварительного согласования, то наше правительство уже нам не поможет… Но нарушать закон в мои планы не входило, а потому мы приняли все правила и наконец получили возможность перенестись на мою родину… Симферополь.

Нет, родилась я, вообще-то, в другом городе, но в Крыму бывала частенько, особенно в детстве, потому что у меня жили там дед с бабкой. Но всё равно даже крохотный кусочек моей родины был для меня домом, и сердце бешено колотилось в груди, когда я распахнула глаза после перемещения и увидела до боли знакомые суровые вечно недовольные лица госслужащих… вот уж чего-чего, а это было не подделать.

Встретили нас прохладно, но портал был согласован на самом верхнем уровне, партия знала, кто, куда и зачем едет, а потому вопросов к нам было немного. И мы, пройдя проверку багажа (который я тоже тщательно перебирала дома с учётом строгих правил Советского Союза), наконец вышли на улицу.

Я еле удержалась на ногах, увидев одновременно знакомые и как будто чужие улицы, залитые послеобеденным солнцем. Здания, которые в моё время трещали по швам, стояли как новенькие и блестели свежей штукатуркой. По улицам проезжали троллейбусы и автобусы с закруглёнными корпусами, покрытые новой яркой краской. Я с выпученными глазами смотрела на это чудо, а также на легковые машины, названий которых не знала и вовсе, такой это был раритет, пока Том не одёрнул меня и не повёл по улице. Да уж, встретить привычный хёндай солярис или киа рио точно не приходилось, даже стыдно стало, что из нашего автопрома я знала только ладу…

Мы прошлись по центру, где под землёй и находился департамент советского министерства магии, и только Том собрался трансгрессировать куда-то ещё, как я распахнула глаза и прошептала:

— Смотри… я такие только в старом кино видела… у тебя есть мелочь?

Том посмотрел на меня, как на сумасшедшую, но порылся в карманах и протянул мне на ладони различные монетки, среди которых оказалось и несколько советских копеек. И я, взяв три штуки, с благоговейным трепетом подошла к автомату с газированной водой. Он был красный, манящий и очень красивый. И я, припомнив рассказы своей любимой бабули, кинула монетки в щель под мелочь и стала ждать.

Пластиковых стаканов не было и в помине, но у меня была личная чашка где-то на поверхности сумки, и я подставила её в нужный отсек. И газированная вода полилась живительным потоком до самых краёв чашки. Боги, какой же она была вкусной!

У меня чуть слёзы не проступили на лице от счастья, а Том тихо смеялся, пока я смакую каждый глоток с таким видом, будто стою у источника вечной молодости. И каким же искушением было не потратить всю заначку из мелочи у того самого автомата… но мои планы резко поменялись, когда на другой стороне оживлённой улицы я не заметила ещё кое-что.

— А теперь мы можем идти? — с усмешкой поинтересовался Том, когда я сунула чашку обратно в сумку, но я помотала головой, схватила за руку и потащила на пешеходный переход.

— Нет, ещё одна вещь…

— Какая, Кейт? Ты забыла? Мы ищем кое-кого…

— Да-да, но я не прощу себе, если мы не попробуем этого… идём.

Том пребывал в полной растерянности, но я была непоколебима! И когда мы наконец зашли в небольшой продуктовый магазинчик, я сразу же ломанулась к морозильнику изучать ассортимент.

— Кейт, здесь очередь! Пойдём!

— О да, я знаю, — довольно протянула я, почувствовав удовлетворение от ещё одного неизменного атрибута своей родины, а затем встала за пухлой тётенькой, с любопытством косившейся на нас, как впрочем, и все остальные, ведь до сих пор мы между собой говорили по-английски. На нас даже тыкнули пару раз пальцем, видимо, и выглядели для советского быта мы довольно странно, но я не обращала на это внимания. И когда подошла моя очередь, то я на чистейшем русском произнесла: — Будьте добры, два пломбира в стаканчике, пожалуйста.

Грузная продавщица за прилавком вытаращилась на меня, как и все остальные посетители магазинчика, но мороженое всё-таки достала, и я, заплатив оставшейся мелочью, протянула один стаканчик Тому, а второй принялась уплетать сама, быстренько отклеив этикетку сверху.

— Мороженое, серьёзно?

— М-м-м… фантастика! Это лучшее мороженое в мире! Во всей Вселенной! Ну как?

Том был явно скептически настроен, но всё же откусил немного пломбира, правда, эмоциональный отклик оставлял желать большего.

— Ничего… нормально. Так мы из-за этого время теряем?

— Нормально?! — взревела я, а всё больше людей стекалось в магазинчик посмотреть на жарко спорящих иностранцев с мороженым в руках. — Нормально?! Да это… м-м-м… мама миа! Белиссима!

— Ты не итальянка, Кейт, — рассмеялся он, но я продолжала возмущаться:

— Да плевать мне на это! Я готова серенады петь этому превосходному пломбиру на любом языке мира! В моё время такого уже точно не будет, поверь мне… да даже в Лондоне такого сейчас нет! А ты говоришь: «Нормально»! Ты хоть в прошлый раз его пробовал, когда приезжал сюда? Ты же говорил мне, что был в Союзе…

— Нет, не пробовал, — просто пожал плечами Том, выведя меня на улицу подальше от собравшихся зевак. — Не до этого было. Но неплохо, да, ты права.

— «Неплохо»?! Ты безнадёжен… — тяжело выдохнула я, а сладкое лакомство так и таяло у меня во рту, даря приятную прохладу в действительно жаркий для октября день. И с набитым ртом добавила, приподняв стаканчик: — У тебя эмоциональный диапазон как у этой вафельки!

— Ты ошибаешься, Кейт, — усмехнулся он, откусив свою вафельку от стаканчика. — Эта вафля будет куда сентиментальнее меня…

— Даже спорить не буду…

Пока я восторгалась ванильным пломбиром за нас двоих, мы незаметно свернули с оживлённого проспекта в неприметный переулок, и Том, доев своё мороженое (а я свою порцию умяла удивительно быстро), перенёс нас из большого города в сельскую местность подальше от любопытных глаз.

Если город показался мне необычным и даже странным, то в деревне всё было более или менее знакомо. Можно даже сказать, что почти ничего не поменялось, разве что некоторые дома выглядели новее остальных, да деревья немного моложе. Но те же куры, те же заборы, те же фруктовые деревья и то же сено. И отсутствие нормальных дорог, разумеется. Да, здесь было всё, к чему я так привыкла летом у бабули и дедули, и за семьдесят лет обстановка здесь или в любой другой деревне изменится мало.

Сначала мне показалось, что Том выбрал населённый пункт совершенно случайно, и мы в скором времени прыгнем куда-то ещё, но мой проводник целенаправленно вёл меня куда-то, вчитываясь в железные таблички названий улиц и номера домов, и мы наконец вышли к одному весьма зажиточному, почти на самой окраине посёлка. И там, у деревянных ворот под сенью грецкого ореха, сидел богатырь с каштановыми, обожжёнными солнцем кудрями, в белоснежной сорочке и удобных тёмных брюках, закатанных почти до колена, и, безразлично смотря на улицу, грелся на осеннем солнце и жевал травинку. Правда, заметив нас, незнакомец как-то выпрямился и даже привстал, а у меня в сознании начал постепенно всплывать знакомый образ…

— Да быть этого не может! — наконец раздался рёв, и мужчина побежал к нам, а я таки вспомнила его имя: Антонин Долохов. Верная собачка Тёмного Лорда. — Живой! Правда, живой!

— Здравствуй, Антонин! — Обычно скупой на эмоции Том вдруг вполне себе звонко рассмеялся и, подойдя ближе, крепко обнял своего прихвостня, а тот словно не верил своим глазам. — Рад тебя видеть!

— Да у меня глаза окосели, когда я увидел письмо! — продолжал гудеть Антонин, держа Тома за плечи. — Вы же… вы же тогда!.. Нет, я помню, я всё помню, но вы!..

— Ты, Антонин. Я думаю, это уже ни к чему. Но это действительно я.

Антонин от переизбытка чувств басовито рассмеялся на всю улицу, а затем, словно не зная, что ещё сказать бывшему работодателю с непомерными амбициями, зацепился взглядом за меня. И его лицо вот уже второй раз перекосило от эмоций, только на этот раз этой эмоцией был ужас. А я, натянуто улыбнувшись, легонько помахала рукой, стараясь не вспоминать, при каких же обстоятельствах мы виделись в последний раз.

— Добрый день! Смотрю, у вас перестала дёргаться бровь, Антонин? Наконец привели нервы в порядок?

Антонин кашлянул пару раз, будто пытаясь прийти в себя от ядовитого укуса, а затем посмотрел на меня одновременно с опаской и смехом протянул:

— Так это… свежий воздух… море, солнце… водочка… в таких условиях любой успокоится! Но спасибо за заботу, мне очень приятно, что вы обо мне помните…

— М-м-м… как заманчиво, — усмехнулась я, пытаясь держать лицо, насколько это возможно. — Мне бы такая реабилитация точно не помешала…

И Антонин Долохов, снова усмехнувшись сарказму в моих словах, приветливо распахнул руки и воскликнул:

— Добро пожаловать в Крым! Здесь сбываются все мечты!

Теперь была моя очередь смеяться достойному ответу, а Антонин тихо протянул, то и дело поглядывая то на меня, то на Тома:

— Так вы… так вы теперь… вы теперь вместе? — и Том неуверенно протянул:

— Эм… — но я быстро подошла к ним и категорично помахала пальцем.

— Нет, мы не вместе!

— Но сейчас мы как бы «вместе»! — очнулся Том, показав на нас с ним, и я ещё более категорично заявила ему:

— Мы пришли сюда вместе, и на этом все наши «вместе» заканчиваются в любом смысле этого слова, тебе ясно?

— Так… а зачем вы тогда сюда пришли? — непонимающе вставил Антонин, и я ещё более ядовито улыбнулась и пропела:

— Ваше темнейшество, а вы не хотите рассказать старому другу, зачем мы всё-таки сюда пришли?

Человек напротив нас тихо рассмеялся, и его тёмные кудри так и качались в такт движениям головы, а Том выразительно поджал губы и вдруг воскликнул:

— Кейт… Кейт хотела попробовать советский пломбир! Такая вкуснотища, я и сам еле устоял! Фантастика! Потрясающе! В жизни не пробовал такого лакомства!

Смех усилился, а я, не выдержав двойного удара, со всего размаху наступила кому-то на ногу, и тотчас раздался полный боли вопль:

— За что?! — но я повернулась к Антонину и твёрдо проговорила:

— Моему мужу, Дереку Гампу, полтора месяца назад стёрли память обо мне. Полностью.

Антонин сразу же перевёл взгляд на прыгающего на одной ноге Тома, и тот сквозь зубы процедил:

— Случайно! Случайно стёрли… я просто мимо проходил, а там… всё как в тумане!

Я на такое демонстративно закатила глаза, и только Антонин повернулся ко мне за дальнейшими разъяснениями, как я так же нехотя ответила:

— А Дерек очень любит редких животных, особенно змей… и сейчас он приплыл в Крым за Карадагским змеем. Буквально только вчера причалил к берегу. И единственный способ найти его — найти этого змея, но мы не знаем, где его искать…

Я с болью выдохнула, а Том наконец встал на обе ноги, отряхнул чёрный костюм от пыли и выдохнул:

— Антонин, поможешь нам найти его, ты же здесь каждый клочок земли знаешь? Я в долгу не останусь!

Какое-то время наш новый сообщник задумчиво смотрел то на меня, то на Тома, будто пытаясь понять, что же от него всё-таки хотели, а затем почесал затылок и протянул:

— Так… да, конечно! Без проблем, так бы сразу и сказали в письме! Я знаю одного парня, который знает другого парня, который знает мужиков, которые покупают у контрабандистов клыки этого самого змея. — Я на такую цепочку невольно округлила глаза, но Антонин небрежно махнул рукой и беспечно добавил: — Всего пару дней, и мы уже будем знать, где ловят этих тварей, пустяки! Он же только причалил, да? Неделя в запасе есть, а то и не одна, гарантирую.

— Спасибо, — благодарно выдохнула я, а затем повернулась к Тому, не зная, что ещё сказать… и что делать дальше, так как поиски явно начнутся не прямо сейчас, ведь без Антонина нам действительно было нечего делать. И Том, прочитав всё это в моих глазах, осторожно протянул:

— Предлагаю… трансгрессировать снова в Симферополь… или Севастополь… здесь вроде рядом… и найти жильё, где можно будет остаться на ночь. Заодно и по городу погуляем, ты снова угостишь меня мороженым!

Я на такое предложение пожала плечами, ведь погулять по знакомым местам и наесться вдоволь вкуснейшего мороженого было неплохой перспективой, но Антонин вдруг словно очнулся и замахал руками на дом за своей спиной.

— Так вы… это… можете и здесь остаться, если хотите! Дом большой, почти все комнаты пустые, места хватит всем…

— А правда… можно остаться? — осторожно переспросила я, так как мне к жизни в деревне точно было не привыкать, и он почему-то покраснел и смущённо поправил волосы.

— Д-да, конечно, если хотите! Бабуля будет только рада, она всегда очень рада гостям! Я тут у бабушки гощу… — ещё более смущённо пояснил Антонин, всё никак не в силах оставить свою растрёпанную ветром густую шевелюру. — С предками отношения так себе, а бабуля всегда рада видеть и меня, и сеструху!

— Подожди-подожди, прости, что перебиваю… но это Фёдоровка? — оглядевшись, проговорила я, начав узнавать старые приметы, и Антонин растерянно кивнул мне, ведь названия деревни ни он, ни Том не упоминал. — Под Симферополем, да? — Ещё один полный растерянности кивок, а я так и сдерживала себя, чтобы не расхохотаться. — И Чёрное море совсем близко?

— Вон туда километр идти — и будет море, — он махнул широченной ладонью на запад, и я всё-таки не выдержала и рассмеялась, повернувшись к Тому, и тот с гримасой протянул:

— Только не говори, что…

— Да я восемь лет подряд ездила сюда на всё лето к бабке с дедом, они же здесь родились и выросли! — воскликнула я, пребывая на грани бреда и реальности. А затем снова повернулась к вконец ошалевшему Антонину и добавила: — Петровы Анастасия и Фёдор!

— Так Федька Петров только в школу в этом году пошёл… — прошептал он, и я хлопнула себя по лбу, вспомнив, какой на дворе был год.

— Точно, всё правильно!.. А мост через речку ещё жив? Или уже вконец развалился?

— А что ему сделается, мы с мужиками в прошлом году его построили. Стоит, как новенький, и ещё пять десятков стоять будет! — Антонин продолжал смотреть на меня, будто на умалишённую, и я снова рассмеялась своей забывчивости.

— Да, пять десятков, может, и простоит, а на седьмом начнёт разваливаться… постой, так это ты его сделал?!

— Ну да, — вконец растерялся он, и я повернулась к впавшему в прострацию Тому и воскликнула:

— Ты представляешь, мы с этого моста в речку с пацанами сигали прямо в воду! Там ещё гвозди постоянно торчали, я один раз напоролась на них… и потом два месяца в гипсе пробегала, у меня пятка была сломана! Мы обязательно должны туда сходить, прямо завтра!

— Пробегала? Со сломанной ногой? — вскинул брови Том, и я звонко рассмеялась:

— Не в кровати же мне лежать всё лето?! Меня Лёшка Сидоров на велике по всей округе катал, мы ещё умудрились с ним на обочину съехать и гипс вдребезги расколотить, когда воровали абрикосы у тёти Любы! Да вон там это было, прямо на повороте за этим домом! Я тогда чуть остеомиелит себе не заработала, но всё обошлось! — спешно добавила я, и он усмехнулся в ответ.

— Мда… а ты ещё удивляешься, почему у Тессы за первый месяц учёбы замечаний больше, чем у меня наград за все семь лет…

Антонин на это тихо засмеялся, понемногу придя в себя, а я проигнорировала шпильку в свой адрес и снова повернулась к нему.

— Так мы, получается, земляки, да?

— Получается, так, — хмыкнул он, и я подошла к нему поближе и положила свою бледную ладошку на его загорелое мощное плечо.

— Ты это… прости меня, что я натравила на тебя… зомби… и обсекундатов со скелетами… и армию нежити… и великанов с драконом… и Слизерина тоже. Я правда не хотела, это всё из-за него!

Я ткнула пальцем в Тома, и басовитый смех стал только громче. И вдруг Антонин легко приобнял меня за плечи и, наклонившись, тихо проговорил:

— Да ничего, фигня вопрос! Если б я мог управлять армией мертвяков, да ещё и драконов оживлять, а мне бы перешёл дорогу какой-то перец… я бы сделал точно так же. Ты молодец, круто держалась! Я даже чуть не обделался, когда тот дракон из воды вылез!

— О… а ты мне нравишься, — расплылась в улыбке я, и мне протянули мощную загорелую лапищу со словами:

— Так, в прошлый раз знакомство не задалось, поэтому предлагаю это немедленно исправить. Антоха. — И я крепко пожала её, ответив:

— Катерина. Так мы можем остаться?

— Кать, — проговорил он, теперь уже крепко прижав меня к себе одной рукой. — Мой дом — твой дом. Заходи и ни о чём не думай!

— О-о-о… прямо в сердечко! Ты такой душка! — протянула я, и вдруг со стороны раздался крайне недовольный голос Тома:

— А может, лучше Симферополь? Там куча мороженого, я куплю тебе целый магазин!

— Ты как хочешь, а я останусь здесь, — отмахнулась я, зайдя за ворота первой, и Антоха мне на ухо прошептал:

— Магазин на соседней улице, мороженого там завались…

— Да я знаю, — хмыкнула я в ответ и, обернувшись на Тома, картинно вздохнула: — Господи, такой ревнивый, что с ним и делать без понятия!

Антонин поддержал меня смехом, а Том с кислой миной поплёлся следом за нами, поняв, что выбора у него особо и не было. И видимо, радость встречи со старым другом заметно омрачало обстоятельство, что я с этим самым другом нашла общий язык куда быстрее его. Но только мы ступили на крыльцо, как хозяин дома остановил меня и шёпотом протянул:

— Вы это… проходите, не стесняйтесь, я не пошутил, но… моя бабуля… она очень любит гостей…

— Так ты уже говорил, — непонимающе похлопала глазами я, и Антонин, шумно вдохнув, наклонился ко мне ещё ближе.

— Кать, ты не понимаешь… она ОЧЕНЬ любит гостей… Ладно, моё дело предупредить, — быстро проговорил он на мой озадаченный взгляд, а затем закричал на весь дом: — Ба, ко мне друзья приехали, останутся пожить на пару дней!

Я чуть вздрогнула от такого оглушающего крика, а Антонин жестами показал на незакрытую входную дверь, мол, проходите. Я и прошла, но в сенях никого не было, впрочем, как и во всём доме, зато была отличная возможность хорошенько оглядеться.

Сам дом был большим, двухэтажным, снаружи выкрашен в приятный светло-зелёный цвет, отчего почти сливался с окружавшей дом зеленью, которой было в избытке. Внутри же он оказался таким же просторным и… родным, что ли. У моих бабушки и дедушки был примерно такой же, точнее, будет, они же оба только в первый класс пошли. Но всё будет точно так же, это я хорошо помнила…

Светлая гостиная на первом этаже, старенькая, но вполне себе годная мебель, в основном из дерева, не считая большого дивана и трёх кресел светло-бежевого цвета. Красный угол с иконами, кружевные салфеточки и вазы с гербариями, фотографии в деревянных рамках, которыми были завешаны почти все свободные стены, и он, главное достояние любого советского дома — сервант с хрусталём. Вероятно, из Чехословакии. Увидев его, я чуть не прослезилась, потому что даже у нас дома стоял такой же, и когда у мамы было настроение его помыть, мы вместе перемывали каждую рюмку, каждый графин и фужер, каждую тарелочку… а я слушала истории о маминой молодости.

Мне сразу стало как-то неловко, что мы свалились Антонину как снег на голову, да ещё и в гости напросились, что я сжалась и хотела попроситься на улицу, как вдруг где-то в глубине дома что-то затрещало. А следом раздался громкий старческий голос:

— Антоша, ты дома? Что ты там мне говорил? Я на улице была, кур кормила!

— Ба, у нас гости! Издалека, — выразительно проговорил Антонин, посмотрев мне прямо в глаза, и я окончательно замерла, не зная, чего ждать. А на пороге тем временем показалась и сама хозяйка дома, которой на вид было лет восемьдесят, хотя она очень неплохо сохранилась.

— Гости?! Батюшки святы, а я ж в таком виде!

— Ба, всё нормально!..

Антонин закрутился на месте, пытаясь выловить свою родственницу, но та будто испарилась, а после вновь послышался знакомый грохот, только громче. Тяжело выдохнув, Антонин как-то с мольбой посмотрел на нас, будто заранее извиняясь, и вдруг на пороге снова появилась его бабушка, только в совершенно другом виде. Вместо застиранного рабочего фартука и обычного однотонного платья, был бело-красный передник и такой же нарядный сарафан, а на голове — праздничный платок. И один только бог знал, как же она могла так быстро переодеться!

Бабушка Антонина же вышла к нам, держа в руках поднос с ароматным чаем, баранками и свежими пирожками, поставила всё это на журнальный столик перед диваном и махнула на него рукой.

— Проходите, гости дорогие, проходите! Ох, Антоша, хоть бы предупредил, право слово, я бы прибралась! Хоспади, какая у нас грязь вокруг, как неловко, как неловко!

Продолжая причитать, она резко махнула рукой, и вверх взмыли тряпки и метёлочки для пыли, хотя на мой взгляд, вокруг было очень даже чисто, особенно для деревенского дома, где всегда все двери нараспашку летом. И пока инвентарь для уборки занимался своим делом, бабушка Антонина приложила ладони к щекам и протянула:

— Антошенька, а откуда гости-то? Из города? Али из области другой?

— Из Лондона, Ба. Из Лондона, — важно отозвался Антонин, и его бабуля тотчас вскинула руки и протяжно заохала:

— Батюшки святы, что ж ты раньше-то не сказал, негодник?! Как далеко, как далеко! А они хоть по-нашему… разумеют?

— Эм… — протянула я, сделав шаг вперёд, а затем посмотрела на Антонина, не зная, как обратиться к его родственнице, и он шепнул:

— Азария Самуиловна.

— Азария Самуиловна! — громко проговорила я, подойдя ещё ближе к хозяйке дома, и та жалобно на меня посмотрела. — Я русская, я всё понимаю. Меня зовут Екатерина Сергеевна, я врач… целитель… доктор! — В конце концов я вспомнила, как же деревенские обычно называют мою профессию, а после спешно добавила: — И не переживайте, нам совсем ничего не нужно, мы ненадолго приехали в Союз! Можно у вас погостить немного?

— Конечно, можно, милая, конечно, — вздохнула Азария Самуиловна, взяв сухими ладошками мои руки. — Ах, батюшки, какая молодая, а уже дохтур! А какая красивая, хоспади! Как картиночка на выставке! Загляденьице, загляденьице!..

От такого переизбытка комплиментов я поплыла, дамы и господа, как размякший пломбир на солнце. А Азария Самуиловна усадила меня на диван, продолжая хлопотать.

— Садись, золотко, садись, с дороги же, устала небось! Чайку выпей, да с бараночкой, всяко лучше будет. Ах, какая же миленькая, какая хорошенькая, глаз не оторвать! И баба Роза я, все давно меня уже так кличут, да я не обижаюсь. Садись, родная, уважь старую!

Если бы у меня сейчас спросили какую-нибудь гостайну, я бы выложила всё, настолько я потеряла бдительность от такого бескрайнего потока чистейшей любви и доброты к абсолютно незнакомому человеку. Но тень в сенях я всё же заметила, а эта тень вышла к нам в гостиную и так и округлила глаза на нас с Томом. А вот Азария Самуиловна, заметив высокую белокурую девушку лет двадцати в простом рабочем платьице, закричала на весь дом:

— Наська, как ты вовремя! Иди на кухню, поможешь мне ужин приготовить, посмотри, кто к Антошеньке приехал! Анхлечане!

Но девушка продолжала глазеть на Тома, и я, кашлянув, вставила:

— Азария Самуиловна, а это мой… спутник… Том. Том Реддл. Он не говорит по-русски.

Я небрежно махнула на него рукой и взяла в руки чашку с чаем, а вот баба Роза благоговейно прошептала, не в силах отвести глаз от второго гостя:

— Батюшки святы, какой важный… а красивый-то какой… батюшки! Ох, Антошенька, что ж ты раньше-то не сказал, что к нам такие гости-то приедут? Какой важный, ох-ох-ох…

— Кейт, к твоему сведению, я всё понимаю, — надменно вмешался Том и, подойдя к хозяйке дома, ехидно добавил: — И даже могу кое-что сказать… Добрый день, мадам!

Я от такого кривого и с жутким акцентом, но всё-таки русского так и вытаращила глаза, а Азария Самуиловна, казалось, от переизбытка благоговения была готова отойти на тот свет, прямо здесь, посреди гостиной. И я, чтобы не смущать ещё больше пожилого человека, похлопала ладонью рядом с собой, приманивая к себе Тома, и тот, поняв, что от его вмешательства было только хуже, поспешил сесть ко мне, чтобы не отсвечивать.

— Ох, Антошенька, как же у нас всё просто-то для таких гостей! — чуть не плача от обиды, протянула Азария Самуиловна, наконец очнувшись, а затем снова прикрикнула на пришедшую девушку: — Настасья, пойдём на кухню, поможешь мне, право слово, ужин скоро! Ох, а у меня же почти и ничего не приготовлено! Ах, Антоша, бiс несчастный, надо было сказать, что такие гости приедут!

— Ага, и она бы для вас за одну ночь новый дом построила, — хмыкнул Антонин, подсев рядом в кресло, и по-хозяйски утащил свежую баранку. Я прыснула, а затем с беспокойством повернулась в сторону кухни, откуда начало греметь, причём весьма серьёзно, и задумчиво протянула:

— Антоха… бесполезно же говорить, что мы и сами можем себе что-нибудь приготовить, да?

— Не смей… даже думать об этом! — пригрозил мне пальцем он, и я аж подпрыгнула от неожиданности. А Антонин нагнулся ко мне и с той же серьёзностью добавил: — Кать, вам здесь никто не даст ничего делать, в доме точно, Ба сочтёт это за личное оскорбление и обидится до конца жизни! Так что расслабься и получай удовольствие.

Он вальяжно расселся на кресле и запрокинул голову, а я обречённо вздохнула и сделала небольшой глоток чая. И вдруг со стороны кресла прилетело:

— Что, давно на Родине не была?

— Очень, — выдавила я, чувствуя себя одновременно дома и нет… ох, как же я от всего этого отвыкла!

Азария Самуиловна, казалось, была везде. Она одновременно была и на кухне, и в гостиной, постоянно подливая нам с Томом свежий чай, и на втором этаже, видимо, готовя именно для нас комнаты, и на улице она тоже мелькала, выгоняя кур и прочую живность со двора! Поразительная энергия для человека её возраста! Даже Геллерт позавидовал бы такой, хотя он был тоже весьма активен и свеж. И постоянно, когда она появлялась в зоне видимости, слышались её причитания или оправдания, будто бы она была виновата, что не подготовила дом к гостям.

— Ох, Антошенька, как же так? А у нас всё по-простому, да-да! — обратилась она к нам, снова придя в гостиную, и одним махом руки заставила все тряпки и метёлки вернуться на место в чулан в коридоре. И, заметив мой слегка удивлённый взгляд, она ещё более виновато проговорила: — Не смотри так на меня, милая. Знаю я, что нынче модно этими вашими палочками колдовать, да вон не привыкла я, так она у меня наверху и валяется! Бабкино колечко-то мне больше по духу, у меня с ним и магия складнее выходит!

Вот теперь-то я заметила на иссушенной возрастом руке массивный перстень с красным камнем, который ярким угольком горел в полутьме. И я, подняв в воздух свою правую руку, оживлённо воскликнула:

— У меня тоже есть такой браслет! Очень удобно!

— Ах, какая умница! — вздохнула Азария Самуиловна и, подойдя ко мне поближе, ласково потрепала меня по щеке, что я ещё больше размякла. — Что за девочка, прелесть! Прелесть! Антошеньке бы жену такую, как бы я за него рада была, как рада!

— Я… уже замужем, — кашлянув, ответила я, а Антонин закрыл рукой лицо, хотя даже так было видно пылавшие щёки. — И у нас с мужем… двое детей.

Я не стала уточнять, чьи же именно были дети, а Азария Самуиловна в который раз всплеснула руками.

— Такая молоденькая, а уже двоих родила, ты посмотри! Золотко-то какое! И какая худенькая, надо же! Ой, загляденье одно! А я давно своему говорю, чтобы женился, а то скоро четвёртый десяток разменяет, а всё бобылём ходит! Не любит он свою бабулю, так я вам и говорю, не любит! Так и помру, правнуков на руках не понянчив!

Смахнув слезу, она опять растворилась в воздухе, вернувшись, судя по звуку, к делам на кухне, а я не могла посмотреть на Антонина без смеха и жалости одновременно, особенно зная его подноготную романа с Элли. А его лицо так и покрывалось багровыми пятнами, хотя меня в своё время родственники точно так же опускали при гостях… как же я его понимала, чёрт возьми! Но и на Азарию Самуиловну злиться смысла не было, она-то уж точно любила своего внука больше всех остальных вместе взятых.

Часа через пол и чашки три ароматного чая нас наконец позвали на кухню ужинать. И я так и замерла на пороге, увидев полностью заставленный яствами массивный деревянный стол.

— Это… это называется… ничего не готово? — прошептала я, и над моим плечом послышался ехидный бас:

— Да, Кать, это ещё «ничего не готово». А вот завтра Ба будет готова, так что держитесь…

— Может… может нам вам деньги отдать за еду? — сглотнув, предложила я, так как этой самой еды было столько, что можно было накормить целое племя в Африке, но Антонин категорически помотал головой и положил ладонь мне на плечо.

— Кать… моя бабуля очень любит гостей, особенно моих, а ко мне они вообще редко приезжают. Поверь мне, она ещё лет десять будет всем рассказывать, как вы приезжали, каждому встречному, и чем она вас кормила… не порти старому человеку минуты радости. Лучше поменьше думай и садись за стол, это тебе мои извинения за прошлые обиды.

— Ладно… — вздохнула я и уселась за стол, по длинной его стороне, а Том с Антонином уселись во главе каждый по бокам от меня.

Настасья к тому времени уже ушла из дома, и я так и не поняла, кем же она приходилась Азарии Самуиловне и Антонину. И теперь хозяйка дома уже одна кормила и поила нас изысканной кухней юга России.

Щи в горшочке прямо из печи, сало, жареная барабулька, всевозможное мясо, устрицы, свежие фруктовые компоты… глаза разбегались от обилия блюд, и я, набрав себе всего понемногу, и то не могла впихнуть это всё в себя. А Азария Самуиловна ещё и подкладывала всем в тарелку, постоянно интересуясь, получилось ли блюдо или нет. И когда мы кивнули на все имевшиеся угощения, а меня уже начало жёстко клонить сон, она подсела к нам за стол и, сложив руки в замок, повернулась к Тому и благоговейно протянула от всей души:

— Яскравий, як камінь бурштиновий! Такий сильний і такий серйозний! Такий хороший, що просто диво! Прекрасний, як грецький бог!

Том украинского не знал, это было видно по его слегка недоуменному выражению лица, а вот мы с Антохой давились от смеха от такого потока комплиментов бывшему Тёмному Лорду. Да уж, этот поганец определённо приглянулся Азарии Самуиловне, что она готова была молиться на него, как на нового бога.

— Женат ведь, как пить дать, женат… — вздохнула она уже по-русски, и я сквозь смех выдавила:

— Этот грецький бог разведён, причём уже давно, года четыре как. Да ещё и бывшая жена с детьми видеться не даёт… — И Азария Самуиловна мигом переменилась в лице, а её голос громом раздался по дому:

— Подла душа!.. Бісова душа! Лярва! Сто чортів їй в печінку! А щоб її Морана побила! А щоб їй голова облізла… Пiдлюка!

Мы с Антохой заорали как корни мандрагоры и чуть не уползли под стол, пока Азария Самуиловна продолжала заочно крыть меня отборнейшими ругательствами, она же не знала, что бывшая жена Тома была прямо перед ней. А сам зачинщик всего этого сидел и не понимал, что вообще происходит и куда ему деться.

— Ах ты, соколик, да ты не переживай так! — снова перейдя на русский, продолжала причитать Азария Самуиловна. — Да мы тебе знаешь каку жінку найдём! Вон Анька из соседнего дома, дочь кочегара! Румяна, хороша, красива! А косы-то, косы! Или Алка, та вообще комсомолка! А Светлана! Ах, какие у нас девки, какие девки, все твои будут, только пальцем махни!

— Соглашайся на Аньку! — на последнем дыхании прохрипела я Тому, и новая волна смеха пробрала нас с Антохой, окончательно прибив к стульям. К счастью, Азария Самуиловна была так занята обожанием Тома, что и не заметила наших с Антохой краснющих лиц и сдавленного смеха, как не заметила она и того, что мы, вообще-то, были уже на грани разрыва желудка.

— Ах, а я же про самсу-то забыла! Самса моя!

Вскочив со стула, она побежала доставать горячие пирожки в форме треугольников, и смех мигом сменился ужасом на моём лице. И Антонин, увидев это, аккуратно так протянул:

— Ба… может, на завтра оставишь? Мы уже наелись вроде как…

— А для кого я старалась-то?! — снова сменив ласковый тон на угрозы, воскликнула баба Роза. — Уж ежели не любишь старую бабку, то так и скажи, что уж душу травить-то?!

Антоха продолжения причитаний ждать не стал и быстро взял горячий пирожок с противня, а я тихо засмеялась бесконечной покорности и даже христианскому смирению на его лице, всё-таки бабушку он любил и даже очень. Но смех был буквально секундным, потому что как только самса оказалась на тарелке внука, Азария Самуиловна перевела взгляд на меня.

С такой же христианской покорностью я молча взяла свою порцию, и теперь уже Антоха тихо посмеивался над отчаянием на моём лице. А Азария Самуиловна тем временем подошла к Тому, умилительно улыбнулась и самостоятельно положила ему в тарелку аж два горячих пирожка, выражая тем самым наивысшую степень расположения.

— Кушай, кушай, миленький! Какой красивый, какой красивый!

Том стеклянным взглядом смотрел перед собой, пытаясь держать себя в руках, а когда Азария Самуиловна ушла зачем-то в другую комнату, я незаметно сунула жующему Антохе свой пирожок. Тот мигом изменился в лице, но не успела я ехидно хихикнуть и опустить глаза в свою почти пустую тарелку, как в ней снова оказалась самса. А Том, избавившись от половины угощения, отвёл взгляд в сторону, будто его очень заинтересовал сад за окном.

Слева от меня сразу раздался тихий смех, и я легонько пихнула под столом Антоху и всё-таки принялась щипать пирог в попытке съесть хоть что-то. А когда Том всё-таки соизволил посмотреть на меня, то я от его растерянного и полного смущения взгляда сама расплылась в улыбке.

— Что? Это русская бабушка, у меня такая же была! Она любит тебя просто за то, что ты есть и кушаешь. А если кушаешь хорошо, то она будет любить тебя ещё больше, если такое вообще возможно… Да будь ты хоть трижды разбойник-рецидивист, бабушка всё равно будет тебя любить. Мне кажется, скажи ты Азарии Самуиловне, что ты сирота, она бы усыновила тебя, не глядя на все твои прошлые заслуги!

— Это точно! — поддакнул Антонин, расправившись со своим пирожком и приступив к моему. — Приглянулся ты ей, Том. Да она тебя больше меня теперь любить будет, а я ей родной внук вообще-то!

— А ты, я смотрю, здесь как сыр в масле катаешься, — хмыкнула я, повернувшись к Антохе, и тот с набитым ртом ответил:

— А то! Мне надо было где-то перекантоваться после той заварушки в министерстве, подождать, пока страсти улягутся да про меня немного забудут, а здесь я как у бога за пазухой!

— Ох, бедненький, весь испереживался, пока страсти укладывались, — прыснула я, и теперь уже меня пихнули под столом, а в комнату тем временем снова вернулась Азария Самуиловна, да не одна.

— Антошенька, угости гостей… баба Нюра только вчера передала, вот, думала приберечь, да не буду!

Увидев на столе литровую бутылку со слегка мутным беловатым содержимым, я сразу же распахнула глаза и категорично замотала головой, поняв, что же было передо мной.

— Не-ет. Нет, нет, нет…

— Чуть-чуть, за знакомство, — протянул Антонин, дружески приобняв меня за плечо, но я снова категорично замотала головой.

— Нет… нет! Ты что, меня с одной стопки вынесет! Нет, Антоха, прости, но…

— Да ты же русская, что тебе от самогона хоть будет?! А у бабы Нюры он легче водки идёт, да совсем немного! Ему не предлагаю, его точно вынесет, но ты, Катюха?!

Откупорив бутылку, он плеснул в две рюмки перед нами той самой жидкости, и мне сразу же ударил в нос резкий запах свежего деревенского самогона. Поморщившись, я в который раз покачала головой, и только Том приподнялся, чтобы прийти ко мне на помощь, как Антонин приподнял свою стопку и заискивающе проговорил:

— Мы русские, с нами Бог! И самогон! Давай, Кать, я один пить не буду, надоело уже! Составь компанию хоть на один вечер! За знакомство!..

— Ох… ладно, — тяжко выдохнула я, уяснив, что отмазаться от ещё одного «угощения» точно не получится, да и хозяев обижать не хотелось. — Но только одну — и отдыхать!

— Обижаешь, — довольно расплылся в улыбке Антоха, и следом раздался звон от удара двух рюмок. И если бы я только знала, что же стояло за этой чёртовой улыбкой!

* * *

— Ой, мороз, моро-о-о-оз, не-е-е моро-о-озь меня-я-я…

Поначалу всё было относительно неплохо, а самогон действительно оказался не так плох, как выглядел. Но в какой-то момент на столе появилась вторая бутылка, а Антоха где-то раздобыл гитару, хотя он вроде как никуда от меня не уходил, и со словами: «Щас спою!» начал музыкальную часть вечера. Причём начал с английских шлягеров пятидесятых, которые были мне более или менее знакомы, но чем меньше самогона оставалось в бутылках, тем песни становились… роднее. Пока мы, окончательно не перебравшись в гостиную, не засели в обнимку на диване и не заголосили старые добрые всем знакомые русские народные песни, которые младенцы впитывали с молоком матери ещё в первые дни жизни.

— Не-е-е моро-о-о-озь меня-я-а, мое-е-его-о-о коня-я-я-а!

— Классно поёшь! — выдохнул Антоха, пригубив ещё одну рюмку, и я, повторив за ним, прохрипела:

— Классно играешь! Слушай, ты такой… клёвый!

Сблизившись с ним ещё чуть-чуть, я крепко приобняла его за плечи, а в голове давно было пусто и легко. Там совсем ничего не было, кроме тех самых песен, которые были выжжены на подкорке, и чувствуется, состояние Антохи было близко к тому же. А вот Том, не выпивший за вечер ни грамма алкогольных напитков, сидел в кресле в стороне и пожирал нас злым взглядом, ведь я пригрозила ему ещё в начале вечера не устраивать сцен в гостях.

— Кейт, может, уже пора спать?

— Отстань, — невпопад махнула я рукой и снова прижалась к Антохе. А тот тихо промычал мне на ухо:

— Вот зануда!

— Клинический, — согласилась я, подозревая, что Антонин даже пьяным в стельку не стал бы говорить такого Тому в лицо. — А ты ещё песни знаешь?

— Да вагон, — отозвался Антонин, настраивая гитару чуть дрожащими пальцами. — Выбирай любую по своему вкусу!

— Блин, ты вообще крутой… — снова протянула я, забыв, что уже говорила что-то подобное, а он наклонился ко мне и выдохнул: 

— Кать… я человек простой… но всегда держу своё слово! Я не все те умники, которые строят козни и вечно хотят кого-то… подставить. Я простой, понимаешь? Мне скажи: «Надо проучить вот этого», — и я проучу, будь здоров! И мне чхать, что он там натворил и кому дорогу перешёл. Есть деньги — есть работа, а остальное меня не волнует. Ткни мне пальцем на любого и скажи, что он тебе не нравится — и его завтра же не будет! Даю слово! И если я кому-то что-то пообещал — то это будет сделано в лучшем виде! Я простой работяга и дело своё знаю.

Я абсолютно не понимала, к чему была эта пространная речь, но она меня настолько вдохновила, что я снова прильнула к своему собутыльнику и протянула:

— Охренеть!.. Дай я тебя поцелую… — и смачно поцеловала колючую щёку, а со стороны одного из кресел послышался злой восклик:

— Кейт… завтра ты очень сильно будешь об этом жалеть! Я тебе это обещаю.

— Не буду, — капризно отозвалась я, уложив голову на мощное плечо. — Посмотри, какой он крутой! Давай… берёзу!

Снова послышались звуки гитары, и мы продолжили перебирать знакомые нам обоим песни, а за окном становилось всё темнее и темнее. Как и в глазах одного ревнивца, которого я почти и не замечала из-за количества выпитого…

 — Слушай, а ты на речку сходить не хочешь? — вдруг предложил Антонин после ещё пары песен и пары стопок, и я подняла на него мутные глаза и прошептала:

— На речку?

— Да… ты ж говорила, что место памятное… в обед ещё…

— Ах да… точно! Хочу… с утра пойдём?

— А что до утра ждать? — Антоха отложил в сторону гитару и огляделся, и я неожиданно для себя заметила, что Тома почему-то рядом не было. — Спать ушёл поди… пошли, пока не проснулся, я дорогу и в темноте найду!

— А пошли! — наотмашь согласилась я, и мы, пошатываясь и обнимаясь, вышли из дома и пошли по знакомой тропе прямиком к месту нашей молодости…