***
— Мерлин, и откуда здесь столько песка?!
— Мама!
Не успела я перешагнуть порог «Гиппогрифа», когда мы наконец подлетели к Лондону и могли трансгрессировать, отпустив восвояси Дрогона, как на меня сразу же накинулись. И, подхватив на ручки Томми, я устало оглянулась на пол за своей спиной.
— О нет, это, наверное, ещё с пустыни в одежде осталось… из меня ещё песок не сыпется, Морган!
Тот благодушно рассмеялся, а затем отставил на барную стойку стакан и закинул на плечо полотенце. Несмотря на то что в зале до этого было достаточно шумно, все разом затихли, едва в «Гиппогриф» зашёл Слизерин. Но я не обращала на это никакого внимания, а Морган, пересчитав глазами моих спутников, вопросительно уставился на меня. И я в ответ выразительно сгримасничала и села на высокий стул, решив не сообщать при сыне дурных новостей, а взгляд Моргана плавно переместился за мою спину и намного выше. И оттуда послышался звучный бас:
— Не смотри так на меня, у меня не было выбора. Так где он хочет с тобой встретиться?!
С непередаваемой мукой тяжело вдохнув воздух, я одной рукой выудила из сумки злосчастное письмо и перевернула его. И без энтузиазма прочитала:
— Лонг Лэйн, тринадцать, главное крыльцо. Спуститься на нижний уровень, а дальше нас проводят… А вы не могли просто пообещать встречу от моего имени и устроить им засаду и не выдёргивать меня из Африки?!
— Да неужели?.. — язвительно отозвался Слизерин, чуть выйдя вперёд, к барной стойке, чтобы я его видела. — Ты прочитала адрес? — Я непонимающе кивнула, и он чуть наклонился ко мне и прошипел: — А вот никто другой не смог. Догадываешься, в чём причина?
Вместо ответа я выразительно поджала губы, потому что оплеуха была очень болезненной, а Томми крепко обнял меня за шею и жалобно протянул:
— Мамочка, ты сейчас куда-то уйдёшь?..
— Да, мой хороший, нас с дедушкой Слизерином… позвали на очень важный… ужин. Я не могу отказаться. Но завтра я целый день буду с тобой, обещаю!
Томми кивнул мне, а затем не по-детски нахмурился, и у меня сжалось сердце.
— Мама, а папа ещё не?..
Он не смог закончить свой вопрос, и я, с болью сделав вдох, обняла своё сокровище и крепко прижала к себе, чтобы хоть немного забрать ту самую противную тоску о близком человеке из маленького хрупкого сердечка.
— Нет, мой хороший, папа… ещё не закончил свои… путешествия. Ты сильно по нему скучаешь?
Томми кивнул, а затем тихо проговорил мне на ухо, чтобы не услышали другие:
— По тебе я тоже очень-очень скучаю, мама. Но пожалуйста, найди папу, чтобы мы снова были вместе! Я очень этого хочу! Чтобы всё было как раньше…
— Обещаю, всё так и будет, — вздохнула я, в который раз прижав к себе сына, а после выпрямилась и подняла глаза на грозного воина рядом. И тот с усмешкой обвёл меня взглядом с головы до ног и хмыкнул:
— Девять часов, как я и обещал. Так что если ты готова пойти в этом, то не вижу смысла тратить время…
— Нет, мне надо принять душ и переодеться… Двадцать минут, и я буду готова! Всё равно здесь недалеко, мы успеем к половине…
С невыносимой болью отпустив сына, я побежала наверх, в «свою» комнату, в которой уже очень давно не жила, чтобы хоть чуть-чуть привести себя в порядок и выглядеть чуть приличнее скитающегося по барханам бедуина. Или его верблюда. Всё-таки на встречу позвали не кого иного, как Королеву… Правда, сильно заморачиваться тоже не стала, ведь на это не было ни времени, ни сил.
Душ немного вымыл из меня вездесущий песок, который, казалось, и вовсе впитался в кожу, не то что в одежду, а ещё привёл в порядок уставшую голову. Прийти, поговорить, уйти — всё, что от меня требовалось сегодня, чтобы не случилось очередного кровавого теракта. Никто не просил даже любезничать… но что-то мне подсказывало, что на одной встрече всё явно не закончится. Это было лишь начало…
Подойдя после душа к зеркалу, которое висело на дверце шкафа, я удивлённо уставилась на заметно загоревшую кожу, хотя казалось, были предприняты все меры против этого. Что ж, хорошо, что эти меры были приняты, иначе вместо приятного бронзового загара моя кожа покрылась бы следами от ожогов… Всё-таки солнце в наших широтах было явлением не таким уж и частым, и я совсем отвыкла находиться под ним так долго. Надо же, оказывается, мир такой большой, такой… разный, о чём я совершенно успела позабыть, зарывшись с головой в Лондоне в больнице святого Мунго.
Над нарядом тоже долго думать не пришлось. В шкафу как раз висело одно из «траурных» платьев ещё со времён нашего с Томом брака, видимо, я забыла его в один из выходных, когда переодевалась здесь. Сейчас же оно идеально подходило под случай, и чёрный шёлк приятно обтянул мою обожжённую солнцем кожу, выгодно подчеркнув загар. Как раз то, что было нужно.
Том, увидев меня на лестнице ровно в двадцать минут десятого, так и расплылся в довольной улыбке, он же когда-то давно покупал эти платья и не мог их не узнать. Но я проигнорировала его и стремительно прошла вперёд, на улицу, подав знак Слизерину. Быстрее придём — быстрее поговорим — быстрее я вернусь домой к сыну… и к мужу, от поисков которого меня всё время кто-то отвлекал. И не передать словами, какая же злость копилась у меня внутри от этого неприятного факта!
— Ничего не обещай и вообще не сболтни лишнего, — напутственно проговорил Слизерин, когда мы были уже готовы трансгрессировать к нужному дому. — Пусть сначала сам выложит, что он хочет, а мы потом подумаем, что с этим делать.
— Хорошо, — согласилась я и без единой эмоции протянула руку Тому, и в то же мгновение тело неприятно сжало, перенося по воздуху с немыслимой скоростью…
Это был старинный заброшенный особняк прямо в центре Лондона. В пыльных, давно никем не мытых окнах не горел свет, а готический облик здания говорил о том, что стояло оно здесь не одно столетие… но было ли оно столько времени заброшено? И кем был его владелец? Тот, кто и пригласил нас сюда, или же это была случайно выбранная локация, чтобы запутать возможный след?
Слизерин первым ступил на крыльцо, где была нужная нам и единственная дверь, а я устало пошла следом. Том же неотрывно следовал за мной, словно тень, сливаясь с окружающей темнотой поздней осени вокруг…
— Королева Проклятых! — вдруг послышался из темноты дома едва слышный шёпот, и я обернулась вокруг себя, чтобы понять, откуда шёл голос. Однако мальчики ничего не слышали, это было понятно по их лицам, когда я одна внезапно дёрнулась. И тут в глубине дома, как раз напротив входа в подвал, загорелся свет.
Это явно был знак, и мы трое, переглянувшись, пошли именно туда, держа наготове палочки. И вдруг из темноты опять послышалось:
— Наследница великого рода Бёрков!
«Чёртов псих! — выругалась я про себя, так как единственная слышала эти странные голоса в крайне мрачном, заброшенном доме. — Ещё и играет со мной! Подожди… придёт и моя очередь».
Лестница вела на нижний уровень, и как и было обещано, нас встретили… Не успела я аккуратно спуститься по разрушенным временем ступенькам в кромешную тьму, разгоняемую лишь огоньком на конце палочки Слизерина, как из темноты медленно выступила бледная фигура… обсекундата. Этот сладковатый запах гнили было невозможно не узнать, как и пустой, совершенно ничего не выражавший взгляд, но… кто его создал, если я была единственным потомком некромантов во всей Англии?!
Слизерин, заметив «сородича», тотчас нахмурился и тяжело посмотрел перед собой, а мужчина без особого возраста и примет, одетый с безупречным вкусом в форму дворецкого, без единого слова развернулся и скрылся в темноте, увлекая нас за собой.
По спине прошлась волна мурашек, ведь чем дальше мы шли по лабиринту дома в его сердце, тем отчётливее чувствовался запах мертвечины, который другим людям, может, и не был заметен, но только не мне… Теперь до меня наконец начало доходить, какое же впечатление я производила на других людей, когда входила в своё амплуа и поднимала трупы из могил. Раньше мне казалось, что я была единственной в своём роде, только я могла решать, кому из мертвецов подняться, а кому нет, но… похоже, на моей дороге появился соперник… Господи, что же он всё-таки хочет от меня?
Наконец молчаливый слуга привёл нас в изысканно обставленную комнату, словно специально подготовленную для важных переговоров. По периметру горели лампы викторианской эпохи, подсвечивая старинную мягкую мебель и картины Ренессанса, которые, однако, казались немного мрачноватыми в обманчивых бликах ламп. А в центре будто специально стоял небольшой журнальный столик, по обе стороны которого находилось три мягких кресла с бледно-бирюзовой обивкой, словно хозяин заранее знал, сколько человек придёт сюда к этому времени. И он-то как раз и сидел напротив трёх пустых кресел и терпеливо ждал, когда мы займём свои места.
Высокий, статный, около сорока лет, может, чуть больше. Явно седые волосы средней для мужчины длины, прибранные крайне аккуратно, волосок к волоску, выцветшие бледно-голубые глаза, пошитый на заказ и по фигуре строгий чёрный костюм, тёмно-синий галстук, блестящие лакированные ботинки… Вся его тщательно прилизанная внешность почему-то напомнила мне военного, а поза, в которой он сидел в мягком удобном кресле, говорила о полной уверенности в себе и своих силах. И лишь глаза, тусклые, словно безжизненные, выдавали в нём человека, повидавшего немало горя.
— Кто вы? — заплетающимся языком прохрипела я, сев в кресло по центру, и незнакомец усмехнулся, легко, непринуждённо, и лениво проговорил:
— Людвиг Август Николаус Райнхольд Фауст Тринадцатый… моя королева.
Мы будто были знакомы тысячу лет, хотя точно ни разу в жизни не встречались… я бы его точно запомнила. Его имя, такое сложное, такое пафосное, крутилось на языке, словно забытое слово, которое я никак не могла вспомнить. И он, заметив задумчивость на моём лице, чуть шире улыбнулся и почти пропел:
— На самом деле, я немного слукавил в своём письме к вам, Кэтрин, говоря, что мы не знакомы… Мы уже виделись с вами в мире теней, мире, о котором другие люди смеют говорить лишь шёпотом. Чаю?
Я неопределённо мотнула головой, находясь в совершенной растерянности, ведь чувство дежавю с головой накрыло меня, а Фауст тем временем изящно взмахнул рукой, и из темноты появился ещё один, другой обсекундат и поставил с серебряного подноса белый фарфоровый чайник и шесть чашек. Пока нам готовили чай, я неотрывно смотрела именно на человека перед собой, а не на мертвеца, и тот, будто бы догадавшись, о чём я размышляла, снова взмахнул рукой, демонстрируя, что это именно он управляет мертвецом, а не кто-то другой в тени, и слуга закончил приготовления и бесшумно удалился, не оставив и следа о своём пребывании.
Никто из нашей «команды» даже не пошевелился, чтобы взять аккуратную чашку с ароматным горячим чаем, и Фауст, продолжая улыбаться в той самой, добродушно-зловещей манере, невозмутимо взял в руки свою и демонстративно сделал небольшой глоток.
— Кэтрин, поверьте мне, я полностью разделяю ваше удивление и даже, не побоюсь этого слова, страх, но… вам нечего бояться. Здесь и сегодня мы встретились лишь для того, чтобы обсудить некоторые… моменты из нашего общего будущего, которое несомненно коснётся всех собравшихся… и было бы крайне некрасиво решать в одиночку подобные вещи. Вы со мной согласны?
— Как… как я могу обсуждать с человеком что-либо… совершенно ничего о нём не зная?.. — наконец прохрипела я, когда дар речи начал постепенно возвращаться ко мне, и Фауст усмехнулся чуть шире, демонстрируя идеальную белоснежную улыбку.
— Я полностью поддерживаю ваше мнение, Кэтрин! Даже больше, я раскаиваюсь в том, что это исключительно моя вина, ведь я-то о вас знаю неприлично много… и это моё упущение. Поэтому если вы не будете против, то я возьму на себя смелость перехватить инициативу разговора и рассказать немного о себе, чтобы всё было честно. А вы можете в любой момент задавать вопросы, если вам будет что-то непонятно. Договорились?
От меня требовалось лишь слегка кивнуть, что я и сделала, так и не притронувшись к угощению, и Фауст, поудобнее усевшись в кресле, задумчиво посмотрел в потолок, где плясали отблески камина по правую руку от нас, и по левую от него.
— Что ж, рассказывать с самого начала я, пожалуй, всё-таки не буду, потому что один ваш скользкий друг справится с этим гораздо лучше меня, если вы найдёте его и как следует прижмёте к стенке. А я нисколько не сомневаюсь в ваших способностях, Кэтрин, и в способностях ваших помощников!
На очередной комплимент, в которых буквально рассыпался человек напротив, я сдержанно улыбнулась, как бы сообщая, что заинтересована в продолжении, и Фауст, невозмутимо отпив из чашки чай, поставил её на подлокотник кресла и вздохнул.
— Пожалуй, стоит сказать лишь что моя семья, так же как и ваша, сгорела в пожаре, правда, на одиннадцать лет раньше. Мне тогда было пять лет, а моему младшему брату — всего три. Нас спас наш пёс — Бетховен — который вовремя почувствовал запах гари и посторонних и смог провести нас через небольшой секретный лаз в подвал, куда взрослые не могли забраться… Наши родители пожертвовали собой, чтобы мы с братом могли выжить, но нас всё равно разлучили…
Я узнал о существовании брата намного позже, Кэтрин. После пожара, в котором мы чуть не задохнулись, судьба развела нас. Знаю, что со стороны все думали, что пожар устроил мой отец или дед, наша семья одно время славилась любовью к… возгораниям, но это было вовсе не так, уверяю вас. Это был поджог, причём его устроили люди, крайне недовольные тем, что наша немногочисленная семья отказалась поддержать их.
На одно мгновение на спокойном лице промелькнула тень злости, и я сразу почувствовала, что Фауст не оставит это в покое. А из глубин сознания вдруг всплыл хриплый старческий голос человека, уже рассказывавшего мне однажды похожую историю…
— В двадцатом году был пожар, семья сгорела, как и твои. Такие семьи вынуждены были проводить близкородственные браки, иначе способность бы выродилась… и у каждого от этого появлялись… хм… особенности. Бёрки славились своей жестокостью, об этом ходили легенды. Твоя семья сгорела случайно, я более чем уверен в этом, а вот Фаусты… Забыл, как же называют человека, который имеет нездоровое увлечение огнём…
— Пироман?
— Да-да, именно! У них в роду частенько появлялись пироманы! Если покопаться в их родословной, то почти в каждом поколении можно было найти человека, который сидел в тюрьме за поджог, или кого-то сжёг, или сгорел сам. Огонь… доставлял им какое-то извращённое удовольствие, никогда этого не понимал. Бёрки были богатой семьёй, хоть и садистами, а вот Фаусты к началу века растратили почти всё своё состояние… и были вынуждены жить в обычном деревянном доме в какой-то забытой Дьяволом деревне. И однажды ночью… дом сгорел дотла вместе с двумя маленькими детьми. Это всё, что я знаю.
— Вы сказали «двое маленьких детей»? Это были девочки?
— Нет, два мальчика. Одному было… пять лет, а второму… кажется, три. Я говорю, что видел их всего два раза, так что…
— Но их же мог кто-то спасти и отправить в приют, как и меня?
— Нет, это исключено. Архивы Дурмстранга не обмануть, как ваши, и если бы кто-то из Фаустов выжил, то его обязательно зачислили бы в школу под настоящей фамилией. Там этим занимаются не люди, а… впрочем, неважно. Одно могу сказать точно: ни в двадцать пятом, ни в двадцать восьмом — а в Дурмстранге учатся с десяти лет — не было ни одного Фауста среди первокурсников. И слава Мерлину! Не хватало нам ещё одной нестабильной семейки, хватит и ваших разборок, Бёрки-Слизерины!..
Фауст будто услышал этот диалог вместе со мной и мрачно усмехнулся, а я уже представила, как лечу в Южную Америку, чтобы лично приставить палочку к горлу тётушки Геральдины и услышать всю правду до конца. Господи, из каких же глубин тянется эта история?.. И при чём здесь всё-таки я?
— Значит, вы с братом выжили? — хрипло подсказала я, так как повисла гнетущая пауза, от которой становилось ещё мрачнее, чем от полных льда бледно-голубых глаз, горевших, однако, праведной местью. И горевших, надо заметить, очень ярко.
— Разумеется, иначе я сейчас не сидел бы перед вами и не изливал душу, — насмешливо ответил Фауст, не сводя с меня глаз. Казалось, даже высший умертвий, облачённый в кольчугу и с тяжёлым двуручным мечом за поясом, превосходящим размеры всех прочих виденных мной когда-либо мечей, не вызывал в нём никакого любопытства. Предметом его явного интереса была именно я. — Правда, мой брат всё равно умер в возрасте шести лет от тифа, но узнал я об этом гораздо позже, когда наконец рискнул окунуться в истоки своего рода. Он иногда приходит ко мне во сне, такой же маленький и беззащитный, каким был на момент пожара, но я всё никак не могу вспомнить его лицо! Не могу и всё! Надышавшись тогда углекислоты, я на многие годы лишился памяти, хотя может быть, это было следствием мощного заклинания Забвения… и уже в зрелом возрасте я собирал её по крупицам в архивах… но ни в одном из них не осталось нашего семейного портрета. Всё хранилось в том доме, и огонь уничтожил всё дотла.
Теперь от человека напротив волнами исходила скорбь, и я как губка впитывала её, пытаясь проникнуть… вглубь, понять, чем же жил Фауст, что им двигает… и что он хочет делать дальше. Пожалуй, это волновало меня больше всего.
— Как бы то ни было, Кэтрин, но наши с вами судьбы снова пересеклись — я оказался в сиротском приюте, отрезанный от своей настоящей семьи, — спустя несколько мгновений непринуждённо продолжил рассказывать Фауст, а я ловила каждое его слово в зловещей темноте. — Я понятия не имею, почему меня и брата оставили в живых, разведя по разным приютам в разных уголках страны… Возможно, наш общий знакомый хотел в будущем воспользоваться силой одного из нас, мы же почти ничего не помнили после пожара? Мне кажется, здесь уже вы прольёте для меня свет в этой маленькой тайне, когда как следует поговорите с ним?
— Может быть, — с заминкой отозвалась я, не выдавая, однако, что понимала, о ком сейчас шла речь, но всем всё и так было очевидно. А Фауст тем временем слегка задумчиво скользнул взглядом по Слизерину и вновь вернулся на моё лицо.
— Через год после этого печального события меня усыновила обычная семья, а ещё через три мы по счастливой случайности переехали в Берлин. Я ничего не знал о своих способностях, Кэтрин, я даже понятия не имел, что волшебник и потомок древнего рода некромантов, о чём вы могли уже догадаться. Я рос обычным ребёнком, ходил в обычную школу, у меня были самые обычные родители… я знал, что меня усыновили, ведь был тогда вполне осознанным, но мои приёмные родители старались дать мне всё, что мне могли дать настоящие, и я очень благодарен им за это. Правда.
Я был способным юношей и очень старался не разочаровать ни отца, ни мать. Я даже в старших классах умудрился поступить в гимназию при медицинском университете, чтобы пойти по стопам отца и стать хирургом…
От неожиданности я распахнула глаза, совсем не ожидая, что человек напротив имел какое-то отношение к медицине, а Фауст заливисто рассмеялся и снова взял в руки чашку с уже остывшим чаем.
— Вы удивлены, Кэтрин? Право слово, я очень ждал этого момента, и признаюсь, вы нисколько не разочаровали меня. Ваше прекрасное лицо сейчас не идёт ни в какое сравнение с тем, что я рисовал себе в своих жалких фантазиях…
С каждым подобным комплиментом во мне всё больше росла неловкость вперемешку с явным чувством опасности. Несмотря на кажущуюся безобидность и открытость, Фауст таил в себе скрытую, но очень мощную силу, и отблески этого пожара мелькали на его лице каждый раз, когда он забывался и позволял эмоциям ненадолго захватить свой разум.
— Так вы… поступили в университет? — напомнила я о себе, когда он вновь замолчал и принялся бессовестно разглядывать меня, будто пытаясь запомнить моё лицо в мельчайших деталях. Фауст будто очнулся от моего голоса и абсолютно невозмутимо ответил:
— Да, поступил. Вы мне не верите? — Он широко усмехнулся, будто прочитав ответ на моём лице, а затем в его руках сам по себе возник серебристый инструмент, и Фауст резко наклонился и протянул его мне. — Вот, держите.
Ни на секунду не задумавшись, я протянула руку, и ручка от инструмента чувствительно ударила меня по ладони, заставив рефлекторно зажать пальцы. Так обычно подавали инструменты операционные сёстры, чтобы хирург не упустил ножницы или зажим, и они не упали на пол. Только вот мой растерянный вид вызвал в Фаусте лишь тихий смех.
— Правильно говорил мой учитель, хирурга от терапевта можно отличить по одному лишь зажиму…
Я действительно взяла обычный зажим так, как было удобно — большим и указательным пальцами в кольца, как обычные ножницы. А вот Фауст, забрав у меня зажим, рефлекторно взял его несколько иначе — большим и безымянными пальцами в кольца, а указательный лежал на «лезвии».
— Вот так будет правильно.
— Что ж, наверное, вы и лечение гипертонического криза сможете расписать в малейших деталях? — чуть обиженно протянула я, так как меня посмели ткнуть в моей же области. — Или правильно оцените топографию обширного инсульта?
Но в ответ вновь послышался лишь тихий, совершенно беззлобный смех.
— Нэт, Кэтрин, не распишу. Лучше я оставлю это таким профессионалам, как вы. Я всего лишь хотел продемонстрировать вам, что нисколько не врал до этого, вот и всё. Вы не обязаны знать всё на свете, да и я всего не знаю. Так… на чём я остановился? Ах да… я поступил в университет и блестяще его окончил в двадцать три года, а в двадцать шесть одним из первых ушёл на фронт военным хирургом. Я был молод, самонадеян, ослеплён своими возможностями и тем, что нам трубили буквально с каждого угла… «Война не затянется надолго, СССР падёт, не пройдёт и пары месяцев…» Как же я тогда был глуп…
Фауст ненадолго замолчал, будто устремив взгляд в своё прошлое, а мне теперь стало понятно, откуда в нём была эта военная выдержка и дотошность.
— Но первые месяцы быстро расставили всё по своим местам. Я… мне будет трудно передать вам то, что я видел на фронте, Кэтрин. Но отступить я не мог. Мы с отцом состояли в партии, были на хорошем счету, на нас все молились, чуть ли не обещали личную протекцию Гитлера… Я не был с ним знаком, Кэтрин, так что не смотрите на меня так. И оружие я в руки тоже не брал, если, конечно, скальпель и пила для ампутаций не считаются таковыми. Я был обычным хирургом, одним из многих, которые были и по ту сторону тоже. И я делал всё, что было в моих силах, чтобы вернуть своих солдат в строй на благо своей Родины. Я знаю, за чью сторону вы болеете в том конфликте, и можете понять, что я так же переживал за своих, даже не подозревая, что же творилось у нас за спиной. Многие люди тогда об этом не знали…
Я молчала. Мне было нечего сказать, даже если бы я и хотела, слишком… слишком тема была провокационной… сложной. Я одновременно понимала его, и нет. Фауст лечил людей, которые убивали моих земляков, тех, кто сражался за мою Родину, но… он был прав. Его людей убивали точно так же, и он в качестве врача пытался помочь как мог. Был обычной пешкой в умелых руках кукловода в тени…
— Мой приёмный отец умер в сорок четвёртом, когда война развернулась, и её ужасы посыпались на нас, — продолжил он после небольшой паузы, и я вынырнула ненадолго из собственных рассуждений. — Подорвался на мине. Мне же повезло дожить до конца войны, и вот тогда, в моменты отчаяния, так похожие на настоящий ад, я начал замечать за собой странности… — Мы одновременно подняли друг на друга глаза, и сухие губы Фауста поддёрнула та самая зловещая усмешка. — В один прекрасный момент мой друг, истекавший кровью прямо у меня на руках, вдруг очнулся и начал шевелиться… хотя вся кровь из него была на полу вокруг нас. Я воскресил его, сделал зомби, сам того не подозревая, и я никак не мог объяснить это с рациональной точки зрения. Хотя можете не сомневаться, я пытался!
Моя приёмная мать не пережила отца, умерев ещё в сорок третьем, и я снова остался один. Разочаровавшись во всём, я принялся скитаться по свету, пытаясь найти ответы на свои вопросы, и постепенно я их нашёл… вы помогли мне с этим, Кэтрин.
Вот теперь мы наконец подошли к самому интересному, и я не мигая уставилась на Фауста, который довольно улыбнулся произведённому эффекту.
— То, что я волшебник, я понял сразу же. Даже нашёл себе учителя, который не побоялся иметь дело со взрослым по сути своей человеком. Моя жизнь фактически началась заново, с чистого листа, и я постепенно собирался, становясь совершенно новым человеком. Я пропадал в архивах и книгах заклинаний, как когда-то пропадал в библиотеке над учебниками анатомии и трупами в анатомичке, пытаясь стать лучше всех. И про свою семью тоже постепенно узнал, хотя и не мог поверить до конца, что такое возможно… И вдруг, спустя десять лет после моего первого опыта в магии, до меня дошли слухи, что в Европе, точнее, Великобритании, проснулось немыслимое зло, способное поднимать трупы из могил…
Я слегка скривилась подобному «комплименту», и Фауст тихо рассмеялся, поняв, в чём же была причина.
— Если бы каждое зло было так же прекрасно как вы, Кэтрин… Во мне разом загорелось любопытство, я жаждал узнать больше, узнать в том числе и о себе, что тотчас приехал в Англию и как раз вовремя… в магическое министерство, а точнее, в отдел правопорядка, как раз набирали людей. И я, вывернувшись наизнанку, подал свои документы, и меня взяли в мракоборцы, вы себе представляете?..
— Нет, исключено, — вдруг категорично заявил Том, и Фауст лениво, как бы нехотя повернулся к нему. — Я лично набирал людей, и…
Но один взмах палочкой, и перед нами стоял совершенно незнакомый нам человек, при виде которого глаза Тома так и распахнулись — он его узнал.
— Джон Долиш, сорок один год, англичанин, в совершенстве владеет боевой магией и имеет немалые успехи в трансфигурации, — процитировал Фауст своё досье, пока я пыталась понять, как же мы могли упустить такого сильного противника из виду… он же был совсем рядом! — Я же говорю, что мне пришлось вывернуться наизнанку, чтобы получить эту должность, но мне так хотелось узнать чуть больше… вы не представляете. Тем более что я был не против верно служить на благо правительства и чистокровные семьи поддерживал, и вы это всё быстро выяснили, проведя небольшое собеседование с сывороткой правды… Но видимо, вы были так заняты враждой со своей супругой, что упустили такой важный нюанс под своим носом…
Я был шокирован, когда наконец узнал, против кого мы воюем… женщина, да ещё и беременная! Трупы! Этого просто не могло быть… — Фауст медленно покачал головой, пока Том приходил в себя. — Но когда я увидел на поле перед Хогвартсом вас, Кэтрин, всё встало на свои места. Кусочки картинки сложились в одно, а я увидел то, что так жаждал увидеть… человека, обладавшего такой же силой, как и я. Вы не представляете, какое впечатление вы произвели на меня, когда я увидел восставшую армию мертвецов… когда из покрытого льдом озера вылез скелет дракона, и вы дали ему кровь и плоть!
Отголоски битвы за Хогвартс промелькнули перед моими глазами, а Слизерин грозно нахмурился и то и дело проводил пальцами по рукоятке меча, будто готовясь к атаке. Но Фауст лишь лениво сменил позу, никак не выдавая агрессии, и протяжно вздохнул.
— Эта война ожидаемо закончилась вашей победой, Кэтрин, по-другому и быть не могло. Что может обычный смертный по сравнению с Королевой Теней, Королевой Проклятых, по зову которой мертвецы склоняли головы и поднимали оружие? Я дошёл до конца и видел, как вы пронзили кинжалом сердце своего супруга, которого всей душой ненавидели. И поверьте мне, в тот самый момент, я был на вашей стороне…
Несмотря на подобную поддержку, мне было очень не по себе, а вот Фауст, снова скользнув по Тому, тихо протянул:
— И тем более я был удивлён, когда увидел вас здесь вместе…
— Хорошо, допустим, магии вас обучил волшебник, — перебила я, решив не заострять внимание на острых углах, и Фауст мгновенно повернулся ко мне. — Но кто обучил вас… некромантии?
— Тот же, кто и вас, — с усмешкой ответил он, на что я недоуменно воскликнула:
— Но мы с Дереком спрятали все книги Бёрков обратно в сейф!..
— Но не сразу же, — с прежней улыбкой перебил меня Фауст, и теперь пришла моя очередь осознавать, что не один Том накосячил по-крупному. — А поскольку я был мракоборцем, то у меня был доступ к вашему фамильному особняку, где в кабинете вашего бывшего, уже мёртвого мужа, лежала часть книг. Я всего лишь сделал копии, чтобы никто ничего не заподозрил. И погрузился с головой в новую, совершенно неизведанную для меня область, и вы, Кэтрин, именно вы были для меня живым примером, к которому я стремился изо всех сил.
Я не могла поверить в то, что только что услышала. Я боролась с Томом, погрузилась в Чёрную магию, поднимала трупы лишь для того, чтобы стать свободной… чтобы остановить тирана и не дать убивать ни в чём ни повинных людей. Но я и в страшном сне не могла представить, что могу стать кому-то примером, и он может воспользоваться данной ему силой… по-своему.
— Мне понадобилось четыре года, чтобы обрести свои силы, но это того стоило, и я никуда не торопился. — Фауст небрежно занёс ладонь над головой, будто бы поправить идеально лежавшие волосы, и я мгновенно заметила красный проблеск… а земля постепенно начала уходить из-под ног. — Не только в Лондоне есть Иные, Кэтрин, — рассмеялся он на моё потрясение, и вдруг в комнату вошли два человека — мужчина и женщина — и первого я просто не могла не узнать. — А теперь, когда вы столько обо мне знаете, позвольте мне представить своих помощников, раз вы привели своих… Винда Розье и Иосиф Виссарионович Сталин… но последний не нуждается в представлении, верно?
Тёмно-зелёная военная тщательно выстиранная и выглаженная форма с красными нашивками высшего военного чина СССР, такая же фуражка, густые усы с сединой и взгляд коршуна. Он устало посмотрел словно сквозь меня и достал из внутреннего кармана покрытую лаком трубку, а затем сел по правую руку от Фауста и прямо напротив Слизерина. А слева уселась женщина с ядовитым цепким взглядом, чьи кудри были тщательно уложены и спрятаны под широкополой чёрной шляпой.
— Зачем вы позвали меня сюда, Фауст? — наконец прохрипела я, не в силах поверить, что совсем рядом был великий генерал, приведший мою Родину к Великой Победе, а Фауст тем временем непринуждённо улыбнулся и прошептал:
— Вот именно этого вопроса я и ждал весь вечер. Я хочу предложить вам союз… военный, политический… личный. Я готов дать вам всё, что не могут дать люди рядом с вами, недостойные даже вашего лёгкого касания… мне больно представлять, с какими же недостойными, слабыми людьми вы решили связать свою судьбу, Кэтрин.
Допустим, в защиту Тома я ничего не собиралась говорить, а вот за Дерека было очень обидно, потому что слабым его точно не назовёшь. Порой он был намного сильнее меня, и мудрее, и я уверена, что и сейчас он точно нашёл, что сказать. Но вместо меня вдруг забасил Слизерин:
— Девочка, может, и действительно неразборчива в мужьях, но кто хоть сказал, что ты достоин стать одним из них?!
«И унизил, и защитил… типичный Слизерин», — подумала я, чуть покраснев, однако, и Фауст неловко усмехнулся подобному вопросу, будто не ожидая такого.
— Я равный ей и по силе, и по призванию…
— И всё? — пренебрежительно прогремел Слизерин, и я была готова стоя аплодировать его выдержке. — Маловато как-то. Такого заносчивого сопляка, как ты, я что-то не готов видеть в зятьях, да и внуки мои будут тебе не рады…
— У меня есть армия, — перебил Фауст, хотя его голос чуть задрожал, что было слышать немного удивительно после всего того, что он нам поведал. — И это только начало. Тролли, великаны, драконы… — На последнем слове я чуть вздрогнула, так как оно было во множественном числе, и Фауст заметил это и довольно усмехнулся. — Да, у меня их два, я воскресил их, когда скитался по Хорватии. Асклепий и Панацея… последней так не хватает этому миру, погрязшему во лжи и пороке, как вы считаете?
— И что ты хочешь? — грозно спросил Слизерин, проигнорировав последний вопрос. Фауст же слегка наклонил голову, будто в раздумьях, и медленно протянул:
— Я хочу мира. Все эти войны, распри против евреев, грязнокровок, охота на ведьм… я хочу покончить с этим раз и навсегда, и судьба дала мне силу, способную сделать это. И я бы посоветовал вам присоединиться к нам, пока не поздно, потому что…
— Если будет… открытое столкновение, то вы заранее обречены на… неудачу, — проговорил Сталин с заметным грузинским акцентом, выпустив изо рта колечко дыма.
— Именно так, — вздохнул Фауст, и из его взгляда разом исчезла вся доброжелательность, какая была в начале встречи… остался лишь лёд и чувство мести, которое двигало им и прикрывалось желанием вселенской справедливости. Ничего другого. — Но если вы присоединитесь к нам, ко мне, то нам даже воевать ни с кем не придётся… Люди сами в страхе сложат оружие и преклонят колено, и наконец настанет такой желанный мир. Так что вы скажете, Кэтрин?
Ответ требовался именно от меня, и я, чувствуя весь груз ответственности, однако, крайне невозмутимо посмотрела на Фауста и взяла наконец чашку с холодным чаем, стоявшую всё это время на столе рядом, чтобы хоть как-то прикрыть свою растерянность.
— Не боитесь? Вдруг там яд?.. — с улыбкой поинтересовался Фауст, но я демонстративно сделала глоток из чашки и поставила её на блюдце, которое держала левой рукой.
— Но вы же не станете травить потенциального союзника, верно? Разве так проходят политические переговоры в вашем понимании?
Фауст ничего не ответил на это, лишь галантно кивнул, как бы сообщая, что бояться было нечего, а я медленно пила чай, пока нужная мысль в голове не обрела форму, чтобы быть произнесённой вслух.
— Очень вкусный чай, спасибо вам за него и такую приятную беседу, — вежливо проговорила я, поставив на столик пустую чашку.
— Не за что, Кэтрин, — с бесподобной вежливостью отозвался Фауст, встав вместе со мной, и остальные мужчины тоже поднялись из кресел, как того и требовал этикет. — Так что вы всё-таки решили?
— Знаете, этот день был очень насыщенным… — уклончиво протянула я, лениво потянувшись, пока Фауст неотрывно следил за каждым моим движением. — Из нас сегодня чуть всю кровь не выпустили в жутком ритуале вуду посреди Африки… а потом ещё и этот ужасно долгий перелёт на драконе…
— Да, это я их вытащил из западни, — горделиво прогудел Слизерин, пока глаза Фауста так и распахнулись от неожиданности. — Знаешь, малышка, а кое в чём этот недоумок всё-таки прав… — Я наигранно удивлённо повернулась к нему, и Слизерин безразлично вздохнул: — Ни один из этих задохликов, которых ты называешь мужьями, не стоит твоей руки.
— Салазар, давайте не будем сейчас об этом, — деликатно пробормотала я, и мои щёки чуть покраснели, а спереди послышался сдавленный смех Сталина и Винды Розье. — И я так благодарна вам за спасение, словами не передать!
— У меня был план, Кейт, — надменно заявил Том, и я насмешливо изогнула бровь. — Да, был, так что ничего с тобой не случилось бы, даже если бы никто не прилетел на драконе.
— Как бы не так! — вспылил Слизерин, но я развела между ними руки и примирительно вставила:
— Как бы не так, но день был трудный, как и вся неделя, даже не одна… мы успели заблудиться в пустыне, сражались с мумиями демилича, устраивали ловушку на надзирателей акодессевы, которую успели знатно разгромить, а потом от них же бегали через три страны…
— Это очень неприятная новость, малышка, — грозно прогудел Слизерин, но я, не обращая внимания на смешки вокруг, положила ладошку на его мощное плечо и вздохнула:
— Лучше вы узнаете это сейчас, чем потом. В любом случае, я очень устала, особенно от перелёта, а вы назначили такое неудобное время для встречи, что я даже не успела толком пообщаться со своим сыном, который очень сильно ждал моего возвращения… А сейчас уже половина первого ночи, — я мельком взглянула на свои наручные часы, а затем подняла глаза на Фауста, который крайне внимательно слушал меня всё это время, — и Томми давно спит, а я ему даже сказку на ночь не успела прочитать!
— Прошу прощения, Кэтрин, но я не знал, где вы всё-таки были, и боялся, что к обеду вы точно не успеете, — поклонившись мне, проговорил тот в ответ, и я вежливо улыбнулась.
— Ничего страшного. Но повторюсь, я очень устала, и прежде чем принимать какие-либо решения, мне нужно как следует выспаться, а ещё выполнить обещание сыну и провести время с ним. Вы согласны подождать несколько дней? Вы же никуда не торопитесь, верно?
— Конечно, Кэтрин, я не тороплюсь и готов немного подождать, — благосклонно ответил наконец Фауст, и в двери сам по себе возник безмолвный швейцар. — Мой слуга проводит вас к выходу, чтобы вы не заблудились в темноте… А я буду считать минуты до вашего письма, моя дорогая!
Улыбнувшись на прощание, я самая первая шагнула в сторону выхода, подумав, что никаких писем он от меня точно не дождётся, и всё это было лишь для того, чтобы как можно мирно расстаться, пока страсти не накалились до предела. А за мной так же ровно и невозмутимо последовали и Слизерин с Томом, и последний даже взял меня под руку, словно демонстрируя, что был вовсе не чужим для меня человеком. Но только мы вышли на улицу и я собралась уже выдернуть руку, как Слизерин прошипел:
— Нужно сейчас же всё обсудить… в министерство! — И первым трансгрессировал, не оставив нам иного выбора, как прыгнуть следом.
В магическом правительстве нас, казалось, ждали несмотря на час ночи. Даже Кеннет Бруствер сидел за своим столом в кабинете министра магии полностью одетый, и только мы перешагнули порог, и все замолкли в ожидании новостей, как я плюхнулась на свободный диван неподалёку от входной двери и выпалила:
— Поздравляю, нам объявили войну!
— Не «нам», а «тебе», Кейт, — ехидно поправил меня Том, на что я вымученно уставилась на него в ответ и язвительно парировала:
— Нет, мой милый, войну Фауст объявил всему человечеству, а вот мне он как раз предлагал союз с привилегиями… Господи, и почему все вокруг считают, что имеют право диктовать мне, кто достоин быть моим мужем, а кто нет?!
— Он точно недостоин, — прогудел Слизерин, махнув рукой на Тома, и я закатила глаза, а Том зло посмотрел в сторону прадеда. — А ты удивительно спокойно держалась с этим психопатом, мышка!
— Как будто это первый психопат в моей жизни… — вымученно протянула я и закрыла глаза, пытаясь унять жуткую головную боль, пульсирующую в висках. — Что же с этим делать?..
— Целитель Гамп, не могли бы вы всё-таки поподробнее рассказать нам о прошедшей встрече с подрывателем, который не побоялся отправить письмо прямо в наш отдел правопорядка, хотя его так никто и не смог выследить? — закашлявшись, проговорил Бруствер, и я устало открыла глаза и обвела взглядом всех собравшихся, включая нового главу мракоборцев Аластора Грюма, который держался особняком от всех и был крайне задумчив, и Дамблдора, который в такой поздний час тоже прибыл в Лондон, оставив школу без присмотра. И я, набрав в лёгкие побольше воздуха, наконец проговорила:
— Фауст Тринадцатый, потомок великого рода немецких некромантов, заявил свои права на этот мир, и подрыв кофейни в городе — это лишь капля в море, учитывая его бессмертную армию во главе с умертвием Сталиным и двух мёртвых драконов, которые запросто испепелят Лондон дотла, и даже Дрогон не сможет их остановить. И он предложил мне присоединиться к нему, чтобы вместе разделить мировое господство…
— И что ты ему ответила, Кейт? — тихо спросил Дамблдор, когда в кабинете министра повисла гробовая тишина, и я снова закрыла глаза и застонала:
— Что подумаю над его словами, что я ещё должна была сказать?! Господи, неужели так непонятно, что я не хочу править никаким миром, я всего лишь хочу лечить людей и воспитывать своих детей… разве я так много прошу?!
Я не могла поверить, что всё это происходило именно со мной… просто не могла. И о поисках Дерека можно было точно забыть на неопределённое время, так как Фауст точно захочет уничтожить «конкурента», чтобы освободить желанное место рядом со мной. Боже мой, спасибо, что я понятия не имею, где он, и не смогу выдать никому эту информацию… так хорошо спрятать его не смог бы никто.
— И сколько вам дали времени на раздумья, целитель Гамп? — наконец послышался хриплый голос министра магии, и я безжизненно выдавила:
— Несколько дней, не больше. Но свой ответ я уже сказала, так что очевидно, будет война… Что же нам делать?..
— Не кипятись, мышка, не всё ещё потеряно, — пробасил Слизерин, пока я медленно впадала в отчаяние. — Он скользкий гад и сильный противник, но мы и не таких раскалывали. Узнать бы, где находится его логово? — задумчиво прогудел он, приложив пальцы к подбородку, а верхушка правительства и мракоборцы ловили каждое его слово. — И как он собрался завоёвывать этот мир, интересно? Армией скелетов меня напугать будет трудно, у меня и своя есть…
— Я знаю, с кого стоит начать в поисках ответов, — зло проскрипела я и, выпрямившись, горящими глазами уставилась на Дамблдора. — Нужно достать тётушку Геральдину, любой ценой, хоть из-под земли! Это она всё это начала… и пока мы не узнаем всю правду, развязывать войну смысла нет. А может, мы и вовсе отдадим её Фаусту в качестве подарка, и он остынет и не захочет воевать?!
Дамблдор один из немногих догадался, о ком же шла речь, и думаю, даже без особых подсказок понял, что же Геллерт мог натворить ещё тогда, когда собственноручно пытался поработить магический мир, об этом свидетельствовала тянущая тоска в бледно-голубых глазах.
— Ты права, Кейт, пока мы не узнаем всю правду, глупо ввязываться в войну… Тебе нужно отдохнуть, несколько дней в запасе у нас есть. А пока мы все коллективно подумаем, как можно подвести наследника Фаустов к мирным переговорам… и возможно, тётушка Геральдина нам в этом поможет.
— Спасибо, — вымученно выдохнула я, и поскольку больше от меня никто ничего не требовал, то и находиться здесь мне больше не нужно.
Слизерин решил остаться на совете, видимо, более подробно пересказать суть нашей встречи, но у меня на это уже больше не было сил. А вот Том как всегда решил увязаться за мной, что меня в подобной ситуации только сильнее взбесило.
— Слушай, я всё понимаю, что ты переживаешь за меня и всё такое, но… мы уже в Лондоне! — прошипела я, когда мы подошли к магическим лифтам. — И здесь я смогу одна добраться до дома, где меня ждёт Морган и сын!
— Как скажешь, Кейт, — безразлично ответил он и указал рукой на бренчавшую створку лифта. И решительно вошла внутрь, даже не обернувшись, и нажала кнопку атриума. В конце концов, могла я хоть немного побыть одна, когда земля под моими ногами буквально дрожала, грозясь разверзнуться и опрокинуть меня прямиком в ад?
Дверцы с лязгом закрылись, и я шумно выдохнула, уже начав жалеть, что нагрубила. А с другой стороны, ни у кого бы не хватило на моём месте нервов, объяви ему войну вот так, ультиматумом: или ты со мной, или я всех убью. С Томом у нас хотя бы были общие дети, что немного сдерживало его звериную натуру, а вот Фауст был свободен в полёте творчества… что же делать, что же всё-таки делать?
До атриума оставался всего один уровень, как за спиной послышался какой-то странный шорох. И не успела я обернуться, окончательно вымотанная за этот ужасный день, как меня кто-то схватил сзади и приложил к носу платок, пропитанный хлороформом. Едкий запах общего анестетика быстро проник в лёгкие, и без того гудевшая голова закружилась, и я провалилась в темноту.