Через неделю Риона вернулась в мастерскую. Лангер беспокоился, просил быть осторожнее.

— Не волнуйся, я теперь буду очень осторожной, — серьезно ответила та и покосилась на девочек.

А через три дня сам Лангер уехал на ярмарку. Не хотелось уезжать, тревожно было на душе, а что поделать!

Накануне Лангер отправился на окраину города, к Яну. Рассуждения Рионы о том, что она в долгу перед Клаасом, навели его на одну мысль. Он тоже не любил оставлять неоплаченные долги.

— Я завтра в Ноард уезжаю…

— Что же, хорошее дело, — пожал плечами Ян.

— Я за тобой зашёл, — спокойно, словно о чем-то давно решенном, сказал Лангер. — Поедем вместе!

— Зачем?

— Так ведь стекло и железо с одного прилавка не продают, — пояснил Лангер. — Я замки отдаю знакомому в другом ряду, за треть от прибыли. Тебе половину заплачу.

— Это почему мне больше? — насторожился Ян. Лангер ответил невозмутимо:

— А ты мне и в дороге поможешь! Телегу караулить по ночам, товар разгружать… Ну так что, едем?

Поначалу Ян держался напряжённо, словно подвоха ждал от старого друга, потом успокоился. И поездка получилась прямо как в прежние времена, когда они вместе на ярмарку выбирались. То разговаривали о всякой ерунде, то один дремал, пока второй лошадью правил. И на постоялом дворе ночевать вдвоем было веселее. Поужинали вместе, а караулили по очереди, так что и выспаться получилось нормально.

В городе Ян опять занервничал, озирался по сторонам, словно его кто-то узнать мог. Лангер представил своего товарища распорядителю, заплатил пошлину за двоих, помог товар разложить. И вернулся в стекольный ряд.

В первый день народу на ярмарке бывает больше всего. Не столько покупают, сколько разглядывают да прицениваются, а все равно от своего места не отойдешь. Как ни волновался Лангер, как ни хотелось узнать, управляется ли Ян с новым делом — а пришлось ждать до вечера.

Встретились они на постоялом дворе, как и договаривались. Ян выглядел усталым и озабоченным.

— Знаешь, я и не думал, что это всё так непросто, — признался он. — Все цены помнить, за всем следить, всем сразу отвечать… Аж голова кругом!

— Ничего, привыкнешь, — со знанием дела ответил Лангер. — Я же привык!

На второй день Ян уже чувствовал себя увереннее и вечером с гордостью похвастал Лангеру, сколько сумел выторговать.

А ещё через день сказал с искренним возмущением:

— Знаешь, я сегодня карманника заметил. Человек у меня замок выбирает, тот, что с двойной пружиной, дорогой. А этот трётся рядом, смотрю, а он уже карман ощупывает…

— И что ты сделал? — заинтересовался Лангер. А вот действительно, что тут сделать? Не стражников же звать! А с другой стороны — вытащат у покупателя кошелек, тот и не купит ничего…

— Окликнул его да стал ему все подряд показывать, прямо в руки совать, — пояснил Ян. — И у него руки заняты, и все вокруг на него смотрят… Ну он и ушел ни с чем. А я ещё в лицо его запомнил.

— Замок-то хоть продал? — спросил Лангер, сдерживая смех.

— Три штуки сразу, — ответил Ян. — Я же с ним такой шум поднял, что люди заинтересовались…

— Ну видишь, все к лучшему, — подытожил Лангер.

В последний день Ян с Лангером пересчитали выручку. Сам Лангер, пожалуй, смог бы побольше выторговать, но это и понятно, в первый-то раз, без привычки… Вполне прилично получилось.

Потом они бродили по ярмарке да по городу. Это было почти как прежде, как раньше, четыре года назад — и совсем по-другому. Лангер выбирал подарки домашним, Ян смотрел на это нехитрое занятие с интересом, переспрашивал, кому что предназначено…

На обратном пути Лангер спросил словно между прочим:

— В Герст тоже вместе поедем?

Ян вздохнул с сожалением.

— До Герста ещё почти три месяца.

— Ну, до того ты мог бы вразнос торговать, — осторожно предложил Лангер. — Наберёшь замков в котомку, сколько сил хватит, и пройдешься по округе, по деревням — замок-то всегда в хозяйстве нужен.

Ян молчал очень долго. Потом спросил неожиданно:

— А ты что, правда с тех пор ни разу не воровал? И не тянуло? Вот ни разу?

Лангер тоже ответил не сразу. Подумал, выбирая слова.

— А зачем, если можно иначе? Знаешь, мне под виселицей стоять не понравилось. И Риону позорить не хотел. А потом и привык…

Помолчал ещё и добавил:

— И ты привыкнешь, если захочешь. Я же с тебя клятвы не требую, смотри сам.

Ян отвернулся, поправляя развалившуюся пирамиду пустых корзин. И проворчал словно недовольно:

— Это ещё котомку покупать придется… Из парусины, чтобы такую тяжесть выдерживала…

Как всегда после возвращения, дома Лангер удивлялся переменам. И как это оно так получается — изо дня в день все одно и то же, а стоит хоть на неделю уехать, и сразу столько изменений?

Девочки как будто подросли и похорошели, волосы золотистые, как у матери, глаза голубые, как у него. Его девочки. Ну это же надо — он отец, у него две дочери, да такие славные!

Луиза перестала дичиться и прятать взгляд, и в движениях на смену прежней подростковой нескладности, неуклюжести появилась какая-то плавность. Виллем, сидящий за столом рядом с ней, все время косился на девушку, ревниво оглядывался по сторонам. Сам мальчишка за последний год резко вытянулся и окреп, и мальчишкой-то уже не назовешь. Сколько времени оставался мелким и щуплым, чуть ли не на голову меньше Густава, а потом разом вырос. Вот как только станет Клаас мастером, так Виллем перейдет в подмастерья. Пожалуй, уже и пора, сколько же парню печи разжигать! Он давно выдувает вещи посложнее стаканов, и вкус у него есть, и выдумка тоже.

А вот что Михель опять нервничает — это Лангер заметил не сразу. И когда заметил — поначалу не стал расспрашивать. Мало ли какие заботы у человека… Заказы на дорогие замки у них есть, и дешёвка неплохо расходится. Когда Лангер надумал позвать Яна, Михель заколебался было, но потом сам же опомнился и устыдился. И жалеть об этом компаньонам не пришлось. Ян за неделю распродал содержимое котомки, передохнул несколько дней и снова отправился по округе. Лангер не спрашивал, продолжает ли Ян воровать. Пусть сам решает, хочет ли он всерьез изменить свою жизнь…

В общем, в мастерской все было нормально, Лангер и не обращал внимание на беспокойство компаньона. Мало ли, может, у того несчастная любовь. Но день проходил за днём, Михель выглядел более напряжённым, и Лангер не выдержал:

— Что ты дергаешься, опять, что ли, чего-то натворил?

— Проверку жду, — признался тот.

— Какую проверку?!

— Ну как же! — всплеснул руками Михель. — Гильдия же должна мастеров контролировать! Если кто пожалуется на работу — это, само собой, разборка будет, но и так время от времени проверять могут. Прийти в мастерскую, посмотреть, в каком состоянии инструмент, где что хранится… Не сыро ли, чтобы ржавчина не появилась, и достаточно ли светло, чтобы на станке работать, и не будет ли пожара…

— Что-то я не слышал, чтобы к Рионе приходили, — удивился Лангер.

— Так она сколько лет уже как мастер! Сама небось уже других проверяет, а к ней зайдут разве что для порядка, раз в пять лет. А я второй год работаю, и до сих пор ещё не приходили… Уж должны наконец!

— Ну придут, раз должны, — кивнул Лангер, — а что ты так нервничаешь? У нас же все в порядке!

— Сейчас в порядке, — вздохнул Михель, — а ну как прямо перед проверкой что-нибудь случится? Ремень на станке лопнет…

— Так ты скажешь, что он только что лопнул, — Лангер терпеливо пытался успокоить приятеля. — Или тебя за это из гильдии выгонят?

— Не выгонят, конечно, но ведь позор же… И штраф…

Михель вдруг сорвался с места, схватил какую-то тряпку, стал протирать от пыли окно.

— Да уймись ты, — одернул его Лангер, — сейчас начнёшь шлифовать, и снова пыль осядет!

— А они скажут, что в мастерской темно…

Лангер безнадежно махнул рукой.

Вечером он спросил Риону:

— Михель тут беспокоится насчёт проверки от гильдии… Это что, правда так страшно?

Та рассмеялась. Вообще она последнее время чаще смеяться стала, Лангер заметил.

— Уж не знаю, как у них в гильдии, а наш старшина вроде не кусается, чтобы его бояться. Ну, придут, проверят, а как же! Люди же всякие бывают, и мастера тоже. Иной норовит сэкономить, сырья возьмёт по дешёвке, никуда не годного, или работников наберёт столько, что следить за ними не успевает. Или, скажем, белошвейки — у них правилами запрещено при свечах работать, а то брызнет жиром на ткань. Сразу-то под вышивкой и не видно, а потом проступит пятно…

— А к тебе приходят? — заинтересовался Лангер.

— Почему же нет?

— А ты мне не говорила…

— Да было бы о чем говорить! Зашли, работников пересчитали, стекло в горшках посмотрели, прозрачное ли, поклонились друг другу да и разошлись.

— А ты сама других проверяешь?

— Проверяет старшина, — пояснила Риона, — это его обязанность, а уж кого с собой позвать — это он сам решает. Обычно он с двумя мастерами ходит, чтобы, если спорный случай, мнения поровну не разделились. Бывает, и меня зовёт, почему же нет.

— А бывало, что тебя штрафовали?

Риона поморщилась.

— Один раз, давно… Лишнюю корзину угля из подвала подняла, да так в мастерской и оставила, не спустила обратно. Ну и заплатила за свою дурость, все правильно. Попала бы туда искра — и до пожара недалеко. А дома-то рядом стоят, в ветреный день полквартала выгореть может. На то и щука в море, чтобы карась не дремал.

На другой день Лангер поспешил пересказать Михелю этот разговор в надежде его успокоить. Не получилось, вместо этого Михель завелся ещё больше:

— Вот видишь, даже твою Риону и то штрафовали, а она потомственный мастер…

И он, бросив недособранный замок, кинулся стирать подтёки старой смазки со станка.

Лангер уже готов был сам пойти к старшине слесарной гильдии да попросить его проверить их поскорее…

А в итоге все действительно оказалось совсем не страшно. Пришли к ним, по чистой случайности, как раз когда Лангер излагал Михелю очередную идею, на верстаке были разложены листы бумаги со схемами. Пока один из мастеров проверял заточку резцов, а другой ковырялся в горшочке с жиром для смазки, старшина присмотрелся к чертежам, взял перо и поправил пару линий.

— Так должно быть надёжнее, у ригеля ход свободнее будет. Ну ладно, работайте дальше, молодцы!

И все трое вышли раньше, чем Михель успел опомниться.

Лето выдалось знойным, уже и август заканчивался, а жара все не спадала. На майле было душно, пыльно, вода в каналах пахла затхлостью. По воскресеньям Риона и Лангер сидели в беседке, под разросшейся сиренью, разговаривали, поглядывая на играющих среди цветов Анну и Грету. Риона учила девочек плести венок. Лангер брался за лютню, играл нехитрые детские песенки, и малышки подпевали ему тонкими голосами под смех Рионы.

Иной раз Лангер и Риона танцевали круисполку, этот танец без музыки стал их маленькой традицией. Глядя на них, и девочки брались за руки, начинали кружиться. Как-то Грета подскочила к Лангеру, ухватила за штанину:

— Хочу с папой!

Лангер, смеясь, поднял дочку на руки.

— Подрасти пока, потом станцуем! Я тебя лучше всех танцевать научу!

И вдруг опомнился — нет, не научит. И не станцуют они вместе. Даже если Риона не родит сына, все равно через три года он отсюда уйдет. Из этого дома, от этой беседки, которую он помогал строить. От своих дочерей. От Рионы.

Когда-то он ждал этого с нетерпением, потом просто ждал, как неизбежного поворота в жизни… Теперь от этой мысли стало горько. Как же это он от них уйдет?!

И тут вслед за этой мыслью пришла следующая, простая и ясная — а зачем ему, собственно, уходить? Риона не хотела, чтобы он чувствовал себя принужденным, связанным. Но теперь-то он сам, по своей воле хочет остаться!

Он даже засмеялся от радости, так все складно получалось. Риона посмотрела с удивлением, промолчала.

Когда Риона рассказала, что собирается дать Клаасу денег на взнос — Лангер думал, что тот на другой же день обратится к старшине. Ну, хотя бы через неделю. Однако прошло уже почти полгода, а ничего не изменилось. Лангер не удержался, спросил у Рионы:

— Ты передумала, что ли, насчёт Клааса?

— Нет, конечно. Это же мне и самой выгодно!

— Так в чем же дело? — удивился Лангер.

— Он шедевр изготавливает, — ответила Риона каким-то странным тоном, словно она сразу и смеялась, и сердилась.

— Так долго?! — не поверил Лангер. И правильно не поверил, как выяснилось.

— Да он их уже штук десять сделал! Пока с одним закончит — ему в голову идея получше пришла, давай все сначала…

— И что, правда каждый лучше другого?

— Да все одинаковые! То есть все разные, конечно, но все хороши, с любым можно на экзамен идти. Но он же все сомневается!

Риона безнадежно махнула рукой.

Потом Лангер заглянул в мастерскую, сам посмотрел на целый ряд узорчатых ваз. И не сказать, какая лучше. Ну что тут поделаешь, раз Клаас никак решиться не может…

Через несколько дней за ужином Риона сказала Лангеру:

— Сегодня второй горшок прогорел.

Лангер не сразу сообразил, что это означает. Потом вспомнил.

— Мне завтра менять надо, да?

— Менять надо, конечно. Может, я всё-таки сама? Со мной сейчас все нормально.

— Нет, я сделаю, — Лангер старался выглядеть уверенным. А самому не по себе было. Ну, что поделать, раз обещал… Да и то — что он, слабее жены, что ли? Как она тогда сказала — один горшок вынуть, другой поставить…

Больше они в тот вечер об этом не говорили. А что говорить? Дело нехитрое, можно сказать, минутное… Лангер представил себе дышащий жаром зев печи и поежился. Да ладно, справится!

Сразу после завтрака он вместе с Рионой пошел в мастерскую. Йост с Клаасом встретили его безо всякого удивления — или Риона накануне их предупредила? В печи бушевал огонь. Лангер, казалось, уже привык к такому зрелищу. Теперь смотреть на это было жутко.

Йост молча подал Лангеру те самые кожаные одежды. Такой кожей впору башмаки подбивать. Широкие штаны, которые Лангер натянул поверх своих, едва гнулись в коленях. Капюшон рубахи полностью закрывал лицо, а напротив глаз в нем было стеклянное окошко. Последними Лангер надел рабочие рукавицы. Потом они с Клаасом вышли во двор, и Клаас вылил на него ведро холодной воды. Лангер едва ощутил прохладу сквозь толстую кожу. Вошел обратно, взял здоровенные клещи с деревянными ручками и подошёл к печи почти вплотную. Гораздо ближе, чем на длину стеклодувной трубки. Один горшок вынуть, другой поставить… Пламя било, казалось, прямо в лицо. Даже через рубаху обжигало руки. И плечи. И грудь. Наконец он наклонился достаточно, чтобы клещи сомкнулись на горловине горшка. Поднял — и впрямь тяжело. Ну, это старый, его, если что, и выронить не страшно. Лангер отступил на шаг, осторожно опустил горшок на пол, перевел дыхание.

Даже теперь, в стороне от печного зева, рукам было горячо — должно быть, тяжёлые рукава успели набраться жара. Кто-то взял Лангера за плечо — в окошечко не видно, кто именно. Вывел за порог, снова облил водой.

Новый горшок уже стоял в печи для отжига. По сравнению с плавильной печью эта казалась совсем нежаркой, безобидной, словно кухонная плита. Пронести горшок от одной печи до другой — от угла мастерской до середины — было нелегко. Колени подкашивались, руки дрожали. Как же Риона его тащила? Сквозь рукавицы Лангер не чувствовал, достаточно ли крепко сжимает клещи. Если выронит — это лишний расход, да и позор. Странное дело — во второй раз пылающее пекло уже не было таким страшным. Может, потому, что теперь он только о том и думал, как бы донести, поставить аккуратно, точно на то место, где был старый.

Потом Лангер отошёл на пару шагов, оглянулся на Риону. Попытался оглянуться. Стекло окошка закоптилось, он почти ничего не видел. И не слышал, только кровь в ушах гудела — или пламя в печи, не поймёшь. Он с трудом стянул капюшон и запоздало сообразил, что надо было сначала снять негнущиеся рукавицы.

Риона выглядела спокойной, и только в глазах таилась тревога. Лангер улыбнулся ей. Снял «доспехи». Зачем-то заглянул в печь, посмотрел, как языки пламени жадно обхватывают стенки горшка. Голова кружилась. Он опустился на скамеечку. Хорошо, что он сам взялся за это дело. Для него этот чертов горшок тяжёлый, куда уж женщине его ворочать!

Риона склонилась к нему, погладила по мокрой от пота щеке.

— Спасибо, что помог!

— Ну а как же? — ответил он спокойно и твердо. — Заботы-то общие!