— Ваше величество, позвольте представить вам мою новую даму, — королева улыбалась чуть лукаво, как и всегда, когда в кругу придворных обращалась к супругу по титулу. — Фрау Фёрстер при дворе совсем недавно, и мы стараемся, чтобы она чувствовала себя здесь как дома.

Невысокая тоненькая женщина присела в глубоком реверансе. Изящная, словно сильфида, и совсем юная, она выглядела скорее фрейлиной, нежели дамой. Король с машинальной благожелательностью кивнул ей и протянул руку, которую почтительно поцеловали. Карла Фёрстера Антуан знал: молодой человек, лишь несколькими годами старше его самого, был королевским лесничим. Покойный отец был страстным охотником и требовал, чтобы леса вокруг столицы содержались в образцовом порядке. Антуан охотой не интересовался, как и прогулками, поэтому после коронации своего лесничего практически не видел. Даже не знал, что тот женился.

Фрау Фёрстер выпрямилась и застыла неподвижно, потупив взор. Ее поза выглядела несколько неловкой, было очевидно, что новой даме королевы отчаянно не хватает придворного лоска, однако некая природная грациозность спасала положение.

— … мать прелестной дочурки, — тем временем продолжала щебетать Каролина. Антуан пропустил часть, но привычно не подавал вида. — У нас нашлось, о чем поговорить.

— Это чудесно, — спокойно и равнодушно вставил король, слегка пожимая ладошку супруги, за что и получил сияющую улыбку.

Антуан несколько лет назад испытал огромное облегчение, опытным путем выяснив, что Каролина принадлежит к тому типу женщин, которые куда больше внимания обращают на движения, нежели на слова или выражение лица. Ее муж мог молчать или отделываться ничего не значащими фразами, сохраняя спокойную маску без тени улыбки — главное, чтобы он время от времени касался жены. Невесомо приобнимал за плечи, пожимал руку, легонько дул в затылок… Это делало Каролину счастливой, в то время как Антуану не стоило ничего. Ему было бы гораздо сложнее, если бы пришлось придумывать какие-нибудь особенные слова или вести полноценную беседу. Он совершенно не представлял, о чем можно говорить с собственной супругой, и даже несколько лет внешне благополучного брака так и не дали ему почвы под ногами. Прикосновения же оставляли его равнодушным.

Королева продолжала говорить, а взгляд короля рассеянно скользил по комнате. Сорок пять минут с утра и сорок пять минут во второй половине дня — согласно стандартному придворному регламенту, столько времени венценосным супругам уместно проводить в обществе друг друга. Не хуже и не лучше всего остального в этом списке: ни утренних физических упражнений, ни работы с документами, ни прогулки по парку. Жизнь короля расписана по минутам, к чему Антуан привык давным-давно. Он никогда не делил дела на приятные и неприятные, ибо практически все они считались им тоскливыми и скучными.

Новая придворная дама, явно не привыкшая долго стоять неподвижно, чуть пошевелилась и подняла голову. Антуан совершенно случайно встретился с нею взглядом. Фрау Фёрстер оказалась удивительно хорошенькой. Ее свежее юное лицо с щечками румяными, как у фарфоровой статуэтки, казалось по-кукольному красивым. Но огромные голубые глаза, опушенные неожиданно темными ресницами, смотрели неприветливо. Антуан даже слегка вздрогнул под этим строгим, едва ли не укоризненным взглядом. Ему на какое-то мгновение показалось, что — вот нелепость! — юная фрау Фёрстер его не одобряет.

Эту мысль король, подумав, отверг как невозможную. Он находился в гостиной собственной супруги и не делал ничего предосудительного. Быть может, Антуан не выказывал особого восторга по поводу вынужденного общения, однако никому из присутствующих он не он посвящал внимания больше, чем жене.

Едва заметно нахмурившись, Антуан бросил на фрау Фёрстер еще один взгляд. Ему показалось внезапно, что он уже видел ее раньше — но вот когда и где, это от его памяти ускользало. По-настоящему знакомыми отчего-то казались только волосы. Будь они хотя бы на тон темнее, они могли бы показаться вульгарно-рыжими, однако выглядели насыщенно-золотыми. Цвет достаточно редкий, и все же Антуан был слишком равнодушен к голубоглазым блондинкам, чтобы запомнить.

Король рискнул посмотреть на фрау Фёрстер в третий раз, но та уже снова потупилась, разглядывая бледно-бежевый ковер в метре от своих ног, и Антуан убедил себя, что ему почудилось. Он слишком привык к слащавым улыбкам придворных дам. Девицы и женщины всех возрастов старательно растягивали губы и стреляли глазками с тех пор, как Антуан себя помнил: то восхищаясь маленьким белокурым принцем, то льстя слишком быстро вытянувшемуся подростку, то изо всех сил источая сладостные намеки мужчине. Фрау Фёрстер, наверняка приехавшая из провинции, не привыкла к дворцовой жизни и смотрела на своего короля без кокетства и жеманства, а тот, избалованный женским вниманием, принял это за мрачное неодобрение.

Три четверти часа подошли к концу, и Антуан со спокойной душой покинул покои супруги.

Во все века у большинства королей имелись какие-нибудь хобби. Людовик XIII любил варить варенье, Людовик XVI — слесарничать. Карл II обожал балы и празднества, Фридрих II предпочитал играть на флейте. Также почти каждый уважающий себя король имел любовниц, а кое-кто и любовников. Все эти занятия, как невинные, так и греховные, отнимали у почтенных монархов немало времени, что, впрочем, не помешало некоторым из них стать поистине великими.

У Антуана VIII хобби не имелось, как и любовницы и, тем более, любовника. Поэтому в его распоряжении оказалась уйма времени, которую можно было употребить по прямому королевскому назначению. Антуан VIII, от природы усидчивый, по воспитанию — послушный, а за последние несколько лет привыкший к дисциплине и расписанным по часам занятиям, покорно принял возложенные на него обязанности. Он добросовестно вникал во все дела, не пытаясь ни увильнуть от них, ни переложить их на кого-либо, хотя поначалу несколько опасался обрушившейся на него ответственности.

Как вскоре выяснилось, опасался он зря. Возможно, бывали в прошлом времена, когда решения королей являлись судьбоносными. Возможно, в некоторых странах подобное имело место и сейчас. Однако в деле управления конкретно этим королевством, как и во многих других вопросах, все оказалось решено до Антуана. Отец в свое время собрал более чем подходящий Совет Министров: старательный, исполнительный, не особо амбициозный, во всем придерживающийся золотой середины. С ним государственный механизм походил на часовой: год плавно делал круг, и все возобновлялось по новой. Король в этих своеобразных часах играл роль то ли заводного ключика, то ли человека, смазывающего шестеренки. Исправный механизм не нуждался в ремонте — лишь в заботе о том, чтобы оставаться исправным и дальше.

Это не было ни интересным, ни воодушевляющим, однако Антуан с готовностью смирился с таким положением вещей.

Зимой вечерний чай пили в оранжерее. Летом, в хорошую погоду, предпочитали парк, раскинувшийся за королевским дворцом. Столик сервировали на троих: венценосные супруги придерживались совместных прогрессивных взглядов на то, что в приватной обстановке чаепития юному принцу можно сидеть за столом с родителями. Придворные дамы с фрейлинами и избранные кавалеры короля старательно делали вид, что они просто прогуливаются с изящными чашечками и пирожными. Летом такую видимость создавать было удобнее.

В вечернем чае не таилось абсолютно ничего дурного, помимо того, что он, как и почти все вокруг, был зубодробительно скучен. Тем не менее король никогда не позволял себе поглядывать на часы: во-первых, это было бы бестактно по отношению к королеве, а во-вторых, следующее по регламенту дело являлось ничуть не занимательнее. К тому же вечерний чай немного оживляли Франц и его детская непосредственность.

К сожалению, именно в этот день принц непозволительно задерживался. Слуги уже начали беспокоиться, что чай остынет, и это, разумеется, не понравится их величествам — однако разливать напиток по чашкам до появления его высочества тоже было недопустимо.

Когда ситуация, в отличие от чая, приблизилась к точке кипения, Франц ворвался на искусственную полянку и обезоруживающе улыбнулся. Восьмилетний принц умел улыбаться так, что ему прощали все и всё, невольно улыбаясь в ответ.

— Франц, на кого ты похож? — почти не пряча улыбки, ласково побранила сына королева. — Ты как будто с дерева свалился!

Вид у принца и правда был слегка взъерошенный. Темно-русые волосы растрепались, воротник у легкой летней курточки куда-то уехал, а голые коленки покраснели. И тем не менее Франц горячо возразил:

— Я вовсе не свалился! Я аккуратно залез и слез тоже!

С этими словами он плюхнулся на свободный стул и потянулся к пирожным. Антуан ловко перехватил его руку и с мягкой укоризной протянул сыну платок. Францу хватило совести виновато потупиться: такими руками, как у него, действительно не стоило ничего брать со стола.

— Куда ты залез?! — всплеснула руками Каролина. — Франц, где ты был?

— Да тут, — старательно оттирая пальцы и поглядывая на пирожные, ответил принц. — Отец, матушка, представляете, я домик на дереве нашел! Такой замечательный!

— Домик? Какой еще домик? — Каролина растерянно нахмурилась. — Гнездо?

Она говорила на языке своей новой родины весьма гладко, даже почти без акцента, однако некоторые словесные обороты до сих пор иногда ставили ее в тупик.

— Не гнездо, дорогая, — вместо сына, чей рот уже оказался занят пирожным, пояснил Антуан. — Именно домик на дереве. Маленький, игрушечный, для детских игр.

— Но… на дереве? — голубые глаза Каролины широко распахнулись в тревоге. — Это ведь может быть опасно! Оттуда можно упасть!

— Но я же не падал, — возразил жене Антуан. — Этот домик сделали для меня, когда мне было… Да, примерно столько же, сколько и Францу сейчас…

Он осекся, нахмурившись. За что-то такое зацепилась его мысль при упоминании домика на дереве — что-то давнее, но словно бы мучительно горькое.

— Он чудесный! — Франц наконец-то прожевал и снова вступил в разговор, готовясь защищать свою находку.

— Я прикажу его осмотреть и подновить, — пообещал сыну Антуан прежде, чем Каролина успела возразить. — Все-таки им больше двадцати лет никто не пользовался. Однако, когда его починят, он станет твоим.

— Спасибо! — просияв, от души поблагодарил Франц и добавил: — А еще я нашел коробку с оловянными солдатиками. Отец, можно, их я тоже себе заберу?

Антуан усмехнулся краешком губ. Можно подумать, ему сейчас нужны оловянные солдатики! Или, еще хуже, что он мог пожалеть чего-то для своего сына.

— Разумеется, ты можешь их забрать, — очень серьезно произнес Антуан вслух. — Если пообещаешь, что будешь о них заботиться.

— Обязательно буду! — горячо пообещал Франц и вдруг лукаво заявил: — А это, матушка, наверное, ваше?

С этими словами он потянул руку к безобразно оттопыренному карману широких штанишек и вынул оттуда… хрустальную туфельку.

У Антуана сердце ухнуло в пятки. Он оторопело смотрел на туфельку в руках своего сына, не в силах сказать ни слова. Да что сказать! Даже мысли в его голове метались сплошь обрывочные, никак не складывающиеся в единое целое.

Как он мог забыть? Он же сам спрятал туфельку Анны в этом дурацком домике на дереве — именно потому, что тот никому не был нужен! Да и само дерево находилось в глубине парка, в стороне от большинства дорожек. Он еще порадовался тогда, как хорошо укрыл осколок своего счастья от чужих нескромных взглядов.

Это было более десяти лет назад.

Всего десяти лет.

Целых десяти лет.

— Ну что ты, милый, у меня такой никогда не было, — вывел Антуана из оцепенения голос супруги. — Боже мой, какая же она крохотная! Это, наверное, детская… Хотя и очень похожа на бальную.

В этот миг Антуан безмолвно поблагодарил небеса за то, что его внешность всегда отличалась бледностью и не слишком богатой мимикой. Ибо сейчас он ощущал, что кровь отлила от лица, а черты окончательно окаменели.

— Скорее всего, это туфелька принадлежала Юлии, — с ужасом поражаясь своему собственному вранью, произнес он привычным равнодушным тоном.

— Юлии? — чуть нахмурилась Каролина. — Одной из твоих сестер?

— Да, младшей из моих старших сестер, — уточнил Антуан и мысленно попросил прощения у далекой сестры. — Она старше меня всего на три года и в детстве всегда завидовала моим игрушкам для мальчиков. Сколько раз она уносила моих солдатиков! А домику на дереве завидовала больше всего. Его построили специально для меня, ни у одной из моих сестер ничего подобного не было.

— Ну разумеется! — звонко рассмеялась Каролина. — Не хватало еще и девочкам лазить по деревьям.

— О, Юлия умела! — на сей раз совершенно правдиво возразил Антуан. Юлия в их семье действительно была самой порывистой и любопытной. — Хотя юбки, конечно, мешали. Не удивлюсь, если она иногда залезала в тот домик без моего ведома.

— И потеряла туфельку? — недоверчиво уточнила Каролина. — Как можно потерять туфельку и не заметить?

Антуан на мгновение прикрыл глаза и счел за лучшее положить руки на колени. Пальцы ощутимо дрожали, а за пышными складками скатерти это становилось незаметным. Вопрос воистину был хорош: как можно потерять туфельку и не заметить?

— Например, — очень спокойно произнес Антуан вслух, — можно очень торопиться и не иметь возможность вернуться за потерянным. Скорее всего, она очень не хотела, чтобы ее застали в том месте, где она находилась. И, разумеется, не хотела встречаться с тем, кто найдет пропажу: ведь тогда он узнает, что в неположенном месте была именно она.

Францу было не слишком интересно слушать взрослый разговор. Поставив туфельку рядом с собой на стол, он взял еще одно пирожное. Солнечные лучи, попадая на хрустальную отделку, переливались радужными бликами. Такими яркими, что Антуан почувствовал предательскую резь в глазах.

Поднимаясь из-за стола, он небрежно произнес:

— Пожалуй, в следующем письме к Юлии я упомяну об этой находке. Пусть почтенная мать семейства вспомнит о своих детских шалостях.

И, уходя, словно ненароком прихватил с собой хрустальную туфельку.