Вопреки ожиданиям, Францу дорога понравилась. Любознательный мальчишка постоянно высовывался из окошка кареты и, расспрашивая обо всем, что видел, ничуть не скучал. В глубине души Антуан был бы не против более спокойной поездки, однако им с сыном не так часто выпадало время побыть лишь вдвоем. Такие моменты следовало ценить, даже если они и бывали несколько утомительными. К тому же часы и дни, обычно тянущиеся мучительно медленно, рядом с Францем начинали нестись стремительными скачками. Антуан и сам не заметил, как втянулся в общение, с готовностью удовлетворяя детское любопытство. Знал он, благодаря обширному образованию, немало, но до этой поездки даже не подозревал, что это может быть интересно.

      Только в самый последний день, уже на подъездах к порту, настроение Франца ни с того ни с сего ухудшилось. Он перестал сыпать вопросами и, нахохлившись, забился в угол кареты. Антуан по инерции попробовал сам начать разговор, но сын в ответ лишь невнятно что-то пробурчал. Король вздохнул и решил не трогать раскапризничавшегося ребенка. Видимо, королева была права, твердя, что столь долгая дорога еще не по силам девятилетнему принцу. Однако Франц очень хотел поехать, и Антуан в конце концов уступил сыну, а не жене. «Ничего, — думал он, глядя на белеющее в полумраке кареты лицо Франца, — Сегодня последний переезд, к вечеру мы будем на месте, а завтра он увидит корабли и море. Развеселится и снова станет самим собой»

      Долгий путь утомил и его самого, даже спина слегка ныла от долгого сидения на одном месте. Антуан не отказался бы сейчас пройтись немного пешком… А впрочем, нет: куда больше ему хотелось принять горячую ванну и вытянуться на постели. Возможно, это означало подступающую старость, хотя король точно помнил, что едва добрался до середины четвертого десятка.

      Спустя несколько часов карета мягко остановилась. Слуги распахнули дверцу и откинули подножку. На улице уже начало темнеть, и все же Антуан сощурился, когда остатки вечернего света проникли внутрь. Он негромко окликнул Франца, но тот, как оказалось, уснул. Усмехнувшись, Антуан подхватил своего сына на руки и вместе с ним выбрался из кареты. На улице оказалось неожиданно прохладно, и Антуан, машинально поежившись, прижал Франца поближе к себе. Детское тело, по контрасту с воздухом, ощущалось слишком горячим. Склонив голову, Антуан коснулся губами лба, уже не бледного, а раскрасневшегося. Ему не показалось: жар действительно был. Похоже, Франц упрямился и капризничал не от усталости, а потому, что приболел. Антуан вздохнул. Морю и кораблям придется немного подождать: завтра он Франца никуда не отпустит, даже если жар спадет.

      По дороге к приготовленным покоям принца попытались вежливо забрать, однако Антуан не отдал. Он вполне способен был и сам донести до кровати собственного сына, тем более, что тот еще совсем маленький. Такой маленький в его руках… и такой горячий.

      Уходя из спальни принца, король тихо предупредил слуг, что его высочеству нездоровится. Будить сейчас его не стоит, но утром следовало позвать врача. Однако, если вдруг станет хуже, пусть подойдет немедленно. После этого Антуан прошел в свои покои. На горячую ванну его еще хватило, но на все остальное — уже нет. Король заснул прежде, чем его голова коснулась подушки.

      Утро не встретило его ничем хорошим. Выбираться из-под одеяла категорически не хотелось, как и открывать глаза в принципе. Во всем теле ощущалась свинцовая усталость, как будто он всю ночь ехал верхом, а не спал в уютной постели. Поясницу отчаянно ломило, куда сильнее, нежели вчера.

      И все-таки усилием воли Антуан заставил себя открыть глаза. Те слезились и болели, словно в них сыпанули песком. С трудом подняв ставшую внезапно тяжелой руку, король коснулся влажными пальцами собственного горячего лба.

      — Кажется, простыл не только Франц… — пробормотал себе под нос Антуан и поразился тому, как тихо и хрипло прозвучал его голос.

      Однако король — не маленький принц. В порт его привели неотложные дела, ради которых пришлось пересечь полстраны. Их предстояло решить как можно скорее, а отлежаться можно будет и попозже, ближе к вечеру. На здоровье Антуан обычно не жаловался и не сомневался, что дольше нескольких дней некстати привязавшаяся простуда не продержится.

      Еще одним волевым усилием он заставил себя подняться. В первый момент ноги предательски подкосились, однако король все же устоял. Пошатываясь, он подошел к зеркалу и бросил критический взгляд на свое отражение. Лицо горело лихорадочным огнем, отчего выглядело темнее пепельных волос. Глаза покраснели, а с висков стекали струйки пота. Похоже, слугам придется изрядно повозиться, чтобы привести его в порядок и придать облику положенную королю благообразность.

      Антуан дернул шнурок звонка и двери в спальню отворились. Однако вошел не камердинер и не брадобрей, а придворный медик. Вместо жара короля тут же охватил холод.

      — Что с Францем? — поспешно спросил он.

      Сердце кольнула тревога. Врач ждал его пробуждения — не стало ли сыну ночью хуже?

      — Я пока еще не совсем уверен, ваше величество — медик приветственно поклонился, а едва выпрямившись, впился взглядом в раскрасневшееся лицо короля. — Я пришел, чтобы обсудить с вами одну проблему… Однако, как вижу, вы тоже нездоровы?

      — Это пустяки, — Антуан попытался отмахнуться, однако его повело, и рука ушла куда-то в сторону. — Что с моим сыном?

      — Вам лучше сесть, — посоветовал медик и, подумав мгновение, добавил: — И садитесь лучше сразу на кровать.

      — Доктор, не шутите так, — нахмурился Антуан. — У меня на сегодня намечено много дел. Мне надо быть в…

      Он сделал шаг в сторону от зеркала и пошатнулся. Медик ловко подхватил его под руку и удержал от падения.

      — Боюсь, вы никуда не пойдете, ваше величество, — произнес он твердо и настойчиво, словно разговаривал с упрямым ребенком. — Ни вы, ни кто-либо другой, приехавший с вами, включая меня, не покинет этот дворец. Считайте, что мы на карантине.

      С этими словами он довел опешившего короля до кровати и, осторожно усадив, посмотрел на него сверху вниз. Антуан почувствовал, как его снова сквозь жар прохватывает озноб.

      — Н-на к-каком к-карантине? — чуть заикаясь, пробормотал он.

      Вместо ответа медик пожевал сперва губами, а потом спросил сам:

      — Скажите, ваше величество, вы перед отъездом много общались с ее величеством?

      Антуан прикрыл глаза, припоминая.

      — Нет, не сказал бы, — заявил он наконец. — Я занимался подготовкой к этой поездке, а она все последние дни проводила с Францем. Так не хотела его отпускать, что постоянно держала при себе.

      — Так я и думал, — мрачно кивнул доктор и наконец сообщил: — Видите ли, ваше величество, этой ночью я получил срочное сообщение из столицы. У королевы оспа.

      — Что?! — глаза короля широко распахнулись. — Но как? Откуда? И… боже мой, Франц!..

      Медик промолчал, и Антуан в отчаянии схватил его за руку.

      — Да не молчите вы! — хрипло воскликнул он. — У Франца не может быть оспы! Его просто продуло в дороге, ведь так?

      — Боюсь, что нет, ваше величество, — мягко произнес доктор. — Это совершенно точно не обычная простуда. Характерных признаков еще нет, но жар слишком сильный. И в свете известий из столицы, я склонен готовиться к худшему.

      — Тогда почему вы не у него? — глухо спросил король, снова прикрывая слезящиеся глаза.

      — Потому что я хотел посмотреть и на вас, ваше величество, — спокойно ответил доктор. — Вы с принцем провели много времени в одной карете, и я беспокоился за вас. Впрочем, судя по тому, что вы уже больны, заразились вы гораздо раньше.

      — Я… я не… — попытался было возразить Антуан, однако запнулся. Ужас перехватил ему горло. — Этого не может быть!

      — Ложитесь, ваше величество, — с мягкой настойчивостью то ли попросил, то ли приказал доктор. — Обещаю, я сделаю все, что в моих силах.

      Он заставил короля лечь. Тот, растерянный и испуганный, машинально послушался, больше не пытаясь возражать и сопротивляться. Лишь очень тихо прошептал:

      — Пожалуйста, спасите Франца! Что бы ни случилось, помогите вашему принцу!

      — Успокойтесь, ваше величество, — голос медика донес до него как через вату, как и повторенное обещание: — Я сделаю все, что в моих силах.

      Следующие дни для Антуана потонули в горячечном мареве. Он метался в бреду, не узнавая никого, задыхаясь и скатываясь в непроглядную липкую тьму. Иногда сознание ненадолго возвращалось, и тогда король жадно пил. Ладони возле него были какие-то чужие — его собственные оказались пристегнуты к кровати. Лицо и все тело горели и отчаянно чесались, но рук было не поднять. Антуан пробовал вырваться, однако сил не хватало, и он снова впадал в забытье.

      Однажды Антуан проснулся от того, что кто-то держал его за руку. С трудом открыв глаза — такое простое действие отчего-то потребовало слишком много сил, — он увидел Франца. Тот широко и радостно улыбался.

      — Вы проснулись! — звонко заявил Франц. — Доктор, отец проснулся!

      — Тише, ваше высочество, тише, — попросил медик, появляясь в поле зрения. — Вспомните, вы ведь обещали не шуметь и не тревожить его величество.

      — Ничего, все в порядке, — почти шепотом произнес Антуан, сам поражаясь тому, как слабо прозвучал его голос. — Главное, что мой сын здоров.

      — Практически да, — согласился медик. — В любом случае, опасности для жизни больше нет. Да и у вас, ваше величество, кризис миновал. Полное выздоровление займет определенное время, однако я уже сейчас могу вас поздравить.

      Антуан облегченно вздохнул и тоже попытался улыбнуться сыну. Получилось плохо, но это было неважно. Главное, что Франц сидит сейчас перед ним живой и почти совсем здоровый. Вот только лицо у него как-то странно поблескивало…

      — Доктор, а что у него с лицом? — встревоженно спросил Антуан, внутренне подобравшись.

      — Мазь, — спокойно ответил медик. — Его высочеству повезло, язв на лице оказалось немного, а мазь смягчила зуд. Когда все окончательно отпадет, следов будет почти не заметно.

      Антуан прикрыл глаза. Разумеется, следы — оспа всегда их оставляет. Умом Антуан понимал, что доктор его утешает, и все-таки от души хотелось верить, что юное и красивое лицо Франца не сильно пострадает. Не в красоте счастье — но ведь у сына вся жизнь впереди.

      — У вас пятнышек гораздо больше! — тем временем радостно возвестило невинное дитя. — Но я вас все равно люблю!

      Второе заявление утешало и слегка смягчало первое, и Антуан кривовато усмехнулся.

      — Я тоже люблю тебя, сынок, — ответил он от души.

      Францу повезло больше — и Антуан был за него искренне рад. Когда отшелушились последние струпья, оказалось, что мальчишеское лицо осталось почти таким же свежим, как и раньше. Лишь кое-где, если присмотреться, можно было разглядеть рыхловатые рябушки. Свое собственное отражение Антуан прокомментировал коротким ошарашенным «Мда-а…» Опасался он худшего, однако втайне надеялся на лучшее. Особо сильно болезнь его не изуродовала, но свои следы — куда более отчетливые, нежели у Франца — оставила.

      — С этим совсем ничего нельзя поделать? — на всякий случай все же поинтересовался Антуан у доктора.

      Тот лишь покачал головой.

      — Поверьте, ваше величество, я сделал все, что было в моих силах. Обычно все заканчивается гораздо хуже, но вам, скажу откровенно, повезло. Не так, конечно, как его высочеству — но там уж совсем фантастическое везение.

      Король задумчиво кивнул. Если кому-то и должно было повезти, так это Францу. Антуан же с легким удивлением осознал, что его самого такой облик не сильно смущает. Юность давно миновала, а красота и в те годы не принесла ему счастья — так стоило ли плакать по ней теперь?

      — Что ж, — Антуан усмехнулся собственному отражению в зеркале. — Главное, чтобы от меня придворные не шарахались. Хотя…

      Хотя с этих лизоблюдов станется еще и восхититься.

      Исполнительные служаки в порту предпочли не восхищаться, а привычно есть высокое начальство преданными глазами. Вот дамы на приемах — те опускали глаза, маскируя смущенное разочарование притворной скромностью. Антуану, казалось бы, не было до них никакого дела, но глупая досада все равно неприятно колола. Давно ли он считался «прекрасным принцем», о котором мечтала каждая девушка королевства? Кроме одной… Интересно, увидь Анна его таким, она бы тоже отвернулась? Антуану отчего-то казалось, что нет. Не отвернулась бы и не пожалела — просто не заметила. Если бы любила, то для нее его внешность не имела бы значения.

      Антуан теперь старался не задерживать взгляд на своем отражении. Во время бритья он и вовсе предпочитал закрывать глаза, привычно доверяясь чужим рукам. Однажды брадобрей, закончив освежать королевское лицо, чуть смущенно предложил:

      — Быть может, немного пудры, ваше величество?

      — Пудры? — непонимающе нахмурился Антуан, невольно открывая глаза и встречаясь хмурым взглядом с мрачным двойником.

      — Совсем немного! — торопливо пояснил брадобрей. — Ваше величество от природы обладает очень светлой кожей, пудра не заставит вас выглядеть бледнее намного! Зато следов совсем не будет видно!

      У Антуана мелькнула мысль, что попытка замаскировать оспины сделает его похожим на перезрелую красотку, пытающуюся удержать за хвост сбегающую юность. Это могло бы быть даже смешно, однако Антуан крайне редко смеялся. К тому же ему надоело смущать подданных. Пусть лучше будут подшучивать за его спиной, нежели не знать, куда девать глаза. Ведь скоро предстоит возвращение домой, а столица — не портовый город, она требует куда большей куртуазности.

      Мысли в голову лезли сплошь посторонние. И что обратная дорога в совершенно новой карете оказалась тяжелее и скучнее. И что могли бы все-таки предупредить заранее. И что теперь нужно отписаться заграничным родственникам, а потом придется читать охапки официальных соболезнований…

      А за правую руку отчаянно цеплялся Франц. Сын льнул к ноге в подсознательном поиске защиты и мелко вздрагивал. Антуан стискивал холодную влажную ладошку как можно крепче и надеялся, что принц не разревется на виду у придворных. Надеялся — но не думал, думалось почему-то о дурацких письмах…

      Каролина умерла.

      Это никак не укладывалось в голове. Антуан давно уже смирился, что с этой женщиной он проведет всю свою жизнь и встретит старость. Да и возраст — Каролине не успело исполниться и тридцати лет! Антуан пытался и не мог представить себе ее милое круглое лицо изуродованным. Но лучше бы уж было так, чем могиле. Нельзя разлюбить ту, кого не любишь, да и вряд ли бы Каролина выглядела хуже, чем он. К тому же она женщина, и пользовалась бы косметикой гораздо смелее.

      Однако история не знает сослагательного наклонения. Каролина умерла — и им с Францем придется жить с этим дальше.

      Остаток дня вышел сумасшедшим. Ожидавшие возвращения короля вопросы нахлынули все скопом. Антуан не привык работать в таком бешеном ритме и оттого к вечеру чувствовал себя выжатым как лимон. Но, несмотря на позднее время, он не торопился отправиться спать. Что-то беспокойное кололось и неприятно ворочалось в области сердца. Антуан ощущал, что что-то забыл, однако его усталый мозг никак не мог выявить, что именно.

      Направляясь к себе и проходя мимо покоев принца, Антуан вспомнил и почувствовал жгучий стыд. Сегодня он как никогда нужен был сыну, но король победил в нем отца. Разумеется, принца ни на секунду не оставляли одного, его должны были занимать и развлекать, но разве множество чужих людей сможет заменить одного родного?

      Антуан под влиянием момента вошел в покои принца. Дежурный вскочил при его появлении и поклонился, но король лишь небрежно махнул ему. Разумеется, в такой час Франц уже видит десятый сон, однако Антуан испытывал острую потребность взглянуть на сына.

      В уютной детской спальне царила темнота, лишь слегка разгоняемая трехрогим канделябром в руке короля. Постояв немного на пороге, Антуан шагнул в комнату. Франц лежал спиной к двери, свернувшись в клубочек и накрывшись одеялом с головой. И одеяло это подозрительно подрагивало.

      Антуан поставил канделябр на тумбочку и присел на край постели. Сжатый клубочек настороженно замер. Король судорожно сглотнул. Судя по всему, его сын, помня о воспитании, сохранял лицо весь день — и пытался сдержаться даже сейчас, когда решил, что у его горя появился непрошенный свидетель.

      — Сынок, — тихонько позвал Антуан. — Это я…

      Кокон из одеяла зашевелился, и Антуан не стал ждать, когда Францу удастся распутаться самостоятельно. Он подхватил весь кулек и притянул к себе, утыкаясь носом в растрепанную макушку. До слуха и до сердца донеслись отчаянные всхлипы.

      — Мама… — бормотал Франц. — Мамочка!..

      Все верно. Это для Антуана Каролина была нелюбимой и нежеланной женой — а для Франца она была матерью. И матерью хорошей. Она обожала сына, как, впрочем, и не отвечавшего ей взаимностью мужа. Наверное, она достойна была того, чтобы ее оплакали. Правда, Антуану в свое время не удалось оплакать и любовь, но у Франца хватало слез на них обоих. Поэтому Антуан просто втянул сына к себе на колени и обнял как можно крепче. Франц, уже совершенно не скрываясь, плакал в кольце его рук, а Антуан, чуть раскачиваясь, сухим и невидящим взором смотрел в темноту.