– Ты сидишь на моем месте.

Начать с того, что он в принципе не ожидал встретить кого-то здесь. В их доме. Но у Леди, кажется, есть ключи.

Она закидывает ботинки на стол неторопливо, поворачивает голову, чтобы посмотреть над очками.

Один глаз - зелень жизни. Второй - адское пламя. Нужное - шрамом - подчеркнуть.

Так и не поверишь, что человек. И все-таки - людскую хрупкость слышно. Слышно человечью кровь. Не слышно - страха.

Чужачка смотрит уж слишком дерзко.

– Не припомню, чтобы раньше на это место кто-то претендовал.

Вергилий тянет в улыбке губы - ради Данте он готов побыть немного вежливым - но улыбка не дотягивается до глаз.

– Все меняется.

Леди не двигается с места. Тоже - улыбается. Но в ее глазах пляшут черти во злом огне.

- Все меняется, - соглашается. - Так почему ты решил, что это место все еще твое?

*

По Данте видно - прошло много времени. Вергилий смотрит в зеркало и больше не видит там двоих. Лишь себя. Не изменившегося. Потерявшего в аду счет времени. А у Данте - новое лицо, и Вергилий не всегда знает, что за ним скрывается.

С Данте они говорят о прошлом - общем. Лезть в чужое личное - неловко. Захочет - расскажет, думает Вергилий и молчит.

Между Данте и Леди - полное взаимопонимание. Ни следа неловкого молчания. Они едут в ужасно красной машине на какое-то дело (Леди, бесится Вергилий, напросилась), и эти двое - кому тут еще полтинник? - дурачатся как в детском саду. Спорят за свои уродливые пушки и пиццу: "Да я в сотый раз тебе говорю, без оливок вкус вообще не тот, ты только попробуй!"

И Данте искренне взрывается, открыто смеется, улыбаясь Леди так, как никогда не улыбался Вергилию. Только в детстве.

А Вергилий - на заднем сидении. На соседнем безмолвно лежит Ямато. Вергилий сжимает брюки до выступивших белых костяшек.

Неужели он правда не нужен? Никогда не был?

Взгляд Леди - жизнь и смерть в одном флаконе - скользит по нему через зеркало заднего вида.

*

Он прижимает ее к стене прямо так, на улице. Рука - к горлу. Брат первым унесся в агенство, уже не услышит - и Вергилий рычит:

- Не смей больше приближаться к Данте.

- С какой стати? - Леди рычит не хуже.

Вблизи человеком несет сильнее. Гарью и порохом, чуть выветрившимися лавандовыми духами. Пó‎том - они ведь только вернулись с дела. Данте - потому что к вечеру похолодало, потому что Леди взяла с собой дробовик, но не куртку.

Вергилию хочется вытащить ее из этого красного плаща, выдрать - оставляя ошметки кожи и мяса, если потребуется. Но ему не хочется пачкать плащ.

- Ты чужая, - цедит он, и ведь сейчас в его глазах тоже черти - не пляшут, но греют котлы расплавленной ярости. - Я его брат, я должен быть рядом.

А Леди поджимает бледные губы. Они дрожат, хотя в глазах ее - ни слезинки. Только ярость, чистая, незамутненная. И она выпрямляется у стены, хватает Вергилия за руку. Встает на цыпочки, чтобы прошептать дрожащим от рвущейся наружу бури голосом:

-- А где ты был, когда его крыло? Может, это ты отмывал его и ванную в десятый раз, или убирал мозги с пола? Или приезжал, чтобы не спать всю ночь и беречь его от кошмаров?

Вергилий костенеет. Так вот, во что он предпочел не лезть.

А Леди - и все-таки она таскает на себе столько огнестрела, какая сила - выворачивает его руку, опрокидывая его на спину. Набрасывается, впиваясь пальцами в шею.

– Ты хоть знаешь, каково ему было?! - слезы падают ему на лицо вместе со словами.

Вергилий смотрит – старается равнодушно – и Леди рыдает беззвучно, оставляя синяки на его шее. Утыкаясь, согнувшись от боли, головой ему в грудь. Он едва разбирает: "Ты совершенно его не заслуживаешь".

Не заслуживает. Но он хочет заслужить.

- Это вы о чем там без меня заболтались? - кричит Данте, и по его шагам слышно, как он возвращается к двери. И Леди коротко вздрагивает, соскакивает - свои слезы показать она не готова.

Вергилий встает следом, встает - чуть спереди. Так, чтобы у Леди была секунда - успокоиться.

И глаза - пламя и зелень, смерть с жизнью - впервые смотрят на него благодарно.