Роуз лежит на диване головой на коленях у Кристины и играет в какую-то мобильную игру, пока сестра перебирает пальцами мелкие кудряшки в каштановой копне волос. Совсем как у мамы.
Кристина же больше похожа на отца. Чёрные прямые волосы, которые лишь слегка пушатся без укладки, и бронзового оттенка кожа. Бенджамин Райт — мулат, а мама европеоидной расы, поэтому старшая дочь по большей части смуглая, но когда долго не бывает на солнце, то становится похожа на вампира.
Как сейчас.
Только если уровень меланина у неё и зависит больше от ультрафиолета, чем от генов, то тёмные круги под глазами на побледневшем лице красуются по другой причине. Эту ночь Кристина практически не спала.
Трис и Фор прошли священный обряд соединения душ.
Чёрт возьми.
Трис — её Трис, — теперь одна из них.
Лучшая подруга, с которой они неразлучны с младших классов, стала совершенно другим человеком, и Кристине придётся учиться дружить с ней заново. Подбирать слова, чтобы ненароком не сказать какую-нибудь очевидную, но обидную вещь о её соулмейте; смириться с тем, что они больше не могут доверить друг другу свои секреты. Если в последнее время Прайор и так мало что рассказывает о своей жизни, прикрываясь глупыми суевериями, так и тайны Райт теперь станут общим достоянием Трис и Фора.
И самое нелепое, что в свои двадцать лет Кристина ничего не знает о соулмейтах. Она спросонья наизусть расскажет Конституцию США, безупречно владеет оружием, и без ошибок сможет провести задержание опасного убийцы. Строго по протоколу. Но то, что касается главного принципа существования человечества…
Все её представления о родстве душ — поверхностные. Не найдёшь истинной любви — умрёшь в сорок пять. Найдёшь, но не ту, — умрёшь за неделю, а то и сразу во время обряда. Измена — смерть. Любая, даже мелкая ссора — смерть.
Не любить — датированная смерть.
Любить — смерть в любой момент.
Кристина понятия не имеет, как проходит священный обряд, потому что никогда этим не интересовалась. Скрепить две рассечённые ладони… На этом её познания заканчиваются. То, что соулмейты после соединения светятся как неоновые вывески, вообще стало полным потрясением. Калеб и Сьюзан, например, брали отпуск и вернулись уже с нормальным цветом кровеносных сосудов.
И проведённая ночь в поисковой системе не сильно расширила кругозор. Кристине лишь казалось, что к рассвету мозг начал превращаться в желе, потому что всё, что ей удалось найти, — это многочисленные интервью соединённых пар с горящими глазами и рассказами о том, как истинная любовь сделала их по-настоящему счастливыми.
Глаза Трис пылали точно так же. Эйфорией.
И этот рушит все принципы, по которым живёт Кристина. Теперь она не знает, где на самом деле истина.
— Ай! — хватается за голову Роуз. — Все волосы мне повыдёргиваешь!
— Прости, — прикусывает губу Кристина, тут же отпустив вьющуюся прядь, которую безуспешно пыталась распутать. — Нам нужно собираться…
— Давай не поедем?
Рози откладывает телефон и умоляюще смотрит на сестру. Кристина тяжело вздыхает и вновь запускает пальцы в шевелюру, массируя кожу головы.
— Я пообещала маме, что навещу их. Она вчера мне весь мозг проела, потому что я не была дома уже месяц.
— Приедешь в другой раз, ничего страшного, — закатывает глаза она. — Завтра суббота. Я дождусь тебя с работы, а потом мы съездим на Столетнее колесо или на пляж, возьмём каких-нибудь вкусностей и посидим на берегу.
— У меня ночная смена завтра, — выдыхает Кристина. — Поэтому я останусь сегодня у родителей.
Джоанна снова отправила её с Юрайей сторожить кукурузные поля далеко за городом, и, как выяснилось в первые дни её «наказания», их путь лежит через отчий дом. Вообще, эта область находится под опекой другого округа, но Департамент берёт на себя некоторые отдалённые участки по всему штату, помогая остальным. Педрад сказал, что его совсем не напрягает по несколько часов добираться до поста, потому что за это неплохо платят.
— Тогда останемся, а завтра уже поедем, а? — Роуз поднимается и забирается с ногами на диван, садясь на колени перед старшей сестрой, и складывает ладони на уровне груди.
— У тебя что-то случилось? — хмурится Кристина, когда уголки глаз сестры начинают поблёскивать.
— Нет, с чего ты решила? — девочка тут же опускает руки и неловко прячет взгляд, часто моргая.
— Роуз, не увиливай. Я же вижу, что есть причина, почему ты готова провести уикенд в тесной квартире, а не с подругами.
Сестра поворачивает голову и окидывает взглядом небольшую комнату, которая служит и гостиной, и кухней, и спальней одновременно.
— Просто у тебя здесь… естественно.
И Кристина понимает, о чём она. Когда-то и ей пришлось пережить этот период, когда ощущаешь различия между родным домом и остальным миром. Примерно в четырнадцать-пятнадцать лет начинаешь задыхаться от той приторной сладости, что творится в идеальной для окружающих семье. В семье, где нельзя ругаться, спорить и даже предложить что-то отличное от мнения родителей.
Поэтому она снисходительно улыбается и притягивает Рози к себе, целуя в кучерявую макушку.
— Хорошо, поедем завтра.
— Обожаю тебя! — взвизгивает девочка, прижимается крепче к старшей сестре, а затем соскакивает с места.
Кристина облокачивается на спинку дивана и кладёт голову на кулак, наблюдая, как Роуз копошится в холодильнике, пытаясь разыскать что-нибудь похожее на еду. Безуспешно, конечно же.
— Может, сходим к Трис? — она на мгновение выглядывает из-за дверцы, а затем опять отворачивается к пустым полкам. — Я так давно не была у неё. Соскучилась уже.
Кристина вздрагивает. Ей нужно больше времени, чтобы подготовиться к встрече с новой подругой. Или хотя бы дождаться, когда она перестанет светиться.
И сколько бы ни хотелось протестовать и рвать глотку от отчаяния, Кристина понимает, что всё уже свершилось. Прайор скоро станет законной женой Фора, родит ребёнка и больше не будет проводить много времени с ней.
Это не её жизнь. И если Трис решилась на такой безумный шаг, Кристине остаётся только смириться и выбирать наряд на предстоящее торжество. Даже не вскрывая конверт, она точно знала, что у Прайор уже готовы фасоны и цветовая гамма для платьев подружек невесты.
— Трис сейчас не на работе, — говорит она и поправляет кашлем внезапно охрипший голос. — Давай лучше закажем что-нибудь.
— Отлично, — дверь холодильника тут же захлопывается, Роуз бежит к дивану и берёт телефон. — Я хочу пиццу.
Кажется, даже желудок сестры заурчал от упоминания еды. Родителям стоит всерьёз задуматься, а стоит ли оставлять младшую дочь с человеком, у которого даже неприхотливый фикус с каждым днём чахнет всё сильнее? Она всё-таки ещё ребёнок.
— Роуз, — Кристина хватает её за край футболки как раз в тот момент, когда она собирается рвануть к обеденному столику, на котором лежит несколько рекламных буклетов из пиццерий. — Звони маме!
***
Блу Айленд встречает сестёр моросящим дождём и промозглым ветром. Трава на газоне уже начинает терять свою летнюю сочность, а на деревьях и кустарниках появляется первая желтизна.
На мотоцикле они проносятся мимо средней школы, где учились Кристина с Трис, и которую в этом году закончила Роуз. Выбор учебного заведения был до невозможности прост: по соседству располагается католическая церковь, которую родители девочек посещают каждые выходные. И то, что на следующей улице находится более престижная школа, мало их волновало.
Проезжая мимо невзрачного серого здания, Кристина хмурится, вспоминая, как мама таскала её и маленькую Роуз с собой, чтобы слушать бесконечные проповеди пастора. Только к годам пятнадцати она додумалась незаметно прятать беспроводные наушники за распущенными волосами и слушать музыку на такой громкости, чтобы сидящая рядом мать не услышала, но чтобы сладкие речи священника были заглушены хип-хопом. А когда пришло время уезжать в Нью-Йорк, Кристина передала «тайные знания» младшей сестре, за что та до сих пор благодарит её.
Наконец, остановившись на вымощенной каменной плиткой парковке, Кристина снимает шлем и протягивает Роуз, а сама остаётся на мотоцикле и ждёт, когда отец откроет ей двери гаража.
Дом Бенджамина и Стефани Райт выделяется из всей улицы своей вычурностью. Даже несмотря на стоящую на пороге осень, живая изгородь вдоль тропинки подстрижена настолько ровно, словно её кромсали не огромным секатором, а подрезали каждый неугодный листик маникюрными ножничками. Клумбы уже пустуют, потому что их нещадно уничтожают, как только увядает последний цветок. Кристина даже не помнит, когда видела осеннюю листву на лужайке, зато отчётливо помнит маму с граблями в руках, начиная где-то с середины сентября.
— Господи, вы с ума сошли? — вылетает из дома Стефани, запахивая кардиган крупной вязки и щурясь от дождя. — Ехать в такую погоду на мотоцикле!
Роуз снимает шлем и не успевает убрать упавшие на лицо кудри, как мама тут же накидывает ей на голову капюшон и подталкивает к входу в дом, а сама сверлит взглядом Кристину.
— Кристина, о чём ты только думала? — всплёскивает руками она, и снова кутается в распахнувшуюся кофту. — Это у тебя полицейская закалка, а Рози может разболеться!
— И я рада видеть тебя, мама, — Кристина закатывает глаза и опирается локтями на топливный бак. — Папа дома? Нужно гараж открыть.
Стефани, что-то бормоча себе под нос, ныряет рукой в карман, и дверь со скрипом поднимается.
— Отец уехал в супермаркет сразу после службы. Скоро должен вернуться, — она плетётся следом за дочерью, пока та ставит свой байк у стены, а затем рукавом кожаной куртки стряхивает капли дождя с сидения. — Почему ты мне не позвонила? Я бы оплатила такси. Это куда дешевле, чем лечить простуду твоей сестры.
Кристина отстёгивает небольшую сумку с униформой с багажника, закидывает её на плечо и поворачивается к маме.
— А то, что твоя старшая дочь может заболеть, тебя совсем не заботит? — спрашивает она с иронией. — Дождь нас застал только при въезде в Блу Айленд, так что мы доехали вполне сухими.
— Твоё здоровье крепче, чем у Рози, ты и сама прекрасно знаешь, — отмахивается мама, и они вместе заходят в дверь, ведущую из гаража прямо в дом. — А её последняя лихорадка лишила нас ежегодного отпуска.
— Ей нужно больше заниматься спортом, а вы всё ей эту скрипку навязываете, — ворчит Кристина, попутно стягивая намокшие ботинки, чтобы запрыгнуть в тёплые домашние тапочки.
Да, в отличие от сестры она не помнит, когда последний раз простывала, да и болела ли вообще когда-нибудь… Но если постоянное занятие спортом и укрепляет её иммунитет, то от холода тренировки мало чем помогают.
— Рози! — взвизгивает мама на пороге в кухню. — Боже правый, она уже что-то жуёт. Быстро в свою комнату переодеваться! А потом горячий чай.
Кристина краем уха слушает возникшую перепалку между мамой и Роуз, пока стоит у зеркала и приглаживает намокшие волосы, которые уже намерены распушиться в разные стороны от влаги. Она ухмыляется, когда сестра пытается гордо отстоять право на апельсиновый сок вместо травяного чая, который бы непременно уберёг её от возможной болезни.
Кристина, кажется, в этом же возрасте впервые попробовала перечить родителям. Тогда они с Трис собирались сходить на вечерний сеанс в кинотеатр, а родители не хотели отпускать их одних так далеко, тем более практически ночью. Эндрю Прайор, отец Беатрис, предложил лично отвезти девочек в Чикаго и забрать после показа, что, конечно же, не пришлось по душе двум юным авантюристкам, жаждущих ночных приключений. Поэтому они остались дома, а Кристина вдобавок за своё поведение была наказана на месяц.
Обедают они втроём, потому что отец привёз продукты и тут же уехал помочь старому приятелю. Между ним и мамой состоялся стандартный сладкий диалог, в которым они решили, что никто не в обиде и другу нужно обязательно помочь, а надутые губы старшей дочери ничего не изменили.
— У вас какой-то праздник? — удивлённо вскидывает брови Кристина, когда мама ставит в центр стола ароматный вишнёвый пирог, присыпанный сахарной пудрой
— О, да, — кивает она и всё же всучивает Роуз стакан с какой-то неприятно пахнущей травами субстанцией. — Я уже сообщила всем соседям эту радостную новость. К нам, наконец, пожаловала старшая дочь.
— Не начинай, мам…
— Кристина много работает, я тебе сто раз говорила об этом, — заступается за неё сестра, пока щедро поливает курицу сладким соусом. — А в свои выходные она нянчится со мной, чтобы дать вам с папой проводить больше времени друг с другом, — она нарочито делает ангельский голосок и незаметно подмигивает Кристине, на что та опускает голову, чтобы спрятать ухмылку.
Стефани не обращает внимания на явный стёб со стороны младшей дочери и с благодарностью улыбается. Кристине приходится прикусить губу и подавить смешок.
Наверное, ни Роуз, ни Кристина ничего не смыслят в романтике, и свидание в их представлении — это поход в ресторан, кино или прогулка по парку. Но никак не поездка в строительный магазин, чтобы купить очередной уродский коврик в душевую или новые ярко-жёлтые «вырви глаз» шторы. По рассказам сестры каждую неделю в доме появляется что-то новое и непременно не сочетающееся с общим интерьером.
Хотя и интерьера никогда не было в доме детства Кристины. За все годы их жилище претерпело несколько ремонтов, но все изменения не сильно разнились друг с другом. Если мама захотела обои с ярко-красными розами, а папе приглянулся диван с подсолнухами, значит, гостиная будет походить на цветочную клумбу, а дочерям остаётся только восхищаться дизайнерским решением их родителей. Как будто после священного обряда у соулмейтов пропадает чувство стиля…
— Что у вас нового? — интересуется Кристина и идёт к раковине, чтобы отправить остатки салата в диспоузер. В отличие от сестры, привыкшей подолгу колупаться вилкой в тарелке, она съедает обед за считанные минуты.
— Мы сегодня с папой еле пробились на воскресную службу, — с придыханием начинает рассказывать мама. — Представляешь, наш приход увеличился в разы. Слухи об отце Симонсе распространяются настолько быстро, что за две недели очередь из паломников стала доходить до соседней улицы! — её восторженный возглас приглушает шум измельчителя отходов.
— Привезли какую-то священную реликвию? — без эмоций уточняет Кристина и, отложив в сторону тарелку, смотрит в окно над раковиной. Она знает, что в такие моменты мама не замечает ничего вокруг и даже безразличие собеседника не помешает ей рассказать о делах прихода их семьи.
— Рози тебе не говорила? — удивлённо прикрикивает Стефани, и по спине Кристины бегут мерзкие мурашки от противного скрипа вилки, резко скользнувшей по тарелке. — Уже весь Иллинойс в курсе! Если новость дойдёт до Ватикана, то, я уверена, отца Симонса причислят к лику святых ещё при жизни. Впервые за всю историю! Ты совсем перестала посещать церковь со своей работой, — на последней фразе в голосе мамы появляются недовольные нотки. — Если бы ты смотрела что-то помимо криминальных сводок, то знала бы, какую важную роль играет духовное развитие в нашей жизни.
— Да-да, — машет головой Кристина, пропустив половину сказанного мимо ушей, потому что её взгляд прикован к соседскому дому, на лужайке которого стоит табличка с объявлением о продаже. — Часто приходят покупатели в дом мисс Престон?
— Уже нет, — фыркает она, проследив за взглядом дочери. — Домик неплохой, но если кто-то и согласится вывозить тонны хлама и бутылок, то с той вонью, что никак не выветривается, никто связываться не хочет.
Кристина тяжело сглатывает и незаметно сжимает ладони в кулак, чтобы сдержаться и не нагрубить в ответ. Маме никогда не нравилась мисс Престон, и даже после её смерти она не упускает шанса принизить её. Зная, как соседка была дорога для Кристины.
— Ты знаешь, кто занимается продажей? — она поворачивает голову к маме.
— Понятия не имею, — Стефани дергает плечом и тут же отправляет кусочек курицы в рот.
Роуз, которая до этого момента с кем-то переписывалась во время еды, пока мама не видит, резко поднимает голову.
— Что? — щурится она, и Кристина замечает, как щёки матери заливаются румянцем. — Агент лично передал тебе комплект ключей, если вдруг кто-то из проезжих захочет посмотреть дом.
— Передал, — мама неохотно проталкивает пищу в глотку. — И что? Имени-то его я не знаю.
— И на визитке имени тоже нет, — саркастично замечает Роуз.
— Ты как с матерью разговариваешь? — строго произносит Стефани и от её смущения не остаётся и следа.
— У тебя есть ключи? — перебивает их Кристина, и мама, ещё секунду одаривая Роуз «родительским» взглядом, поджимает губы и смотрит на старшую дочь.
— Есть. И зачем они тебе? До сих пор хочешь купить эту свалку? — едко спрашивает она, словно забирается под кожу своим вопросом.
Кристина резко отворачивается, поджав губы. Слова мамы бьют в грудь, вышибают воздух из лёгких. Сразу после смерти мисс Престон она, совершенно не подумав, ляпнула маме, что обязательно купит его. Не для того, чтобы поселиться в нём. Нет, упаси Боже. Жить по соседству с родителями… Что может быть хуже?
Кристина хотела сохранить память о мисс Престон. Заморозить в моменте, оставив всё, как было, когда она была ещё жива. Чтобы, возвращаясь, она переносилась назад в те дни, когда была по-настоящему счастлива здесь.
Она вновь смотрит на уже зарастающий плющом дом, который раньше был для неё целым миром.
***
Три года назад.
— Ой, какие люди! — всплёскивает руками худощавая женщина и тут же отходит в сторону, пропуская гостью внутрь. — Давно ты не заглядывала к своей старушке…
Мисс Престон не тянется обнять и поцеловать Кристину в щёку, потому что её руки, как обычно, измазаны краской. Как и одежда, которую она безрезультатно пытается защитить кухонным фартуком. Даже в огненно-рыжих волосах, собранных в высокий пучок, виднеются белые брызги. И если кто-нибудь внезапно нагрянет в гости, посчитает, что отвлёк хозяйку от готовки. Но вряд ли на кухне найдутся мука и яйца. А в холодильнике что-то помимо вина.
— Ты вовсе не старушка, тётя Энджи, — цокает Кристина, пока снимает промокшее пальто. — Сама знаешь, выпускной класс, итоговое тестирование. Сижу за учебниками целыми сутками.
— Ой, — недовольно отмахивается она. — Не придумывай на ходу отмазки. Я тебя как облупленную знаю. Чего встала? Проходи уже! Будешь помогать.
Мисс Престон скрывается за дверным проёмом, и Кристина воодушевлённо спешит следом. В этом доме никогда не бывает гостей, поэтому самая большая комната с высокими потолками и панорамными окнами выделена под творческую студию. Старая мебель, на которую всё никак ни найдется покупатель, закрыта полиэтиленом, по полу разбросаны пустые тюбики, испорченные холсты и непригодные кисти. Воздух пропитан запахом льняного масла и растворителя, от которого Кристина ощущает кисловатый привкус на кончике языка.
Из небольшой колонки в углу льются весёлые ноты кантри. Тётя Энджи обожает эту музыку, как и всё, что связано с Диким Западом. Большинство её картин, которые она пишет для себя, посвящены именно этой теме. Ковбои, прерии, изящные дикие мустанги. Если Кристина подолгу их рассматривает, то ей иногда кажется, что она слышит запах пороха и кожаных сапог, а в глотке начинает першить от пыли, летящей из-под копыт. Хотя мисс Престон говорит, что, глядя на свои картины, она чувствует дешёвое виски, смешанное с патокой и спиртом, конный помёт и смрад венерических заболеваний. Но столь неприятная ассоциация не убивает дух романтики, которым пропитаны полотна.
Кристина, в принципе, считает любую историческую эпоху завораживающей и романтичной, потому что тогда не было священных обрядов, обязательных клятв и шрамов на ладони. Люди тоже боролись за право на жизнь. Но их борьба шла до самого последнего вздоха, и зачастую за весь путь они обретали себя. Сейчас же, по мнению Кристины, с полученным сомнительным долголетием, смысл во всём остальном терялся.
Вот тебе беспроцентный кредит на жильё, куча льгот во всех сферах, кроме медицины, ежегодные путёвки за границу для соулмейтов и бешеные детские пособия. В семье Кристины никогда нет проблем с деньгами, хотя мама не проработала ни дня, а отец занимает не самую престижную должность в небольшой адвокатской конторе. Но, тем не менее, у них немаленький дом, автомобили меняются раз в несколько лет, и до кучи к бесплатной путёвке родители ещё раз, а то и два в год путешествуют по миру.
— К тебе пришла муза? — спрашивает Кристина, наблюдая, как мисс Престон, уже стоя на стуле, клеит малярный скотч на участок стены, совсем недавно выкрашенный в белый.
Тётя Энджи уже какой год планировала разрисовать студию, но постоянно жаловалась на отсутствие идеи, и если сейчас она отложила холст, но не кисть, значит, повод появился существенный.
— Муза — это бутылочка «Бароло». А «Мерло» за пять баксов за бутылку — это так… лёгкий творческий порыв.
Спрыгнув, она делает пару шагов назад, вглядываясь в белую стену, и что-то прикидывает в уме. Кристина внимательно наблюдает за её действиями, пытаясь уловить в вождении рукой по воздуху какой-то смысл. Мисс Престон подрезает ножом практически незаметный скотч и, ещё раз оценив результат, который понятен лишь ей, одобрительно кивает.
— Накинь вот это, иначе твоя мать с меня три шкуры спустит за краску на одежде, — она указывает на дождевик, и Кристина послушно надевает его.
— Что это? — спрашивает она, когда мисс Престон вытаскивает из-под стола картонную коробку.
Та не отвечает и, слегка пританцовывая, запихивает ногами вывалившийся вместе с коробкой мусор обратно. Кристина с любопытством заглядывает внутрь и обнаруживает желатиновые шарики для игры в пейнтбол.
— Воу! Ты придумала новый способ покраски стен?
— Это старый и проверенный способ снять стресс, — закончив с «уборкой», отвечает мисс Престон. — Ты первая. Только замахнись посильнее. Они дешёвые и не всегда лопаются с первого раза.
Кристина вытаскивает один шарик размером с виноградинку и крутит его между пальцев. Она смотрит на Энджи и, получив одобрительный кивок, швыряет его в стену. Слышится лёгкий щелчок, и на белой краске появляется ярко-синяя клякса.
Мисс Престон победоносно рубит воздух кулаком и тут же наклоняется, чтобы схватить шарик и оставить на белом участке ещё одно пятно. Только теперь зелёное.
Они по очереди оставляют кляксы, иногда бросают вместе, и обе молчат, с головой увлеченные процессом. Стена окрашивается в яркие цвета, которые смешиваются друг с другом, внося коррективы в цветовой гамме.
— Тебя уже пригласил кто-нибудь на выпускной? — делает перерыв Энджи и идёт к высокому круглому столику, на котором лежит разная бутафория для натюрморта. Берёт бокал и бутылку вина, естественно, настоящую.
— Один попытался, но я ему отказала, — Кристина останавливается, на что мисс Престон взмахом руки требует продолжать работу. — Да и вообще я не пойду на выпускной.
— Ты сдурела что ли? — давится вином женщина и, не выпуская бутылку и стакан из рук, забирается на стол сбоку от Кристины, наблюдая, как та с остервенением швыряет шарики в стену. — Водка в пунше, горячие парни, шикарное платье! Это же лучшая вечеринка, на которую можно попасть один раз в жизни. Поверь, с возрастом они становятся всё скучнее, и в итоге превращаются в посиделки с подругой с бутылкой вина и пьяное нытьё о том, что все мужики козлы.
— Какие парни, тётя Энджи? Ты же знаешь, что мне это не интересно.
— Ну и дурочка! — отмахивается она, и делает несколько глотков. — Любовные интрижки не обязательно должны заканчиваться шрамом и увековечиванием истиной любви на надгробной плите. Счастье приходит не только с появлением родственной души.
— За дверями твоего дома творится обратное, — фыркает Кристина и со злостью кидает ещё один шарик в стену. — Например, мои родители не тоскуют по водке в пунше, и, кажется, они счастливы.
— А ты знаешь, в чём заключается их «счастье»? — мисс Престон ставит пустой стакан рядом и опирается рукой о столешницу. — Вспомни, твои предки хоть раз спорили по каким-нибудь мелочам? Какой фирмы купить молоко, или какие шторы повесить в гостиной?
Кристина резко замирает и переводит взгляд на женщину. Она часто моргает, пока пытается собрать мысли в кучу. Так было всегда и во всех семьях. Если связь соулмейтов нерушима, то в их отношениях царит гармония и спокойствие. Поводов для ссор просто не бывает. Но разве может быть так, что вкусы в еде или любых других аспектах настолько совпадают?
— Эм… наверное, нет, — пожимает плечами она.
— Вот именно, крошка! Они живут в страхе проявить друг к другу негативную эмоцию, потому что это может стать толчком к разрушению связи. А это то ещё дерьмо, я тебе скажу! А ни какое не счастье, — Энджи пьёт прямо из бутылки и, заметив, что Кристина внимательно наблюдает за ней, закашливается. — Чего замерла? — отдышавшись, ворчит она. — Давай за дело!
— Мама говорит, что в этом и заключается истинная любовь, — Кристина упрямо стоит на месте. — Принимать человека таким, какой он есть.
— Ой! — закатывает глаза женщина и выдвигает ногой из-под стола табуретку. Дождавшись, пока Кристина усядется и замрёт, чтобы шелест дождевика не раздражал, она мечтательно рассказывает, не забывая время от времени припадать к вину. — Знаешь, у меня был однажды роман с горячим итальянским мачо. Мы ругались так, что под конец готовы были глотки друг другу зубами выдрать. И каждый раз наша ссора выливалась в такой жаркий секс, что стены во всём квартале ходуном ходили, — заметив, как рот Кристины приоткрылся, а щёки покрылись румянцем, Энджи резко поднимает палец вверх, пресекая любые попытки перебить её. — Только не говори мне, что секс с соулмейтом это совершенно другие ощущения. Слышала эти сказочки уже много раз! Может, сам секс у них и лучше. Но мы заводили друг друга так своими извращениями, что любой шрамированный позавидует.
— О-о-о, тётя Энджи, хватит! — Кристина жмурится, пытаясь прогнать всплывающие картины перед глазами. — Если мама услышит тебя, то поставит между нашими домами бетонный забор.
— А ты не рассказывай мамочке всего, чему тебя учит тётушка Энджи! — мисс Престон шутливо касается измазанным в краске пальцем кончика носа Кристины, оставляя белый мазок. — Кстати, ты определилась с колледжем?
— Да, я подам документы в Полицейскую академии Нью-Йорка.
— Ничего себе новость! — наигранно хватается за сердце женщина и убирает уже почти пустую бутылку подальше. — Кристина, ты меня в могилу раньше времени сведёшь. Или как вас теперь называть? Товарищ полицейский? Детектив Райт?
— До этого ещё далеко, — тяжело выдыхает Кристина и, облокотившись на стол, опускает голову на руки. — С этого года они увеличили срок обучения. И даже если я попаду на ускоренный курс, мне придётся пару лет отучиться, прежде чем устраиваться в полицию.
— У тебя всё получится, милая, — снисходительно улыбается мисс Престон. — И знаешь, как станешь копом — посади за решётку одного придурка по имени Люк. Этот козёл кинул меня на бабки, и теперь, вместо элитного сухого, мне приходится давиться этой дрянью из супермаркета, — она брезгливо косится на дешёвое вино.
— Что? Ты не рассказывала мне об этом…
— Да, я как-то не упоминала, что была богатой предпринимательницей, пока не влюбилась… У меня была своя небольшая дизайнерская фирма. Дела шли хорошо, я даже купила этот дом, — Энджи с гордостью окидывает взглядом студию. — А потом я встретила Люка, и тогда мне казалось, что мой мир перевернулся с ног на голову. Красивые ухаживания, дорогие подарки, рестораны. Ты только в обморок не падай, но я была готова соединиться с ним…
— Да ладно? — Кристина резко выпрямляется и еле успевает ухватиться пальцами за край стола, чтобы не рухнуть с не очень надёжного табурета.
— Ага, и такое бывает. В общем, роман был бурным, сказочным. А потом он попросил меня заняться дизайном его нового офиса. Я, конечно же, согласилась. Мы с моей командой работали без выходных, чтобы успеть в срок. Я такая дура… — мисс Престон тяжело выдыхает и устремляет взгляд в потолок. — Он сказал, чтобы я рассчиталась с подрядчиками, а уже после всего он бы возместил всю сумму моей фирме. И кинул меня, ублюдок! — рычит она и вновь опускает глаза на шокированную таким откровением Кристину. — И теперь я наскребаю на жизнь, рисуя на заказ портреты. Хватает, чтобы оплатить счета, да на дешевое пойло, которое почему-то называют вином… Извини, тебе не предлагаю. Я хоть и не боюсь Стефани, но всё же предпочитаю держаться от неё подальше.
Энджи хватает бутылку и, покрутив её в руках, снова пьёт. Кристина с приоткрытым ртом наблюдает за понурой женщиной, в уголках глаз которой собираются солёные капли. Её успешная жизнь разрушилась по щелчку, когда на её пути встретился, как ей казалось, тот самый человек, который на самом деле оказался мерзавцем.
И как после такого можно вообще влюбиться? Как можно так просто впустить человека в свой мир, зная, что он может так просто растоптать всё и даже бровью не поведёт? Что за неведомая сила заставляет людей пойти на такой шаг, как священный обряд, когда, казалось, родной человек может так бессовестно плюнуть в душу?
— Я точно упрячу его за решёткой, тётя Энджи! — яростно восклицает Кристина и чувствует, что уже сама вот-вот расплачется. — Обещаю.
— Да брось ты, Крис, — всплёскивает руками мисс Престон и соскакивает с места, сгребая девушку в объятия. — Я же пошутила. Плевать на этого ублюдка. Если бы не он, я бы не прожила ту жизнь, что есть у меня сейчас. И у меня бы никогда не было тебя. Ты же для меня как дочь, Крис.
И Кристина чувствует, как сдавливает горло от подступивших слёз. Она чувствует стыд за то, что так долго не навещала Энджи. И действительно кроме неё у мисс Престон не было никого на всём белом свете, а Кристина так бессовестно избегала с ней встреч, потому что не хотела видеть, как увядает жизнь в её глазах.
Через месяц тёте Энджи исполнится сорок пять лет.
***
Эрику пришлось до поздней ночи сидеть в офисе. Новость о серийном маньяке, который похищает людей прямо в центре Чикаго, облетела весь штат, и теперь каждое, — даже совсем мизерное, — издательство так и норовит получить комментарии от Департамента, поэтому самые дотошные журналисты караулят шерифа и шефа полиции у входа уже третий день.
Имя Эрика во всех газетах. Да, он не раз бывал на пресс-конференциях, но всё же его появления в СМИ были связаны с раскрытыми преступлениями. А теперь его обвиняют в бездействии. Забавно, как народная любовь в один миг сменилась порицанием. Но по большему счёту Эрику плевать. Ему бы только дождаться, когда собравшиеся под окнами репортёры рассосутся, и он сможет, наконец, отправиться на поиски улик.
После того, как Эрик провёл беседу с матерью последней жертвы, ему предстояло отыскать Лидию, которая точно знала о Поле Мартине намного больше родителей. Но и тут его ожидал промах. Пока Эрик попивал лимонный чай в мягком кресле, Лидия убежала из дома в неизвестном направлении.
Её сестра поначалу неохотно шла навстречу, но всё же поделилась, что Лидия опасалась не полицию, а того, что будет следующей. Постоянно твердила о том, что Полу не стоило трепаться с лучшим другом о том, что они сделали. Сестра рассказала, что накануне похищения эти двое провели священный обряд, и после него Лидия вела себя странно и шарахалась каждой тени. А когда Пола похитили, она без раздумий собрала только необходимые вещи и сбежала, убедив сестру не заявлять в полицию.
Лучший друг и коллега Мартина тоже не сильно пролили свет на ситуацию. Они поведали, что Пол на следующий день после обряда пришёл на работу бледный, что-то бормотал под нос о мировом заговоре и подопытных крысах, но ничего конкретного не говорил.
И, собрав по крупинкам информацию, Эрик выяснил, что у этой парочки было укромное место за городом: заброшенная ферма недалеко от железнодорожной станции, куда они сбегали от дотошных родственников.
После долго поиска, Эрик, наконец, обнаружил подходящий под описание дом, в котором, возможно, сейчас прячется Лидия. Остаётся лишь улизнуть от самых стойких репортёров, ждущих у Билдинга.
— Ты всё ещё здесь? — тихо спрашивает Тори, заглядывая в приоткрытую дверь.
Эрик стоит у окна, наблюдая, как возле его пикапа трётся пару журналистов. Он устало трёт переносицу и, тяжело вздохнув, садится в кресло. От полумрака, которым окутан кабинет, тянет в сон, и Эрик допивает остатки уже третьей порции эспрессо из автомата для посетителей.
— Ты можешь переночевать в номере для новобрачных, — говорит Ву и, так и не дождавшись ответа, заходит внутрь. — Им уже сто лет не пользовались, так что там должно быть чисто.
— Ты имеешь в виду, что там давно никто не трахался? — ухмыляется он. — Сомневаюсь…
Тори подходит к окну и пальцем раздвигает жалюзи, глядя на парковку перед Департаментом.
— Макс быстро отвязался. А ты их как будто боишься, — сомнительно протягивает она и косится на Эрика, ожидая привычный всплеск эмоций на колкость в его адрес.
— Я должен кое-куда съездить. По делу. И хвост мне ни к чему, — спокойно объясняет тот. Ему даже не хватает сил осадить детектива.
— Возьми мою машину. Она как раз у чёрного входа.
— Не нужно, — качает головой он. — Я никуда не тороплюсь.
Тори что-то беззвучно бормочет под нос, прощается и, одарив Эрика сочувствующим взглядом, уходит.
Проходит ещё пара часов, прежде чем парковка Департамента практически пустеет. На ней остаётся лишь несколько патрульных машин и автомобиль Эрика.
Он делает бесчисленное количество поворотов по Чикаго, затем по пригороду, убеждаясь в отсутствии следящих за ним журналистов, желающих выведать его домашний адрес, и только тогда покидает насёлённые пункты и сворачивает на пустынную дорогу, вдоль которой тянутся пшеничные и кукурузные поля, уже готовые к уборке.
Эрик ухмыляется, когда замечает, что до сих пор смотрит в зеркало заднего вида, чтобы удостовериться, что он на дороге совсем один. Это уже похоже на паранойю. Да и проверять заброшенную ферму следовало днём и с ордером на обыск, но, опять же, журналисты могли всё испортить.
А Макс словно специально нагнетает обстановку и не делает запрос в городскую администрацию, чтобы пресечь нападки настырной прессы. Знает, что через неделю уходит в отставку, и держит СМИ под боком, чтобы успеть дать интервью прямо на пороге Департамента. А также сообщить о преемнике. И только от Эрика зависит, будет ли его имя рядом с именем Макса на первой странице в качестве нового шерифа или же уволенного с позором шефа полиции. Эрику не нравится ни один вариант. Его устроит, если его оставят в покое и дадут продолжить выполнять свою работу.
Свернув на просёлочную дорогу, Эрик сверяется с навигатором. Ферма должна быть где-то поблизости, но вокруг лишь тянется чёрная стена из кукурузного поля, и только спустя какое-то время она сменяется высоким бурьяном, которым обросла территория обветшалого одноэтажного здания. Эрик тут же глушит мотор и гасит свет, чтобы не спугнуть Лидию, возможно, прячущуюся внутри.
Быстро выпрыгивает из машины и тихой поступью крадётся к входу, чтобы не выдать себя хрустящей травой, в которой утопают ноги. Тишина давит на барабанные перепонки, не даёт уловить посторонние звуки. Он обходит дом, проверяя, что все окна и задний вход наглухо заколочены, и, наконец, входит внутрь. Вновь прислушивается.
— Лидия, — негромко произносит Эрик и включает фонарик. — Это полиция. Я не причиню тебе вреда. Твоя сестра сказала, что ты прячешься от кого-то. Я хочу помочь.
В ответ тишина. Даже воздух не колышется в длинном коридоре, и пыль всё так же размеренно витает в свете фонаря. Её здесь нет.
Эрик поочерёдно заглядывает в комнаты и приходит к выводу, что это — то самое место, о котором рассказывали друзья Пола и Лидии. В одной из них он находит старый матрац, застеленный новым постельным бельём. Вокруг стоят огарки свечей и расставленные стопками книги.
«Видимо так теперь разводят девок на секс? Читают сопливые романы при свечах где-то в глуши?» — мысленно ухмыляется Эрик, пока не замечает, что возле матраса лежит нож, покрытый засохшими бордовыми разводами.
Именно здесь эти двое втайне от всех рассекли ладони и смешали кровь, соединив при этом души.
Колтер предусмотрительно ничего не касается, чтобы утром загнать сюда экспертов и проверить, был ли здесь кто-то помимо Лидии и Пола. Он присаживается на корточки, освещая фонарём тёмную простынь. Тяжело что-то разглядеть без специального оборудования, поэтому Эрик наклоняется чуть ближе, но не удерживает равновесие и, резко подавшись вперёд, упирается ладонью в матрас.
Ещё тёплый.
Лидия здесь.
Эрик соскакивает и машинально тянется к кобуре. Но не успевает он развернуться, чтобы пойти обыскать дом и окрестности, как чувствует тупую боль в затылке.
— Сука, — рычит он и бьёт наотмашь, даже не видя того, кто стоит за спиной.
Фонарь вылетает из рук, но Эрик успевает заметить, что к нему подкралась совсем не хрупкая девчонка, а здоровый громила, примерно, как он, с бейсбольной битой.
Перед глазами всё плывёт, голова кружится, но Колтер снова замахивается для удара. Лицо скрыто под чёрной маской, однако кулак всё же прилетает в цель, и нападавший пошатнувшись, делает шаг назад.
Эрик тут же точным пинком выбивает биту из рук и бьёт снова. Этот козёл явно не ожидал, что после удара по затылку Колтер не свалится в обморок, поэтому не успевает что-нибудь предпринять.
— Тварь! — плюётся он, когда Эрик хватает его за шиворот куртки и со всего размаха впечатывает головой в стену.
Эрик бьёт его снова и снова, пока уже обмякшее тело не скатывается вниз, и лишь куртка, что зажата в кулаке, не даёт упасть. Колтер расслабляется и трёт глаза, пытаясь снять пелену.
— Вы имеете право хранить молчание, — он тянется к пистолету, пытаясь справиться с проклятой кнопкой, и практически смеётся, когда громила вздрагивает. — Что, мразь, не ожидал наткнуться на копа?
— Не ожидал, что твоя кобура застёгнута, — гнусавым голосом отвечает тот и резко распрямляет плечи, скидывая с себя руку.
Всего секунда замешательства и промедления, и Эрик чувствует жжёние в области живота. Быстрый взгляд вниз. Эта сволочь точно знает, куда бить. В печень.
Первая мысль, что приходит в голову, — не дать ему вытащить лезвие. Эрик перехватывает запястье и выворачивает руку, чтобы стянуть её с рукояти ножа.
Пока ещё голова здраво мыслит и давление не упало от болевого шока, он снова бьёт. Промахивается.
Громила нахально хмыкает и делает шаг назад. Беглым взглядом окидывает Эрика, который уже пошатывается, затем поднимает свою биту и уходит.
— Не стоило тебе лезть в это дело, шеф, — бросает он напоследок.
Единственное, что успевает уловить уже затуманенный взгляд Эрика, — это блеснувший в тусклом свете фонаря металлический значок на куртке в форме пульса.
Он точно знает, что где-то его видел, но сейчас совсем не может об этом поразмыслить. С ножом в животе. Ноги больше не держат, и Эрик валится на пол.
Ну же! Думай, думай, думай! Чёртовы курсы полицейской подготовки. Ножевое в брюшную полость. Возможное попадание в печень. Не вынимать орудие из раны. Что там дальше? Лечь на левый бок?
Эрик как можно быстрее поворачивается на нужную сторону, придерживая нож. Каждое движение отдаёт невыносимой болью, и из-под лезвия начинает сочиться кровь. Кровотечение слабое, возможно, печень и не задета. Иначе бы он давно свалился в обморок или того хуже.
Нужно вызвать подмогу. Эрик тянется к рации и, собрав последние силы в кулак, подносит её ко рту.
— Всем патрулям! Стиджер Мони роуд. Требуется скорая помощь. Повторяю. Стиджер Мони роуд. Требуется скорая помощь. Как слышно?
***
Кристина сидит на водительском месте, удобно откинув спинку, и листает спортивный журнал Юрайи, который нашла в машине. Она перелистывает пестрые страницы, не понимая и половины того, о чём пишут. Педрад увлекается спортом, как и его брат. Кристина тоже неплохо разбиралась в баскетболе и бейсболе, но по большей части лишь в правилах игры. Названия команд и имена самых популярных спортсменов её никогда не интересовали. О команде «Святого Павла», закрепившую в этом году статус чемпиона, она слышит впервые. И даже если ей интересно послушать рассказы о спортивных матчах этого сезона — спросить некого.
Кристина на дежурстве одна.
— Крис, пожалуйста, я на этой работе зашиваюсь. Я пообещал подмениться и сводить Мэри в ресторан. Но Джоанна даже слушать не стала.
— Конечно! Ты бы ещё ей сказал, что просишь отгул, чтобы вечерком соединиться со своей возлюбленной.
— Чёрт, Крис. Я уже ей пообещал. Мы будем недалеко. В Меддисоне есть неплохое кафе. Посидим буквально пару часов, а потом я посажу её на поезд и тут же вернусь. Ничего не случится, ты же сама знаешь: тут глухо, как в пустыне.
— Ладно. Только вернись до полуночи, золушка! Иначе превращу тебя в тыкву.
— Слушаюсь, крёстная.
И вот время перевалило уже за полночь, а Педрад так и не появился. Телефон отключен, и Кристина уже начинает нервничать. На соседнем сидении лежит экипировка, рядом стоит бумажный пакет с уже остывшими блинчиками, который мама заботливо всучила Юрайе, как только он появился на пороге дома.
Кристина чувствует аромат, исходящий из пакета, и в животе начинает урчать. Но вместо перекуса, она тянется к телефону, чтобы вновь услышать автоответчик. Ещё как назло вдали едет авто, и ей приходится самой настраивать радар на крыше, чтобы убедиться в соблюдении скоростного режима. Кристина волнуется, так как делает это впервые, но всё же ей удаётся разобраться в бортовом компьютере.
Она пытается успокоить себя тем, что за всё время дежурства Юрайи в этом округе ему ни разу не приходилось трогаться с места. Ближайшие посёлки патрулирует местная полиция, поэтому его машина стоит на одном месте всю ночь. Что может случиться за пару часов, пока Юрайя кувыркается со своей подружкой в ближайшем мотеле? Верно. Всё будет хорошо.
— Всем патрулям! Стиджер Мони роуд. Требуется скорая помощь. Повторяю. Стиджер Мони роуд. Требуется скорая помощь. Как слышно?
Кристина подпрыгивает на месте и резко смотрит по сторонам, пытаясь понять, откуда поступает сообщение. Боже. Вся теория, зазубренная для прошлого дежурства, вылетела из головы. Паника связывает внутренности узлом, сердце бешено колотится, пока Кристина ищет кнопку ответа.
— Сигнал принял. Укажите ваши координаты. Приём.
И только когда она договаривает сообщение, чувствует, как дрожат голосовые связки, словно это её первый рабочий день в полиции.
— Включаю GPS.
Кристина барабанит пальцами по экрану, отправляя полученные координаты в службу спасения. Несмотря на боль в висках от охватившего страха, она всё же верно вводит десятичные коды в программу.
— Чёрт, — рычит она, понимая, что Юрайи нет на месте, и ей придётся одной отправляться на сигнал.
Ещё и за рулём. Наличие водительского удостоверения — обязательное условие для службы в полиции, и у Кристины оно, конечно, есть. Но она не водила машину после того, как сдала экзамен. И тем более у неё есть мотоцикл. С ним она справляется куда лучше.
Просто нужно дышать. Не давать панике полностью затуманить рассудок. Ей не впервой ехать на место преступления. Не впервой быть в опасности и помогать раненным. Почему же нога соскакивает с педали сцепления? Наверное, потому что Кристина узнала того, кто отправил сигнал о помощи.
Это её босс.
В те минуты, когда она, казалось, забыла о его существовании, его голос гремит набатом в патрульной машине. Где-то в забытом Богом месте, где обычного человека встретить можно лишь раз в несколько дней, Кристине предстоит столкнуться лицом к лицу именно с Эриком Колтером.
У неё есть пара минут, пока она едет по указанным координатам, чтобы подумать о том, что Эрик вообще мог забыть посреди пустого поля? По рассказам Тори он занимался только делом о похищении людей. Значит ли это, что он нашёл что-то, связанное с этим именно здесь?
Чёрный фургон.
Та машина, что проезжала мимо Кристины, подходила под описание. Мимо неё, возможно, проехал предполагаемый преступник. А у Кристины не было ни одного основания остановить его.
Чёрт. Чёрт. Чёрт.
Кристина давит по газам, когда картина событий складывается. Если в машине, что проехала пятью минутами ранее, был тот самый похититель, значит, помощь требуется именно Эрику.
Она с трудом замечает заросший съезд на полевую дорогу, а затем уже видит, как блеснули в свете фар стальные диски автомобиля шефа. Чуть ближе, по всей видимости, стояла другая машина. Это видно по придавленной колёсами траве, и Кристина мысленно проклинает закон, при котором она не имеет права останавливать на дороге автомобиль без веских на то оснований.
Кристина надевает на левое запястье аптечку, благо широкая ручка позволяет это сделать, и берёт фонарь. В правой руке пистолет, и как только Кристина оказывается на улице, то сразу приводит оружие в готовность. Правая рука поверх левой. Дуло пистолета следует за лучом фонаря, и при любом шорохе пуля достигнет цели.
Она не до конца уверена в своих доводах, что опасности здесь нет, поэтому следует строгой инструкции, когда оказывается на пороге дома.
— Сюда, — слышится сдавленный стон из глубины дома. — Здесь никого.
Кристина тут же срывается с места, опустив оружие, но всё же не пряча его за пояс. Когда она находит Эрика, то приходит в ужас, застыв на пороге комнаты. Босс лежит на полу, придерживая одной рукой нож, торчащий из живота, а во второй крепко держит пистолет, направленный прямо на Кристину.
Девушка сдерживает тошноту, подступившую к глотке, когда в глаза бросается расползающееся бордовое пятно под ним. Кровь сочится меж пальцев, губы Эрика синие, лицо бледное, как у трупа. Дыхание учащённое. У него болевой шок, но рука, что держит пистолет, не дрожит. Даже в таком состоянии он не промахнётся.
Когда Кристина опускает фонарь, позволяя Эрику увидеть её, тишина тут же сдавливает так, что резкая боль отдаёт в затылке. Не слышно даже хриплого дыхания мужчины на полу и её сердца, колотящегося где-то в груди. Ей кажется, что оно просто остановилось.
И виной всему искривившаяся гримаса, застывшая на лице Эрика. Она тут же сменяется тенью разочарования, словно он готов сделать выстрел, лишь бы увидеть любого другого на месте Кристины.
— Мда… — нагло протягивает он и опускает пистолет, возвращая все звуки в комнату. Даже пыль, поднятая в воздух, будто снова зашевелилась, хотя до этого замерла в одном мгновении. — Из всех офицеров Иллинойса мне на подмогу приезжает самый ничтожный из них. Я где-то нагрешил? Если выживу, обязательно схожу на исповедь.
Кристина проглатывает унижение, осевшее в глотке вместе с пылью, и падает на колени перед Эриком, освещая фонариком рану.
— Нужно закрепить нож. Он шевелится и может задеть печень.
Она роется в аптечке, доставая бинты и валики. Кладёт фонарь подальше, чтобы осветить как можно больше пространства, и обрабатывает руки антисептиком. Кристина приближается к Эрику, но не смотрит ему в глаза, чтобы не увидеть в них насмешку или презрение, которыми он уже наградил её сполна. Она точно знает, что в этом случае руки могут задрожать и сделать только хуже.
Но Эрик не смотрит на неё так, как думает Кристина. Он с интересом наблюдает за ней, как она без колебаний берёт необходимое, как, несмотря на толстый слой пыли в доме, от которого сложно дышать, делает всё чисто. И только когда её ледяные пальцы касаются его руки, чтобы снять с рукояти, Эрик приходит в себя.
— Не трогай! — словно опомнившись, рявкает он и дёргается, но сразу же шипит и замирает. — Я дождусь специалистов, — выдавливает он, когда волна боли немного утихает. — Надеюсь, не сдохну к тому времени. Не хочу, чтобы последнее, что я видел в жизни — это твоё лицо.
— Тогда тебе следует заткнуться, потому что именно так ты сдохнешь быстрее!
Она решительно отодвигает его руку, испачканную кровью, и снова тянется к бутылке с антисептиком. Когда Кристина смотрит на свою ладонь, на которой остались алые разводы, на мгновение замирает. Где-то глубоко в груди появляются слабые толчки, которые с каждым ударом сердца разрастаются и уже отдают тупой болью в висках.
За те секунды, пока Кристина разглядывает кровь Эрика, в голове проносится бесчисленное количество мыслей.
Она пахнет как ржавое железо. Вся кровь пахнет так? Или только его? Будет ли моя теперь пахнуть так же? Что если его кровь окажется в моих венах? Что-то изменится? Боже, почему я хочу, чтобы она оказалась в моих венах?
— Испугалась крови, офицер? — едкая усмешка вырывает её из потока мыслей, и она рассеянным взглядом встречается с Эриком.
Кристина ощущает, как холодный пот заливает спину, когда осознание накрывает её с головой. Что за чертовщина? Она тут же отчаянно заливает грязную ладонь пахнущей спиртом жидкостью, лишь бы поскорее смыть эту дрянь с кожи. Сделав глубокий вдох, Кристина вновь пытается приложить стерильные валики к ране. Её уже скручивает от вида крови, которая с каждым движением лезвия начинает сильнее заливать одежду.
— Я сказал тебе не трогать меня, — он приподнимает руку, чтобы остановить Кристину, но его опять сворачивает от боли.
— Господи, просто заткнись! — не выдерживает она и, наконец, фиксирует лезвие неподвижно.
Её всё больше мутит от того, что эти импульсы в её груди никуда не исчезают. Такое странное предчувствие, как будто Кристина делает всё неправильно. Как будто сейчас ей нужно сделать совсем другое, и весь организм протестует и пытается остановить её.
Эрик внимательно наблюдает за действиями Кристины. Как она аккуратно заматывает бинт, чтобы лишний раз не задевать нож. Каждое движение чёткое и последовательное, как будто она не просто освоила стандартный курс полицейского по оказанию первой помощи, а прошла стажировку в больнице.
— Я смотрю, у тебя голосок прорвался. Ты со всеми такая дерзкая? Или я уже брежу? — спрашивает он, когда понимает, что безоговорочно подчиняется её приказам, помогая протянуть бинт через туловище.
— Что тебе опять нужно? — Кристина завязывает крепкий узел и отползает подальше, стараясь не смотреть на руки. Ржавый запах до сих пор преследует её, оседая не только в лёгких, но и в голове. — Я пытаюсь помочь. Тебе нужно протянуть ещё десять минут. Служба спасения уже в пути.
— Что мне нужно? — с сарказмом переспрашивает Эрик и бессильно кладёт голову на грязный пол. Шея затекла, и у него уже не было столько сил, чтобы держать её навесу. — Воды, и чтобы ты съебалась с моих глаз.
— Ты знаешь, что тебе нельзя пить, — цокает Кристина и чувствует, как пересохло в горле.
— Тогда просто съебись.
Обида захлёстывает, и Кристина резко отворачивается, как от пощёчины. Чего она вообще хотела от этого бесчувственного ублюдка? Чтобы он целовал ей ноги за спасение? Выписал премию, дал свой личный кабинет и помощника-стажёра? Ей бы хватило простого «спасибо», и чтобы на его лице было поменьше спеси.
Кристина хочет сделать глубокий вдох, чтобы унять разрастающуюся злость в груди. Просто проигнорировать его, как следовало делать всегда. Но наглая усмешка, что касается слуха в этой неспокойной ночи, заставляет воздух столкнуться с преградой в глотке, а её сосуд с грохотом рухнуть, выливая всю обиду, которую Кристина так долго старалась удержать.
— Знаешь что? — распрямляется она и вскакивает на ноги, сверля Эрика ненавидящим взглядом. — Ты хоть и мой босс — но ты самый мерзкий человек из всех, что я видела! Даже серийные маньяки в сравнении с тобой — святые. Если выживешь — можешь уволить меня. Плевать, — Кристина отмахивается, не желая видеть застывший смешок в глазах мужчины, и подходит к окну, стараясь разглядеть сквозь щели маячки на крыше скорой помощи, чтобы этот кошмар, наконец, закончился. — Устроюсь охранником в ночную смену, зато больше никогда не увижу тебя.
— Что случилось, Райт? Вдруг осознав, что повышение и успешная карьера в полиции не даётся тебе по щелчку пальцев, как всё остальное в этой жизни, — ты решила, что самая большая проблема — это я? Твоя ненависть ко мне — это всего лишь понимание того, что на самом деле ты такая же обычная и посредственная, как и остальные. Мне вот только интересно… Насколько точно ты это понимаешь? Насколько сильно меня ненавидишь?
Она оборачивается, чтобы вновь столкнуться с Эриком взглядом. Несколько секунд безмолвной борьбы. Проверка на то, чьё пламя, пожирающее всё вокруг, окажется сильнее. Кристина смотрит и смотрит на него, пока не замечает ещё один нож на полу.
— Насколько сильно я тебя ненавижу? Сейчас узнаешь.
И прямо в этот момент Кристина чувствует, что именно хочет от неё этот импульс, что разливается по телу. Когда в руке оказывается нож, уже измазанный чужой кровью, каждая клеточка словно начинает трепетать от сладостного предвкушения.
— Ты что творишь, больная? — орёт Эрик, когда Кристина рассекает свою ладонь и тут же морщится, сжимая кулак, который быстро наполняется кровью. Он мало думает об улике, которая может пролить свет на череду похищений. Его волнует то, что эта ненормальная уже приближается к его руке, а он не может даже пошевелиться, чтобы остановить её. Или не хочет? Эта мысль посещает его голову в тот момент, когда запах крови Кристины бьёт в нос.
— Не смей! Слышишь? Не смей этого делать, идиотка! — противится он возникшему толчку где-то в груди, который пытается заставить его протянуть ладонь. Что за чертовщина?
— Настолько, что я готова сама умереть, лишь бы только ещё раз увидеть, как ты мучаешься, — словно находясь в каком-то трансе, продолжает Кристина и оставляет глубокий порез на ладони Эрика.
Мокрый шлепок. И Кристина ощущает его кровь на своей коже, в своих сосудах. Она, словно живая, проникает в организм, оплетает нервные окончания. Искрится, шипит, как будто их кровь — кислота друг для друга, которая вот-вот сожрёт плоть до костей.
Кристина чувствует, как в месте соединения их рук начинает бежать ток. Он покалывает кожу до боли. До горячей боли. Стягивает их руки как присоски. Втягивает, смешивает кровь. А потом начинает разрастаться. Ток бежит по капиллярам, проникает в более крупные сосуды и стремится вверх по руке. Жжёт, искрит, наполняет.
И тут Кристине впервые становится страшно. Ей хочется остановить это, поэтому она резко дёргает руку на себя. Но их ладони словно срослись, стали единым целым. И после ещё одной попытки закончить это безумие, Кристина слышит отрезвляющий голос:
— Ты думала, всё будет так просто? — в его глазах появляется голубоватый проблеск, от которого кожа покрывается мурашками. Тот самый голубоватый свет, которым были наполнены сосуды её подруги.
Эрик злорадствует. Ему так же больно от электричества, сконцентрированного в руке. И ранение в животе, от которого он даже не может сдвинуться с места. Но он не напуган. Он озлоблен. Разъярён, как волк. Но доволен, питаясь страхом Кристины, действующим на него как опиум.
— Почему они не разъединяются? — шипит Кристина, когда ток доходит до плеча. Эта дрянь, что держит их ладони скреплёнными, пытается добраться до сердца. — Почему?
— Потому что нужно думать, прежде чем творить такую херню! — плюётся Эрик, в ужасе наблюдая, как тёмно-карие глаза Кристины начинают блестеть лазурными оттенками. — Если не завершить обряд — мы умрём сразу же. И если ты не живёшь где-то в альтернативной реальности, то должна знать, что этот обряд предназначен для влюблённых, а значит завершить его можно, соединив не только кровь, но и плоть.
— Что? — Кристина сглатывает и трясёт рукой. Ей кажется, что если в эту же секунду у неё не получится, она без колебаний отрежет конечность по самый локоть, лишь бы прекратить это.
— Секс, Кристина. Люди трахаются в собственной крови, представляешь? Но, увы… Будь я в состоянии шевелиться, вряд ли бы у меня встал.
Даже находясь на грани жизни и смерти, Эрик не теряет своей способности отравлять словами всё живое вокруг.
— Как ещё можно это закончить? — она оглядывается по сторонам в надежде увидеть свет фар, услышать сирену скорой помощи, хотя знает, что они тоже бессильны. Это магический ритуал. Никто не может завершить его, кроме них самих.
— Ну, либо склеить ласты. Либо поцелуй. Способ для имбецилов, но тоже рабочий.
Кристина думает. Взгляд бегает от скреплённых ладоней до посиневших пересохших губ Эрика. Где же теперь эти проклятые толчки, которые заставили её совершить этот кошмар? Почему они не подсказывают, что делать дальше? Страх смерти сковывает её невидимыми цепями. Кристина не хочет умирать. Почему она понимает это только сейчас?
— Что такое, Райт? Это же ты решила, что я должен сдохнуть. Ты вдруг поняла, что сама не хочешь умирать?
Эрик озвучивает её мысли, потому что всё, что творится в её голове, написано на лице. Он сам боится не меньше, но умеет прятать своих демонов за маской безразличия.
Его взгляд тоже прикован к дрожащим от страха губам девушки. Эрик думает, что узнать их вкус — это последнее, чтобы ему хотелось в этой жизни. Но сейчас та самая жизнь как раз от них и зависит.
И когда он видит, что Кристина медленно наклоняется к нему, то рвано выдыхает и сам подаётся навстречу, несмотря на боль, скрутившую живот. Та агония, что сосредоточилась в его груди, словно тысячи молний одновременно били прямо в сердце, куда сильнее, и её хотелось поскорее прекратить. И даже если запах горького шоколада, который приносит с собой обжигающее дыхание девушки, является единственным спасением, что ненадолго отсрочит неминуемое, — похуй.
Всё вокруг замирает как по щелчку. Лишь звон в ушах и жжение в ладони, словно Кристина держится за оголённый провод, не даёт ей усомниться в том, что она ещё жива. И только когда дыхание становится общим, Кристина чувствует, как кислород рвётся в лёгкие. Словно до этого её организм лишь рефлекторно делал необходимые движения, но воздуха не было.
Его губы холодные и шершавые, как будто теперь ей запихали тот самый провод прямо в рот. Мокрый, колючий и ледяной, как снег. Эрик держится за жизнь из последних сил, и это чувствуется в его рваном стоне. Свободной рукой он хватает Кристину за плечо и притягивает ближе, углубляя поцелуй. Их языки переплетаются, как будто, наконец, соединяются недостающие элементы электрической цепи.
Они оба чувствуют это как унижение, как насмешку, когда неведомые силы, затаившиеся в их груди, заставляют вновь и вновь прикасаться друг к другу губами, языками, душами.
Но этого как будто недостаточно. Они слишком далеко друг от друга, и Кристине хочется быть ближе, поэтому она обхватывает бледное лицо Эрика. Двумя руками. Мужчина дёргается, когда на его щеке появляются мокрые разводы крови. И тогда вместе с дрожью, прокатившейся по телу, приходит осознание…
Священный ритуал свершился.
Кристина резко отпрыгивает и пятится назад, словно её снова и снова окатывают ледяной водой, а она всё пытается отползти подальше. Это происходит, пока спина не упирается в стену, и тогда с губ срывается первый всхлип. Кристина закрывает лицо нетронутой ладонью, чтобы не закричать.
— Так и думал, — вдруг лениво протягивает Эрик, словно для него этого ничего не значило. — Ну, что ж…
— Мы всё равно умрём оба, — перебивает его Кристина, ужаснувшись собственного голоса. — Просто чуть позже.
Она смотрит на свою ладонь. Её кровь красная, как и кровь Эрика. Такая обычная, что становится жутко. Это хорошо? Вряд ли. Трис была счастлива, когда её сосуды светились голубым.
— Нет, нет, Райт. Ты заблуждаешься. У тебя был выбор, но ты проиграла. Теперь я веду эту игру. И твоя жизнь теперь зависит лишь от меня.
Слезы прокладывают мокрые дорожки по щекам, пока Кристина с ненавистью смотрит на порез. Что она натворила? Её не пугают угрозы Эрика, потому что самое страшное уже произошло.
Комната погружается в молчание. Они не смотрят друг на друга, и каждый пытается решить, что делать дальше.
Где-то вдали послышались несколько сирен, перебивающих друг друга и сливающихся в единый гул. Помощь уже близко.
Только спасение никому теперь не нужно. Для них обоих уже всё кончено.