Виски приятно обжигает глотку, а после крепкой затяжки Эрик думает о том, что в принципе не настолько всё и дерьмово. По крайней мере, хороший алкоголь не может так быстро надоесть, в отличие от этого ублюдского гранатового сока, который по расписанию появлялся на подносе в больнице. Ещё пару дней, и у него началась бы аллергия. Он даже пытался подкупить медсестру, чтобы та подливала ему в стакан несколько капель спирта, потому что это было невыносимо.
— Признаю, был неправ. Работа на тебя хорошо влияет. Ты перестал выглядеть как ходячий труп. Но уверен, что стоит налегать? — Макс смотрит на уже опустевший стакан. — Тебе только швы сняли.
— Может, они специально травили меня, чтобы вытрясти побольше денег? — пожимает плечами Эрик и, отставив стакан, откидывается на спинку дивана, вытягивая ноги. — Решили, что у шефа полиции дохера денег.
Эрик не хочет признавать, что всего одна встреча способна заставить его организм нормально функционировать. Потому что всё должно быть наоборот. Всё дерьмо, которое они так старательно выплёскивали друг на друга в течение дня, должно было выжечь внутренности и разорвать всю ту хилую связь, нащупанную во время обряда.
Но всё выглядело как чья-то паскудная шутка. Каждое оскорбление, что слетало с его уст в сторону Райт, насыщало клетки жизненной силой, но больше не приносило прежнего морального удовлетворения. Потому что каждый раз она смотрела на него так, будто требовала добавки. И Эрик не мог ей отказать, потому что сам стал походить на конченного наркомана.
— Можешь хотя бы раз признаться, что просто скучал по работе? — ухмыляется Макс, закидывает ноги на стол и закуривает.
— Это не отменяет того факта, что меня бы обобрали до нитки, пробудь я там ещё день.
Эрик незаметно поправляет кожаные митенки, купленные ещё год назад. Он вспомнил, что они валялись в бардачке. Неплохой вариант спрятать шрам, но не долговечный. Нужно срочно придумать что-то другое, потому что постоянное ношение перчаток вызовет вопросы.
Ему могло быть похеру, если все вокруг узнают. Эрика мало когда заботило мнение окружающих. Но не в этом случае. Ему нужно сохранять… имидж. А шрам — это то, что портит образ полицейского.
В народе уже сложилось устойчивое понятие как любовь к своему истинному предназначению. Полицейские, врачи, правительство — три главных сегмента, где твоим соулмейтом является работа. Молодые специалисты, работающие во благо общества. Людям нравится так думать, поэтому безбрачие полицейского даже вызывает уважение. А если среди них находятся те, кто прошёл обряд, то окружающие приходят к выводу, что их душа настолько большая, что способна вместить себя любовь и к работе, и к соулмейту. Боже, какая поебень. Они найдут оправдание даже для настолько противоречащих друг другу понятий.
— Мог и заранее сообщить, что тебе уже лучше. Я не так представлял себе проводы. Могли бы наведаться в «Дантлес», потому что меня уже тошнит от этого кабинета.
Поход с Максом в бар — это всегда одно и то же: смотреть, как тот нажирается до зелёных соплей, а потом заталкивать его в такси, надеясь, что он не уснёт на тротуаре перед домом.
— Аналогично. Только вот моё мнение никто не учитывал, хотя ответ я уже дал. Не думал, что решение кандидата — это такая мелочь.
Эрику на самом деле уже похер: будет ли его зад протирать кресло на сотню баксов дороже, и какие шторы будут собирать больше пыли.
— Сделаешь ремонт по своему вкусу, — отмахивается Макс. — Думаю, этому месту не хватает приставки и телевизора хотя бы в сорок дюймов.
Эрик окидывает взглядом противоположную стену и думает, что было бы неплохо разбавить эту излишнюю помпезность. Если бы у него было время, чтобы играть в приставку. Та, что стоит дома, уже покрылась слоем пыли.
— Макс, можно? — из-за двери появляется Фор. — А, отмечаете?
Он не проходит в кабинет и остаётся стоять у выхода, лишь прикрыв за собой дверь.
— Привет, Тобиас! — восклицает Эрик, заметив кислое выражение лица Итона. — Присоединяйся. Макс решил перед отъездом опустошить коллекцию, а вдвоём мы уже не вывозим.
Фор недовольно поджимает губы. Он взял себе неофициальный псевдоним и остро реагирует, когда к нему обращаются настоящим именем. Эрик, конечно, никогда не упускает шанс задеть этим старого приятеля.
— Нет, спасибо. Я не ценитель алкоголя, — качает головой он и незаметно ухмыляется. — Предпочитаю иначе проводить свободное время.
— Точно! — щёлкает пальцами Эрик. — Как я мог забыть? У тебя же появилась привилегия: получать настоящий кайф при спермоспускании. Расскажи, по старой дружбе, каково это?
Он садится ровно и, взяв с пола пустой стакан и бутылку, наливает себе ещё немного, буквально на пару глотков, иначе от лишения прав его не спасут полицейский значок и положение в Департаменте.
— Я помолюсь, чтобы тебе выпала честь самому узнать, — колко отвечает Фор.
— Тебе придётся долго молиться…
Эрик не поднимает взгляд, потому что этот придурок считает, что это действительно привилегия… подарок небес.
— Что у тебя? — Макс переводит внимание Фора на себя, и тот, наконец, проходит к столу и кладёт какие-то бумажки перед шерифом.
— Новость о твоём уходе просочилась в прессу. Самые крупные издания и с десяток мелких газет просят назначить пресс-конференцию. Ждут встречи с тобой и… с новым шерифом, — последние слова Итон словно выталкивает из себя танком и косится на Эрика.
— Что-то не так, Тобиас? — Эрик удивлённо вскидывает брови, заметив этот взгляд. — Ты не рад за старого друга?
— Бесконечно рад. Поздравляю.
Фор притворно растягивает губы, на что Эрик салютирует стаканом и вновь принимает расслабленную позу. За столько лет ничего не поменялось. Вечная борьба за место под солнцем, замаскированная под дружеское соперничество. Но никакой дружбы между ними не было и нет. Только лицемерие и фальшивые улыбки. Даже если это и дружба, то очень специфическая. Иначе как объяснить то, что в ящике стола Эрика валяется приглашение на свадьбу?
— Никаких конференций, — Макс мельком смотрит на письма от издательств и отшвыривает их на край стола. — Хочу уйти без лишнего шума.
Эрик уже хочет фыркнуть и спросить Макса, когда он успел так постареть, что даже отказывается почесать самолюбие, но ему мешает громкая вибрация в кармане Фора. Он достаёт смартфон, скидывает звонок и торопится вернуть его на место, но Эрик успевает заметить, что телефон словно побывал в мясорубке.
— Что у тебя за развалюха? — морщится он. — Растраты на свадьбу такие огромные, что приходится закладывать вещи в ломбард?
— Мой сломался утром. Не было времени купить новый. Вот нашёл рабочий. Ещё в школу с ним ходил. — Фор хлопает по карману и заливается краской. — Кстати о свадьбе… надеюсь, что ты порадуешь нас и не отвергнешь приглашение.
— Я обязательно приду, Тобиас. И даже не побрезгую дресс-кодом. Голубая бабочка будет обязательно. Привяжу её на член.
— Отлично, — кивает Фор, проигнорировав очередную искромётную шутку, и вдруг говорит совершенно другим голосом. — Кстати, завтра жду полный отчёт по всем глухарям твоего отдела. К десяти утра.
Он ещё несколько секунд смотрит на Эрика, растерянного от такого командного тона, а затем кивает обоим и уходит.
— Что это сейчас была за хрень? — выпаливает Эрик, глядя на закрытую дверь. — Какого чёрта я должен перед ним отчитываться?
— Ты пропустил всё самое интересное. После утреннего сбора я около часа выслушивал нытьё. Махал перед носом своими наградами, плетя что-то про справедливость. В итоге я так заебался смотреть на эти потуги, что назначил его временным шерифом, пока ты не разберёшься с этим своим делом.
— У него будет достаточно времени, чтобы мэру без мыла в жопу залезть. Уверен, он до блеска вылижет ему яйца ради этой звёздочки, — ухмыляется Эрик, гоняя на языке последние капли алкоголя.
— Это даже странно… Он мне всегда говорил, что не хочет быть шерифом. Не хочет брать на себя ответственность и быть в центре внимания. Не понимаю, что с ним. Носится по отделу, будто ему петарду в жопу засунули…
— На руку его посмотри, и вопросы отпадут.
— Да нет… — качает головой Макс. — Он ещё задолго до встречи со своей монашкой таким стал. Кстати, ты так и не рассказал, что нарыл по делу.
— Рабочий день окончен. Ты теперь гражданский, и я не могу раскрывать тебе секретные данные.
— Заткнись, — цокает Макс, но блеск в глазах выдаёт его приподнятый настрой. Он рад свалить ко всем чертям из полиции.
— Да нихуя я не нашёл. У того ублюдка был отличительный знак на одежде. Я проверил все крупные банды, но ничего…
— Может это просто фирма одежды?
— Проверил. Есть пара похожих, но всё не то. Мне постоянно кажется, что я где-то встречал именно такой символ, но где — не вспомню.
Эрик трёт висок, надеясь, что именно сейчас, когда алкоголь в крови достиг определённого значения, мозг заработает в штатном режиме.
— Ты так вцепился за это дело… Почему? Считаешь, что это может быть связано с тем, что случилось пятнадцать лет назад?
Эрик замирает и рвано выдыхает. Уже давно пора понять, что Макса бесполезно просить не поднимать эту тему. Но всё же ему больше не с кем поделиться мыслями.
— Я не уверен, но чувствую, что у этих пропаж есть нечто общее.
— Эрик, это было так давно. Я был помощником шерифа и не сильно вдавался в подробности. Но чёрт… пятнадцать лет? Тогда дело так и не раскрыли. Думаешь, что в этот раз у тебя получится?
— Я не знаю, Макс, — голос срывается и он сглатывает. — Не знаю… Я просто чувствую, что у меня получится докопаться до правды.
Макс молчит. Даёт ему время выдохнуть, больше не пытаясь распарывать старые шрамы. Несмотря на то, что раны никогда не затягивались полностью…
Никогда не забывай о том, что это твоя вина.
И Эрик не забывает.
— Спрашивать, залазил ли ты в архив, нет смысла? — лёгкая усмешка от Макса слегка разрежает спёртый воздух, и Эрик дёргает уголком губ в ответ.
— Конечно. Я выучил наизусть досье каждой жертвы.
— Ладно, я действительно уже не должен думать об этом. Ну так что? В «Дантлес»?
Макс оживляется и в предвкушении потирает ладони.
— Нет. Всё же последний стакан был лишним. Неважно себя чувствую.
Эрик встаёт первым, и в животе неприятно тянет от резкого движения. Макс внимательно наблюдает, перебарывая в себе желание помочь… Заботливый папочка.
Лёгкая усмешка, и Эрик уходит, не сказав больше ни слова. Потому что он не собирается прощаться. Потому что ещё не время эпилога. Потому что у Макса ещё есть несколько важных глав в жизни, и Эрик верит, что ему ещё перепадёт пару абзацев в этой истории.
***
— Ты ещё кто? — Эрик прищуривается, когда смотрит на незнакомку на пороге дома.
— От Розали. Что такое, сладкий? Я тебе не нравлюсь?
Блондинка облокачивается на дверной проём, и незастёгнутое пальто распахивается, показывая, что скрывается под ним. Эрик медленно опускает слегка затуманенный алкоголем взгляд к вырезу. Неплохо. Даже очень неплохо.
— Не видел тебя раньше, — он отходит в сторону, пропуская гостью внутрь.
— Зато я о тебе наслышана. Девочки тебя любят. Каждая мечтает попасть к тебе.
Она поворачивается к нему спиной, ожидая, что он поможет ей снять пальто, но Эрик лишь ухмыляется и проходит мимо.
— Спальня там, — указывает он за угол, а сам идёт к холодильнику, чтобы достать себе пива. Дверь в свою комнату Эрик специально оставляет открытой, чтобы эти девицы не блуждали по дому.
— Даже не предложишь выпить? — она идёт за ним следом, ставит сумочку на барную стойку посреди кухни и пытается залезть на высокий стул, чтобы каблуки не зацепились за подножку.
— Твои девочки не рассказывали, почему они так хотят попасть ко мне? — Эрик выгибает бровь, охренев от наглости со стороны проститутки и, получив отрицательный в ответ, цедит сквозь зубы: — Потому что вы уёбываете нахуй через полчаса, а плачу я за всю ночь! Спальня там.
— Хм… — выдавливает из себя она, пытаясь сдержать эмоции, и идёт в указанном направлении. — Милый котик.
Эрик слышит её уже из коридора, а затем раздаётся недовольный рёв кота.
— Не советую, если без глаза не хочешь остаться, — слегка повышает голос он, чтобы предотвратить кровавую резню, а затем заливает в себя сразу практически всю бутылку.
Раньше это был простой способ отвлечься. Трахнуть какую-нибудь шалаву, кончить и завалиться спать. Никаких ощущений.
Теперь же, когда Эрик уже на полпути к тому, чтобы получить желаемую разрядку, ему хочется поскорее сдохнуть. В прямом смысле. Потому что секс не просто не приносит удовлетворения. Он уничтожает. Как будто с каждым толчком отмирают клетки жизненно важных органов.
Не помогают сладкие стоны, закатанные глаза и размазанная помада. Эрик всегда знал, что это лишь признак хорошего актёрского образования. Но никак не искренность и хотя бы капля истинного наслаждения. И ему было всё равно, потому что это всегда помогало кончить. А сейчас каждый звук, доносящийся до него, мог сравниться с иглами, которые загоняют в уши, чтобы проткнуть мозг.
— Да блять! — взрывается он, почувствовав на губах металлический привкус, и спрыгивает, зажимая нос рукой. — Сука!
— О господи, что с тобой? — взвизгивает она, заметив кровь, стекающую у Эрика по руке, и пятится к стене.
— Пошла вон! — рявкает он на неё, и, соскочив с кровати, идёт в уборную, прилегающую к спальне. — Деньги у входа.
— Я могу чём-то помочь? — обеспокоенно спрашивает она, натягивая на себя одеяло.
— Вон! — Эрик захлопывает за собой дверь.
Проститутка вслед что-то громко выкрикивает на португальском, и Эрик даже не хочет знать, что именно. К горлу подкатывает тошнота, и он склоняется над унитазом. Кажется, мысли о выблёванных внутренностях приобретают чёткие очертания. Он чувствует кровь везде. Во рту, в носу, кажется, она прорывается сквозь поры, словно организм таким образом избавляется от излишка. И Эрик до последнего надеется, что это несовместимость лекарств с алкоголем, или адская смесь виски и пива, но, сука, не поджелудочная.
Он думал, что уже забыл про это. Хотя, как можно забыть о том, что скоро сдохнешь? Сначала ему казалось, что за те дни, что он провёл в больнице, ощущение приближающейся смерти въелось в кожу, как лишай. И не представлял, что всего один день смог так быстро стереть из памяти это чувство.
Блять. Эта параша на руке приняла секс с проституткой за измену. Как он мог так облажаться? Соединение отобрало у него часть рассудка, и Эрик просто забыл, что обычный трах теперь приравнивается к смертному греху?
И ничего бы не случилось, не появись у него на пути эта Райт. Маленькая дрянь забрала у него всё. Эта девка с безупречным досье. Эта… благословенная.
Они до сих пор отравляют ему жизнь.
Удостоверившись в том, что всё закончилось, Эрик приводит себя в порядок. Каким-то чудом добирается до холодильника, чтобы взять несколько бутылок пива. Потому что эту агонию внутри сможет заглушить только ударная доза выпивки.
Вряд ли он сможет сегодня уснуть, поэтому ничего не остаётся, как смотреть телевизор. Эрик садится на пол у дивана, рассматривая свои трясущиеся руки. Снова всё тело ломит, и, кажется, болят даже кости, словно он побывал под катком. Всё повторяется. Снова и снова. Как проклятие.
Над ухом раздаётся жалобное мяуканье. Эрик с трудом поворачивает голову и, встретившись с этим молящим взглядом, тяжело вздыхает.
— Пиздец, я встрял, да? — ухмыляется он, хватая с журнального столика пепельницу, наливает в неё немного пива и ставит рядом на пол. — Держи. И не смотри так! Она чистая.
Как и следовало ожидать, кот не отвечает, уже во всю наслаждаясь элем.
— Как же ты не сдох от ломки, пока меня не было? — цокает Эрик. — Максу можно было дать понять, что тебе было нужно, и не кидаться на него, как невоспитанная скотина.
Кот вылизав последние капли, поднимает на хозяина недовольный взгляд, словно его задели слова Эрика. Но будь здесь хоть кто-то, кто достаточно знаком с котом, понял бы, что дело далеко не в обиде. Дело в недостаточной дозе пива. Мохнатый ещё пару секунд таращится на Эрика полным высокомерия взглядом и, так и не дождавшись добавки, гордо уходит.
— Он был прав на счёт тебя. Настоящее чудовище. Никакого сочувствия, — Эрик смотрит ему вслед, а затем отворачивается, со злостью тыча пальцем на кнопку пульта. — Пиздец, дожил. Ищу поддержки от мохнатого засранца…
«А теперь к главным новостям этой недели. В Объединенной корейской республике не утихает вспышка возродившейся натуральной оспы. Число погибших достигло критической отметки — сорок процентов от числа заражённых. Наши корреспонденты, оказавшиеся в этих жутких условиях, сообщают, что в стране действует строгая изоляция, соблюдаются все санитарно-противоэпидемиологические мероприятия, чтобы предотвратить распространение вируса.
Граждане Кореи всерьёз обеспокоены тем, что из-за эпидемии оспы может не состояться один из главных священных праздников, посвящённых сошествию Будды. Не утихают слухи о том, что человечество не прислушалось к воле богов, и теперь над всеми нами нависла новая угроза апокалипсиса.
И пока весь мир молится за здоровье граждан Кореи, мы смогли выйти на связь с учёным-вирусологом из английской лаборатории по разработке вакцин, где в конце XVIII века была изобретена первая вакцина от натуральной оспы. Майкл Дженнер расскажет, как проходит работа над спасением человечества от опасного вируса».
«Как известно после сошествия Господа в середине XXI века, организм человека стал не совместим с любой формой вакцины, существовавшей до судного дня. Исключением является вакцина от гепатита В, что уже существенно снижает нагрузку на медицинские учреждения и даёт нам ряд преимуществ при изготовлении новых вакцин, которые сможет усвоить человеческий организм. У ряда добровольцев уже наблюдается снижение симптомов, указывающих на отторжение антигена. Мы стоим на пороге большого открытия, и уже совсем скоро сможем внедрить новые вакцины от опасных вирусов».
Эрик фыркает. Он уже слышал подобные сказочки, когда в Уругвае была эпидемия полиомиелита. Уже лет пять прошло, а детей до сих пор чуть ли не в колбах прячут, пока они не достигнут определённого возраста.
Он уже тянется к пульту, чтобы найти какой-нибудь триллер, как заставка за спиной ведущей меняется, и тело Эрика каменеет. Он смотрит на экран, въедается, буравит взглядом. Кровь пульсирует в венах, словно снова планирует покинуть организм самым омерзительным способом, но лишь изображение на экране позволяет Эрику контролировать этот процесс.
Этого не может быть…
«К хорошим новостям. Ещё недавно жителей Иллинойса, да и всей Америки беспокоило положение владельца крупнейшего холдинга в Чикаго «Impulse, Inc.» Джеффа Эллисона. Уже в этом году ему исполняется сорок пять лет, и до сегодняшнего дня не было известно о существовании избранницы миллиардера. Но благодаря надёжным инсайдерам мы получили информацию, что Джефф Эллисон уже совсем скоро планирует представить миру свою родственную душу. И по слухам, всплывающим в жёлтой прессе, владелец сети, включающей в себя крупнейший завод по изготовлению медицинского оборудования, а так же несколько IT-компаний, скоро объявит о рождении наследника…»
Эрик не отрывает взгляд от идеально заштукатуренного лица Эллисона, как будто в этих чертах спрятан ответ на все вопросы. Потому что главная подсказка кроется в логотипе его холдинга. Среди прочих символом Эрик узнал тот самый знак пульса, который навсегда отпечатался в памяти.
***
— Да, я всё понимаю и не обижаюсь, — Кристина прикрывает глаза и поправляет телефон, который за вечер уже оставил красноватые вмятины на коже.
Сначала она оправдывалась перед мамой за ночной звонок. Пришлось наплести, что нервы не выдержали после серьёзного задержания. Потом в разговор влезла Роуз, и Кристине потребовалось около часа, чтобы объяснить сестре, почему она не забирает её в свой выходной. До этого ещё Тори со своим приглашением в ночной клуб…
Ей так хочется спать. Эта неделя выдалась адом. И даже предложение Тори, — ввести её в ночную жизнь Чикаго, — не казалось столь привлекательным, как просто развалиться в постели. Что в принципе Кристина и делает. Остаётся лишь выслушать Трис. Хотя бы в этом случае причины, по которым в свой день рождения Кристина остаётся одна, исходят не от неё.
— Знаешь, я столько хочу тебе рассказать…
— Что я слышу? — хохочет Кристина в трубку, не заметив дрожь в голосе подруги. — Трис Прайор хочет поделиться со мной подробностями личной жизни? Ущипните меня уже кто-нибудь. А как же суеверия?
— К дьяволу суеверия! Теперь всё стало по-другому. И я понимаю, почему ты переживала. Прости меня. Я вела себя ужасно в последнее время.
— И ты меня прости. Я тоже была не сахар.
— Поверь, Крис, даже если бы ты прыгала от счастья, поддерживая мою идею, я бы всё равно была сукой! — Трис запинается, а потом резко выдыхает, потому что на памяти Кристины — это первое ругательство, которое она услышала из её уст. Вот уж действительно всё изменилось. — Это просто нервы, — добавляет она уже спокойнее.
— Да. Это просто нервы, — соглашается с ней Кристина, не представляя, как после всего случившегося у неё не поехала крыша.
— Я так рада, что мы смогли поговорить. Надеюсь, ты теперь не будешь обходить меня стороной и заглянешь? Твои пончики делают мне половину месячной выручки, — нервно хихикает Трис в трубку.
— Да, конечно. Завтра я не иду на работу, так что обязательно приду. И даже не пытайся спихнуть мне несвежую выпечку. Уверена, у тебя под прилавком куча просрочки из-за моего отсутствия. Не посмотрю на нашу дружбу — по судам затаскаю!
Кристина рада закончить разговор привычными шутками. Словно не было этих мучительных дней, когда, несмотря на собственную развалившуюся жизнь, мысли о Трис всё равно въедались в мозг. Она была счастлива в тот день, когда вручала Кристине приглашение на свадьбу. Может, эти переживания были напрасными?
Кристина уже представляет этот сочувствующий взгляд. Как Трис будет распинаться, чтобы доказать, что в получении шрама нет ничего страшного. Что это самое лучшее, что может случиться в жизни человека. И не будет даже догадываться о том, что Кристина успела обзавестись таким же с разницей всего в пару дней.
И что у неё тоже всё стало по-другому.
Даже сейчас. Обычное состояние стало таким непривычным. Как это великолепно — просто лежать, раскинув руки и ноги, и не чувствовать натянутые верёвки, которые пытаются разорвать тебя на части.
С одной стороны, Кристина была бы не против отправиться с Тори на шумную вечеринку. Напиться до беспамятства, проснуться на другом конце страны в окружении мексиканцев, потерять из-за этого работу и всякое уважение в глазах близких, потому что это всё уже стало таким бессмысленным.
Цели, планы… Стать детективом. Выкупить дом мисс Престон. Закончить роспись стен в студии. Всё теперь кажется мелочью, в сравнении с тем, что Кристина может просто выспаться…
Резкая боль в грудной клетке заставляет её резко сесть, словно на неё сбросили гирю, и она пробила рёбра насквозь. Кристина пытается протолкнуть воздух в лёгкие, но лишь успевает закрыть рот рукой в тот момент, когда её одолевает кашель.
Она смотрит на свою ладонь, на которой лежит кровяной сгусток. Вот чёрт… Следом щелчок, как будто лопается шарик для пейнтбола, только где-то в переносице, и кровь начинает течь через нос, стекая по лицу. Кристина трёт её тыльной стороной ладони, размазывая по щекам.
В ушах звенит, и все ощущения, о которых она успела забыть, возвращаются с неистовой скоростью. Это похоже на сцену из фильма ужасов, когда жертве всё-таки удаëтся сбежать от маньяка. И как только она пробирается через лес и оказывается на оживлённом шоссе, почувствовав долгожданный глоток свободы, рот затыкают пропитанной хлороформом тряпкой и утаскивают обратно…
В ад с бесконечными пытками.
Тело дрожит, мысли путаются, и Кристина не может решить, что ей делать. Она растеряно смотрит по сторонам, пытаясь найти салфетки или хоть что-то, пока вся постель не промокла от крови. И всё это под непрекращающуюся пульсацию в голове, словно в виски синхронно закручивают болты.
В итоге она каким-то образом слазит с кровати, почему-то переживая лишь о том, чтобы не заляпать простынь, и бежит в ванную комнату.
Снова приступ, Кристина кашляет, хватаясь за край раковины и не успевая на этот раз закрыть рот. Горькая субстанция разлетается по белоснежной керамической поверхности, и девушка в панике трëт уже измазанными в крови пальцами грязно-бордовые брызги, словно чистота квартиры сейчас имеет первостепенное значение.
Когда все внешние признаки отравления организма отступают, и Кристине удаётся избавиться от следов крови и размазанной туши, приходит всеобъемлющий страх.
Ей кажется, что боль в этот раз намного сильнее, хотя какие-то остатки трезвого рассудка твердят, что всё, что с ней происходит сейчас, мало чем отличается от предыдущего. И весь этот ужас накрывает её лишь потому, что Кристина знает, что будет дальше.
Поэтому, в какой-то степени смирившись со своей участью, она плетётся в коридор, где её ждёт холодная стена и шум вентиляции над головой. Где не будет мыслей о подаренных туфлях, о неприятностях в семье Трис и планов напиться до беспамятства. Где будет только могильный шёпот старой знакомой, которая так жаждет встречи с Кристиной.
Она оглядывается на свой диван, совершенно точно убедившись в том, что это хреновая затея, и выключает свет, погрузив всю квартиру во мрак. Когда в последний раз в таком состоянии Кристина попробовала переждать ночь в тёплой постели, её тело выкручивало от спазмов, словно ломались все кости разом. Поэтому стена у входной двери остаётся самым оптимальным вариантом, не позволяющим задохнуться от приступов паники.
Вой ветра успокаивает, а холод, бьющий в поясницу, не даёт расклеиться. И спустя час, Кристине начинает казаться, что этот способ действительно работает. Даже хочется рассмеяться, потому что у неё получается вобрать немного воздуха, который не ощущается как гнилой смрад.
А потом раздаётся звонок в дверь, от которого Кристина вздрагивает. И она понимает, почему это происходит. Обхватив колени руками, она прячет голову, надеясь, что всё закончится. Вообще всё. Потому, что знает, кто стоит за дверью.
Чувствует.
Со вторым звонком приходит мысль, что вместе с чудесным заживлением внутренних повреждений её психика начинает трещать, как пересушенная древесная кора. Кристина просто не выдержит: снова осознать, что тот, к кому она испытывает настолько сильную ненависть, несёт с собой целительное действие для организма.
Она уверена: Эрик в курсе, что Кристина стоит под дверью. Потому что только кретин не почувствует неестественное колебание воздушных потоков, словно между ними сейчас не дерево, а москитная сетка, и лишь кромешная тьма препятствует видимости. Наверное, нужно быть совсем безрассудной, чтобы не открыть дверь. Кристина ещё не совсем растеряла остатки гордости.
Первое чувство, которое посетило Кристину при виде Эрика — разочарование. Ей определённо не нравилось в течение дня наблюдать за тем, как его кожа приобретает нормальный оттенок, потому что причиной этому была она. И сейчас, когда их снова по непонятным причинам опустили в ледяную лаву, он не успел… испортиться.
Теперь она на сто процентов уверена, что их состояние максимально синхронизировано. Иначе его бы здесь не было. Он пережил такое же кровавое месиво, что и Кристина, но, тем не менее, выглядит так, словно хорошо выспался и только что принял бодрящий душ, в то время как она успела вернуться к состоянию полутрупа.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она, пытаясь сглотнуть, но во рту сухо, как в пустыне. Её рука плотно сжимает ручку двери с другой стороны, пытаясь удержать тело в относительно ровном положении, потому что на этот раз силы не приливают с такой же бешенной скоростью, как утром. Это даже радует. Он не её личный мессия.
— Пытаюсь выжить после того, что ты сделала, — будто беспечно отвечает Эрик, но его вид выдаёт, что он уже успел пожалеть о том, что приехал.
Его дыхание приносит с собой запах алкоголя. Значит, так он справляется? Заглушает приближение скорой гибели выпивкой? И, чёрт возьми, глядя на него, Кристина приходит к выводу, что этот способ работает лучше, чем озноб и раздражающее завывание ветра.
— Уходи, — цедит она, но попытка вздёрнуть подбородок больше походит на нервный тик, и сердце пропускает слабый удар. — Это больше не сработает. Мы уже умираем.
— Ты же уже чувствуешь, что это не так. Какого-то лешего блять… — добавляет Эрик себе под нос, плотно стиснув зубы, и переводит взгляд за спину Кристины. — Не пропустишь? Есть разговор.
Кристина мнётся с ноги на ногу. Разум говорит ей захлопнуть перед его носом дверь, но ощущение, что смерть отступает в его присутствии, мешает сделать это. Страх перед смертью. Давить в себе чувства, когда твои внутренности могут сгореть. Так ведь они поступают?
Закусив губу и сделав медленный вдох, она с трудом отпускает ручку, потому что рука успела онеметь от силы сжатия, и делает шаг в сторону. Оглянувшись, Кристина вспоминает о выключенном свете, и первой проходит в комнату, оставляя Эрика у порога.
Даже находясь в последней стадии тяжёлого психического заболевания, тяжело поверить, что её персональный кошмар в лице её босса под покровом ночи находится в её квартире. Но это происходит на самом деле, и Кристине кажется, что она не просто впустила его к себе, а сразу высыпала перед ним корзину с грязным нижним бельём.
Именно так она ощущает это, когда взгляд Эрика бегает по сторонам, отмечая все детали её привычного хаоса, а мышцы его лица подрагивают то ли от отвращения, то ли от изумления.
Поэтому Кристина хватает плед, закутывается в него и садится на стул, который противно скрипит и пытается накрениться, но нога девушки на автомате поправляет ножку.
Её не сильно беспокоит холод, просто нужно было создать хоть какую-то видимость личных границ.
— Это произошло из-за того, что мы находились слишком… далеко? — спрашивает она с явным отвращением, всем своим нутром показывая, что расстояние между ними в пару тысяч миль — оптимальное значение.
— Дело не в этом… — задумчиво протягивает Эрик и пальцем притягивает к себе один из научных журналов, по которым Роуз готовила школьный проект.
— А в чём? — прищуривается Кристина, наблюдая за его действиями. Боже, он даже дышит через раз, словно боится вдохнуть порцию ядовитых паров, которыми, по его мнению, пропитана квартира. Это всего лишь небольшой беспорядок, а не кладбище радиоактивных отходов. — Ты что-то пытался сделать? Это из-за тебя?
— Из-за меня? — резко переводит взгляд Эрик, а затем брезгливо возвращает журнал в изначальное положение, как будто переживает, что из-за этого могут обвалиться стены. — Тебе напомнить, на чьих плечах на самом деле лежит это дерьмо?
— Если ты хочешь обвинить меня, то зря стараешься. Я тебе уже сказала, что ради того, что сегодня увидела, я готова повторить. И… уже сознательно.
Кристина слышит, как дрожит её голос, произнося такую беспардонную ложь. Отныне она бы не сделала подобного, даже если бы у неё в зубах была зажата граната без чеки.
— Что ты имеешь ввиду под «уже сознательно»? — Эрик прерывает свою экскурсию по квартире и задерживает взгляд на Кристине. Как и утром, он не придал значения её словам, потому что врать у неё получалось хреново.
— Ты думал, я действительно находилась в здравом рассудке, когда резала себе ладонь? — практически истерично хохочет она и, поднявшись, скидывает с себя плед, потому что температура тела поднялась на пару делений, и необходимость личных границ сместилась на планку ниже в списке её потребностей.
— У тебя проблемы с головой? — пренебрежительно ухмыляется Эрик, словно специально подначивает её к ещё большему безумию. — Как тебя вообще взяли в полицию?
— Да, нет же, чёрт возьми! — срывается Кристина на крик и отходит к окну, как будто вид на внутренний двор, заставленный мусорными ящиками, поможет собрать в кучу мысли. Но она успевает немного отдышаться, чтобы не заводиться ещё больше, а затем начинает делать то, чего не ожидала от себя никогда, — оправдываться:
— В ту ночь что-то двигало мной, — вполголоса говорит она, будто делится какой-то ужасающей тайной на исповеди, забыв, что священник за решёткой прислуживает совершенно другому богу. — Я пыталась найти причины своего поступка, но всё что мне удалось понять… — Кристина запинается, не решаясь говорить. — Что меня что-то постоянно толкало сделать это. Как навязчивая идея, гипноз…
— Хорошее оправдание, Райт, — перебивает её Эрик, искривив губы в противной ухмылке, и нагло падает в кресло прямо в куртке, на которой ещё не высохли капли дождя. — Утешай себя этим.
— Тебе уже легче? — Кристина резко обрывает его попытки выставить её полной идиоткой, потому что даже по затуманенному алкоголем взгляду видно, что это его главная цель нахождения здесь. Прочем, это всегда было его целью. — Можешь проваливать!
— Я уйду, когда посчитаю нужным, — понижает голос он, что тот отскакивает от стен с характерными ударами. И даже глаза резко приобретают ясность, словно Эрик умеет переключать в своём организме режим. Ты вообще живой или механический? — А пришёл, чтобы сказать тебе, что отныне ты должна находиться поблизости, если вдруг я почувствую, что шрамы опять начинают отравлять меня. Мне нужно разобраться с делом прежде, чем моё тело отправят в печь.
По расставленным ударениям совершенно точно ясно, что Эрику плевать на состояние Кристины, и его беспокоит лишь собственное здоровье и вероятность выживания. Но это было понятно и без лишних колебаний голосовых связок.
— Что? — фыркает Кристина, не веря ушам. — Ты с ума сошёл? Я и минуты не могу вынести рядом с тобой. — Она смотрит на него ещё секунду, ожидая хоть какой-то реакции, но ни один мускул на его лице не вздрагивает. — Мой ответ «нет».
Он пьян в стельку. Это очевидно, потому что невозможно нести такой откровенный бред с каменным лицом. И он ещё пытается выставить её сумасшедшей?
— Я не спрашиваю, — спокойно отвечает Эрик, но когда Кристину снова передёргивает, он слегка повышает голос, передавая серьёзность своих слов. — Это приказ.
Эта чёртова фраза всегда действует на Кристину как удар кулаком по позвоночнику, чтобы заставить выпрямить спину. Чёртова полицейская дисциплина. Чёртовы рефлексы.
Эрик удовлетворённо хмыкает, когда реакция оправдала его ожидания, и продолжает уже более отстранённо, но всё же так, словно зачитывает должностную инструкцию:
— Теперь твой график работы будет совпадать с моим. И если этой штуке достаточно пятиминутного нахождения в определённом радиусе, значит, ты будешь заходить в мой кабинет по утрам, чтобы я смог нормально работать.
Кристине хочется заплакать. Это даже странно, что за такой короткий промежуток её психика начала реагировать подобным образом совсем на другие вещи. Как холодно она восприняла отобранное повышение, и как кипит кровь от такого банального приказа, который точно так же спасёт жизнь ей самой.
— А если этого станет мало? — её голос дрожит, когда она смотрит в эти глаза, похожие на ртуть под мутной пеленой. — Что тогда? Прикажешь спать с тобой, чтобы удовлетворить «эту штуку»?
— Ещё чего…
— Прекрасно, — отрезает Кристина, не дав ему договорить, а затем опускает голос. — Потому что будь я мужиком, вряд ли бы у меня встал…
— Пытаешься парировать моими же словами? — насмешливо хмурится Эрик. — Банально.
Она не может понять его. Как он может с таким феноменальным спокойствием требовать от Кристины такое? Ему нужно закрыть дело с пропавшими? Что в нём такого, что Эрик готов терпеть ежедневное присутствие той, на кого не может смотреть без искр из глаз?
— А потом? — заполняет тишину Кристина, чтобы заглушить собственные мысли, потому что они разрывают мозг похлеще кровавого кашля.
— Я закрою это дело. А потом сдохну, — голос Эрика вздрагивает всего на долю секунды, а затем он говорит так же холодно, и для этого ему не потребовалось сделать вдох. — И ты сдохнешь вместе со мной.
И всё же… что это? Азарт? Желание оставить след в истории? Или же Эрик хочет потянуть время, чтобы найти решение их проблемы, поэтому прикрывается столь очевидным глухарём?
— Тебе нужно, чтобы я была рядом, чтобы можно было дышать? — неожиданно дерзко спрашивает Кристина, сама не веря в то, что смогла собрать волю в кулак. И это оставляет брешь на камне, потому что губы Эрика сжимаются в тугую линию.
— Да, — с раздражением выдавливает он, не желая признавать поражение.
— Тогда ты предоставишь мне доступ к расследованию.
Она скрещивает руки у груди, всем своим видом показывая, что отныне козырь у неё. Но на самом деле, ей нужен какой-то барьер, чтобы держаться. Кристине кажется, что она на грани нервного срыва. Если в этом состоянии можно хоть что-то анализировать…
— Нет, — так просто отбивает Эрик её слова. Простым «нет». — Ты забыла, что теперь я веду эту игру.
— Но сейчас ты в моём доме. Просишь. Практически умоляешь. Ты всё ещё уверен, что ведёшь какую-то там игру?
— Да, — причмокивает Эрик, как будто говорить предложениями из одного слова так же приятно, как слизывать с кончиков пальцев Табаско. Остро, но послевкусие стоит того.
— Тогда выметайся! — выпаливает Кристина. — Можешь сдохнуть под моей дверью. Я предпочту в это время быть в своей постели. Хочу чувствовать, как мне ебано, и наслаждаться этим!
Ей нужно умыться. Перепады температуры в теле слишком резкие. Ей нужно умыться, чтобы хоть как-то контролировать своё тело и разум. Она пролетает мимо Эрика, даже не думая о том, насколько безопасно оставлять его одного в своей квартире. Потому что Кристина точно разозлила его. И он мог превратить её скромноё жильё в пепелище, потому что она до сих пор не знает, что можно от него ожидать.
Кристина надеется, что Эрик уйдет прямо сейчас. Потому что даже через гул колотящегося сердца, шум воды и рваное дыхание, она слышит его. Та сама вибрация воздуха, что до этого ощущалась лишь кожей, теперь приобрела звуковое сопровождение.
Она проверяет пальцем воду, ждёт, когда та станет ледяной. Затем быстрый взмах руками, и кровь отливает от лица, но всего на пару секунд, чтобы потом прилить с двойной силой, разгоняя жар по телу. Но этого оказывается достаточным, чтобы немного разгрести хаос в голове. Проанализировать.
Кристина хотела бы успокоить себя тем, что Эрик требует невозможного. Что у них ничего не получится, потому что они не смогут выполнять условия соединения. Но это не так.
Всё с самого начала пошло не так, как предписывали законы этого мира. Их жизни должны были оборваться ещё той ночью. Потому что она не чувствует к нему ничего, кроме всепоглощающей ненависти. Не чувствует.
Затем всё пошло не так этим утром. Для моментальной смерти должно было хватить одних лишь взаимных испепеляющих взглядов. Они не должны были нести глоток свежего воздуха. Но несли.
А это значит, что требование Эрика имеет смысл. Им действительно может быть достаточно короткого совместного времяпровождения, и не обязательно вести себя как соулмейты. Они могут оставаться прежними. И Кристина не может понять, нравится ли ей такая перспектива.
Следующая мысль опять переворачивает сознание вверх дном, и Кристина снова обжигает кожу лица ледяной водой.
Она потребовала взамен возможность вести расследование? Боже, что ею двигало? Зачем истязать себя ещё больше, работая бок о бок с Эриком?
Профессиональный интерес. Кристина приходит к выводу, что это именно он. Сложное дело, над которым их отдел ломает голову уже месяц. Азарт и прилив адреналина от предстоящих трудностей, отчего прямой контроль со стороны шефа не так уж и пугает её. Теперь он не будет мешать ей, потому что это не в его интересах.
Но Эрик не позволит ей. Он найдёт способ обойти поставленное Кристиной условие. Он заставит подчиниться, потому что… имеет право?
Она больше не хочет об этом думать, как не хочет чувствовать, что Эрик до сих пор здесь. Какого чëрта?
Кристина держит руку под напором воды ещё пару секунд, а затем промакивает лицо полотенцем. Ей придëтся выйти и продолжить разговор, даже если кажется, что уже поставлена жирная точка.
Она приоткрывает дверь, чтобы убедиться, что новые ощущения не обманывают. И это действительно так, потому что из-за угла виднеются ботинки Эрика. Он всё так же сидит в кресле.
Кристина делает несколько глубоких вдохов, чтобы набраться смелости и, наконец, выставить его за порог. Она имеет право на это. Хотя бы в своей квартире.
Кристина выходит и обходит стол, чтобы не подходить слишком близко. Потому что то, что она планирует сказать, требует безопасной дистанции. Но когда девушка оказывается напротив, ноги приклеиваются к полу, а воздух, который она так долго удерживала в лёгких, застревает в глотке.
Эрик уснул.
Дьявол! Эрик, мать его, Колтер, имя которого уже стало нарицательным для Кристины и несёт одни лишь неприятности, спит в её квартире.
Она смотрит на него какое-то время, безнадёжно надеясь, что это чей-то глупый розыгрыш или один из ночных кошмаров, а затем бессильно падает на диван. Кристина глупо допускала мысль, что её ничего больше не сможет удивить.
Девушка пропускает пару истеричных смешков и забирается с ногами на диван, не сводя взгляда с мирно спящего мужчины. Мирно. Это уместное слово, потому что только в таком состоянии Кристина может спокойно смотреть на него, всматриваться в черты лица, отмечать детали и думать, почему это именно он? Если их жизнями действительно управляет кто-то свыше, то почему они допустили такую фатальную ошибку?
Взгляд Кристины опускается на левую руку, свисающую с подлокотника. Шрам Эрика всё ещё розовый. Нет никаких намëков на свечение или окрас в голубой цвет. Их кровь уже не будет такой, да и не должна. А это значит, что нет даже слабой надежды на счастливый финал.
Девушка приподнимает свою ладонь, чтобы они были примерно на одном уровне. Эти шрамы идентичны и не так уродливы, как те, что располосовали её сердце.
Кристина резко зажмуривается, а затем поворачивается набок и притягивает колени к подбородку, принимая позу эмбриона. И, кажется, впервые плачет. Она не успевает понять, так как сон накрывает её намного быстрее.