Кристину беспокоит солнце. Ей не нравится наблюдать, как солнечные блики растворяются в стенках бокала с апельсиновым соком, ещё сильнее насыщая его красками. Должен идти дождь. Стихия должна грохотать, разбиваться об окно, раскаты грома заглушать мысли, темнота поглотить слишком яркий мир. Но светит проклятое солнце, настырно согревает в своих лучах, хочет, чтобы Кристина захлебнулась.
То, что она увидела в Вертиго, должно навсегда остаться там. Он ей так сказал. Пообещал. Но не так просто выбросить из головы ожившую картину, которую им показывали на уроках истории. Кристина помнит, как преподаватель рассказывал о событиях, — как он выражался, — губительных и разрушительных. До того монотонный голос, под который засыпала львиная доля класса, становился брюзжащим, нервным, и в итоге учитель практически срывался на крик. Руки его тряслись, когда он в красках описывал, как люди «умирали в грехе», а на доске было изображение, очень похожее на то, что она видела прошлой ночью. Раньше это называли «оргией». Сплетённые обнажённые тела, застывший ужас на лицах. Казалось, что в этот момент ими двигала неведомая сила, а сами они страдали, словно уже одной ногой стояли в адском пламени.
Впрочем, это была нарисованная современным художником картина. Реальность же представилась совершенно другой. На лицах в «Вертиго» было ликование, умиротворение и то самое чувство освобождения. Ложное. Потому что Эрик сказал, что так действует наркотик — обманывает. Людям кажется, что они на самом деле могут получать удовольствие от интимной близости, как позволено соулмейтам. Поэтому им не будут рады там. Поэтому им пришлось, как и всегда, прятать шрамы. Соулмейтам не нужно искажать реальность запрещёнными веществами. В тех стенах их презирали за то, что им позволено чувствовать.
Их видели. Скорее всего, до Кристины никому не было дела. Но после ухода Макса имя Эрика на устах практически у каждого жителя Иллинойса. СМИ наперебой кричат о возможном назначении Колтера на должность шерифа, другие же пророчат ему скандальное завершение карьеры после ожидаемого провала с делом о пропавших. Главная сенсация. Фото во всех газетах. А он, находясь в эпицентре безумия, творил с Кристиной… такое.
Она догадывается, что это было. Но не уверена, что этот термин может применяться к девушкам, потому что в школе такие лекции проводили исключительно для мальчиков, и только по обрывкам разговоров и мерзким шуткам, Кристина имела смутное представление, для чего это нужно, но никогда не вникала в подробности мужской физиологии.
Плевать, как называется то, что он делал с ней. Важно то, что их видели. Кристина насчитала около дюжины пар глаз, наблюдающих именно за ними с верхнего этажа. Они ожидали продолжения и заметно расстроились, когда Эрик повёл Кристину к выходу. Ей хотелось, чтобы стеклянные ступени треснули под ботинками, чтобы больше не встретиться ни с кем взглядом, потому что кожа и без того была пунцового цвета, а от стыда хотелось провалиться под землю.
По дороге домой Эрик заверил, что никто из тех, кто смотрел прямо на них, никогда не расскажет об этом. И даже если они случайно встретятся на улице, то ни за что не покажут, что знают её маленький секрет. Но и от Кристины Эрик потребовал то же самое. Она должна молчать. И в первую очередь он говорил о Тори. Но на самом деле ей даже думать об этом не хотелось. Хотя бы в эти выходные.
— Чем сегодня займёмся? — мечтательно спрашивает Роуз, поглядывая на погоду за окном. Она выглядит бодрее, чем вчера, но всё же признаки простуды ещё слишком заметны, чтобы вернуться домой.
— У нас всего сутки, чтобы поставить тебя на ноги, поэтому твоя задача — опустошить все запасы витамина С и жидкости в квартире.
Про натёртый до красноты нос она не упоминает, зная, что Роуз догадается привести себя в порядок с помощью косметики, потому что скрывать очередную болячку стало уже привычным делом. Хорошо, что их ночные похождения Эрик засчитал как рабочую ночную смену и добавил Кристине дополнительный выходной. Странно, учитывая то, что они пробыли там всего пару часов, но любопытствовать, за что ей выпала такая щедрость, она не стала, решив, что это неплохой шанс переждать ещё день до встречи Роуз с родителями.
— И вдобавок получить ангионевротический отёк. Ты очень заботливая сестра.
Кристина задумчиво вскидывает брови, пытаясь понять, откуда Роуз знает этот термин и почему не прибегает к обычному названию.
— У тебя есть другие предложения? — спрашивает она, мысленно соглашаясь с тем, что им действительно не хватает ещё приступа аллергии на цитрусы в виде сыпи или, как и сказала Роуз, отёка Квинке.
— Ничего так не пугает вирусы, как прогулки на свежем воздухе. Ты-то должна знать об этом, — Кристина смотрит на сестру, не понимая причины недовольства в голосе. — Ну, в академии у тебя были курсы по медицине, — поясняет она.
— То были курсы по оказанию первой помощи, а не лечению насморка. Ещё нам рассказывали о некоторых болезнях, которые могли вести расследование по ложному следу.
— Вау! — воодушевлённо вздыхает Рози, чуть не поперхнувшись тостом. — Это какие? Тебе уже попадались?
У Кристины нет сил и желания вести долгие беседы. Но намерение сестры прогуляться точно никуда не делось, а эта идея не нравится ещё больше. Кристину приводит в ужас мысль о том, что ей придётся покинуть квартиру. Как бы Эрик не пытался её успокоить, ей кажется, в каждом прохожем она будет узнавать посетителя этого жуткого клуба. А они узнают её. И будут нагло зубоскалить и перешёптываться за спиной.
— Вот совсем недавно был случай, — Кристина быстро прожёвывает и откладывает вилку. Роуз тоже бросает завтрак, сосредоточив всё внимание на рассказе. — Нашли девушку с многочисленными гематомами. Догадываешься, какая версия событий появилась первой. Но оказалось, её никто не трогал, а синяки появились из-за проблем со свёртываемостью крови.
— Бедняжка… Наверное, закончились лекарства. Рано или поздно это должно было случиться, — поджимает губы Роуз, совсем расстроившись.
— Ей помогли. Она не знала о болезни, но теперь всё хорошо. Вроде бы, — добавляет она, прикидывая в уме план действий, как убедить Эрика пустить её к Лидии.
— Подожди… — хмурится сестра. Немного подумав, берёт телефон и сосредоточенно что-то ищет. — Да, всё верно. Гемофилия — это наследственное заболевание, — важным голосом говорит она, пролистывая страницу в поисковике. — Мутация хромосомы приводит к нарушению свёртываемости крови. Встречается в основном у мужчин, у женщин крайне редко, передаётся от матери. Средняя продолжительность без лечения — двадцать лет, — уже тише произносит Роуз, полностью погрузившись в чтение, а затем резко переводит взгляд на Кристину. — Как это возможно? Как можно не знать о такой болезни?
— Это уже подробности расследования, о которых не могу тебе рассказать. И почему это тебя вообще так волнует?
Кристина выгибает бровь и, сложив локти на стол, подпирает руками подбородок. Сестра только отмахивается и снова утыкается в телефон.
— Ты в последнее время вообще не видишь, что происходит вокруг. И если бы я не познакомилась с причиной, то могла бы подумать, что ты… того самого, — присвистывает она, покрутив пальцем у виска, а затем, пробежавшись взглядом по экрану, поднимает голову. — Гемофилию совершенно точно нельзя приобрести. Вы уже знаете, откуда она взялась?
Кристина откидывается на стуле, придержав ступнёй пошатнувшуюся ножку, и незаметно выдыхает, потому что Роуз не продолжила разговор про Эрика, хотя её усмешка говорила о многом. Рано или поздно она вернëтся к этой теме, и так просто Кристина не отвяжется.
— Нет, не знаем, — признаётся она, но увидев искрящий взгляд сестры, обеспокоенно подаётся вперёд. — И не вздумай выяснять, сыщик недоделанный. Не знаю, что ты задумала, но если кто-то узнает о том, что я рассказала тебе тайны расследования… Дело не закрыто, мне вообще следовало молчать, — цедит она сквозь зубы, в очередной раз ругая себя за излишнюю болтливость.
Наконец она понимает, почему Эрик держит детали в секрете. Ей хочется стукнуть себя по лбу от собственной тупости. У Эллисона огромные связи и неизвестно, есть ли у него доступ к полицейской базе. Если он уже знает, кто был в его доме, то может пристально наблюдать за их действиями. Кристину бросает в дрожь от мысли, что этот псих уже следит за ней и её близкими, если выяснил, что под кружевной маской и вызывающим платьем скрывался обычный офицер, который только и делал, что копался в бумажках, и толком не знает ничего о настоящей работе в полиции. Лёгкая добыча.
— Ладно, — раздражённо выпаливает Роуз и откладывает телефон в сторону. — Просто это была бы умопомрачительная статья.
— Научный проект, представитель из Стэнфорда, сложные термины и такой интерес к медицине… Кое-кто определился с профессией?
Кристина прячет волнение за усмешкой, отчаянно надеясь, что Роуз всё же не станет втайне изучать этот вопрос. Она вспоминает, что искала случаи долголетия через личный компьютер, и что при желании можно легко узнать об этом… Нет. Не нужно себя накручивать.
— Ух ты, детектив, вы вышли из анабиоза! — наиграно восклицает Роуз. — Я думала, до тебя дойдёт, только когда я вернусь из Калифорнии в шапочке выпускника.
— Не язви. Лучше расскажи, как ты всё-таки решилась стать врачом?
— Хочу много зарабатывать. Чтобы больше никогда не переживать о том, что дома не окажется нужного лекарства и что внезапная кишечная инфекция не оставит дыру в семейном бюджете.
— Но, как я вижу, тебе это действительно очень нравится? — немного вымученно улыбается Кристина, понимая, почему Роуз ответила именно так. Родители хоть и пытались никогда не сравнивать сестёр, но трудно было не заметить, что на фоне безупречного иммунитета Кристины казалось, что к Роуз прилипает даже самая немыслимая зараза. И какой груз вины она тащит на себе уже в таком возрасте…
— Ну ладно, деньги — это второе. Вирусы, болезни, исследования — это же такой кайф! Не смотри так, сама рассказывала, как в школе изучала поведение серийных маньяков, а потом искала эти признаки во всех знакомых, чтобы поймать мерзавца ещё до того, как он найдёт первую жертву. Вряд ли ты думала в тот момент о зарплате в полиции… А если бы подумала, то может быть отказалась от этой затеи.
— Ой, посмотрите на неё, — цокает Кристина, закатив глаза. — Решила выйти из университета востребованным специалистом? Ну-ну… Не думай, что тебя будут ждать с распростёртыми объятиями.
— Ничего страшного, — дразнится Роуз. — У меня есть хороший пример, как выбить повышение.
— Если ты не заметила, то я всё ещё офицер, так что это хреновый пример.
Кристина резко замолкает, чувствуя, как щёки заливаются краской. Прекрасно. Нет смысла подолгу торчать в ванной, чтобы спрятать шрам, и постоянно прятать руку. Её язык превосходно уничтожает все попытки сохранить секрет. Хотя, если признаться, с Роуз вряд ли когда-то получалось иначе.
— Иногда мне кажется, что мы родились в неправильной последовательности, — хихикает Роуз, прикрывая рот ладонью. — Ведёшься каждый раз…
***
Кристина легонько прикасается коленкой к ноге Роуз, намекая, что нужно убавить громкость в наушниках. По другую сторону сидят родители, рука отца покоится на руке мамы, а большой палец выводит круги на тыльной стороне ладони. На их лицах расплывается умиротворение и благоговение, когда монотонный голос священника прокатывается по рядам, словно колыбельная, и только шелест верхней одежды прихожан изредка нарушает гипнотическую атмосферу.
— Любовь Бога к нам всеобъемлюща, всесильна, всепрощающа. Любовь Бога всё ведающая. Бог знает, что лучше для вас, поэтому позволяет проникать в вашу жизнь тому, что непременно обернётся добром.
Несмотря на отсутствие отопления в небольшой церквушке, дышать становится всё труднее. Белые стены давят, запахи горячего воска и дымящих благовоний оседают в лёгких, оставляя после себя лёгкое головокружение, а эти одобрительные кивки со всех сторон начинают раздражать. Как болванчики. Все смотрят на Симонса как на чудо света, хотя Кристина тоже не может смотреть иначе. Словно подглядывать за чем-то запретным. Инородным. Наверное, поэтому любая чушь из его уст звучит как истина в последней инстанции.
В это время Роуз, забывшись, громко шмыгает носом, и Кристина с мамой одновременно поворачиваются к ней, но та не теряется: тут же сильно жмурится и стирает пальцем невидимые слёзы, делая вид, что её растрогала проповедь. Кристина облегченно прикрывает глаза и садится в привычное положение, боковым зрением наблюдая, как мама ещё несколько секунд смеряет Роуз тяжёлым взглядом.
— Никогда не задумывались, почему Господь посылает в вашу жизнь определённых людей? Наверняка, многие из вас задавались вопросом: «почему он» или «почему именно она»?
Кристина с трудом сдерживается, чтобы не подпрыгнуть от дрожи, пробежавшей по всему телу. Слишком резко опускает голову, врезаясь взглядом в спинку лавки напротив. Она старательно рассматривает слезший с дерева тёмный лак, потому что не на шутку испугалась того, что священник каким-то образом смог проникнуть в её мысли. Vultus est index animi. Кристина иногда слышала эту фразу как шутку над теми, кто пытается скрыть свою влюблённость. Но теперь ей не очень смешно. Первыми голубым цветом вспыхивают именно глаза. Может, в этом действительно скрыт какой-то сакральный смысл?
Чувство страха постепенно рассеивается, потому что многие из присутствующих оживляются после прозвучавшего вопроса, не скрывая, что слова пастора отзываются в них. Даже мама смущённо смотрит на папу и переплетает пальцы в замок. Кристина ненадолго задерживает взгляд на этом жесте, затаив дыхание. Теперь она в полной мере знает, каково это, и ожидает от родителей похожей реакции. Но никто из них не вздрагивает, как после удара током. Нет никакого трепета и сбившегося дыхания. Неужели с годами эти чувства притупляются?
— Как вы занервничали, — ухмыляется Симонс. — Думаете, у меня есть ответ? Нет, его знает только Всевышний. И он уже давно ответил. Просто вы пока ещё не нашли подсказку, но она намного ближе, чем можно представить…
Священник кладёт ладонь на грудь, и Кристина непроизвольно закатывает глаза. Это начинает надоедать. Она согласилась на эту поездку только потому, что надеялась найти хоть какое-то объяснение «бессмертию» отца Симонса, а не слушать очередной скучный монолог про силу истинной любви. Нужно было заранее разузнать у родителей, бывает ли у него какой-то график и существуют ли дни, когда он говорит хоть что-то полезное.
Дальнейшие слова священника сливаются в единый гул, а мысли Кристины снова возвращаются к делу.
Что в вас особенного? Что отличает от других? Обряд Лидии и Пола не состоялся, но ладонь Пола зажила, в то время как Лидия чуть не умерла от потери крови. После разговора с Роуз Кристина тщательно изучила этот вопрос и окончательно убедилась, что гемофилия — следствие неправильного обряда. Если целью стал именно Пол Мартин, значит всё дело в этом. Для него это был обычный порез и не более. Значит ему не нужен соулмейт, чтобы продолжать жить. Но зачем их похищать? И наверняка убивать. Это же то, о чём мечтает человечество на протяжении двух веков: освободиться от проклятия…
— Господь предопределил наши судьбы ещё при рождении, — врезается в мысли голос священника.
Она вздрагивает, позабыв о предусмотрительности. Предопределено при рождении. Эти слова гремят набатом в голове. Дети… дети. Что было связано с детьми? Мужчина, обстоятельства пропажи которого она выясняла лично. Недоношенный ребёнок проводит несколько недель в реанимации, возможная путаница в документах. Про отца Симонса ходят такие же слухи. Слишком часто всплывает, чтобы не пытаться найти закономерность. Кристина пытается собрать мелькающие мысли и образы в кучу, но неожиданно её обрывает шёпот Роуз.
— Интересно, а случайные встречи на отшибе — это тоже предопределение судьбы?
Мама тут же недовольно шикает, призывая Роуз к тишине. Кристина переводит на сестру затуманенный взгляд, пытаясь уловить смысл слов. Но та лишь, вздёрнув брови, взмахом головы указывает на первые ряды.
Кристина смотрит в ту сторону, и кровь отливает от лица, когда солнечный луч, забравшийся в небольшое круглое окно под самым потолком, сверкнул в металлическом пирсинге. Когда он появился? Почему она не почувствовала его присутствие?
Эрик сидит слева в нескольких рядах от неё, отчего Кристина лишь немного видит его профиль. Сосредоточенный взгляд на священника, локти сложены на спинку деревянной лавки напротив, руки сомкнуты в замок, а между ладонями свисает розарий: нанизанные на нитку бусины разного размера и деревянный крест. Господи. Почему он не воспламенился в его руках?
Да, Кристине казалось, что именно это и должно произойти с ним… с ними. Признаться, ей было страшно переступать порог церкви этим утром. Что-то подобное иногда мелькало в цитатах Трис: «Поклоняющиеся Дьяволу сгорят, как только нога их ступит в дом Господень». Кристина считала себя одной из таких, хотя, формально, это было неправдой. Обряд с Эриком свершился, а значит, любые их действия считаются божьим даром, но Кристина в этом вопросе остаётся верна собственным убеждениям. Это проклятие, и в какую обёртку его не заверни, оно всё равно останется проклятием.
Она исподтишка наблюдает за ним, как он перебирает пальцами бусины, как морщинки собираются в уголке глаза, когда Симонс в очередной раз мудрёными словами пытается изложить свою мысль. Эрик действительно слушает его или притворяется?
— Кого может взрастить семья неверующих? Что может дать такой союз? Да! — Симонс возбуждённо подпрыгивает и указывает пальцем на мужчину в первых рядах, который решил озвучить свою догадку. — Страдания. Да, только страдания и ничего более. Они отвернулись от Господа, но Он никогда не отвернётся от них. Они закрывают невинной душе путь к Богу. Глупцы, что молятся дьяволу, не знают, что обрекают не только себя, но и его на адские муки. Отец наш справедлив, поэтому все мы понимаем и принимаем, какую судьбу Он готовит таким неверующим. Он не карает грешников. Нет. Господь милостив. Он спасает души тех, кто готов любить Его, как Он любит их.
Эрик дёргает челюстью, и желваки играют на его скулах. Почему он так реагирует на бред, слетающий с уст священника? Кристина неотрывно смотрит на него, не чувствуя, как у самой щемит в груди после услышанного.
Зачем он здесь? Если Эрик из тех, кто посещает воскресную службу, почему выбор пал именно на приход семьи Кристины? Вряд ли он следит за ней, да и зачем… Значит, он тоже каким-то образом узнал о Симонсе и решил, что этот случай поможет им с расследованием. Значит, он всё-таки смеет предположить, что все жертвы не подчиняются нынешним законам мира. Значит, Эрик принял во внимание слова Кристины. От этой мысли по телу проносится жар.
Она не чувствует его. Это странно. Похожее происходило с ними в «Вертиго», но продолжалось недолго. Возможно, сейчас он просто сидит слишком далеко, или же голова забита совсем другим, но это значит, что у неё будет возможность улизнуть незамеченной, потому что, несмотря на то, что Кристина не ощущает неловкости, разговаривать с Эриком на глазах у родителей и Роуз ей совсем не хочется. Она почему-то снова смотрит на переплетённые пальцы родителей и хмурится.
Проповедь священника заканчивается, и вокруг начинается суматоха. Тут и там появляются юные девушки в белоснежных рясах и торопятся занять место за спиной у Симонса, пока он достаёт потрёпанный фолиант. Время для финальной молитвы. Кто-то из окружающих встают на колени, облокотившись на лавку напротив, остальные остаются на своих местах и готовятся к литургии.
Кристина повторяет за последними, склонив голову и прислоняясь лбом к кончикам пальцев. Выработанная годами привычка. Просто посидеть ещё несколько минут, скрючившись, а потом наконец вырваться наружу, оставив устрашающие звуки хора и давящую атмосферу на целую неделю.
Но любопытство заставляет её ненадолго поднять глаза, пока священник не начал зачитывать «Отче Наш». Кристина забывает обо всех правилах, когда видит, что Эрик смотрит на неё, не скрывая усмешки, а затем отворачивается и крепче сжимает крест, прислоняясь к нему губами. Словно издевается над происходящим и над ней. Потому что она до сих пор ощущает прикосновение этих губ на коже, помнит их вкус и до сих пор не понимает, как они могут быть настолько ледяными и горячими одновременно. От одного смутного воспоминания дыхание сбивается, и температура тела понимается на пару делений, поэтому Кристина пропускает мимо ушей первые слова молитвы, и только толчок локтем в бок от мамы заставляет её вернуться в необходимое положение.
Раньше раскатистый голос священника и завывание хора заставляли сжиматься внутренности. Говорят, молитва приносит очищение. Но Кристина всегда чувствовала опустошение и апатию. Животный страх сковывал, голову посещали странные мысли о том, что однажды все её близкие умрут. Что не останется никого из тех, кто дорог ей. Будет лишь несколько деревьев с выцветшей биркой, на которой с трудом можно будет прочесть имя того, чей прах покоится глубоко в корнях.
Только музыка в наушниках помогала тогда избавиться от навязчивых мыслей, но сейчас нет этого спасения. Она один на один со своим страхом, но его внезапно нет. Песнь девушек не заставляет кожу покрыться мурашками, а слова о рае и аде не трогают душу. Наверное, потому что совсем недавно ей довелось столкнуться лицом к лицу с настоящей смертью. Она почти забрала её, поэтому былые тревоги теперь кажутся детскими кошмарами. Реальность оказалась куда хуже назойливой песенки…
— Держись за нами, — улыбаясь, говорит отец, когда литургия закончилась и прихожане поспешили выстроиться в очередь на благословение пастора. — Уже совсем забыла, что тут медлить нельзя.
Он ласково взъерошивает волосы на затылке Кристины и пытается протолкнуть её впёрёд, поближе к Роуз, которая смиренно стоит в длинном ряду. Ладонь мамы лежит на её плече, не давая малейшего шанса улизнуть, хотя сестра вряд ли когда-то нуждалась в таких серьёзных мерах. Но папа не такой непреклонный, поэтому у Кристины получается выскользнуть.
— Мне нужно отойти, — шёпотом говорит она и делает шаг назад, позволяя стоявшей позади женщине тут же занять её место.
Чувствуя затылком ошарашенный взгляд родителей, Кристина, затерявшись в толпе, идёт к дальней стене, у которой стоит Эрик, со скукой наблюдающий за всей этой процессией. Он даже не поленился найти подходящую одежду для посещения церкви. Может, когда Тори шутила про химчистку, Эрик просто не успел переодеться после утренней службы? Такая мысль уже не вызывает у неё приступ смеха. Чёрт знает, как он успокаивает себя после посещения таких сомнительных заведений, как «Вертиго»…
Заметив приближающуюся Кристину, он хмурится, а затем переводит взгляд на стоящий рядом подсвечник с благовониями и принюхивается.
— Это нормально, что наш диалог начинается с фразы: что ты здесь делаешь? — с дрожью в голосе говорит она, вынуждая Эрика перевести на неё взгляд. — Мне уже кажется, что у меня паранойя…
— А ты не помнишь? — словно скинув с себя наваждение, бодро спрашивает он. — Я как-то сказал, что если выживу, то обязательно схожу на исповедь. И вот, кажется, пришло время. Ты тоже пришла замаливать грехи?
Кристина уже успела привыкнуть к сарказму, но всё равно нервно оборачивается, в страхе, что кто-то из родных побежал за ней, чтобы вернуть в очередь, и услышал его слова.
— Как ты узнал об отце Симонсе? — переводит тему она, всё ещё поглядывая в сторону родителей. Роуз воодушевлённо что-то рассказывает им, не давая возможности обернуться и увидеть Кристину. Маленькая бестия.
— Слежу за новостями. И за твоим просмотром базы. Ты действительно искала связь с ним?
Кристина сглатывает. Если даже в полицейской базе можно оставить следы, то что уж говорить о домашнем компьютере…
— Кажется, это логично, — пожимает плечами она. — Единственный случай, о котором известно.
— Потому что приобрёл большую огласку в малые сроки.
— Ты хочешь сказать, что Эллисон просто не успел? Если, конечно, за этим вообще стоит он…
— Это точно он, — твёрдо говорит Эрик. — И если с этим святошей всё понятно, то как они находят остальных?
Вопрос остаётся без ответа. Кристина неотрывно наблюдает за священником, как он движет рукой в воздухе, очерчивая крест перед каждым прихожанином, затем подаёт её, позволяя прикоснуться губами к перстню на пальце. Несмотря на нескончаемый поток людей, на его лице благоговейная улыбка и ни единого признака усталости.
Улыбка Симонса становится шире, когда свою просьбу озвучивает Роуз, и Кристина нестерпимо желает узнать, о чём именно молит Бога младшая сестра. Наверняка она просит благословение на хорошую учёбу в медицинском. Или здоровья для семьи. Впрочем, умиление может вызвать любая просьба ребёнка.
Кристина украдкой смотрит на Эрика, размышляя, если бы он просил Бога о чём-то, чтобы это было? Для Роуз у неё появилось сразу несколько вариантов. Но не может же быть, что единственное желание Эрика — это найти виновных в пропаже людей. Немыслимо. Даже в ту самую ночь, когда он появился на пороге её квартиры, почувствовав смертоносное действие шрама, его мысли занимала только работа. Практически предсмертное желание.
Её терзает не только это. Даже подойдя к нему совсем близко, Кристина практически не ощущает связи между ними. Она есть, но будто ослабленная, болезненная. Что если однажды она совсем исчезнет? Они умрут? Да, это самый логичный ответ. Но Кристина ощущает тяжесть в груди, когда думает, что эта связь между ними стала привычной как будто… правильной, и мысль о том, что она распадается, её огорчает.
А тем временем очередь рассасывается, людей в церкви становится на порядок меньше, и Кристина перестаёт быть надёжно спрятана от родительского взгляда. Она стыдливо поворачивается к Эрику, не зная, как сказать ему, что ей нужно вернуться к семье, пока они не начали задавать вопросы. Но он говорит первым:
— Как думаешь, святоша идёт сюда, чтобы прогнать меня или чтобы уговорить провести обряд изгнания?
Эрик отталкивается от стены, и Кристина нервно сглатывает, когда видит приближающегося к ним священника.
— Здравствуйте, падре. Я шеф отдела специальных…
— Я знаю, кто вы, мистер Колтер, — нагло обрывает его Симонс, отчего Кристина неосознанно делает шаг в сторону. Ещё одна привычка, появившаяся спустя несколько месяцев работы с Эриком: уклоняться от надвигающейся бури, чтобы не отрикошетило. — Не уверен, что в Иллинойсе существует хоть один человек, перед которым вам нужно представляться. Сейчас меня больше беспокоит причина, по которой будущий шериф заглянул в эту скромную обитель.
— Моя работа — удостовериться, что вы в безопасности. У вас появилось много поклонников, как и тех, кто хочет вам навредить. Решил лично убедиться, что ваши красивые проповеди никто не срывает.
— Вам правда пришлось по душе? — с добродушной издёвкой спрашивает священник.
— Считаете, я не могу по достоинству оценить работу духовенства? — в глазах Эрика появляется лукавый блеск. — Никогда бы не подумал, что в ваших кругах принято судить по обложке.
— О вас ходят разные слухи. Я множество раз слышал, что ваши ценности и взгляд на мир… Как бы сказать помягче, — Симонс прочищает горло. — Несколько разнятся с тем, что хотят видеть в предводителе защитников города. Но я не хотел вас оскорбить, отнюдь. Вы пришли сюда с чистыми душой и помыслами, я понял это сразу, как только вы переступили порог. И зачем бы Он не направил вас ко мне — уверен, ваша цель благородна, поэтому можете без стеснения спрашивать.
— Вы уже догадываетесь, в чём секрет случившегося с вами в чуда? — незамедлительно задаёт вопрос Эрик, оставляя без внимания сомнительный комплимент в его сторону. Скажи ему подобное кто-то из отдела — от бедняги мокрого места не осталось бы.
— Не имею ни малейшего понятия. Я делаю то же, что и всю свою жизнь, — следую воле Господа. И если такова его воля — я принимаю её и не ищу ответов.
— Хотите сказать, что, засыпая, не спрашиваете его и себя, зачем он сделал это с вами?
Вряд ли Симонс мог уловить сквозящее в голосе презрение. Эрик хорошо контролировал эмоции, но Кристина уже научилась понимать его настроение в едва заметном подрагивании голоса. Он не верит в «пути господни», это понятно и без составления психологического портрета, но она чувствует, как ему тяжело даже упоминать его в своей речи.
— Любопытство — грех, но кто из нас безгрешен? Конечно, я всегда молюсь, чтобы Отец указал мне путь, направил. И Он всегда отзывается. Утром, когда я прихожу сюда, то вижу, для чего это всё. Все эти лица, что я встречаю здесь… Потерянные души в поиске Бога… Я прихожу сюда, чтобы помочь им, как могу. Помочь обрести веру. Моя любовь к ним, как и любовь Отца, безгранична, поэтому я буду продолжать идти этим путём столько, сколько мне отведено.
Кристина понимает, что Эрика раздражают философские смазанные ответы. Но вряд ли от Симонса можно получить хоть что-то дельное. За множество воскресных дней, проведённых в этих стенах, она в полной мере осознала это.
— Расскажите о вашем детстве, — Кристина делает шаг вперёд, привлекая внимание священника, который до сих пор не замечал её. — Случалось ли что-то необычное с вами, когда вы родились?
Эрик кидает на неё быстрый взгляд, быстро сообразив, в какую сторону она пытается увести разговор. Симонс часто моргает, глядя на Кристину, а затем снисходительно улыбается, видимо, узнав её.
— Хм, вы тоже читали эти статьи… Падшие души ищут любую причину, чтобы оправдать свой грешный путь безбожников. Здесь нет никакой тайны. Мои родители были праведными, и, к сожалению или к счастью, уповали лишь на волю Господа. Роды у матери принимали дома и в больницу они обратились не сразу. Только для того, чтобы оформить документы. Но уверяю вас, в дате моего рождения нет ошибки. А даже если и есть, то максимум в день, что никак не влияет на то, сколько мне отведено. Я чувствую себя превосходно, даже обращался в клинику. Здоровье для моего возраста вполне сносное, хоть я и не отмечен высшим благословением.
Кристина обдумывает его слова. Это ещё одно подтверждение того, что хороший иммунитет не влияет на долголетие. Среди жертв встречались как и благословенные дети, так и обычные.
— Вы верите, что посланы им, чтобы направлять людей, — Эрик не спрашивает, утверждает. И если до этого он пытался скрыть свою неприязнь, чтобы выведать у Симонса хоть что-то, то теперь ему явно хотелось поскорее закончить бессмысленный разговор. — И они верят в это, едут через всю страну, только чтобы прикоснуться к вашей сутане. Знаете на что это похоже? Из вас делают идола.
— Я всего лишь проводник заблудших душ, — холодно отвечает священник. — Им, как и любой несчастной сироте, нужна помощь, чтобы найти Бога.
— Значит хорошо, что теперь у них есть вы, — неожиданно едко выплёвывает Эрик. — Иначе вашему отцу пришлось бы действовать привычными методами.
Он резко разворачивается и уходит. Кристина в растерянности смотрит по сторонам, пытаясь мысленно найти какое-то оправдание всплеску эмоций Эрика. Родители увлечены беседой с какой-то соседской семьёй, и либо не заметили её благодаря Роуз, либо притворяются, что не заметили. Поэтому она, больше не желая оставаться в компании священника, кивает ему и быстро уходит следом за Эриком.
Кристина находит его возле машины на другой стороне улицы. Меж зубов у него быстро тлеющая сигарета, задумчивый взгляд устремлён в землю. Она останавливается в паре метров от него и не торопится подходить ближе, потому что уже уяснила правило: что бы ни разозлило Эрика, не стоит его трогать, пока он не выкурит хотя бы одну сигарету. А пока она сама старается привести дыхание в норму, подставляет лицо ветру, чтобы он смыл с неё прилипшую к одежде и волосам вонь.
— Что думаешь о нём? — спрашивает Кристина, когда окурок улетел на тротуар, да и в голове немного прояснилось. Всё-таки раньше было проще терпеть воскресную службу, заткнув уши и погрузившись в собственные мысли. Сегодня она почувствовала себя раздавленной.
— Это ты мне скажи. Тебе есть с чем сравнить, — Эрик наклоняет голову в сторону до хруста в шее, а затем медленно выдыхает, и, прислонившись к автомобилю, жестом приглашает Кристину подойти ближе.
— Не с чем. Я никогда раньше не слушала его, — Эрик фыркает и театрально закатывает глаза, как будто совсем не удивлён. — Но мне не понравилось, как Симонс отреагировал на обвинение в идолопоклонничестве. Показал недовольство, но и прямо отрицать не стал.
— Власть и вера в собственную исключительность может развратить даже такого святошу. Слышала, как он речь толкал? Хотя бы одно упоминание библии заметила? А ссылаться на неё — это их основная работа. Его проповедь — полная отсебятина, и Симонс уже наверняка считает себя лидером мнений. Уверен, мои слова только польстили ему и ещё раз убедили его в безнаказанности.
— Именно это так взбесило тебя? — неуверенно спрашивает Кристина и тут же жалеет о своих словах.
Резкий щелчок челюстью, от которого она сама ощущает фантомную боль возле мочки уха. Кристина не поднимает взгляд и старательно делает вид, что не замечает отрывистого раздражённого дыхания. Надавила на больное? Ей предстоит подумать об этом позже.
— Если ты не забыла, то секты запрещены законом, — сквозь зубы говорит Эрик. — И если сейчас Симонс прячется за дверями католической церкви и пока что твердит о чудодейственном родстве душ, то неизвестно, какие проповеди будут проводиться здесь через год. А ещё меня бесит, когда мои сотрудники не понимают очевидных вещей и задают тупые вопросы.
Кристина округляет глаза, когда по телу проносится ток. Ей кажется, что она не ощущала его целую вечность, и совсем забыла, какими бывают всплески злости Эрика. Трудно удержаться, и Кристина крутит плечом, словно помогает этой вибрации быстрее распространиться по организму, а затем облегчённо выдыхает и откидывает голову, наслаждаясь едва согревающими лучами осеннего солнца.
Проходит пара секунд, прежде чем Эрик понимает, что только что произошло. Случись это неделю назад, он бы распылился ещё больше, но сейчас Кристина слышит только приглушённый смех, отчего сама не может сдержать улыбку.
— И что будем делать с отцом Симонсом? — спрашивает она, когда непринуждённый смех сменился напряжённым молчанием. — Ждать, когда люди Эллисона найдут способ добраться до него?
— Это ни к чему. Святоша совсем скоро станет заложником своих же почитателей. Чтобы он не говорил, будут раз за разом находиться обманутые им. Он будет им указывать, что делать, чтобы не подохнуть, но это не поможет. А Симонс будет продолжать жить, и у его последователей будут возникать смутные мысли. Зависть делает с людьми жуткие вещи. Его грохнут те самые потерянные души, а нам останется только найти, кто именно, и сделать свою работу. Эллисон думает о том же, поэтому не станет лишний раз марать руки.
Это не совсем то, что Кристина желает услышать. Он только и делает, что приводит её в сомнительные места, велит осмотреться, но не указывает ничего конкретного. Она видит шокирующие вещи, но до сих пор не понимает, какое это отношение имеет к тому, что они ищут.
— Я ощущаю себя полной дурой, — с досадой говорит она. — Ты до сих пор не рассказал, как вышел на Эллисона, и что мне нужно делать.
— Ты владеешь достаточной информацией, чтобы делать верные выводы, — Эрик пожимает плечами. — Я не рассказываю о той ночи, когда меня пырнули только потому, что эти сведения запутают тебя. Я выжал из них всё, что мог. Это Джефф Эллисон. Твоя задача помочь разобраться с остальным.
— Какие выводы? — фыркает Кристина. — Я выдвинула свою догадку, ты назвал это бредом сумасшедшего.
— Я не говорил, что твои мысли, как ты выразилась, о старых людях бредовые, — Кристина от возмущения давится воздухом, но Эрик жестом прерывает попытку перебить его. — Ты поняла суть проблемы. Да, все они по каким-то причинам отличаются от нас. Шлюшка Эллисона с наверняка фальшивым шрамом, кучка долгожителей, Мартин, которому до фонаря было на разрезанную ладонь — всё это подтверждает твои слова. Но ты смотришь на всех похищенных, пытаешься найти закономерность, выяснить, что их объединяет. И упускаешь важные мелочи. Этих людей ничего не связывает, кроме того, что они, вероятно, мертвы и похищены одним человеком. С каждым из них в определённый момент произошли разные ситуации, которые сделали их не похожими на остальных людей. Кто-то, возможно, родился уже таким, а кто-то стал. Или…
Эрик замолкает, и Кристина, затаив дыхание, смотрит на него, страшась дальнейших слов.
— В тот день, когда я впервые всех собрал, — он переводит на неё взгляд и повышает голос. — Ты предложила проверить медицинские карты. Почему ты это предложила?
Кристина на мгновение теряется, вообще не понимая, о чём он спрашивает. Но пытливый взгляд Эрика, жаждущий как можно скорее услышать ответ, заставляет её лихорадочно думать, вспоминать. Утреннее собрание после того, как был похищен Пол Мартин. Боже… О чём они вообще говорили? Кристина старается восстановить картину событий. Где же те хвалёные способности благословенных детей, когда они так нужны?
— Я… я… — заикаясь, начинает она, — я просто продолжила мысль о торговле органами. Думала, что жертв могли выбирать из тех, кто уже при смерти, — Кристина рвано выдыхает и хватается за голову, чтобы унять возникшую боль в висках. — Думала, что похитители стараются прикрыться добродетелью.
Эрик обдумывает её слова, а затем кивает, и Кристина улавливает лёгкое разочарование. Интересно, что он ожидал от неё? Что уже тогда она могла догадываться об истинных причинах? Что у неё сверхспособности?
— Всё остальное обсудим завтра в офисе, — Эрик отталкивается от машины и достаёт из кармана ключи.
— И на этом всё? — Кристина часто моргает. — О каких мелочах ты говорил? Что я не замечаю?
Эрик только усмехается и смотрит ей за спину. Она оборачивается и чувствует, как сердце уходит в пятки. Это же надо было… забыть о родителях, которые с сияющими лицами стоят на противоположной стороне улицы, в ожидании, когда их заметят.
— Я сейчас мог бы заливать тебе про ценный урок, но врать не буду, — Эрик натягивает улыбку и кивает родителям, а те воспринимают это как знак, что им, наконец-то, можно подойти. Господи… — Рассказывать тебе всё просто так — скучно. Немного пошевели извилинами, посмотри вокруг, прислушайся к себе. Вспомни всё, что видела, слышала, чувствовала. Докажи, что сможешь, и я расскажу тебе всё, что знаю.
Кристина практически не слышит его, в ужасе наблюдая, как мама с папой спешат перейти дорогу. Где же Роуз, у которой так хорошо получалось отвлекать их? Неловкость предстоящей ситуации сочится отовсюду, ощущается в воздухе. Только дурак не поймёт, что таится в этих улыбках.
В ушах стоит гул, из-за чего Кристина пропускает начало приветствия. Эрик, видимо, заметил, что она растерялась, поэтому взял на себя инициативу и представился первым, пожав руки обоим родителям. Спасибо, кто бы там наверху не находился, что шрам у них на левых ладонях. Хотя… был шанс, что, почувствовав его, они бы перестали сиять как начищенное серебро.
— Мне нужно было встретиться с отцом Симонсом по рабочему вопросу, — наконец она может слышать разговор. — Крис вызвалась помочь устроить разговор с падре.
Крис? Он точно издевается.
— Я рада, что вы познакомились с шефом Колтером, — встревает она, пряча вспотевшие ладони в карманах. — Мы можем идти? Всего доброго, шеф.
Кристина подталкивает локтём маму, но встречается с требовательным взглядом Эрика. Что он хочет от неё? Чтобы она дала ответ прямо сейчас, при родителях? Дьявол…
— Миссис Райт? — обеспокоенно спрашивает Эрик и подаётся вперёд, и тогда Кристина замечает, что маму немного пошатывает. — Вы в порядке?
Папа тут же оказывается рядом и кладёт руки маме на плечи, на что та еле заметно вздрагивает, а затем расслабляется под его прикосновением. Кристина отскакивает от них, наблюдая за развернувшейся сценой. Это странно… в церкви они так не реагировали на прикосновения друг к другу.
— Ох, ничего, — отмахивается та, — Со мной всегда так после воскресной службы. Словно заново рождаешься. Аж голова кругом!
Кристина замирает. В голове вспыхивают сцены, разговоры, воспоминания о собственных ощущениях. Эрик до сих пор ждёт от неё что-то. То, чего она не замечает прямо сейчас. Что-то очень важное. Он всё смотрит и смотрит на неё, давит взглядом, словно лезет под кожу. Кристина чувствует это каждой клеточкой… чувствует.
— Наверное, это из-за благовоний, мам! — выпаливает она первое, что приходит в голову, толком не понимая, что именно имеет в виду. — Хоть бы окна иногда открывали, а то дышать нечем… — добавляет уже тише.
— Не придумывай, — цокает мама, но Кристина дальше не слушает. Всё её внимание сосредоточено в спрятанной в уголке губ гордой улыбке.
Её мутит. На секунду кажется, что сейчас она упадёт в обморок. Роуз бы сказала, что такое случается, когда видишь что-то несуществующее в реальности. Как разглядеть во мраке очертания монстра. Мозг не успевает обработать информацию, поступающую из зрительного нерва, поэтому сознание туманится, чтобы дать больше времени найти логическое объяснение увиденному. И что на самом деле это не очертание монстра, а всего лишь пальто, висящее в глубине шкафа, на которое так упал свет, из-за чего привиделось нечто страшное.
Только Кристину не обманывало зрение. Она что-то поняла. И понимала уже давно, но мозг то и дело подавлял любую мелькнувшую мысль. А сейчас всё смешивается в единый ком, и ответ, который уже практически лежит на поверхности, сведёт её с ума.
Кристина закрывает глаза, и часто дышит, стараясь унять бушующее сердцебиение, готовое разорвать грудную клетку от накатившего страха. Она прислушивается к ощущениям, пытаясь найти то самое, которое поможет придти в себя... И находит, цепляется за эти вибрации воздуха, как за спасительную ниточку. Пытается насытиться им. Боже… вот бы сейчас прикоснуться к его ладони, чтобы окончательно успокоиться.
Но пока что достаточно этого. Она открывает глаза как раз в тот момент, когда к ним подходит Роуз. Сколько прошло времени? По внутренним ощущениям уже очень много, но по безразличию остальных становится понятно, что всё заняло несколько секунд. Нужно спросить у Рози, существуют ли мини-обмороки?
— Мам, пап, где вы пропадаете? — театрально взмахивает руками она и, словно только заметив Эрика, закрывает рот ладонью. — Ой, здравствуйте!
— Привет, Роуз, — кивает Эрик, на что та расплывается в довольной улыбке, потому что из их знакомства не пришлось делать тайну. — Уже получила письмо из Стэнфорда?
Кристина трёт висок. Ей всё ещё тяжело влиться в эту бредовую беседу, но она точно знает, что не рассказывала Эрику про Стэнфорд.
— Два дня всего прошло, — цокает та и никак не может убрать с лица глупую улыбку. — Пап, я позвала Меган и Джулию в гости. Они поедут с нами.
— Но, милая… — теряется отец. — Ты забыла про сестру.
— Ничего, поместимся все, — заверяет его Кристина, и, найдя в себе силы, пытается собрать всю семью в кучу, чтобы увести подальше от машины Эрика. — Ехать недалеко, потеснимся немного.
— Ага! — восклицает Роуз. — Ты давно Джулию не видела. Она разожралась как корова! Мы и втроём-то вряд ли влезем.
— Роуз Кэролайн Райт! — рявкает мама, на что Кристина только с горечью вздыхает. — Если я ещё когда-нибудь услышу из твоих уст такие отвратительные выражения, вместо Стэнфорда ты отправишься в монастырь на другой конец страны и до конца своих дней будешь молить Всевышнего о прощении.
— Боже… — не сдержавшись, на выдохе произносит Кристина и прячет лицо в ладони.
Ей до одури обидно, что она не в состоянии прекратить этот цирк. Трудно представить, что уже в довольно зрелом возрасте Кристина будет испытывать такой стыд. Пока она жила у родителей, подобных ситуаций не возникало, и в ней жила твёрдая уверенность, что не возникнет никогда.
— Я могу её подбросить, — вклинивается в разговор Эрик.
Кристина убирает ладони и многозначительно косится на него. Неужели он так легко повёлся на столь примитивную манипуляцию? Эрик не так глуп. Ей хочется верить, что он просто всецело разделяет её эмоции и выбрал самый лёгкий путь решения проблемы. Потому что Кристина уже была готова на крайние меры: рассказать матери с отцом о простуде Роуз и наблюдать, как они, позабыв обо всём на свете, потащат её в больницу.
— Отлично! — хлопает в ладони Роуз, даже не удосужившись притвориться, что не ждала именно такого исхода. — Мам, пап, чего встали, идём, девчонки ждут! — она хватает всё ещё рассерженных родителей за руки и тащит прочь.
Когда семья Кристины скрывается из виду, тишина обрушивается на неё, заставляет вернуться к ужасающим мыслям, после чего её снова начинает затягивать в темноту.
— Тут буквально две минуты езды, — неразборчиво бормочет Кристина, не без труда залезая в машину.
— Если ты думаешь, что гениальный план твоей сестры заключался в том, чтобы я отвёз тебя на соседнюю улицу, то ты ошибаешься, — ухмыляется Эрик и заводит внедорожник. — В данный момент Стефани и Бенджамин обсуждают, как бы затащить меня на обед, а Роуз думает, как им помешать и чем незаметно проколоть шины мотоцикла.
— Как знаешь, — ещё тише отвечает она, чувствуя, что вот-вот отключится.
— Эй! — щёку обжигает, но не от боли. — Кристина! Блять…
В носу щиплет от едкого запаха. Она морщится и почти открывает глаза. Кажется, они куда-то едут. И быстро. Теперь ко всему можно применить слово «кажется». Кристина не доверяет органам чувств. Она ничему не верит. Только единственному ощущению, которое пытается держать её в сознании.
— Они же не могут… Они… — кажется, по её щеке стекает слеза.
— Оставь эти мысли. Просто не думай!
Кристина помнит дальнейшие события отрывками, с трудом отделяя сны от реальности.
Видит Трис с голубыми венами. Она стоит в центре «Вертиго» в свадебном платье, а вокруг неё извиваются обнажённые люди. От шлёпающих звуков и грязных стонов закладывает уши. По их телам медленно ползёт смог, тянется по шёлковой ткани платья, чтобы заключить невесту в объятия. Трис улыбается и вдыхает дым полной грудью, пока кашель не скручивает её. Она зажимает рот, сдерживая позывы, но не перестаёт жутко улыбаться. Свет под кожей с каждым вдохом меркнет, вены темнеют, пока не становятся угольно чёрными. А Прайор всё кашляет и кашляет, и меж её пальцев сочится кровь, стекает по шее, оставляя на белоснежном платье чёрные разводы.
— Бог не присматривает за нами, — Кристина слышит голос подруги отовсюду, потому что сама Прайор всё так же стоит с зажатым ртом. — А тот, кто сделал это с нами… Он настоящее зло.
Сновидение обрывается, и Кристина ощущает слабый импульс, пробежавший по телу. И прежде, чем снова провалиться, она чувствует тот самый запах, такой реальный, не похожий ни на какой другой. Как она вообще могла называть его ржавым?
Тьма снова окутывает её, и Кристина видит родителей. Мама держит на руках свёрток, из которого тянется крошечная смуглая ручка. Папа тепло улыбается, ловит эту ручку и аккуратно прикасается к ней губами. За их спинами появляется силует. Очертания становятся чётче, и к родителям подходит Эллисон. Он тянется к свёртку, и Кристина пытается закричать, чтобы остановить маму, но с губ срывается только глухой хрип. Они не слышат её, не видят. Эллисон без препятствий забирает ребёнка и уходит, растворяясь в темноте, а чета Райт с умилением смотрят ему в след.
Вспышка света и он возвращается с тем же свёртком. Кажется, что ничего не произошло: всё те же счастливые лица родителей, наигранно добродушная улыбка Эллисона, когда он отдаёт младенца в руки Стефани.
— У вас прекрасная малышка, — говорит он, а затем поднимает взгляд на Кристину, которая до этого момента была лишь молчаливым зрителем.
— Что вы делаете с нами? Со всеми нами? — кричит она ему, но Эллисон не отвечает. Опускает взгляд на младенца и повторяет жест отца: касается губами маленькой ручки, покрытой сетью кровеносных сосудов, светящихся лазурным цветом…
— Крис…
Её будит знакомый голос, ещё совсем недавно пугающий её. Когда-то он был причиной головной боли, а теперь стал спасительной пилюлей. Кристина приподнимает тяжёлые веки, чтобы убедиться, что сейчас её ладонь находится в его руке. Что хотя бы эти ощущения не обманывают. Она задерживает взгляд на переплётенных пальцах. Пытается сфокусироваться, потому что ей кажется, что под кожей появляется слабый свет.
Кристина с досадой улыбается. Потому что теперь она знает, что именно этот свет — единственное, что является абсолютной ложью.
***
Он не справился. Думал, что у него получится, так же как получилось у неё. В ту ночь, когда его жизнь затягивалась беспросветным мраком, именно Кристина смогла вытащить его. Расстелилась на мраморном полу… Чёрт, это даже звучит абсурдно. Но ему хватило, чтобы не потерять себя, когда приходилось смотреть в глаза своему самому страшному кошмару.
А теперь, когда ей требуется помощь, он совершенно не представляет, что делать. Почувствовав тревогу, навстречу выбегает Барон, протяжно мяукая, но Эрик не реагирует и несёт Кристину в спальню. Кладёт на кровать, снимает с неё куртку. Садится рядом. Растирает лицо ладонями.
Сейчас она просто спит. Ей это нужно, чтобы окончательно не свихнуться.
Чёрт, врезать бы себе хорошенько, чтобы заставить мозг думать…
Он действительно верил, что девчонка, выросшая в нормальной семье, не повидавшая в жизни настоящего дерьма, спокойно воспримет всё это?
Барон уже лежит рядом, тихо мурлычет ей в ухо. Кристина улыбается во сне, и, зарывшись пальцами в шерсть, прижимает кота ближе. Тот не противится, и кажется, ему это даже нравится. Мурлычет ещё громче. Вряд ли бы он когда-то дождался подобной ласки от Эрика. Хоть чья-то жизнь становится немного лучше.
Он сидел рядом с ней до самых сумерек. Наверное, ему удалось вздремнуть. Нет. Он не спал. Сидел и смотрел на неё несколько часов. Изучал черты лица, запоминал каждую веснушку. Не позволял себе думать ни о чём другом. Практически…
Иногда Эрик поднимал ладонь, чтобы увидеть, как из-под слоя косметики наружу прорывается голубоватый проблеск. Он следил, чтобы эта дрянь не поползла выше, поэтому старался больше не прикасаться к Кристине. Забылся лишь единожды, когда убирал упавшую на лицо прядь волос.
— Эрик, — сдавленный шёпот заставляет оторваться от очередной проверки шрама. Кристина приоткрывает глаза, осматривается и только потом замечает его самого. — Это действительно происходит?
— Я не знаю, — единственный ответ, на который он способен. Эрик действительно ничерта не знает. — Но мы всё выясним. А пока постарайся не думать об этом.
— Как вообще можно думать о чём-то другом?
— Я же как-то научился, — хмыкает он. — Но мне не стоило втягивать тебя в это.
— Нет, стоило, — она отпускает Барона и кладёт ладонь поверх руки Эрика. — Ты бы не справился в одиночку…
Эрик поджимает губы, позволяя импульсу проникнуть под кожу, распространиться по организму. Кристина права. Ему трудно сказать об этом вслух, но мысли заглушить невозможно. Если бы всего этого с ними не произошло, он бы ни о чём не узнал. Именно их связь пролила свет на многие вопросы. Эрик знает, что не справился бы. Во всех смыслах.
— Я должен уехать, — твёрдо говорит он, чтобы убедить в срочности вопроса. Не Кристину. Себя. Меньше всего ему хочется оставлять в одиночестве человека на грани нервного срыва. — Ненадолго.
Он осторожно убирает руку и опять косится на шрам. Сейчас не время сиять как рождественская ёлка.
— Ладно, — безразлично отвечает Кристина, а затем выдавливает виноватую улыбку. — Обещаю не искать неприятностей.
Значит, она не забыла о том, как проникла в закрытую спальню. Что ж… Эрик бы похвалил её за усвоение урока, но сейчас это меньшая из всех проблем.
— Если это поможет отвлечься — делай всё, что захочешь. Но лучше бы тебе ещё поспать. Станет легче. Я оставлю на столе снотворное. Барон будет с тобой.
— Это хорошо, — кивает Кристина и прижимается щекой к коту, — Родители, наверное, потеряли меня…
Эрик встаёт, разминая затёкшие мышцы. Кристина неотрывно наблюдает за ним, и он в любой другой ситуации мог бы съязвить, но чёрт знает, будет ли теперь другая ситуация. Даже взгляд её пустой.
— Я взял на себя смелость и написал с твоего телефона Роуз, что ты уехала домой…
Он виновато поджимает губы, не зная, продолжать ли.
— Что-то не так? Роуз что-то опять учудила? — тяжело вздыхает Кристина, заметив настроение Эрика.
— Нет. Просто она кое-что написала. Не знаю, о чём это, но в конце сообщения, блять, грустный смайлик, поэтому я не уверен, что стоит тебе говорить…
— Говори, — всё так же безразлично кивает она.
— Роуз написала, что на соседский дом нашлись покупатели, и в скором времени будет сделка.
Кристина закрывает глаза, набирает полную грудь воздуха и медленно выдыхает. Эрик в растерянности трёт шею, всё ещё пытаясь убедить себя, что ему нужно уехать. Что бы ни значило сообщение младшей Райт, оно однозначно усугубило состояние Кристины, и решиться оставить её одну становилось всё труднее.
— Ты тогда не договорил, — она жмурится и проглатывает вставший в горле ком. — Ты сказал, что кто-то родился таким, а кто-то стал… Что ты хотел сказать дальше?
Эрик в одно мгновение оказывается рядом. Садится возле Кристины и несмело обхватывает её за плечо. Она снова дрожит. Снова думает обо всём этом. Ныряет в это болото, а он ничего не может сделать, потому что сам уже давно утонул.
— Неважно, что я хотел сказать. Важно лишь то, что для нас это скоро закончится. И я сделаю всё для этого…
***
«Дантлес» встречает Эрика запахами жжёной резины, налакированной кожи и дешёвого пойла. Ботинки с чавкающим звуком прилипают к полу, звон битой посуды слышен даже сквозь бьющий по ушам тяжелый рок. Это любимое место местных байкеров, пожарных и иногда забредающих военных. Но самое главное, что «Дантлес» стал основным пристанищем для копов. И в особенности для серых.
По дороге к бару Эрик рыщет взглядом в толпе, пытаясь найти нужное лицо. И находит. Парнишка сидит за высоким столом в тёмном углу, не выпуская бутылку пива из рук.
Эрик знает, что любой из отдела по борьбе с наркотиками выглядит как грёбанная машина для убийств. Их видно издалека, даже если они пытаются слиться с толпой, напяливая гражданскую одежду. Самые молчаливые посетители, которые на протяжении всего вечера заливают алкоголь в глотки как не в себя. И не поможет даже ящик абсента, чтобы их хоть как-то растрясти на откровенный разговор. Как только речь заходит о работе, их рожи превращаются в кирпич, а мозг словно в кисель.
Но тот парнишка, который сидит в углу, не такой. Уилл — ровесник Кристины и так же, как и она, по конкурсу попал в отдел к серым. Он проработал слишком мало, чтобы обрасти коркой, которой покрылись прожжённые. Но пробыл там достаточно, чтобы знать то, что не известно никому на свете. Количество пустых бутылок рядом с ним — хорошее доказательство.
Эрик заказывает в баре ещё пива, и идёт прямо к нему. Следовало бы придумать план получше, как завести с Уиллом беседу, но в его доме сейчас Кристина, и ему нужно покончить с этим как можно быстрее, пока она не натворила глупостей.
Он без разрешения падает на соседний стул, расслабленно откидываясь на спинку. Осматривает зал, а затем, словно только что заметив отсутствие выпивки у соседа, подаёт ему заранее взятую добавку.
— Ты много пьёшь, — замечает парнишка, когда Эрик за пару глотков опустошает бутылку и жестом просит проходящую мимо официантку повторить.
— Тяжёлый день, — чересчур резко выпаливает он. Блять. Спешка может только навредить.
— Трудности на работе?
Уилл вряд ли улавливает хреновую актёрскую игру. Он уже изрядно пьян, что играет на руку. Официантка как раз приносит ещё две порции, и Эрик снова угощает соседа.
— Ага. Мягко сказано…
— Да, слышал об этом, — он сочувствующе кивает. — Наши ребята ведут параллельное расследование.
— Заметил, когда забрали одного… Хоть немного облегчили задачу.
— Они стараются не вмешиваться, поэтому смотрят по поверхности. Надеются, что не найдут то, что ищут.
— Блять, кто бы сомневался! — пренебрежительно фыркает Эрик. — Тогда им придётся самим разгребать это дерьмо.
— В точку, — ухмыляется Уилл.
— Это самое конченное дело за всю мою карьеру, — Эрик трёт лицо, чтобы придать себе опьяневший вид. — А на твоём счету уже появилось такое? — как можно непринуждённее спрашивает он, хотя чувствует волнение, скребущее под кожей.
Эрик видит, как пальцы Уилла сжимают стекло до белых костяшек. Ещё немного и бутылка лопнет в его руке.
— Можешь без времени, места и лиц, — мягче говорит он, потому что боится, что разлетевшиеся осколки отрезвят юного чистокровного. И это собьёт с нужного пути. У него всего один шанс.
— Я не могу, Эрик, — давит из себя он и трясёт головой. — Это запрещено.
— Были странные случаи с соулмейтами, подсевшими на дурь? — Уже плевать на стекло. Он слишком близко к нужному ответу, чтобы сейчас дать заднюю.
Взгляд Уилла покрывается мглой. Крючок уже в пасти у жертвы. Остаётся лишь поддеть.
— Наркотики нейтрализуют природу шрамов.
Эрик не спрашивает. Он говорит факт, о котором уже догадался. Ему нужно только подтверждение собственных мыслей.
Глаза Уилла чернеют. В них полное отчаяние.
Секунда, две... И еле заметный кивок головы…
Вот оно.