Если девушка приходит на свидание красивая — 

кто будет расстраиваться, 

что она опоздала? Никто! 

Д.Сэлинджер

— «В создании подобного архитектурного облика проявилось желание девелопера воплотить с помощью изысканной архитектуры шарм аристократичности объекта, создать ауру изысканности в каждой детали, подчеркивающую статусность жилья. Современные тенденции присутствуют везде, в каждом элементе, в каждом планировочном решении», — Майлз взял со стола другой журнал. — «Одни только фасады являются произведением искусства – смелые дизайнерские решения и изысканные элементы неоклассики, удачно использованные архитектором, составляют прекрасный ансамбль, создающий впечатление роскоши и изящества. Неоклассическая часть позволила добиться четкости и гармонии, современная же завершила создание образа, придав зданиям неповторимую изюминку. Все это, а также использование экологичных материалов премиум-класса и идеальное попадание в общую архитектурную концепцию города делают новый жилой комплекс настоящей жемчужиной творческой мысли».

— По-моему, для дебютного проекта неплохо, что думаете?

Мартин уже давно подпрыгивал на стуле от восторга, и даже Шобну проняло на похлопать в ладоши и воткнуть мне между лопаток острый кулачок — учитывая ее ненависть к мужикам в принципе, это тоже своего рода успех.

— Шеф, давайте срочно еще что-нибудь замутим, клево же получилось! — иногда у меня такое чувство, что это мне пятьдесят, а не Мартину с его неуемным энтузиазмом, которым можно бассейны наполнять.

— У нас уже есть несколько предложений, и после таких рецензий я жду новых звонков, — Майлз следил глазами за льющимся в бокалы шампанским. — Вопрос только в том, согласится ли мистер Барнс и дальше с нами работать.

Я подавился пирожным, и Шобна еще раз шарахнула меня по спине, а Анджела протянула фужер. Нет, спасибо, я лучше перечту «Женитьбу Фигаро», с шампанским у меня отношения испорчены на всю жизнь.

— Эээ, — заперхал ведущий архитектор, вытирая пятерней слезы-жемчужины творческой мысли, — ну, я даже не знаю. Если только что-нибудь…

Но Мартин уже радостно верещал «да куда он денется! Джулиан, посмотри, какая конфетка!», схватив со стола заявки, Шобна сунула мне под нос татуированный хной кулак, а Анджела налила чаю. Я набрал в грудь воздуха.

— Вот здесь, где галочка, мистер Барнс, — Майлз протянул мне новый контракт и ручку — Montblanc, естественно. — Надеюсь на долгое взаимовыгодное сотрудничество.

На пробежке в пятницу Pink радостно заливала мне уши траблами [Trouble]. Все правильно, в кино же вечером идти с этой идиоткой Лили. Времени совсем нет нормальную девушку найти, приходится подбирать то, что под ноги валится. Надо не забыть на последнем свидании грустное лицо сделать, но это просто: представлю, что опять в ее квартиру зашел, без костюма химзащиты.

Господи прости, да не хватай ты меня своими щупальцами липкими! Сама же хотела на фильм ужасов. Да вашу ж!... Хватит меня еще и по телефону домогаться! Пятый раз сбросил, совсем непонятно, что ли? Я по вечерам в пятницу трахаюсь, а не работаю, твою мать! Ладно, на сообщение шефу нужно вежливо ответить: «На свидании в кино. Поговорим в рабочее время». Ты, дура дерганая, сиди спокойно, не вздумай свою колу на мои голубые джинсы пролить, хватит уже попкорна на кресле. Что за манеры! И в постели ведь сплошной кринж: «Милый, я чувствую, что ты во мне» — ну здорово, хоть буду знать, куда попал. Неудачная выдалась неделя. Опять тренькнуло «жил-был у бабушки» — специально поставил на начальника рингтон. А аватарка — горный козел с витыми рогами, ибекс называется. «Инвестор 20:45» и название ресторана. И никаких тебе тэчека-зэпэтэ, завязки, развития сюжета… Солдафон козлиный. Ну нет худа без добра: поцеловал свинку Лили в напудренную щечку, показал текст на светящемся экране: «Прости, любимая, так получилось… Позвоню обязательно».

Ну какого хрена ты дальний врубил на стоянке, америкосина проклятая! Вот их право на самовыражение! Где там Майлз, времени десять минут осталось, тоже, что ли, общественным транспортом добирается? Я ведь даже не знаю, как этот инвестор выглядит. Заявлюсь сейчас в ресторан и буду у всех спрашивать: «Это вы дяденька с большими деньгами? Дайте, пожалуйста, пару миллиончиков, нам на домик в деревне не хватает». Чего ты из гроба своего черного выполз? Тоже хочешь ослепнуть от своих фар? Давай, подходи, я тебе окуляры подрегулирую, как раз настроение подходящее.

****

Я снял с полки пухлую синюю папку — не любит мой архитектор черный цвет, но не перекладывать же файлы в последний момент. На свидании. Ничего, перебьешься, я вообще без секса уже хер знает сколько, и все по твоей милости. Карма, мать вашу. С британским акцентом. Какую бы машину сегодня взять, чтоб волчара опять зафыркал? Ягуар, тогда дуэт получится. Отвезу его потом домой, чтобы уж точно один ночевал. Этот Мюллер, говорят, неприятный тип, но деньги обещает хорошие. Да по мне хоть Геббельс, главное, чтобы условия приемлемые были.

Дальний свет включил специально, чтобы потомок колонизаторов мимо не прошел. Опоздает — отлаю так, что мало не покажется. Так, десять минут осталось, что за нахер? Надо было за ним заехать. Вышел из машины, огляделся по сторонам. Ну как же я не узнáю этот средний палец! Сначала он, потом уже желтая футболка поло и голубые джинсы в облипку. Твою же за ногу! Вот как мы на свидания ходим, значит, чтобы все слюной истекали, а в темном кинозале так вообще сколько можно всего придумать…

— Ты в следующий раз сразу на всех своих черных машинах приезжай, я, может, и узнаю какую, — фыркать начал сразу, но папку из рук забрал и сразу полез что-то там проверять. И парфюм у него другой, бизнес, значит, с удовольствием не смешиваем. Дверь услужливо распахнулась изнутри, и волчок милостиво махнул рукой: после Вас, мол, начальничек. А на задницу я как твою посмотрю теперь? Ладно, на выходе переиграем. Метрдотель провел в приватный зал. Так вот ты какой, инвестор Мюллер. Надеюсь, к шестидесяти годам такого пуза у меня не будет. И волосы останутся. Рукопожатие жиденькое, но энергичное. А глазенки свои сальные убери с моего мальчика с обложки, а то его мочалкой потом не ототрешь.

— Прошу, угощайтесь, — голос уверенный, властный. — Извините, что так неожиданно получилось: пришлось лететь другим рейсом.

— Благодарю, мистер Мюллер, давайте сразу к делу, чтобы Вас не задерживать.

— Ну что вы, в приятной молодой компании я с удовольствием проведу хоть целую ночь. И, пожалуйста, зовите меня Альберт, без церемоний.

Джулиан глазом не моргнул, отодвинул бокалы и тарелки, расстелил на столе скатерть проектов.

Если разом осушить бутылку с пометкой «яд», 

то рано или поздно, почти наверняка, 

почувствуешь легкое недомогание. 

Л.Кэрролл

Ничего вроде мужик-инвестор, толковый, слушал внимательно, даже пару вопросов задал по существу. Только почему-то все сокрушается, что я не пью. А вы начальника спросите, он в красках осени опишет мои отношения с алкоголем в общественных местах. Ладно, отмажем шефа.

— Я за рулем, мне правда не стоит пить.

— Это не проблема, Джулиан, мой мальчик. Машина переночует здесь, а я с удовольствием Вас отвезу, куда скажете.

— У меня мотоцикл, я его на улице не оставлю на всю ночь.

Эх, мечты, мечты, где ваша сладость… На Феррари копить можно до конца жизни, а вот красный леденец Ducati Streetfighter — всего каких-то жалких двадцать кусков зеленых. Так что буквально завтра вечером можно пригнать, с утра только за квартиру кредит отдать, а днем ремонт провернуть с перепланировкой… И маме наврать, что это пылесос так шумит.

— Где мои семнадцать лет, — завистливо поцокал языком Мюллер. — Вам ведь есть уже двадцать один?

— Уже пять лет как.

Понял, усмехнулся.

— Прекрасно выглядите, мой мальчик. И все равно, как принимающая сторона, я обязан Вас угостить. Обещаю, такого Вы еще не пили. Никакого алкоголя, не волнуйтесь. Пляж, как говорится, без секса.

Проворный официант принес что-то разноцветно-многослойное, вполне приятное и освежающее. Девушкам точно понравится, надо спросить потом название. Мюллер тоже заулыбался в ответ, довольно так. Вот ведь немного людям надо для счастья.

— Ну что же, проект вполне жизнеспособный, и деньги вы просите разумные. Осталось проработать пару моментов. Джулиан, мальчик мой, повторите-ка мне про новые материалы — как они окупятся и какие на них госдотации. И садитесь поближе, уши что-то заложило после полета…

Все-таки неделя выдалась тяжелая, и дура Лили тоже нервы помотала. Хорошо, что с ней не остался, — уснул бы сейчас позорно. Кофе, что ли, попросить? Да вроде уже Майлз на последний вопрос отвечает. Так, не спать, складываем все бумаги в папку. Соберись, тряпка!

****

Он что, совсем тупой и ничего не замечает? Этот Мюллер его сейчас на столе разложит, прямо на плане проекта. «Мальчик мой», твою мать. А этот мальчик и поплыл, расслабился. Может, тоже его мальчиком назвать, чтобы в себя пришел? Ладно, сосредоточились. Еще пару встреч для уточнения деталей? Нет проблем. Нет, мистер Барнс не уполномочен вести финансовые переговоры один, а вот я могу и без него подъехать, все технические моменты включены в документацию. Не смеем Вас больше задерживать, Альберт, отдыхайте после тяжелого перелета. Большое спасибо, что нашли время для встречи.

Ну хоть документы догадался собрать, герой-любовник. Давай, шевелись, я сейчас тебе мозги вправлю в машине. А задница чертовски хороша в этих джинсах. Не вздумай в контору в них заявиться!

— И последний вопрос, Майлз, решающий для нашего контракта. Согласитесь — подпишем в понедельник.

Как это Мюллер подкрался незаметно? Только дверь в машину открыли, документы сложить.

— Слушаю Вас, Альберт?

Он выразительно посмотрел мне за спину. Я тоже обернулся: твою мать, картина маслом по блинам! Задница, обтянутая голубыми джинсами, все еще торчит из машины. Сколько времени нужно, чтобы папку на сиденье бросить? Уснул, что ли?

— Я слушаю, мистер Мюллер?

— Вы садитесь в машину и уезжаете. Мальчик в понедельник будет на работе, контракт я пришлю с ним.

Это я сейчас правильно понял? Это он меня за сутенера принял, мудила? Руками трогать волка нельзя, пнул его в голубую лодыжку: вылезай уже, скотина, пора зубы показать. Морщится, дебил, глазами хлопает.

— Ну не хотите им делиться — давайте вместе? Вы ведь тоже заинтересованы. Полсуток он вообще не будет знать, что с ним происходит. Может, ему даже понравится. А не понравится — мы фотографии покажем, будет молчать как миленький. А у Вас деньги на проект. Как говорится: и синица в руке, и волки сыты.

Последние слова я ему не забил в глотку только потому, что Джулиан буквально упал мне в руки.

Да не шевелись ты, сволочь, я ведь не железный человек! Стальной стержень, конечно, имеется, но ты же слышал про усталость металла? Три раза уже в ванную ходил за ночь, но с утра опять все стоит. Твое хозяйство, между прочим, тоже мне в бедро упирается. Спишь еще? Ну спи, спи. Я посмотрю на тебя, когда еще такое увидишь. Час нам остался постельных страданий, если эта мразь не обманула.

— У Вас дорогие удовольствия, Майлз, — пять миллионов за ночь. Но и вкус хороший. Надеюсь, Вы сделали правильный выбор, не теряйте времени даром!

И ведь даже не врезать ему, мудаку фашистскому. Руки заняты — упаковываю безвольное тело на переднее сидение. Когда разогнулся и с размаху захлопнул дверь, гнилой жирдяй уже исчез. И к лучшему, обойдемся без трупов. На данном этапе.

Отвез волка к себе, пер на руках в спальню. Хорошо, хоть Энцо на выходные отпросился. В понедельник будет с поджатыми в струну губами проверять столовую на предмет коробок из-под пиццы. Надо не забыть заказать пару гавайских и кусок в микроволновке оставить.

Чего же ты тяжелый такой, волчок? Ну хотя, если вспомнить, как ты бьешь… Сплошные мускулы, вес рабочий. До кровати добрались, полежи пока так, поперёк. Я дух переведу и подумаю, что с тобой делать и как жить дальше.

На всякий случай стащил с него тесные джинсы и футболку — черт его знает, что там с кровообращением за двенадцать часов может случиться — натянул одну из своих. Надеюсь, не вывалится из нее. Сам тоже переоделся, даже пижамные брюки надел поверх трусов, чтоб никто потом ничего не вякнул. Или испугался, что это меня сейчас трахнет бездыханная тушка? Дышит хоть? Да, ровное дыхание, уютно так сопит мне в ухо — на всякий случай уложил его на бок, вдруг тошнить начнет. Хватит с нас уже одной драмы в общественной уборной. Спать, конечно, в такой ситуации невозможно, и я думал, что и сколько раз сделаю с Мюллером.

Составил подробный план, полегчало, а после пары яростных дрочек в ванной удалось задремать. Потом стало как-то тепло и тяжело, пришлось просыпаться. Ну все, приехали, сейчас меня поимеет спящая красавица. Наполовину заполз на меня, ногу по-хозяйски через бедро закинул, рукой обнял. Голова у меня на груди, волосы пахнут розами, большая футболка эротично так сползла с плеча. Бойтесь своих желаний, мистер Майлз, еще Мадонна вам пела, что поиметь-то поимеешь, а в руках не подержишь (To Have and Not to Hold). Но слово офицера — оно в любой ситуации слово офицера. Руки засунул под подушку за головой. Не прикопаешься. Опять удалось заснуть, часов в девять разбудило давно забытое ощущение. Организм бодро доложил обстановку: мошонка захвачена чужими пальцами. Хоть плачь, хоть смейся. И кто кого на этот раз? Империя наносит ответный удар, епт. Дальше уже не до смеха: рука начала шевелиться, ерзать туда-сюда, нога властно подгребла нижнюю часть тела поближе. Так, дружочек, просыпайся, а то форс-мажор нам обеспечен, в соответствии с неумолимыми силами природы и ее утренних явлений. Вот уже и ресницы зашуршали по пижамной футболке. Ну, первый пошел, парашютики не забываем.

Все это плутни королевы Маб. 

У. Шекспир

Сны снились какие-то странные, обрывками и утомительными бессмысленными вариациями панк-джаза, я его только в малых дозах воспринимаю, а тут концерт на всю ночь. Согласился вчера этот жирный свин или нет? И как я до дома добирался? Под рукой кто-то зашевелился. Лили? Да не дай бог! О, нет, пожалуйста, пусть лучше Лили! Я сейчас по твоей мерзкой ухмылке заряжу так, что ты у дантиста пропишешься, козлина!

****

Интересно наблюдать, как у него выражение лица меняется. Сначала опять смотрел, как Бэмби, у которого на глазах всех диснеевских принцесс изнасиловали в грубой извращенной форме. Потом перешел в режим боевого робота-трансформера.

— Я тебя пальцем не тронул, — руки до сих пор под подушкой, затекли уже.

— А как тогда я тут оказался? — рычит, срочно скатился с меня и натянул на себя все одеяло.

— А ты вспомни, как добрый дядя тебя вчера волшебным эликсиром поил и на коленки к себе сажал, мальчик мой, — о, такого я еще не видел: британец смущенный, покрасневший, одна штука. Только сегодня, только у нас…

— Честно, что ли? — уже не рычит, уже поскуливает.

— Да вы там с ним в Красную Шапочку играли: подойди ближе, епт, внученька, а то я плохо слышу… А почему у тебя, бабушка, такой маленький член?

Все — застонал и залез под одеяло с головой. Пора вылезать из кровати.

— Я в другой ванной приму душ, ты здесь иди, полотенце чистое. И приходи на кухню, завтрак готовить.

— Ну, хватит плакать! 

Этим делу не поможешь! — строго сказала она себе, 

поплакав немного. 

— Советую тебе перестать! 

Что толку сидеть и лить слёзы! 

Л.Кэрролл

Дольше десяти минут душ принимать у меня не получается, да и нельзя же вечно прятаться. Не соврал Майлз: задница не болит, трусы на мне, одежда аккуратно сложена на кресле. Футболка его чуть не до колен, твою мать, вот прет их в рост от ГМО. Ладно, одеваться — и на кухню, готовить и жрать. Даже ноги от слабости дрожат.

— Тебе блины?

— Кофе сначала.

А кнопочку нажать на кофеварке не пробовали, господин морской дьявол? Ладно, сварю тебе настоящий, из серии «ручная работа», заслужил.

— Какого хера ты в одной кровати со мной спал?

— А если у тебя аллергия на эту дрянь? Откуда я знаю, чего он там тебе подсыпал? Я тебя еще и на руках нес, не спросив, ты уж прости, — язва хренова.

— Понял, ладно, я твою еду тоже потрогаю.

— Да ты меня всю ночь лапал!

— Никто еще на это не жаловался!

— А я и не жалуюсь.

Заткнись уже, козлина! Как вспомню, что там руками трогал… Тесто сделал, сковородку разогрел, кофе под нос поставил. Теперь можно и о главном.

— Контракт вчера не подписали?

— А ты как думаешь? Меня условия не устроили. Мелким шрифтом невидимыми чернилами из стакана с наркотой.

— И сколько мы не получили?

— Пять.

Это пять чего? Не тысяч же. Твою мать, мне пять миллионов в жизни не наскрести! Ложка с тестом дрогнула над сковородкой — этот блин сам съем, кривой получится.

— Я не знаю, что сказать…

— Забей. Ты не виноват.

****

Не виноват, конечно, что выглядел как мечта твинкофила, «папочка-поимей-меня-нежно». Тут я не рассчитал, сдернул тебя со свидания. Понятно же, что не в галстуке ты в пятницу вечером в кино пойдешь. Но этого я тебе не скажу, постой еще с опущенной головой, проникнись ситуацией. А голубые джинсы эти — просто сказка, особенно под бантиком завязок поварского фартука.

— Не переживай, у меня еще есть инвесторы в списке, я и один с ними разберусь. А ты вообще в курсе, что на свете бывают злые люди, которые исподтишка гадости делают? Или видишь только прямую и явную угрозу, типа морда-кулак? — повздыхай, подумай. Тебя вообще никуда одного нельзя отпускать.

— Он, может, тебя трахнуть хотел! А меня стеснялся, как свидетеля…

В ровной стопочке каждый пухлый, почти идеально круглый блинчик промазан подсоленным сливочным маслом и полит кленовым сиропом. Интересно, это он делает, как я люблю, или я люблю, как он делает? Так, не отвлекаемся, у нас тут воспитательный момент.

— Кофе кончился, — для пущей выразительности еще и чашкой постучал по столу.

— Вас понял, господин капитан, готовьте тару, — в себя потихоньку приходит, вот и хорошо.

Я вот сейчас, к примеру, два часа отчаивалась… 

с вареньем и сладкими булочками. 

Л.Кэрролл

После завтрака я помыл и убрал посуду. Энцо, конечно, заметит, что кухней пользовались, но простит, надеюсь, — его же хозяина кормили.

— Это что ты взял?

— Футболка твоя, постираю дома, в понедельник привезу. Хочешь, я и белье постельное возьму постирать?

— Все здесь оставь, еще не так постираешь…

Ну вот как с таким? Хочешь его отблагодарить, а он хамит. Подавись своей футболкой, козлина, в тазике сам стирай. Пошел за ним в гараж — пусть довезет до дома, телохранитель хренов, раз уж за ночь и правда ничего не случилось. Да твою мать, мало я от гребаных Хаммеров шарахался, теперь еще и в ресторан ни в один не зайти!

— Смотри, запоминай, чтобы в следующий раз узнал.

Чего тут запоминать? Как увидишь черный катафалк — это моя лягушонка, значит, в коробчонке. Твою же ж, у него тут не гараж, а парковка целая, машин десять, не меньше. Компенсируете, мистер Майлз?

Поехали на скромном BMW, даже без превышения скорости. По дороге козлик молчал, слава богу, значит, сыт и доволен. И все же, зачем он в постель меня свою уложил? Я бы и на полу поспал, и не трогал бы ничего, и позора такого… Ну ладно, хрен с ним, главное — он слово сдержал. Все, хватит об этом думать, все уже случилось. И вообще это его вина, что нашел такого инвестора-извращенца. А я, когда сплю, себя не контролирую. Так, успокойтесь, молодой человек. Сейчас десяточку пробежим, мозги проветрим, и все будет хорошо.

****

Футболку он постирает. И белье постельное. Чтоб они вместо тебя пахли каким-нибудь химическим дерьмом? Нет уж, дорогуша, у меня на них свои планы. Хотя даже про себя пока их словами не скажу. А тебе вообще знать не надо. Ехал специально медленно, краем глаза наблюдал, как пассажир вздыхает и морщит лоб. Попереживай, может, научишься задницей опасность чуять, спортсмен-разрядник.

— Спасибо, — буркнул волк, выходя из машины.

— Пожалуйста. До понедельника. Я заеду, — а вот теперь педаль в пол и с места до сотни, заглушив визгом шин возможный отказ.

Вечером я жевал пиццу и гадал, заметит ли мой домоправитель, что я спал не один. Даже ответ придумал достойный: Джулиан остался на ночь, после позднего совещания. И нет, я его не трахнул, хотя очень даже мог и хотел. Так что достаньте-ка мне, синьор Энцо, вон тот самый красивый пряник с полки, я заслужил.

В понедельник этот херов золотистый Лексус опять стоял по диагонали, заехав на мое место. Сколько можно! Придется все-таки провести расследование, потерять пару часов и навести порядок. Дворник, что ли, пока отломить? Или эвакуатор вызвать? Я изо всех сил пнул колесо, но сигналка не сработала — знает, значит, тварь, что делает. Джулиан посмотрел на меня и понимающе кивнул. Потом полез в портфель:

— Прикрой меня своей широкой спиной от камер, капитан, — по стеклу зачирикал маркер. — Еще раз так встанет — я гвоздем на капоте объясню, веселыми картинками, чтобы без слов понятно было.

«Не умеешь парковаться, как человек? Защити планету от перенаселения мудаками», — истекали красным ядом каллиграфические буквы. Точка была черная — квадратик презерватива.

Я куплю себе туфли к фраку,

Буду петь по ночам псалом.

Заведу большую собаку.

Ничего, как-нибудь проживем.

М. Булгаков

— А у тебя миленько!

Первая остановка — кухня. Коктейль, вино, виски — предпочтения я узнаю заранее.

— Я на минуточку! Не скучай!

Вторая остановка — ванная комната. Я закрываю глаза и улыбаюсь в предвкушении, как Гамлет. Сейчас мне приснится сон, тот самый.

— Я ждал тебя, о нимфа, приди в мои объятья.

Третья остановка — розовая спальня, конечная.

Некоторые не умеют даже целоваться как следует, и хочется вытереть обслюнявленное лицо о подушку. Для других прелюдия — это развести ноги в позу, которую любят изображать на похабных рисунках в школьных туалетах, и молча ждать. Бывают такие, что берут в свои руки все и сразу, и приходится высвобождаться из стального захвата местных доярок. Хотя один раз, когда меня бросили на постель и завязали глаза бюстгальтером, я стерпел, потому что знал, как она работает языком. С ней мы встречались две недели, по максимуму.

Когда она, наконец, расслабится и уляжется, как шекспировская буря, я начинаю свою работу. Ни на миг не отрывая рук от ее тела, исследую Terra Incognita губами, отмечая малейший трепет и вздох. Иногда она облегчает мне задачу, сразу направляя к нужному месту, но чаще стесняется и нетерпеливо ждет, кусая губы или мои пальцы. Некоторые водят руками по моему телу, и я даю им полную свободу действий. Я свожу ее с ума, скользя языком вниз по шее, ключице, обводя губами соски. Пальцы в это время гладят атлас бедер, внимательно не нарушая темной, светлой или рыжей пушистой границы, хотя ноги уже требовательно разведены, и кончиком языка я обвожу пульсирующие в ее животе волны желания. Когда она начинает задыхаться — или материться, я милостиво спускаюсь ниже, к тому месту, что нежно и пугливо даже у самой острой на язык женщины. Все, что было до этого, — снятие обертки с подарка, и я выражаю свою благодарность, касаясь ее нижних губ сначала пальцами, потом губами. Она замирает и боится дышать, и я лижу клитор, сначала широко и мокро, а потом заостряю язык и раздвигаю лепестки. Там и правда все очень похоже на розу, и я всегда любуюсь, ненадолго отстранившись. Сейчас самое время дать ей возможность проявить себя, и наступает моя очередь кусать губы и сдерживать стоны. Этап, на котором ее рот вступает в невербальное общение с моим членом, мой любимый. После того, что сделал для нее я, она забывает о стеснении и старательно лижет, сосет, порой даже забавно причмокивает. Иногда я снова разворачиваюсь лицом к ее лону и продолжаю возделывать розовый сад, языком и пальцами доводя ее до неистовства, и она давится слюной и членом, не обращая на это внимания, желая одновременно и продлить, и завершить спуск по спирали контролируемого мной экстаза.

И снова дело за мной, и я уже не осторожничаю и беру то, что мне отдают со слепым доверием. На большее я не претендую, и больше у нее сейчас ничего нет: пьяные от наслаждения глаза засасывают на дно, тонкие запястья покорно лежат под моими ладонями, ноги сжимают меня стальным капканом. И я ощущаю свою ответственность, понимая, что беру не просто тело, но все ее одиночество, страх и неуверенность, потому что в постели нельзя спрятаться от партнера. От себя можно, и я сливаюсь с ней, представляя, что это меня уносит из реальности до исступленного хрипа, до некрасиво искаженного лица с потеками туши, до этой звериной искренности распахнутого настежь сознания, которой я себе позволить не смею. Потому что всегда должен быть начеку. Потому что ее женский рай — это моя мужская работа, и я обязан сделать ее хорошо. Потому что иначе… В этом месте я впиваюсь в чужие губы, выдыхая в них сомнения сердца со стоном, который воспринимается как сигнал к активному действию, и дальше на посторонние мысли времени не остается.

Обычно я кончаю первым и опускаюсь на нее, переводя дыхание, и опять, как вначале, целую всю, от уха до бедер, задерживаясь губами на груди и доводя ее до оргазма пальцами, или, если она нетерпеливо заменяет мой рот на сосках своими руками, вылизываю ее досуха, и она жадным поцелуем выпивает из меня свой вкус и запах. Очень редко она замирает и бьется в потных конвульсиях, когда я еще внутри, не позволяя мне отстраниться и выйти из нее ни на дюйм, и я завидую откровенности ее наслаждения.

Иногда она засыпает, обняв меня. И только тогда я позволяю себе — совсем-совсем немного! — почувствовать тепло ладоней, растекающееся по моей коже. Глубже его пускать нельзя. Чужое тепло чужих рук, которые трогают меня, потому что я существую. Как подушку, как выключатель светильника, просто так, ни за что. Нежные маленькие ладони, прикосновения которых так болезненно сладки и мимолетны. Которые запрещены, потому что я уже большой. Которые торопливо гладят меня по волосам и испуганно отталкивают при звуках шагов за закрытой дверью. Которые не могут защитить, но сами умоляют о покровительстве. И я отстраняюсь от них, отступаю в сторону и улыбаюсь, чтобы никто не понял, как мучительно, до слез мне необходимы эти касания. Потому что я мужик. Но иногда хочется побыть просто подушкой, от которой ничего не ждут и не против лишний раз прикоснуться бесплатно. Тогда я иду на тренировку и снова улыбаюсь, пересылая боль от пропущенного удара по всем нервным окончаниям в сопливое хнычущее сердце, чтобы и эта мышца стала тверже. Стойкость в сражении — вот пропуск в мир настоящих мужчин. Трехсот спартанцев. Чингисхана. Влада Цепеша. Английского садовника в родовом поместье Черчилля. В этом мире негде вляпаться в мармеладный навоз розовых пони и некуда спрятаться от стройных колонн крутых мужиков, которые идут мимо меня, сверкая боевыми доспехами и фингалами, презрительно поплевывая на самонадеянного самозванца через дырки выбитых зубов.

Иногда, один в своей постели, я скручиваюсь в тугой клубок, как броненосец. И тогда оказывается, что руки у меня слишком короткие, а ладони тоже слишком маленькие, и не могут защитить и спасти даже хозяина. Могут только отогнать врага кулаками и удерживать на безопасном расстоянии.

Еще иногда хочется найти дикого лисенка и засунуть его себе под плащ. Потому что яростное царапанье когтистых лапок по голому животу — это ведь тоже прикосновение, живое и теплое, пусть и последнее в жизни.

— Милый, все было фантастически! Может, повторим как-нибудь? Можно у меня.

— Дорогая, ты — королева фей, и, единожды вкусив ласк твоих, презренный смертный не в силах забыть тебя, навечно оставаясь пленником волшебной страны. К сожалению, я простой архитектор, у которого начальник козел и сроки горят. Но, клянусь, как только, так «скорей в седло и на простор»! (Гете) Я обязательно позвоню.

Она уходит, оставив после себя шлейф духов, долгий, уже невкусный поцелуй на губах и сердечко, нарисованное помадой на зеркале в ванной. Я отмываю ее белую гостевую чашку от кофе и убираю в ящик. Потом достаю из застекленного шкафчика свою, с голубой вязью изысканного узора, и завариваю чай.

****

Я убрал серебристую табличку «зарезервировано» на подоконник. Джулиан любит сидеть у окна, и Мел закрепила этот столик за нами. Сама она подойти не всегда успевает — после того, как волк поменял дизайн интерьера и все мои работники неделю ходили в брызгах краски, в кафе не протолкнуться. Так что Джулиан забегает на кухню поздороваться, пока я занимаю лучшее место в зале. Я тоже с ним зашел туда пару раз, но мне тяжело смотреть, как он благодарно реагирует на объятия и поцелуи в щеку. Мне-то нельзя к нему прикасаться. И чувства у меня далеко не материнские.

С Энцо у них тоже даже не гармония, а просто, мать твою, идиллия. Да если драгоценный мастер Джулиан скажет: «А знаешь, брат Энцо, зажарь-ка мне спагетти до хрустящей корочки. И сверху полей кетчупом из пластиковой бутылки», — все будет стоять перед ним на белоснежной скатерти в антикварной тарелке из музея Медичи. А сам итальяшка сядет напротив и будет любоваться, как мальчик хорошо кушает. А когда хозяин, который, между прочим, жалование платит нехилое, попросил пиццу с ананасами? Сначала притворился, что не расслышал, а потом с каменной мордой заявил, что такого блюда не существует.

Хотя прогресс у нас с волком все же есть — на всех переговорах он садится рядом и время от времени кидает на меня осторожные вопросительные взгляды. Ему нужны мои поддержка и одобрение. Надеюсь, короткий кивок обеспечивает и то, и другое. В глаза я ему стараюсь не смотреть.

— Кракуленочек, садись поближе, разговор есть!

— Чего ты шепчешь, Тайни? Никто нас здесь не слушает, ты не на сцене.

— Лапа, будь другом, сердечко мое, ну пожалуйста! Я потом все-все для тебя сделаю!

— Давай я просто так помогу, без этой вот твоей благодарности.

Он хихикнул:

— Малыш тоже потом переживал, что ты рассердился, но ротик ведь у всех одинаковый, чего ты…

— Бармен, сколько с меня?

Он вцепился мне в рукав:

— Все, честно никогда так больше тебя не подставлю, только разберись с одним говнюком, — он оглянулся. — Поехали к тебе, пирожочек, я тут не хочу об этом разговаривать, ладушки?

— Так тебя что волнует больше, милый? Что ты гей или что он натурал? Наливай, сердце мое, вот же кружка!

— Твою мать, Тайни! Я не гей! У меня только на него встает! Мы же про тебя разговаривали? Я сказал, что с твоей засадой разберусь, не переживай за свой концерт и топай домой.

— Ой, Кракуся-лапуся, Энцо ужин готовит, не гони меня, покорми меня, полюби меня, полюбиии…

Ну все, запел, назюзюкался. И ведь даже на такси его такого не отправишь, искать потом по всем клубам дольше, морды бить и сопли вытирать. А потом еще с папарацци разбираться. Придется самому везти.

— Давай я недотрогу твою ромашечку проверю, как человек опытный. Может, он только и ждет, чтобы его в попочку сладкую трахнули, а ты страдаешь, бедняжечка моя воздержаночка! — глаза закатил так, что остались только белки. У него одно на уме. У волка, наверное, столько баб не было, сколько у Тайни мужиков. Тоже все ищет вечную любовь.

— Да он мне глотку перегрызет и яйца откусит!

— А ты пробовал?..

— Да! Распечатал уже, твою мать!

Он даже протрезвел:

— Он что, уже тебе дал? Он согласился, значит? И чего ты паришься?

— Без сознания со связанными руками — любой согласится. Я его в кровь порвал. И смылся.

— Охереть, Майлз… это же изнасилование… Никогда бы не поверил, что ты…

От грохота на кухне из моих пальцев вырвалась бутылка, расколов хрустальный стакан. Я глотнул из горлышка.

— Очень сожалею, мистер Майлз, но у нас сломалась плита. Боюсь, что несколько дней Вам придется питаться вне дома или заказывать еду на вынос. Либо могу предложить холодные закуски, хотя и холодильник, по-моему, тоже функционирует нестабильно. Видимо, что-то с проводкой. Приношу искренние извинения за доставленные неудобства. Завтра с утра я вызову…

— Не проблема, Энцо, забей. Поднимайся, Тайни, я отвезу тебя в ресторан, если обещаешь не щипать официантов за задницу.

Он даже не хихикнул и весь ужин молчал. Только выходя из машины спросил:

— У тебя точно все серьезно? Или просто для секса?

— Твою мать, Тайни! Стал бы я из-за койки рисковать босса обманывать? Трахнул бы твою королеву с ротиком, как там его? Ванилла Заманилла? И контору не надо открывать, чтобы просто его видеть. Джулиану я по гроб жизни обязан, но вот объясниться как — полный песец в голове. Он ведь по яйцам мне врежет и уйдет, а извращенцев вокруг него ты не представляешь, сколько вьется. Так я его хоть защитить смогу, пусть деньги нормальные зарабатывает и баб своих трахает, насрать на них. Главное, что живой, веселый и рядом.

Тайни захлопнул дверь. А я поехал домой, залез в сейф, сел у телевизора и плакал, глядя в оленьи глаза. Тихо, как в детстве, чтобы никто не слышал. И пил ром. Свой любимый. Кракен.