— Дэрэк, куда папа сорвался?!

Да кто ж его, чёрта окаянного, знает! Прямо в короне, в мантии… Беда какая-то, не иначе. Ну почему мне было недостаточно простой, кроткой, милой, обыкновенной жены! Почему я — до одури, до отчаяния, до умопомрачения! — влюбился в самого непостижимого, непредсказуемого, невероятного парня в Саоре! При этом ни одну женщину я не желал так оберегать, защищать и не давать шагу ступить без моего ведома…

— Мэль, ты с ним связаться можешь?

— А ты?

— Нет. Только чувствую. Живой… и то хорошо.

Моя будущая королева гладит мою ладонь:

— Бедный наш Дэрэк… Замучил он тебя. Нет тебе с ним покоя. Хочешь, отругаю его, когда явится?

Я уже овладел собой и улыбаюсь:

— Сам отругаю. Если есть за что. Он бы просто так не умчался — в парадной одежде, которую терпеть не может. Завидую тебе, Мэль. Твой будущий муж — слабый маг.

— А вот не такой уж слабый! — возмущается Мэриэль. — Это Риан ему внушал, чтобы невесту увести. Папа сказал, Стэн — маг хорошего среднего уровня. К тому же он сам его стал обучать! Ты знаешь, после него любой станет первоклассным! Вон как ты мечом владеешь! Никакой магии не надо.

— Даже хороший средний уровень не накладывает ответственности Хранителя Саора. Счастливая ты, доча! А Стэн с тобой наплачется. Ты почище отца будешь. Джэд потом хоть прощения просит и вопли мои выслушивает. Ты же Стэну ни «прости» не скажешь, ни орать на себя не позволишь!

Мэль смеётся:

— Можно подумать, папе нравится, когда на него налетают, кричат, угрожают! Прошлый раз аж Иль с Земли примчалась, так вы переругались!

Отворачиваюсь. Хорошо, она про нож не знает…

— Будет тебе. Ты вообще парня чуть до полусмерти напугала. Не будет, мол, Обряда. Хочу истинной любви! Чтоб до Грани…

Что читает в моём лице Мэль — загадка. Только она звонко целует меня в щёку:

— Не переживай ты так, Дэрэк. Никуда он не уйдёт без тебя. Ни в беду, ни за Грань… Ладно, мы со Стэном к Гэссе пошли, приходите!

Она исчезает. Дейзи умчалась куда-то, Аль с Вейрой и Грэйном секретничают. Зал почти опустел, я иду к себе.

Полдень. В спальне привычный и родной беспорядок. К которому добавились поднос с тарелками на кровати и стаканы из-под ойта. Не забыть Арвэ отнести… Я машинально складываю разбросанную одежду. О, а вот и мантия с короной — скромно так на кресле валяются. Отправил, значит. Раз нашёл время — всё в порядке. На душе легчает.

— Дэр, сын Дэфка…

Я первый раз слышу этот голос. Незнакомый. Только почему-то я сразу понимаю, кто возник за моей спиной. И оборачиваюсь нарочито медленно.

Чего я не ожидал — что он так красив. Джэд об этом ни словом не обмолвился. И высокий — выше нас обоих. Губы кривятся в усмешке, призывающей скрыть дрожь. Руки он держит скрещённые на груди… подражает?

— Диран, сын Эйка.

Он смотрит мне прямо в глаза. Так, что я практически вижу его мысли.

«Как бы я хотел уничтожить тебя!»

— С каким удовольствием я бы прикончил тебя! — вырывается у меня ответное. — Как ты посмел?!

— Не тревожься. Я проверил, что его здесь нет. Я бы не осмелился увидеться с ним — после того, как он запретил. Я хотел повидать тебя.

— Чтобы убить?

— Я сделал бы это с радостью, сын Дэфка! Как и ты, верно? Нельзя. Я никогда не осмелился бы на то, что может его расстроить.

— Зачем ты пришёл?!

— Поговорить.

— Нам не о чем разговаривать!

— Как раз есть…

Несмотря на это, он замолкает и прожигает меня взглядом. Меч на поясе так и просится в руку. В глазах незваного гостя вызов, растерянность и страдание.

— Мы ведь ни разу не встречались… Дэрэк.

Как странно он произнёс моё имя! Словно близкий друг или… возлюбленный?!

— Диран, сын Эйка. Эта встреча может иметь только одно оправдание. Ты хочешь Поединка!

Он встряхивает головой:

— Да, хочу! И — нет. Между нами невозможен Поединок. Хотя… я шёл сюда в надежде, что ты вызовешь меня и убьёшь. Жизнь для меня невыносима.

— Не искушай судьбу. Моё терпение сейчас переместилось в ладонь на рукояти меча. За твою дерзость я желал бы убить тебя сотню раз!

— Я уже сказал. Я не смею драться с тобой. Вы едины. Нанеся тебе даже царапину, я пораню его. Причиню боль.

На всякий случай я устраиваюсь в кресле подальше от него.

— Тогда что тебе нужно?!

Он вдруг перемещается и садится почти рядом, и все чувства во взгляде перекрывает бесконечная тоска:

— Сам не знаю…

Он смотрит на меня жадно, не отрываясь, так, что мне становится не по себе.

— Возможно, просто хотел поглядеть на тебя. Сравнить.

— Сравнил?

— Я намного красивее. Моложе. Сильный маг. Со мной ему было бы лучше.

Как ни странно, слова, после которых я должен был бы потерять голову от ярости, меня успокаивают.

«А я бессмертный, — мстительно думаю я. — И для Джэда самый красивый. И не тебе судить, кому и с кем было бы лучше!»

Вслух же я говорю просто:

— И что?

Он невесело смеётся:

— Ты прав, ничего. Это глупость с моей стороны.

— Диран, я в пятый раз спрашиваю: зачем ты пришёл?

Он пристально смотрит — и выпаливает:

— Правда, что у вас чувства одни на двоих? Всё, что испытывает один, передаётся второму?

— Если вкратце — то да.

Тут он пугает меня — тем, что в едином рывке оказывается у моих ног, обхватывает руками, утыкается в колени, трепеща всем немаленьким телом:

— Тогда… возьми меня, Дэрэк!

Я пытаюсь вскочить — куда там! Привалился намертво.

— Ты спятил?! Ты соображаешь, о чём ты просишь?!

— Да. Не переживай, я опытный. Доставлю тебе наслаждение…

Мне всё-таки удаётся частично высвободиться:

— Ты же не обо мне думаешь?!

— Нет, конечно… Но тебе тоже будет хорошо. Возможно, так хорошо, что ты позволишь быть с тобой и дальше.

Заметив мой ошалелый взгляд, он торопливо объясняет.

— Я думал об этом. Его тело не готово меня принять. А так… Ты сам говоришь — вы едины. Я буду ласкать его через тебя.

Мне в жизни предложений, конечно, делали поменьше, чем Джэду. В сотни раз. Но делали. И никогда — в таком смысле!

— Диран, ты — ненормальный!

Он смотрит с таким отчаянием, что мне становится жутко. Я понимаю, что имел в виду Джэд. Особенно когда распростёртое у моих ног тело начинают сотрясать рыдания.

— То, что ты предлагаешь, невозможно.

Его страдания не поддельны. Слёзы, размазанные по лицу, настоящие.

— Я люблю его, Дэрэк!

Вижу. И сочувствую. Только изменить ничего не могу. И если б мог — не стал! Потому что…

— Я тоже его люблю, Диран!

Сын Эйка медленно отрывается от пола и приваливается спиной к креслу, в котором я сижу.

— Дэрэк… красивое имя. Дэрэк, то, что я испытываю к тебе… это не ненависть. Вы связаны. Настолько, что нельзя любить или ненавидеть кого-то одного. Только обоих. Понимаешь?

— Нет. Уходи.

— Я ведь не требую каких-либо чувств. Или обязательств.

— А постель — не обязательство?!

— Это просто постель…

Воздух внезапно кончается, и меня прорывает:

— Диран, убирайся! Ты бредишь! Всё, что ты навоображал, — невыполнимо, немыслимо, неосуществимо! Возвращайся в Паджер! Не потому, что я боюсь за себя. Мне страшно, что ты закончишь, как Мариэль! Убьёшь себя и навечно останешься мучительным воспоминанием для него, этого не заслужившего!

— Нет. Пока я жив, есть надежда… Убив себя, я её потеряю.

— Нет у тебя надежды, Диран. Как вы все не хотите понять!

— Ты прав — я не хочу понимать.

Мы сидим, и между нами возникает хрупкое молчание — почти соучастие, почти доверие.

— А ты представлял когда-нибудь себя на месте этих… всех?

Я отвечаю очень быстро — потому, что задавал себе этот вопрос тысячи раз:

— Я не в состоянии это представить. Так получилось… я его выбрал — с первого взгляда, почти не зная, не думая, не колеблясь. И сразу заявил права, сказав: ты мой. Ещё толком не осознав, что под этим подразумеваю. А он согласился — на то, что скрывалось под моими словами! Мне год понадобился, чтобы разобраться, что, собственно, я имел в виду. Но за этот год он ни разу не взглянул на другого человека. И все годы после. За семнадцать лет он не дал ни единого повода сомневаться в моих правах… Диран, прости. Я не могу вообразить подобное. Мы ссоримся, я ревную… на пустом месте. Только он — мой! С первого дня и навсегда!

— Счастливый…

— Пожалуйста, уходи… Я сохраню всё в тайне. Твоё признание и предложение.

— А он сказал, что от тебя у него секретов нет.

Волна любви и нежности захлёстывает.

— Мой Синеглазый… Он гораздо лучше меня. Сильнее, честнее, великодушнее.

— Позволь мне хотя бы увидеть его. Я на Посвящении стоял слишком далеко… и голову почти не поднимал. Я только посмотрю, клянусь! Не прикоснусь, не заговорю. И сразу уйду.

— Диран, это как капля воды умирающему от жажды. Жизнь она ему не подарит, лишь мучения продлит.

— Предлагаешь… не мучиться?

— Я не толкаю тебя на самоубийство. Но и выхода не вижу. Говорить же всякие принятые и жестокие слова — мол, всё пройдёт, ты утешишься — считаю недостойным твоего чувства. Попробовал бы мне кто-нибудь подобное сказать!

— Спасибо и на этом.

— Зря ты вообще пришёл! Только душу себе растравил.

— Согласен… Хороший ты парень, Дэрэк. При других обстоятельствах мы могли бы стать друзьями. Или возлюбленными.

— Вот уж вряд ли!

— Неважно. Я сейчас уйду.

Но он продолжает сидеть у моих ног, с тоской изучая пол.

Почему он медлит? Надеется, что Джэд появится?

Я хочу, чтобы он ушёл. Желательно — навсегда. Потому что ненавидеть его я уже не могу, но и испытывать ничего, кроме жалости, не способен.

Если всё так, как он говорит, для него, как и для Мариэль, смерть — единственный и лучший выход.

Или…

— Диран, погоди.

Он удивлённо поднимает голову.

«Джэд… ты можешь прийти?»

«Что-то важное? Я тут с Арвином застрял».

«Для Наблюдателя с Паджера, думаю, да. И для нас с тобой — тоже».

Долгая пауза. Диран недоумённо смотрит на меня.

«Дэрэк… ты уверен?»

Нет, родной. Это всего лишь мысль. Догадка. Крошечный проблеск надежды.

«Так надо».

«Иду».

Его появление мы встречаем по-разному. Я медленно встаю. Сын Эйка вскакивает и сдавленно стонет.

— Дэрэк, что это значит?

В голосе Дэйкена напряжение и обида. Только утром он сказал мне, как сильно не хочет с ним встречаться — и вот я преподношу сюрприз.

Я очень рискую.

— Синеглазый, слушай.

Шаг за шагом я подробно описываю ему ситуацию. Предложение Дирана. Его слова, что жгут до сих пор. А внутри всё сжимается. Если я увижу хоть тень иного чувства, чем то, на которое я рассчитываю…

Но я не ошибся!

Джэд вспыхивает с головы до ног. Заключает меня в объятия и гневно разворачивается к Дирану:

— Как ты посмел предложить такое Дэрэку?! Моему Дэрэку?!!

Диран отшатывается, и я понимаю почему. Я давно не видел Синеглазого в такой дикой ярости.

— И ты ещё говорил, что любишь! А сам попытался соблазнить Дэрэка! Да если ты притронешься к нему хотя бы пальцем, посмеешь ещё раз подойти, заговорить, попросить близости… Я вызову тебя, понял?!

Я ощущаю, как его всего трясёт и сколько сил он прикладывает, чтобы не наброситься на сына Эйка с кулаками.

— Дэрэк мой, только мой! Только я могу быть с ним, любить его, дарить ему наслаждение!

Рассудительный, сдержанный, невозмутимый?

Пространство вокруг нас начинает искривляться и закипать…

Шок Дирана не поддаётся описанию.

Да, мальчик, я не маг. И не так красив, как некоторые. И не самая лучшая пара для великого короля и Хранителя. Мне об этом напоминают многие. Но все почему-то забывают, что он тоже выбрал меня — сразу и на всю жизнь.

А ты — первый, кто на его права посягнул. И для меня тоже потрясение увидеть Джэда таким… только сердце при этом заходится от счастья. Я впервые слышу подобные слова от него, хотя тысячу раз говорил их сам.

И этот человек называл меня собственником?!

— Никакая у тебя не любовь! Если б ты любил, одна мысль быть с кем-то ещё была бы для тебя непереносима! И не надо ссылаться на связь, на перенос чувств… Лапать ты собрался — кого?! И — чёрт, мы все тут парни! — встал бы у тебя — на кого?! — Джэд ругается так, что у меня алеют уши.

Да здравствует наше земное прошлое, благодаря которому ругательство на языке Земли понимаю только я. Дирану хватает всего остального. Он то краснеет, то бледнеет, но даже не порывается что-то вставить. А потом сразу исчезает — не сомневаюсь, очень-очень надолго.

Не обязательно убивать человека. Можно убить чувство. Если оно — почти любовь. Почти! А желание обладать любой ценой — это точно переходящее. Теперь сын Эйка увидел предмет своей страсти без прикрас. Таким, каким знаю и люблю его я. А он, влюбившийся в прекрасного и могущественного короля, даже не представлял. Как и не представлял силу его страсти… что там! Несмотря на форму, ругательство в конце стало лучшим признанием в любви за всю мою жизнь.

Ведь если попытаться перевести его на язык Саора, оно означало, что любого, попытавшегося овладеть мною, Джэд в переносном смысле отымеет сам… хотя в оригинале оно звучало куда короче и доходчивее!

***

— Знаешь, я хочу попросить у тебя прощения!

Дэрэк прекращает успокаивающе поглаживать меня и широко распахивает глаза:

— За что?!

— За то, что столько лет не понимал, как тебя бесили вешавшиеся мне на шею нахалки! Какая это пытка — представлять свою любовь в чужих похотливых руках! И я тебя ещё упрекал за бурное проявление недовольства! Да поубивать их всех мало!

— Дошло-таки…

— Ещё бы не дошло! Тебе пообещали наслаждение! От опытного в подобном! Хотелось бы мне знать, откуда у него такой опыт! Оарни что, славится однополыми отношениями? Завтра же пойду разбираться!

— Джэд…

— Это же надо — меня через тебя!

— Синеглазый, ругательства Земли в твоём изложении теряют непристойность и звучат как музыка… или приглашение. Но ты король, и ругаться тебе не пристало.

Я начинаю остывать.

— Извини. Знаешь, а это была хорошая мысль. Показать Дирану, в какой кошмар он влюбился… Похоже, мы его долго не увидим.

Дэрэк хохочет:

— Да, его нежным чувствам был нанесён жестокий удар. Тебя ведь толком никто не знает. Даже я, оказалось, тоже! Джэд…

— Что?

— Повтори то, что ты сказал… чей я.

— Ты мой, Дэрэк. Я не позволю никому коснуться тебя. Не дам взглянуть с вожделением. Не разрешу приласкать. И спать ты будешь только со мной, понял?!

Создатель… что со мной происходит? Откуда это? Все эти годы — это сидело во мне?!

— Синеглазый, это и есть ревность. Не рука Стэна на плече, не Сиэль, снимающая волосок. Страх, что твой любимый в постели с другим, принимает ласки, получает наслаждение, стонет от страсти, бьётся в экстазе… всё то, что постоянно преследует меня.

— И ты всегда испытываешь… вот это?!

— Видишь ли, Джэд… Девушки, признающиеся тебе толпами в любви, не за ручку держать тебя хотят. И в постель затащить пытаются не потому, что мечтают понежиться с тобой под одним одеялом! Ты слишком чист сердцем, мой Синеглазый. А я при взгляде на очередную соблазняющую тебя красотку всякий раз представляю себе всё очень живо.

Мне приходится перевести дыхание.

— Дэрэк, может, я тоже подхватил вирус? Я же никогда не ревновал. Вернее, то, что я называл ревностью, и эта отупляющая, безудержная ярость — совершенно разные чувства. От первого можно отмахнуться, пошутить над ним, забыть. Второе же… Вот я тут сижу, тебя на секунду отпустить боюсь — зная, что меня Арвин ждёт! Я об обязанностях своих забываю, о долге короля! За двадцать пять лет такого не было!

— А кто-то мне не так давно выговор устроил — помнишь? Чего я так взбесился из-за цветочков в постели.

— Дэрэк мой! Прости!

— Прощу — если повторишь. Кому я принадлежу…

— А не перебор?

— Нет! За все годы — как раз! Итак?

— Ты принадлежишь мне. Ты только мой — целиком, от пяток до макушки. Губы — мои, и целовать должны лишь меня! — Я не могу удержаться и делаю то, что сказал. — Твои глаза должны любоваться мной одним! Сердце в твоей груди бьётся ради меня… И это… — Моя ладонь властно ложится ниже. — …исключительно моё и дарит наслаждение мне одному! Попробуй только забыть!.. Откушу!

— Ну, ничего себе! — в глазах Дэрэка безудержный восторг и упоение. — За такие слова можно и чужие приставания потерпеть! Особенно за последнее… Джэд, ещё!

— Мысленно можно? Вслух… стесняюсь.

«Можно».

«Твои сладкие стоны имею право слышать я один. Твои нежные пальцы могут ласкать только моё тело. Твоя привычка закусывать в экстазе губу — наша с тобою тайна».

«Джэд, я сейчас как никогда близок к тому, чтобы кончить от одних твоих слов!»

«И это тоже лишь моя привилегия!»

— Да ты собственник почище меня! Джэд… Я уже хочу не только слов…

— Дэрэк мой… Меня Арвин ждёт. А после сегодняшней ночи и утра быстро мы не управимся. Потерпи!

— Нет.

Он подрывается так быстро, что я не успеваю его задержать, и встаёт передо мной, сидящим в низком кресле, — так, что прямо у моих губ оказывается та часть, на которую я только что властно предъявлял права.

— Джэд… Мне осталось недолго… выполни угрозу — или обещание… только не буквально.

Сказать ему твёрдо «нет», решительно отстранить и прыгнуть в Зал Приёмов…

«Иди ближе…»

Я перестаю быть собой. Сгораю от желания, не вылезаю из постели, от ревности теряю голову и не могу отличить иллюзию от реальности, в ярости готов наброситься с кулаками на любого, посягнувшего на моё счастье…

Это возмездие за годы суровой сосредоточенности, поглощённости долгом, отречения от слабостей, постоянной сдержанности? Расплата?

Но как эта расплата сладка… и коротка, обернувшись вспышкой блаженства и восторга.

Я понимаю, что произошло, только почувствовав все последствия… и от стыда утыкаюсь в живот Дэрэка.

«Мой Синеглазый… Это было волшебно!»

Вжавшись в него покрепче, я мечтаю оттянуть миг, когда он отстранится и поймёт.

— Джэд, ты сейчас к Арвину? Джэд? Что с тобой опять?!

Не видя его, я знаю, что сейчас он оглядит меня и…

— Ты тоже?!

Он вдруг начинает безудержно целовать меня, почти силой поднимая мою голову и заставляя глядеть на него:

— Ну что ты, мой хороший… Здесь нет ничего стыдного. С кем не бывает!

— Вот именно! Не бывает. Вернее, никогда не было. Ни разу!

Этот взгляд я уже видел — когда много лет назад признался ему, что девственник.

— Да ты что! Правда?! А я как вспомню свои семнадцать — так каждый день почти. Особенно утром! Просыпаешься — и в ванную…

— Вот и мне, похоже, семнадцать. И я в ванную. Пусти!

Он удерживает меня:

— Чудо ты моё… синеглазое! Знаешь, как я горд? Что из-за меня ты как подросток!

Под его восхищённым взглядом я успокаиваюсь.

— Дэрэк… Есть во мне хоть что-то такое, чего ты не примешь с пониманием, терпением, одобрением?

Каким серьёзным становится его лицо!

— Есть. Я не позволю тебе перестать любить меня. Не перенесу твоё равнодушие, холодность, отстранённость. Не выдержу пустого, ледяного взгляда, обращения «Дэр», словно к чужому человеку. Не переживу твоей измены…

Наклонившись, он целует меня — нежно-нежно — и отстраняется, чтобы заглянуть в глаза:

— А всё остальное в тебе мне очень даже нравится!