Мо Сюаньюй искренне желал выяснить, что же случилось с Цзинь Гуанъяо и как его можно вернуть. Однако проблема состояла даже не в том, что он совершенно не представлял, как это сделать, а в том, что он по природе своей был склонен откладывать все до последнего. Он долго не решался признаться Яо-гэ в своих чувствах, долго не мог собраться и покончить с опостылевшими родственниками… Ему постоянно казалось, что вот еще чуть-чуть, еще денечек — и можно приступать. А в результате все растягивалось на годы.

      Умом Мо Сюаньюй понимал, что сейчас у него нет не то что лет, а даже и месяцев, даже недель в запасе. Пока ему еще удавалось поддерживать образ переутомившегося главы ордена, однако он осознавал, что надолго растянуть этот спектакль не удастся. Ему уже пришлось покинуть спальные покои, чтобы приближенные во главе с Цинь Су не слишком паниковали. От утренних тренировок он спасался, то и дело изображая легкое головокружение — Мо Сюаньюй не сомневался, что отточенных и стремительных движений Яо-гэ ему не повторить при всем желании. Даже если бы он сам когда-то не прогуливал бессовестно собственные тренировки, а в последние годы не забросил их вовсе, у него бы не получилось изображать из себя Цзинь Гуанъяо в бою. Тот был ниже ростом подавляющего большинства заклинателей и гораздо легче в кости. Его обучение началось в ордене Не, продолжилось в ордене Вэнь и лишь отшлифовалось в ордене Цзинь. И вдобавок ко всему, будто этого мало, меч Яо-гэ был особенным: более легким, чем обычные заклинательские мечи, и очень гибким. В результате суммы сложившихся обстоятельств Цзинь Гуанъяо выработал свой собственный стиль фехтования, который даже человеку тренированному повторить было бы непросто. Мо Сюаньюй не желал рисковать, а поэтому не собирался даже пробовать. Он вообще не решился трогать меч Яо-гэ: с одной стороны, духовное оружие вроде как должно было быть созвучно с золотым ядром, а с другой — оно не даром являлось именно что духовным. Кто знает, как поведет себя непредсказуемый и капризный Хэньшэн, не почувствовав души своего настоящего хозяина?

      Заняться делами хотя бы ордена желание выразить пришлось. Иначе его бы просто не поняли. Мо Сюаньюй, изображая решительную настойчивость, прошел в кабинет и заперся там на весь день. Первым делом он плотно прикрыл все окна, по собственному опыту зная, каким образом и откуда удобно в них подсматривать так, чтобы сидящий внутри даже не заметил этого. Затем из чистого любопытства обшарил кабинет. Ничего хоть сколько-то серьезного Мо Сюаньюй найти и не надеялся: для всех секретных дел у Яо-гэ имелся потайной кабинет. На забывчивость или рассеянность уповать тоже было глупо, ибо Яо-гэ никогда не был ни забывчивым, ни рассеянным. В результате из подозрительного Мо Сюаньюй обнаружил только серию из четырех пейзажных картин, написанных и подаренных главой ордена Лань. Мо Сюаньюй долго сверлил эти пейзажи возмущенным взглядом. Он и сам когда-то рисовал неплохо: живопись была одним из немногих искусств, что давались ему при обучении в Башне Золотого Карпа. Однако после изгнания о рисовании пришлось забыть, ибо материалы стоили дорого, а родичи не собирались тратить на «нахлебника» ни единой лишней монетки. Глава ордена Лань, разумеется, в средствах стеснен не был, и, уж конечно, к нему никто не вламывался, не отвлекал и не портил его вещи. Ничего удивительного, что ему удалось отточить свое мастерство до столь высокого уровня.

      Но куда отвратительнее было то, что глава ордена Лань не постеснялся подарить свои художества Яо-гэ, — а тот их принял!

      Мо Сюаньюй с огромным трудом подавил в себе желание сорвать картины со стен и порвать на мелкие клочки. В конце концов, пейзажи были действительно хороши, и оставался шанс, что Яо-гэ они нравились по этой причине. Исключительно по этой и больше ни по какой иной.

      Оторвавшись от картин и убедившись, что больше в кабинете нет ничего интересного, Мо Сюаньюй поворошил документы. Количество писем, докладов, чертежей и карт поражало воображение, но еще больше удивляло то, что все содержалось в образцовом порядке. Бумаги не громоздились в рискующие в любой момент обвалиться стопки, а были так грамотно разложены и рассортированы по темам, что разобраться в них не составляло труда.

      Так оно, несомненно, было — до того, как в эту стройную систему влез Мо Сюаньюй. Он, казалось, только взял несколько писем, развернул карту-другую и заинтересованно прочитал отчет адептов о последней ночной охоте, однако очень скоро от идеального порядка на столе не осталось и следа. В образовавшемся на столе ворохе нельзя было уже найти не то что какой-то конкретный документ, но даже тушечницу.

      Тяжело вздохнув, Мо Сюаньюй обреченно опустил голову на столешницу.

      Через каких-то пару мгновений он уже заснул.

      — …головокружение, слабость и учащенное сердцебиение… А еще он почти все время спит!

      Женский голос, хоть и старался говорить приглушенно, для слуха Мо Сюаньюя прозвучал настолько пронзительно, что он вынырнул из царства снов. Второй, мужской, голос звучал гораздо ниже, и слов разобрать не удалось.

      — Да я тоже ему всегда твердила, что спит он недостаточно! Надо либо раньше ложиться, либо позже вставать, а не поступать так, как он!

      Это Мымра продолжала разоряться в коридоре, сообразил наконец Мо Сюаньюй, потряхивая головой. Движение неприятно отозвалось в спине: тело мстило за сон в неудобной позе прямо за столом.

      — Я совершенно с вами согласен, госпожа Цзинь, — мужской голос был несравненно красивее, чем голос Мымры: низкий, глубокий, с бархатистыми нотами. — Я обязательно с ним поговорю на эту тему.

      — Я буду очень вам признательна, глава Лань, — прощебетала Мымра, судя по звучанию, стоя уже у самого порога кабинета.

      Глава Лань?!

      Мо Сюаньюй подскочил на месте, забыв про затекшее тело. Главу Лань ждали только завтра! Мо Сюаньюй был уверен, что у него есть еще хотя бы день на то, чтобы придумать, что же ему делать, что говорить и как вообще себя вести с побратимом Яо-гэ. Как совместить несовместимое: сделать все, чтобы тот не догадался о подмене, и при этом попросить о помощи.

      В набиравшую обороты панику ворвался негромкий, но настойчивый стук в дверь. Мо Сюаньюй замер, так толком и не поднявшись из-за стола. Он даже дыхание затаил, как будто реально было притвориться, что он, в смысле, тело Цзинь Гуанъяо, пребывает сейчас не в кабинете.

      — А-Яо! — приглушенно раздался из-за двери голос главы Лань. — А-Яо, это я. Впусти меня, пожалуйста.

      Мо Сюаньюй на несколько мгновений зажмурился, а потом обреченно поплелся к выходу из кабинета. Перед смертью не надышишься, убеждал он себя, отпирая дверь трясущимися руками. Распахнув ее, он едва не уткнулся носом в белое ханьфу с голубой отделкой. Глаза Мо Сюаньюя оказались ровно напротив яремной ямки, такой же прозрачно-белоснежной. Словно во сне он отследил, как кадык, находящийся лишь чуть выше, судорожно дернулся.

      — А-Яо? — в голосе, донесшемся откуда-то сверху и при этом словно из потустороннего мира, отчетливо прозвучала тревога.

      Почти против воли Мо Сюаньюй запрокинул голову. Это было ошибкой: они стояли слишком близко друг к другу. До сих пор слуги из уважения в основном держались на почтительном расстоянии, а Мымра была еще ниже Яо-гэ. Из-за этого посмотреть в глаза главе Лань внезапно оказалось очень тяжело. Мо Сюаньюй слишком далеко откинул голову назад и со своей одеревеневшей со сна спиной едва не опрокинулся.

      Сильные и теплые руки подхватили его в то же мгновение.

      — А-Яо! — Мо Сюаньюя буквально окутал со всех сторон легкий цветочный аромат — к счастью, наконец-то не пиона. — Осторожнее…

      — Гл… Ла… эргэ!.. — Мо Сюаньюй в своей панике едва не позабыл, как Яо-гэ называл своего побратима. — Я в порядке…

      — Я вижу, в каком ты «порядке», — глава Лань пытался говорить строго, но лицо его выглядело слишком взволнованным, чтобы поверить в эту строгость. — Ты совершенно неугомонный!

      Мо Сюаньюй потупил взгляд. Ему совсем не нравилось, что его держит в почти объятиях такой большой и такой сильный мужчина. Но вот телу его, судя по всему, это очень даже нравилось! В низу живота стало горячо почти до пульсации, а к щекам прилила жаркая краска.

      — У тебя лихорадка? — встревоженно спросил глава Лань, аккуратно касаясь второй рукой — не той, которой он плавно поддерживал его под поясницей, — головы Мо Сюаньюя.

      Ладонь главы Лань была такой большой, что закрыла собой и лоб, и оба виска. Она была теплой, но на фоне полыхающего от возбуждения лба показалась прохладной.

      — Нет, я просто… немного не в форме, — с трудом подобрав слова, пробормотал Мо Сюаньюй.

      Глава Лань скользнул взглядом по кабинету. При виде разворошенных бумаг на столе он чуть приподнял в изумлении брови, однако ничего не сказал. Лишь посмотрел на того, кого считал Цзинь Гуанъяо, обеспокоенно и печально.

      — Я не думаю, что тебе стоит сегодня продолжать заниматься делами, — заявил он наконец. — Пойдем, я провожу тебя в твои покои.

      Мо Сюаньюю отчаянно не хотелось, чтобы глава Лань вел Цзинь Гуанъяо в его покои. Однако тело, которое он сейчас занимал, откликнулось на это с радостью. Мо Сюаньюю пришлось поторопиться отодвинуться от человека, который почти прижимал его к себе, дабы тот не почувствовал эту самую радость.

      — Не упрямься, А-Яо, — по-своему расценил это движение глава Лань. — Ты выглядишь измученным, и непохоже, чтобы работа у тебя шла хорошо. Я тебя знаю: ты умеешь работать быстро и весьма продуктивно. Когда поправишься, ты легко сможешь наверстать все упущенное. Но если в своем нынешнем состоянии ты допустишь ошибки, то последствия могут быть крайне тяжелыми. Пойдем, сейчас тебе лучше отдохнуть.

      Мо Сюаньюю не оставалось ничего, кроме как поддаться власти этих чересчур сильных, пусть и действующих мягко и плавно рук. Глава Лань продолжал осторожно поддерживать его за плечи, пока они шли к покоям главы Цзинь, а внутри Мо Сюаньюя все с большей и большей силой закипало раздражение на то, что никто, включая встреченных по дороге слуг, не видел в этом ничего особенного.

      Неужели все зашло настолько далеко? Яо-гэ с главой Лань всегда были достаточно близки — по крайней мере, на вкус Мо Сюаньюя. Однако они все же неизменно держались в рамках строгих приличий. Яо-гэ боготворил своего нефритового побратима, иногда откровенно заглядывая в рот, но не делал попытки сблизиться в ином смысле. Глава Лань же, хоть тот и считался красивейшим из мужчин, всегда казался Мо Сюаньюй начисто лишенным сексуальности. В Мымре, при всей ее манерности, и то было больше страстности.

      До покоев главы Цзинь они дошли в молчании. Глава Лань бережно усадил Мо Сюаньюя на кровать, а сам опустился рядом на колени.

      — Что вы… что ты делаешь? — встрепенулся Мо Сюаньюй.

      Он не знал точно, какие именно сейчас отношения между Яо-гэ и этим человеком, но нефритовая статуя на коленях — это при любом раскладе выглядело слишком немыслимо.

      — А-Яо, — мягко произнес глава Лань. — Позволь мне позаботиться о тебе.

      Сейчас их глаза оказались почти на одном уровне. Мо Сюаньюй, ошарашенно глядя на собеседника, вынужден был встретиться с ним взглядом.

      Глава Лань никогда ему не нравился. И дело было даже не в том, что Яо-гэ обожал этого своего побратима, не обращая при этом внимания на родного брата, а в том, что Мо Сюаньюй имел собственные критерии красоты. И пусть черты лица главы Лань были потрясающе соразмерны и гармоничны до идеальности, Мо Сюаньюй не мог заставить себя согласиться с всеобщим мнением. На его взгляд во внешности главы Лань присутствовала чудовищная фальшь. Он, как, впрочем, и большинство виденных Мо Сюаньюем Ланей, со стороны выглядел светлым, воздушно-прозрачным и неземным. Однако в реальности оказывалось, что в Ланях нет совершенно ничего воздушного. Они были каменно-тяжеловесны, монолитны и закостенелы. При взгляде на них Мо Сюаньюю постоянно вспоминались нефритовые статуэтки, изображающие небесных духов: тонко сработанные, они казались изящными, но стоило взять их в руки, как наступало осознание, что это в каком-то смысле обычный каменный пресс.

      Разве место такому рядом с Яо-гэ? Вот кто уж действительно был наполнен светом, причем не холодно-равнодушным, а солнечным, теплым и ярким. Яо-гэ был по-настоящему живым, не то что эти ходящие и говорящие статуи.

      Живым… был. До недавнего времени.

      Мо Сюаньюй сам не заметил, как в уголках его глаз скопились слезы, а затем по щекам потекли тоненькие серебристые ручейки. Зато это тут же увидел глава Лань, всполошившись окончательно.

      — А-Яо, да что с тобой?! — он схватил Мо Сюаньюя за руки, так, что изящные кисти тела Цзинь Гуанъяо буквально потонули в его ладонях. — Тебе плохо? Где болит?

      Но Мо Сюаньюй только смотрел на него, почти не мигая, глазами, из которых продолжали литься слезы. Глава Лань ответил ему испуганным взглядом. Он медленно, будто приручая дикое животное, потянул их сомкнутые руки на себя, а затем поднял их к губам. Сейчас, в этот самый момент, Мо Сюаньюй, пожалуй, мог сказать, что одна из черт главы Лань все же по-настоящему красива. Огромные, широко распахнутые темные глаза Лань Сичэня больше не выглядели ни частью нефритовой статуи, ни зеркалом, равнодушно отражающим улыбки окружающих. Теперь они, казалось, принадлежали загнанному оленю, и это придавало всему облику своеобразное очарование. Этот большой, сильный и властный человек, стоящий на коленях перед телом Цзинь Гуанъяо, склонился перед ним всей своей душой.

      Вот только души Яо-гэ в этом теле больше не было.

      Не в силах больше сдерживать рыдания, Мо Сюаньюй упал в подставленные ему объятия.