Снова одиночество. Снова тропинка, ведущая неизвестно куда. Снова тишина и лес вокруг. Хотя в этой тишине появился какой-то новый звук, которого раньше не было: тихий стук, точнее тиканье. Кенни остановился и прислушался, ища его источник. Оказалось, что-то тикало прямо в кармане его жилета. Достав из нижнего кармана часы, он нашёл их жутко знакомыми, будто уже видел их раньше и даже держал в руках.
Колёсики ритмично крутились, видимые в открытом механизме сквозь стёкла крышки и циферблата, и издавали тихое ритмичное щёлканье. В ответ на него в голове у Кена всплыла сочинённая когда-то мелодия и накатило чувство, что это всё было уже в прошлой жизни. Он убрал часы обратно в карман (к тому же толку от них не было, так как стрелки хаотично дёргались в разные стороны), зацепил цепочку к одной из пуговиц и интуитивно коснулся левого плеча, где под рукавом была скрыта татуировка, отчего его будто слегка ударило током.
В руке кассетный диктофон. Вокруг пустые улицы ночного города. Лос-Анджелес. Одинокий автомобиль на дороге. Зима, наверное, январь или уже февраль…
Стук в дверь. В руке письмо. Тёмный двор. Начинается первый куплет. А передо мной камера.
Много света и колонн. Побег будто в лабиринте. Лабиринт? Опять?
В руке роза. А в кармане снова этот тихий звук… Покачивание цепочки ощущается на коже ладони. Вертятся маленькие колёсики. Часы и цветок лежат на асфальте. А я ухожу…
Воспоминание ушло так же резко, как и нахлынуло, смыв ощущение реальности. Но реальности здесь и не было. Прошлое реально. Было реально, но не теперь. Происходящее здесь и сейчас более реально и более важно. Нужно найти Лили и вернуться домой.
Кен наконец вышел из леса на холм, откуда открывался вид на поляну. На ней стоял высокий каменный дом, наполовину скрытый деревьями, растущими перед ним. Трёхэтажная башенка с чердаком возвышалась посередине фасада тёмно-серой черепичной крышей, увенчанной кованой решёткой, и торчащим сбоку дымоходом. Слева и справа от неё находилось два маленьких двухэтажных крыла в одну-две комнаты под такими же остроугольными крышами. Навес над крыльцом еле проглядывал за редкой высохшей листвой на тёмных ветвях деревьев. Чердак украшали большие часы с мутным стеклянным циферблатом и витиеватыми стрелками, смотрящими на кованые римские цифры, но стрелки эти не двигались, а стояли на времени, близком к шести часам. Судя по туманному сумраку, день клонился к вечеру.
Перед домом стоял длинный обеденный стол, вероятно, собранный из всех столов, имеющихся в доме, и накрытый всевозможными скатертями: шёлковыми, льняными, кружевными, белыми, чёрными, с цветными рисунками и округлыми краями. Вокруг стояли самые разные стулья и кресла: деревянные, с гнутыми ножками, с цветной обивкой, с высокими спинками, даже пара пуфиков. Сервировка была не менее беспорядочной: разношёрстные фарфоровые сервизы из чашек, заварочных чайников, молочников и блюдец, серебряные столовые приборы: ножи, десертные вилки, чайные ложки, щипцы для сахара, лопаточки для тортов и многое-многое другое.
Все угощения, начиная от свежего сливочного масла в белых маслёнках до больших высоких тортов, украшенных кремом и фруктами, предназначались только для трёх… людей, если их можно было так назвать. Во главе стола возвышалось пустое высокое кресло с тёмно-фиолетовой обивкой, а слева и справа от него сидели двое трапезников, третий, размером с морскую свинку, дремал в чашке, облокотившись на её края.
Кенни всё ближе приближался к этой компании, но у него было предчувствие, что и с ними он застрянет надолго, но наверняка сможет узнать что-нибудь новое.
Первым его увидел высокий худощавый мужчина, сидевший по левую сторону от начала стола и с трудом умещавшийся на низком светло-розовом пуфике. На нём был чёрный фрак с атласными лацканами, из-под которого виднелась белая рубашка и чёрный жилет на четырёх пуговицах в золотистую косую клетку. Всё в этом образе было до нормального гармонично, если бы на голове, помимо чёрно-белых волос, не было длинных заячьих ушей, одно из которых имело размытую белую полоску с краю, а второе было полностью чёрное. Он наклонил своё острое бледное лицо к собеседнице, сидевшей напротив, и кивком указал в сторону холма, с которого спускался Кен.
Навстречу пришедшему Алисе встала невысокая женщина с чёрными волосами, собранными на затылке в пучок с выпущенными прядями по бокам. Её платье контрастировало тёмному костюму Зайца и было почти полностью светлым, за исключением нескольких деталей. Кремовая пышная юбка с широкой оборкой, выше колена спереди и спускавшаяся до самой земли, была наискосок обхвачена широким ремнём, на который крепилось множество разноцветных катушек и лент. Этот ремень в двух местах крепился подтяжками к тонкому ремешку на её талии из такой же светло-коричневой кожи. С чистым белым лифом контрастировал чёрный полукруглый воротничок и медальон в виде карманных часов без крышки (которые, к слову, тоже не работали). Правая рука до самой кисти была спрятана в чёрный рукав, украшенный жёлтыми с зелёным буфами, а на левой руке были только синий с зелёным буф на плече и жёлтая перчатка без пальцев. Голову украшал белый цилиндр, обхваченный лентой из той же светлой ткани, из которой была сшита юбка, с тёмной круглой брошкой с камеей и небольшим белым пушистым пером. На ногах были зашнурованные ботинки на каблуках в тон ремням на юбке и белые тонкие чулки.
Кен, подходя ближе, всё пристальнее рассматривал своих новых будущих знакомых, но этих лиц он не встречал в прошлом лично и не узнавал их. Тило Вольф и Анне Нурми, а это были именно они, были скорее знакомые знакомых, но тем не менее и они неожиданно появились в этой сказке.
«Целый стол для чаепития… это уже похоже на какой-то британский бред. Неужто корни заиграли? Хотя это не совсем мои корни, раз на то пошло», – подумал про себя шотландец.
– Наконец-то явился. Неприлично опаздываешь, между прочим, – обратилась к нему женщина и села на другой стул, чуть отдалённый от начала стола.
– Сядь, у нас к тебе разговор, а у тебя к нам вопросы. Это надолго, так что лучше это сделать за столом, – добавил Заяц низким и приглушённым голосом.
Кенни неуверенно подошёл к одному из стульев, находившемуся по левую сторону.
– Нет, это не твоё место, – прервала женщина и сделала приглашающий жест, указывая на то самое высокое кресло во главе стола.
Незваному, но ожидаемому гостю стало неловко, но он решил повиноваться хозяевам ситуации. Как только он опустился в кресло, практически утонув в обивке, Заяц начал хлопотать вокруг него: выставлять приборы, наливать чай и… смазывать свои карманные часы сливочным маслом?
– Как ведут себя твои часы? – спросила Шляпница, кладя себе на колени белую полотняную салфетку.
– Они… не совсем в себе, – Кен растерянно достал из кармана жилета свои часы. – Стрелки скачут то в одну, то в другую сторону.
– А почему так? Ты тоже поссорился со Временем?
– Скорее с собственной головой…
– О-о, боюсь, с этим уже сложнее. Голову маслом не смажешь, – вставил Заяц, пытаясь завести свои сломанные часы после хитрых манипуляций с маслом.
– К сожалению… но почистить бы её не помешало.
– От чего чистить?
– Не знаю. От разного… От сомнений, страхов, возможно, даже тоски по прошлому.
– Звучит грустно.
– До банального грустно, – Кен выдохнул.
– Банально, потому что грустно, или грустно, потому что банально? – снова вернулась в разговор Шляпница.
– Что, прости? – переспросил Заяц.
– Это звучит грустно, потому что банально, или звучит банально, потому что грустно?
– Всё грустное звучит банально, потому что оно всё как под копирку. Начинается одинаково, заканчивается одинаково… скука смертная. Неудивительно, что столько народу от тоски перемерло. Хотя и в банальности ничего весёлого нет. Одно и тоже снова по кругу…
– Рутина, скука. Вот как у нас. У нас произошло недопонимание со Временем, и теперь всё наше существование вокруг одного и того же: вечного чаепития. А ведь этого раньше вообще не было в нашей жизни. Чья это была бредовая идея?
Кену после этой фразы стало неловко, потому что он посчитал, что «бредовая идея» пришла в голову именно ему. Он решил не прерывать их пылкий рассказ и скользил взглядом по длинному обеденному столу. Внимание приковала одна из чашек, в которой кто-то сидел. Это создание не привлекало внимание, когда он только пришёл сюда, но при близком рассмотрении оно оказалось весьма любопытным.
Вправду размером с морскую свинку в чашке дремала Мышь-Соня. Она облокотилась на края чашки руками и положила на них голову. Тёмные круглые ушки изредка подрагивали, а лицо скрывали упавшие алые и чёрные пряди длинной чёлки.
– Скарлет, соня, проснись, – Шляпница ткнула её чайной ложкой в бок. – У нас гость наконец-то.
Соня с недовольным ворчанием поёжилась от неожиданных движений и подняла голову. Она потёрла кулаком в чёрной кружевной перчатке без пальцев ещё не открытый до конца глаз.
– Какой ещё гость?
– Которого ждали неприлично долго, – Шляпница бросила на Кена неодобрительный взгляд.
– И наконец-то починится время? – маленькое создание всё ещё просыпалось и вместе с этим оглядывало стол в поисках чего-нибудь, чем можно было бы перекусить, хотя выбор был более чем широкий.
Кенни в это время всё-таки решил отпить из чашки, потому что во рту кроме странной жидкости, изменяющей размеры, ничего не было с самого начала приключения, а сытость от завтрака прошла давным-давно. Начав с малого и самого ближнего: бутерброда со сливочным маслом, которое оказалось на удивление приятным на вкус, он наконец выдохнул с облегчением, насытив организм хоть какой-то пищей. В течение последующего разговора Кен уделял больше внимания именно еде, чем участию в нём, до тех пор, пока не почувствовал себя достаточно сытым.
– «Починится»? – Заяц снова подал голос.
– Ну да, – ответила Соня, выбираясь из чашки, – часы снова пойдут, как положено, мы наконец-то перестанем сидеть здесь как приклеенные и всё в таком духе.
– Мы в любом случае останемся приклеены к этому образу жизни, так что по сути ничего не изменится. Зачем чинить часы, если даже после ремонта они будут скверно работать?
– Почему?
– Сломанные часы лучше, потому что они вечны: не изнашиваются, не требуют завода и ремонта…
– А ещё они дважды в сутки могут показать правильное время! – вставила Шляпница, вновь наполняя чашки горячим чаем.
– Кстати, да. Но кому нужно «правильное» время, если оно стоит? Оно становится вечным и не меняется.
– По-моему, ты уже подменяешь мнение. Несколько минут назад ты меня убеждал, что скука и рутина – это плохо.
– А я и не сказал, что это хорошо. – Тило откусил кусочек пирожного с цветным кремом. – Это просто неизбежно. Одним моментом жить или несколькими, но одними и теми же – какая разница?
– Но всё равно это лучше, чем сидеть на одном месте и вообще никуда не двигаться, – свою лепту в беседу решила вставить и Соня, которую Кен начал с интересом разглядывать, пока она бродила по столу, устраивая себе чайный набор поближе к говорящим.
Это была в прямом смысле миниатюрная девушка, но с явными чертами грызуна, например, уже упомянутые уши на макушке, а также лицо, будто загримированное под мышиную мордочку, и, само собой, тёмный тонкий хвост. Тёмные выразительные глаза глубоким взглядом смотрели на происходящее. По столу стучали невысокие каблуки её мягких высоких сапог. Её костюм тоже весьма соответствовал её сотрапезникам и атмосфере. В целом в тёмных оттенках, самый яркий из которых имели её алые пряди, выделявшиеся из чёрной массы волос. Чёрные шорты с высокой талией, подпоясанные широкой лентой того же цвета, блузка с тёмно-красными рукавами из гипюра, оборками на плечах и невысоким стоячим воротником из того же красного гипюра, короткая перчатка без пальцев составляли образ этого маленького создания.
– Думаешь, идти по замкнутому кругу лучше, чем просто сидеть на месте? Но картинка вокруг в любом случае останется одна и та же.
– Лучше вообще вырваться из этого и поменять картинку, – фыркнула Соня, бросая в свою крохотную чашку кусочек сахара.
– Наивное маленькое существо… – выдохнул в ответ Заяц. – Вся жизнь состоит из сплошных замкнутостей. Ты движешься от одной рутины к другой, – во время этих слов он двигал в руках чайную ложку как маятник, гипнотически припав к ней взглядом. – Сначала бежишь по одному кругу, потом по другому, а всё разнообразие заключается в частоте смен этих циклов, вот и всё.
Во время этого разговора Кен не проронил ни слова, потому что с трудом успевал за ходом мысли, но общую идею он уловил, отчего задумался. «Как ни странно, но они правы. Думаешь, что гонишься за целью по прямой, а на деле стопоришься на каждом этапе из-за рутины…»
– Ты так говоришь, будто мы только и делаем, что загоняем сами себя в рутину. Совсем не мотивирующая к жизни картинка, – вернулась в разговор Шляпница, закончив со своим десертом.
– Может, и сами загоняем, – на этих словах Кенни прислушался и вынырнул из своих мыслей, потому что эти слова буквально продолжали их, – а, может, обстоятельства нас к этому принуждают. И меняются они по тем же причинам: или по нашему желанию, или вынуждено.
– Но время же линейно, – всё же подал голос Кен. – Оно не повторяется, назад не возвращается…
– А оно здесь причём?
– Раз время линейно, то и движение по жизни линейно.
– Это… нелогично.
– Почему? – Алиса уже окончательно запутался в предмете этого спора.
– Потому что от нас оно не зависит. Ему всё равно сколько часовых механизмов износилось под его влиянием, сколько воды утекло, сколько жизней прожито… оно просто идёт и всё. Время бесконечно, а жизнь, к сожалению, нет. И где встанут твои часы, – Заяц указал на цепочку часов на жилете Кена, – никто не знает. Может, ты будешь в этот момент перепрыгивать из одного цикла в другой, может, будешь где-то в середине старого… но это и неважно.
– Но они и так стоят… – он достал из кармана часы и удостоверился, что стрелки всё также хаотично двигаются.
– Они не стоят, они потерялись, – пояснила Анне.
– Ведь это всё нереальность и не относится к твоей жизни.
Теперь несчастный Кен совсем запутался. Он встал из-за стола, собираясь уйти.
– Уже уходишь? Ведь ты только влился в разговор. Может, ещё немного, и в твоей глупой голове появились бы нужные мысли, – бросила Соня, зевая.
Он промолчал и только поправил цепочку часов.
– Но всё же совет на дорожку: следи за своими часами.
Кен в ответ кивнул и направился дальше, возвращаясь в лес, в том направлении, которое ему указал Чеширский Кот. Мысли беспорядочно бегали в голове, и Алиса не знал, за какую из них ухватиться: так их было много.