Франциск с гордостью сдал свою очередную проверочную работу лейтенанту Кёркланду. Он искренне наделся, что розовый единорожек в уголке листа растопит сердце грозного преподавателя. Или подорвёт ему зад, тут уж как получится, он был бы рад любому исходу. Второму даже больше, хотя он уверен, что каждый вечер Артур тратит час, осыпая проклятиями фотографию Бонфуа с его досье.

Пробежавшись по ней взглядом и даже не вчитываясь, Артур выписал ему "F". Пусть проявляет художественные таланты в соответствующем колледже, а не мается ерундой в рядах полиции!

— Как я и говорил, — довольно хмыкнул он. — Родерих, а у тебя что? Я могу праздновать победу, а Гилберт — секс?

— Ни капли. "А"! — невозмутимо ответил Эдельштайн.

— Что?! Как?! — Артур чуть со стула не упал. — Да быть не может! Списывал!

— Неважно. Он сдал мой тест на "А", а значит, ты проиграл, — невозмутимо заявил Эдельштайн.

— А ну дай я посмотрю! — возмутился Кёркланд, выдирая из рук Родериха проверенный тест. — Чего... И даже открытые вопросы... И почерк, сука, его. Да как?

— Смирись, — Родерих пожал плечами.

— Ты знал... Ты... Да как ты узнал?!

— Может, потому что мои работы он всегда писал неплохо? — Эдельштайн развёл руками.

— Этот?! Этот долбоёб?!

— Да. Если он не ненавидит своего преподавателя, то вполне неплохо отвечает. А сейчас даже постарался. А твои он специально заваливает. Так что, извини, но желание тут загадывать буду я.

— Ну, удиви меня, — вздохнул Артур. Он был азартен, а потому отказаться от данного слова не мог.

Эдельштайн дьявольски улыбнулся.

***

— В рот тебя ебать, Родерих, — тихо бурчал Артур, сидя под трибуной в актовом зале. — В рот, блять. А, сука, если бы я знал...

Внезапно послышались какие-то крики, и Кёркланд распознал, что принадлежат они Франциску. От сердца слегка отлегло, раз кричал — значит, страдает.

— Ребята, ребята, пожалуйста, ну, я правда всего лишь хотел пошутить!

Послышался грохот, и в помещение пулей влетел Бонфуа. Оглянувшись по сторонам, он ринулся к трибуне и за секунду скрылся под тканью, свешивающейся с неё.

— Ой, — тихо прошептал он, увидев злющие глаза Кёркланда. — А вы тут что...

— Где эта тварь?! — в помещение влетел, судя по голосу, Альфред. Бонфуа тут же закрыл рот ладонью вдохнувшему полную грудь воздуха Артуру. Тот начал мычать и попытался кусаться, но устроить потасовку в максимально тесных условиях было невозможно.

— Альфред, быстро вон отсюда, тут сейчас будет делегация! — рявкнул Гилберт, вбежав следом. — Бегом!

— Но он!..

— Да пошли уже! — он потянул друга к выходу.

— Ты что, блять, натворил уже?! — зашипел Кёркланд, когда Франциск наконец выдохнул и отпустил его.

— Я случайно грохнул радио, по которому шла его любимая передача, они вместе с Ловино слушали, — сбивчиво пояснил Бонфуа. — Хотел показать фокус, а показал внутренности радио.

— Молодец, — ехидно похвалил его Кёркланд. — А теперь свали отсюда.

— Да, кстати, а что вы тут делаете? — Франциск уставился на лейтенанта.

— Не твоё собачье дело, — Артур заволновался, услышав шум. — Быстро вон!

— Не могу, — пискнул Бонфуа. — Они уже почти тут!

Кёркланд, сгорая от ярости, накинулся на Франциска с явным намерением его задушить, но двери актового зала распахнулись, и послышался голос Брагинского, бодро повествующий о том, что специально для этой делегации была сделана презентация об Академии. Артур замер, как олень в свете фар на проезжей части. Бонфуа, воспользовавшись этим, выбрался из удушающего захвата и заловил ртом воздух. Твою мать, его чуть не убили! Жизнь уже началась проноситься у него перед глазами!

— С-с-сучий Родерих, — шепнул Артур. — Блять. Бонфуа, посмотришь в эту сторону — убью.

Франциск честно отвернулся, но звук расстёгивающейся ширинки пройти мимо его ушей не мог при всём его желании. За трибуной стоял сейчас комендант, и это... То ли это была очень хитровыебанная подстава, которая не вязалась с осторожным характером Кёркланда и его расчётливым умом, то ли... То ли...

Иван за трибуной начал мычать и мямлить, а потом закашлялся и попросил выключить свет. Бонфуа, отчётливо слышащий некоторые специфичные звуки, на всякий случай прикрыл уши. Он не хотел ни знать, ни слышать, ни видеть. Но он слышал. Поэтому знал. Поэтому... Не смог сопротивляться желанию взглянуть хотя бы мельком, исключительно любопытствуя, какой у Брагинского размер!

Настолько огромный, что Бонфуа задержал на нём взгляд буквально на секунду, а потом повернулся обратно.

"Твою мать, твою мать, твою мать!"

В попытке абстрагироваться от происходящего (учитывая, что Кёркланд — учитель, ненавидящий его, да и сам Франциск не пытал к нему тёплых чувств, видеть, как тот отсасывает коменданту, было примерно настолько же желанным зрелищем, насколько секс собственных родителей, это буквально травмировало психику) Бонфуа ударился в аналитику.

Кёркланд вспыльчивый. Он мог бы поддаться влиянию момента — это единственное объяснение минету в публичном месте при куче свидетелей. Но никакой романтической атмосферы он не заметил, да и сам Франциск явно не добавил нужного настроя Артуру — тот всё же попытался его убить. Да и он заранее сюда залез. Чистый расчёт! Он планировал этот минет. Нет, конечно, они шутили, что у педанта Кёркланда и секс по расписанию, но как-то Брагинский не звучал, кхм, уведомлённым об этом событии... Артур любит экстрим? Вот так сюрприз.

...Или он хотел подставить Брагинского. Таким вот странным способом опозорить перед делегацией.

Иван вначале запинался, мямлил, но быстро предложил продолжить смотреть презентацию в тишине. Якобы слайды сами за себя говорят. Логично.

Нет, не вязалось всё равно. Дикость какая-то!

Ширинка снова звякнула. Франциск облегчённо выдохнул, но поворачиваться всё ещё не рисковал.

***

— Родерих, нам надо поговорить, — Артур сунулся в кабинет, где Эдельштайн разбирал документы в одиночестве. Увидев обстановку, он втолкнул в помещение Бонфуа и зашёл сам, а после закрыл дверь.

— Что-то случилось? — тот с недоумением смотрел на Франциска с выпученными глазами, который в целом выглядел контуженным. — Что ты с ним сделал?

— Это пиздец, Родерих. Полный.

— Это ясно. Точнее можно?

Кёркланд глубоко выдохнул:

— Пошёл в жопу. Больше я с тобой ни на что не спорю!

— Спор, — повторил, как зачарованный, Франциск. — Слава богу... Спор! Мужики, а вы на что-то нормальное спорить можете?! — Бонфуа отмер. — Я получил травму на всю жизнь!

— Так тебе и надо, дьявол! — завопил Артур. — Ты понимаешь, Рих, у меня есть свидетель! Его, блять, надо убить, он же всем растреплет!

Глаза Кёркланда сияли от безумной жажды крови. Бонфуа не на шутку струхнул и вскочил:

— Нет! Я буду молчать! Я ничего не видел! И не слышал!

— Твою мать, — пробормотал Родерих. Он планировал всего лишь отомстить Артуру за фривольные намёки насчёт Байльшмидта. Но свидетель сомнительных моральных качеств может спровоцировать цепочку скандалов, из которых никто из работников Академии чистым не выйдет.

— Я всё ещё предлагаю его ёбнуть, — Артур с горящими глазами достал из кобуры пистолет.

— Так, стоп! — решительно и твёрдо сказал Эдельштайн. — Если Франциск не будет молчать, молчать не станем и мы. Ты же тоже по мужчинам, так? — он прожёг Бонфуа проницательным взглядом.

— Да как вы...

Расслабившийся Кёркланд выдохнул.

— Точно, как я мог забыть? Бонфуа, это очевидно. Особенно для нас. Родерих вон вообще все выходные в "Голубой устрице" проводит.

— Эй!

— Он знает мой секрет, должен знать и твой, — фыркнул Артур. — За то, какое желание ты загадал и чем оно обернулось, поверь мне, это самая мягкая месть.

Родерих страдальчески простонал. Да какого... Ну, если на то пошло...

— Те двое пятнадцать лет спят вместе, — выпалил он. Бонфуа широко раскрыл глаза от удивления. Артур тихо шикнул сквозь зубы, но махнул рукой: все тайны на самом деле были уже просраны.

— Так долго? Так вот почему... — пробормотал Франциск. — А что был за спор?

— Да на тебя, придурок! Какого хрена ты пишешь его тесты хорошо? — Кёркланд ткнул указательным пальцем в Эдельштайна.

— Потому что он не настолько мудила, — пожал плечами Бонфуа. Родерих рассмеялся, а Артур покрутил пальцем у виска.

— Дурак?

— Был дурак, — кивнул Франциск. Справедливости ради, тогда он не знал, что Эдельштайн толкнул друга на унизительный и опасный поступок. Может, даже без причины. Кстати, об этом. — А почему такое жестокое желание-то? — он посмотрел на сержанта.

— Да он как своё выдвинул дать Гилберту на первом свидании! — возмущённо выпалил Эдельштайн.

— А Гилберт тут причём?..

Прав был Брагинский. Они все в клетке...