Леви эгоистичен, поэтому опять позволяет себе почувствовать теплые чувства к своему крохотному отряду за те годы, что они зачищают пространство от стены Мария до океана. Ему хорошо, с удивлением понимает Леви, ощущая босыми ступнями мокрый песок: ему очень хорошо, понимает он. Так это работает с окситоцином, дофамином и каплей привязанности: дышать становится легче. Ему, наверное, хочется жить.

– Осторожнее! Эй!

Леви интуитивно шустро отпрыгивает в сторону, и на место, где он только стоял, с глухим треском валится бревно. Он щурится наверх, в сторону насыпи и заходящего солнца, пока не разглядывает темный силуэт Микасы.

– Простите, сэр, я вас не заметила.

Ее взлохмаченная макушка исчезает, возвращая безжалостно бьющие по глазам лучи. Сбоку подскакивает Эрен, хватает бревно и тащит в сторону лагеря, что-то бубня себе под нос.

Леви забирается по насыпи наверх и обнаруживает Сашу, окунувшую голову в бочку с водой, Конни, бьющего молотком по шпалам и Микасу, с невозмутимым, блестящем от пота лицом тащущую на плече три бревна.

Идиллия, мать твою.

– Вытянулись, – недовольно констатирует факт Леви и садится на рельсу, морщась, но не отворачиваясь от закатного неба: оно невыносимо оранжевое.

– Сэр, – сбоку от него на рельсу опускается кто-то, от кого пахнет потом, пылью и терпкой травой, – лучше не ходить под насыпью.

– Боишься раздавить?

Микаса отпивает воды из меха и, вероятно, улыбается.

– Нет, просто туда регулярно что-то падает.

Леви загораживает уже не такое ослепляющее солнце ладонью и щурится в сторону Микасы. Слышится чей-то вопль, и следом - грохот ведра. Судя по хрипловатому местечковой ругани, принадлежащему, очевидно, Конни, вниз полетела Саша. Зачем выбирать тяжелый путь вниз, когда есть быстрый?

– Как дети, – ворчит Леви и не глядя тянет руку к меху. Микаса, немного помедлив, передает его ему, и Леви отпивает успевшей нагреться за день воды.

Противненько.

Он поднимается с остывающей металлической поверхности и пихает руки в карманы, направляясь в сторону лагеря. Микаса поднимается тоже.

– Э-эй! – кричит Жан, – Ужин!

Леви спрыгивает вниз, шурша гравием при приземлении. Он старается подумать о каких-то насущных делах, но летнее солнце выбивает из него лишние мысли вот уже несколько месяцев подряд, оставляя за собой только сухость и тепло, пахнущее песком и костром, поэтому у Леви ничего путного из этой затеи не выходит.

– Как думаете, как быстро можно будет расселить Подземный город со всеми вновь освобождёнными землями?

Леви замедляет шаг, ощущая тяжесть где-то в затылочной части головы: словно обухом топора вмазали. Наверное, на солнце перегрелся.

– Я не знаю. Это сильно зависит от военной полиции.

Смешно, что сейчас, когда можно наконец вытащить под палящие лучи дневного света тех, кто так отчаянно в этом нуждаются, на них безжалостно сваливается поразительное количество новой информации. И времени на этих брошенных людей нет – как и всегда.

– Возможно, это решается каким-нибудь законом? Или…

– Нужно зачищать преступные группировки, которые контролируют въезды и выезды. Военная полиция скорее всего обмочит штаны, не завершив и половины зачистки.

Леви поворачивает голову вбок, ловя Микасу боковым зрением и резко замедляет шаг, позволяя ей приблизиться.

– Отчаянные люди всегда борются за себя до конца.

– Начнём раньше, закончим раньше. Сэр.

– Не напрягайся уже, – Леви хмыкает и, ловя секундное замешательство на лице Микасы, поясняет, – с сэром.

Она никак не успевает отреагировать: капрал исчезает, чтобы появиться уже возле котелка с картошкой. Микаса задумчиво наклоняет голову вбок, идёт за миской, и, пересекаясь с Леви на секунду, тянет себе под нос:

– Как скажете.

Набрав себе картошки, Микаса небрежно садится на бревно рядом с Леви, и тот несколько недоуменным взглядом провожает ее. Даже жевать на секунду перестаёт.

Ну ничего себе. Раньше такое едва ли было возможным, если в поле зрения находился Йегер.

– На самом деле, – невозмутимо говорит Микаса, – если не заселять земли, наша поспешная зачистка не принесет нужного результата. Даже Елена рекомендует начать разрабатывать освободившиеся территории.

– Естественно, – ехидно отвечает он, – Елена вообще любит говорить очевидные вещи.

– Тогда почему?

Леви достаёт платок и привычным жестом вытирает ладонь, на которую случайно попадает капля бульона.

– Я уже сказал, почему. Это, во-первых, зачистка от большого количества весьма отчаянных бандитов, контролирующих целый город. Во-вторых, огромное количество субсидий, без которых освоение земель невозможно.

Микаса задумчиво подпирает кулаком щёку и Леви ловит себя на мысли о том, что в такой расслабленной позе она находится крайне редко.

– С… вы говорили, что одно время там жили.

Леви молчит, пережевывая и пищу, и вопрос.

– Да. Я жил там.

Не то чтобы Леви жалеет о том, что он рассказал тогда. Просто о некоторых вещах говорить хочется меньше, нежели о других, и это совершенно нормально.

Лагерь медленно готовится ко сну, пока они всё сидят с остывающим рагу и говорят об этом проклятом месте: Жан, Эрен и Конни играют в карты на раздевание, Ханджи где-то не здесь, Саша скребет ложкой по дну котелка. Леви ощущает, что ему от догорающего костра тепло.

– Одно время, – спокойно и мерно говорит он, – одна глупая девчонка попыталась пройти сквозь ворота, мимо стражников, контролирующих все выходы и выходы. Она это сделала ради птички.

Микаса слушает, как самая обычная девочка с именем Изабель неуклюже чистила ворованные УПМ и придумывала пафосные фразы, чтобы казаться сильнее. О том, как контрабандой можно провезти под носом тупых бугаев целый воз моркови, чего стоит победа в подпольном бою без правил и как летается под тёмными и сырыми сводами города в потоках сквозняков с запахом извести.

Микаса спрашивает, и Микаса получает ответы. Она не замечает, как косится на неё Эрен и как обеспокоенно бросает взгляды Армин: это оказывается неожиданно интересным – слушать.

Слишком интересно для того, чтобы отвлекаться на что-то постороннее, будь это хоть трижды Эрен Йегер.

Микаса осознает, что позволила себе уснуть на улице только утром, когда, ёжась от предрассветного холода и потирая нос, вскакивает с широкого бревна, случайно роняя наземь разложенный спальный мешок.