Микаса всегда вставала достаточно рано, но для того, чтобы проснуться, ей было необходимо сделать над собой изрядное усилие. Вообще, она не любила утро как таковое из-за извечного оцепенения, которое непременно охватывало ее по пробуждении: поэтому в выходные она спала до девяти, позволяя себе более или менее пропустить эту часть суток. Но сегодня Микаса проснулась словно от толчка – какой-то момент она просто открыла глаза и уставилась в потолок.
Заря была серой, но не мутной, из-за чего в комнате было относительно светло: потолок мерно становился все белее. Микаса медленно перекатилась набок и посмотрела на часы: пять утра. Даже когда она протёрла глаза – всё равно пять утра.
Неужели так рано?
Микаса попробовала опять уснуть, однако взбодрившийся по непонятной причине организм не дал ей этого сделать, поэтому уже через две минуты она задумчиво водила по зубам щёткой: нужно было решать, на что тратить лишние два часа до завтрака, но ничего путного в голову не лезло. Сплёвывая пену зубного порошка в раковину, она решила, что выйдет прогуляться. Просто так. Безо всякой особой цели.
Она распахнула окно перед тем, как заправить кровать, и удивилась тому, как свежо этим утром: обычно Микаса не интересовалась такими сентиментальными мелочами, но сейчас почему-то замерла от неявной ностальгии в попытке нащупать то воспоминание, от которого так тоскливо защемило где-то в груди.
Она… она помнит.
Помнит, как на неровных досках их лесной хижины отблесками играли лучи утреннего солнца, пока в доме пахло жареным хлебом и чёрным кофе. Микаса откидывала тёплую перину, вставала с футона и босиком шлепала на кухню, где мама ей в синюю со сколом кружку наливала разбавленного молоком чая и ерошила взлохмаченные со сна волосы.
Микаса дёргается, почти ощутив на языке фантомно мягкий вкус чая.
Черт.
В спешке натягивая одежду, она подходит к двери и пытается неловко влезть в сапоги, но потом замирает, так и не застегнув их до конца.
А если она кого-то встретит по пути?
Микаса не хочет сейчас никого видеть, будь то Эрен, король, Ханджи, или, на худой конец, титан. Вообще никого. Это ее утро, которое само пришло и заполнило пространство давно забытыми воспоминаниями настолько, что Микаса захлебнулась. Она уже долго жила в настоящем, жила одной целью и одним моментом, и тем сильнее сейчас ощущалась душащая тоска и невыплаканные в своё время слёзы. Нет, никого сейчас видеть ей однозначно не нужно, поэтому она серьезно идет к окну, смотрит на него долгим взглядом а затем по старому водостоку, иногда замирая и прислушиваясь, спускается вниз.
Всего-то второй этаж, хорошая утренняя зарядка. Никакого ребячества – почти. Если с серьёзным лицом не думать о том, что она сбежала из казармы самым странным из доступных путей, разумеется.
От травы поднимается блеклая дымка тумана, и Микаса бездумно втягивает запах влаги и сырой земли, а потом бредет по блестяще зеленой траве в сторону старой рощи. Прикрывает глаза.
Вот Карла замешивает тесто для булочек с корицей, сахаром и имбирём, пока Микаса тихо сидит в уголке. Она стесняется очень живой женщины и тихо обращается к ней на “вы” вместо того, чтобы использовать ее имя или звать, как неловко предложил доктор Йегер, “мамой”. Карла и не настаивает, вместо этого всячески втягивает Микасу в различные бытовые дела, которые оказываются неожиданно интересными: помять руками мягкое липкое тесто и сформировать булочки, вычесать собаку, заварить травяной чай так, как хочет Микаса, разбудить пинком Эрена. Понемногу утро становится самой умиротворённой частью дня, которую Микаса любит даже больше дня. Дня, который она неизменно проводит с Эреном.
От этой мысли она чуть не спотыкается и хватает воздух ртом: что? Она любила утро?
До реки от замка около двух километров, но Микаса добирается до нее достаточно быстро. Она втягивает воздух, дыша полной грудью, любуется хвоёй, которой покрыта местами земля, мочит руки, проводя ладонью по влажным листьям кустов и потихоньку начинает что-то ощущать в настоящем.
Когда она выходит к реке, в которой отражается уже взошедшее наполовину солнце, она задерживает дыхание и внезапно остро понимает: ей нравится вот так существовать.
Рутинно и лениво, без клинков в руках.
Просто гулять, чтобы без смысла. Вовсе не обязательно гулять с кем-то, чтобы заполнить пустоту разговорами: вполне можно и одной ощутить, как хорошо вокруг, как интересно существовать. И от этой мысли ее распирает изнутри так, что глаза непроизвольно становятся мокрыми.
Микаса трёт опухшие веки, чтобы не упустить и не утопить в слезах то, что она так случайно поймала. В речной глади отражаются кроны деревьев, обрывистые и глинистые берега, солнце и несколько облаков. Микаса по-кошачьи и с удовольствием тянется, ощущая покалывание в растянутых мышцах, задевает случайно рукой ветку раскидистой ивы, а через минуту уже взбирается наверх, поддавшись сиюминутному устремлению.
И она ощущает, сидя на толстой ветке верхом, что поймала это утро.
Ее наполняет лёгкостью и ей очень, очень хорошо. Прямо сейчас. Одной. Когда она закрывает глаза и болтает ногами, когда брезгливо смахивает редких муравьёв с рукавов куртки, даже когда чихает от пыльцы, которая так щедро летит от сосен.
Неизвестно, сколько времени она просидела вот так, когда её умиротворенное одиночество было прервано всплеском. Микаса замерла, стараясь распознать источник звука, затем медленно повернула голову направо, стараясь ничем себя не выдать.
Чья-то тёмная голова мелькнула над светлой и рябящей поверхностью воды перед тем, как вновь исчезнуть, и Микаса осторожно подтянула колени к груди, чтобы стать среди раскидистой кроны ещё незаметнее.
Интересно. Ей интересно, кто это, и эта мысль удивляет: вообще-то она привыкла уважать чужое пространство и с безразличием относиться к чужим секретам, но сейчас ей очень интересно.
Как-то так получалось, что сегодняшнее импульсивно странное времяпрепровождение наедине с самой собой резко помогло ей вернуть словно вечность назад утерянные чувства: Микаса, кажется, всегда была одна, но она никогда не прекращала попытки заполнить себя – Эреном, Армином, пространство вокруг себя – совсем уже неважно, кем. Просто чтобы было заполнено и не так звеняще пусто.
И вдруг оказалось, что она может подарить себе что-то ценное самостоятельно. Леви был прав тогда, неделю назад, в кабинете…
Леви?
Над кромкой воды виднелись узкие плечи, с такого расстояния обманчиво худощавые и почему-то выделялся острый нос – но только когда Леви повернулся в профиль и начал мылить себе голову. Его шрамы с такого расстояния казались совсем невесомыми и были видны, только когда на них влажно блестело солнце, очерчивая неровные края заживших ран.
Микаса замерла, стараясь не дышать, и осознала это только минуту спустя, когда Леви уже смывал с себя густую белую пену.
Она что, подглядывает?
Подглядывает за капралом?
Микаса ощутила, как кровь непроизвольно тяжело прилила к лицу и загудела где-то в ушах. Если бы не осознание того, что, свалившись с дерева, она позорно себя выдаст, она бы точно уже валялась где-то в зарослях прибережного орешника. И не от вида оголённого Леви, абсолютно нет. Исключительно из-за того, что она по дурости не покинула это место в тот момент, когда он здесь вообще появился.
Микаса усердно начала моргать, чтобы прогнать наваждение и привести себя в работоспособное состояние: она пришла сюда первая? Правильно, первая. Значит, это проблемы капрала, а не ее, Микасы. У Микасы из проблем только красное, как томат, лицо, и чрезмерно любопытный нос, который решил так невовремя себя проявить.
Ива не могла похвастаться густой кроной, это же ива, черт возьми, а не дуб. Микаса вцепилась в ветку, на которой сидела, сделала настолько глубокий вдох, насколько могла и сползла вниз.
Микаса понимает, что влюбилась в Эрена, когда Карла рассказывает одну из сказок своего детства: она о принцессе, которая полюбила дракона и силой своей любви превратила его в человека. Когда Карла говорит, они сидят у очага и Эрен недовольно дёргается, когда мать пытается нежно потрепать его по макушке. Микаса косится на него и думает, что он на дракона не похож совсем, но Микасе нравится.
Она хотела бы провести всю свою жизнь рядом с Эреном, думает она и решает следовать за ним. Сегодня, завтра и всегда. Он не дракон, но и Микаса - не принцесса: значит, все в порядке.
Микаса понимает, что с ней что-то не так, когда слезает с ивы и нос к носу сталкивается с Леви: у нее явно тахикардия и ладони потеют до ненормального. Со свисающих прядей на лоб Леви капают редкие капли воды, и Микаса нервно сглатывает, зачем-то наблюдая за ними.
С ней точно что-то не так.
– Доброе утро, полагаю?
Микаса кивает, потом спохватывается:
– Доброе утро.
Повисает неловкое молчание, и Микаса отчаянно пытается придумать, что бы еще сказать, но ничего путного в голову не лезет, и она невпопад говорит:
– Вода хорошо прогрелась?
Леви настороженно смотрит в ответ, и Микаса подавляет смешок: он очень похож на нахохлившуюся птицу.
– Почему бы тебе самой не проверить, м?
Микаса вглядывается в его лицо, пытаясь понять, шутит Леви или нет. Сейчас разница в росте между ними особенно заметна: глаза Леви – примерно на уровне ее губ. От этой мысли Микаса непроизвольно дёргается влево.
– Может, и проверю, – бормочет она и шагает в сторону реки. Наверное, Леви сейчас уйдёт. Да, точно уйдёт.
Когда она подходит к реке и окунает руку в прохладную воду, спиной ощущает насмешливый взгляд Леви. И ладно, и пусть.
Это же не влюблённость. Значит, жить можно.