1995

Если целое резать, резать и резать на части, то в какой момент целое ещё остаётся "целым", а в следующий — уже становится такой же "частью"? Быть может, чуть большей — иль, наоборот, самой ничтожной — но все же главной, скрепляющей в единое целое разрозненные фрагменты, делающей их принадлежность конкретному целому не пустым звуком, а фактом? Существует ли определенная иерархия между обломками души и её условной "центральной" частью, которая, возможно, способна менять носибельный осколок как душа в общем тело?

Ответ — "да" и "да", полученный едва ли не самым зверским из известных ему путей: покушением на собственную — и его — жизнь.

Он никогда не был набожным. Религия и ее хитросплетения не представляли интереса, поскольку в большинстве аспектов изучаемых им явлений она удивительно ошибалась. И все же один урок она таки сумела ему втемяшить. Видимо, кое-какое с позволения сказать "таинство" природой все же было предусмотрено; не важно уже, по каким причинам "таинство" оказалось "таинством".

И урок этот гласил: самоубийство — грех.

Невозможно изучить душу, препарировав чужую, ибо каким-то чудовищным законом природы подобное вмешательство оказалось запрещено. Исследование души может совершаться лишь в пределах одного объекта, коим является сам же исследователь — субъект, а единственный метод изучения грозит постепенным саморазрушением, иначе говоря — смертью. Поделись он своими мыслями с кем-либо, его сочли бы, в зависимости от времени, еретиком, сумасшедшим, маньяком... Одно другому, впрочем, не мешало. Но стоило чужую "душу" заменить на "кровь", а "жизнь" на "врага", как для неискушенных ушей все стало кристально ясно. Великий Лорд не покушается на основы мироздания, а хочет лишь отомстить врагу, соединив приятное с полезным. Как всё, оказывается, просто! Но если бы так...

Одна душа не владеет другой. Хотя как бы было просто, купи он чужое естество за счастье, например. Ведь обладание таким впечатляющим набором знаний явно продвинет человечество вперёд, а ему спишутся любые преступления, вольные и невольные.

Но он не имел на это права. И тем не менее... он ЭТО сделал.

Рождение — первое испытание, которому подвергается любое живое существо, приходящее в этот мир. Суровость испытания разнится от вида к виду, многие погибают, не прожив и нескольких минут. Человеку в этом плане повезло больше: его окружают разумные существа, почти в каждом случае готовые помочь. Но здесь у него помощников нет, лишь скулящий слуга да недогерой в предкоматозном состоянии, измученный финальным испытанием и смертью случайно вписавшегося в события товарища. И зачем он притащил его с собой..?

Как бы то ни было, его пограничному состоянию настало время положить конец. Поскольку его мать по чисто физическим причинам не могла вновь подарить ему тело, действовать пришлось иным путем. Эффективным, но невероятно мучительным. Становление в утробе не ощущается болезненной агонией, хоть и иллюстрирует эволюционный процесс, ускоренный в десятки раз. Однако формирование и взращивание самого себя посредством грубого вмешательства варварской магии было больнее сотни непростительных и провоцировало мысли о преждевременной гибели даже невзирая на непоколебимую решимость завершить начатый ещё полвека назад путь, прерывать который не имело ни малейшего смысла. Но противиться мыслям о смерти сложно, когда кишки разрастаются в длину, разрывая брюхо изнутри в отчаянной попытке уместиться под трещащими ребрами, которые не способны вместить в себя неконтролируемо раздувающиеся лёгкие. По какой-то причине внутренние органы росли быстрее, чем внешняя оболочка. Кости рвали кожу, которая не успевала растягиваться, а потому рвалась, силясь покрыть собою внутренности вновь. Мышцы сокращались и растягивались, напоминая пластилин — горячий и окровавленный, чувствующий обжигающе варево вокруг. От неимоверно увеличившегося мозга череп распирало изнутри и разорвало бы... если бы по ощущениям его тело развивалось явно не как человеческое. Хоть и напоминало его. Во рту попеременно становилось то теснее, то свободнее — нечто острое с завидным постоянством прокалывало язык, в безумном ритме извивающийся в полости. Глаза вытекали, растворяясь в зелье и формировались заново, будто силясь подобрать правильную комбинацию фоторецепторов и оболочек, камер и роговицы... но раз за разом терпели поражение. Пока, наконец, не получилось.

***

2006

— И что же в твоих глазах оправдывает близость с убийцей собственных родителей?

Зелёные глаза округлились в неверии, покуда их обладатель явно не ожидал услышать сегодня этот голос. И что же, интересно, натолкнуло мальчишку на эту мысль? Пошлая и бесполезная истерика, закатанная по столь же незначительному поводу накануне? О, ребенок явно не предполагал, что общаться с одногодками и кем-то, кто ему в деды годится, но, в отличие от последнего не обременен тяжестью умственных заболеваний, мягко говоря, не совсем одно и то же.

— ...ничто...

Ох, ему предстоит масса открытий... помимо уже совершённых.

— Мямлишь. Вновь.

Вместо ответа остервенелое дёрганье руками, приведшее, закономерно, к хрусту порвавшейся ткани. Даже одеться спокойно не способен, а туда же...

— Ответь, неразумное дитя, с чего ты вдруг решило податься в священнослужители?

Мистическая зелень вновь вспыхнула под растрепанными патлами, коими наверняка будут недовольны в пастве.

— Судя по нежеланию говорить со мной, стоит продолжать мой неспешный монолог. В отличие от тебя, я никуда не тороплюсь. Особенно делать выводы и принимать поспешные решения, о которых наверняка впоследствии можно пожалеть.

— Можешь ты заткнуться?

Банально.

— Осмелюсь предположить, что близость к вере, точнее, источнику веры, кой ни в коем случае не обладает паранормальными свойствами, даёт тебе желанную надежду на душевный покой, из тех, что можно получить вусмерть упившись, но ты решил быть опьянён без горячительного. Чем-то посерьёзнее. Вроде самовнушения. Складывая два и два, попробую догадаться, что примыкание к духовенству для тебя своеобразный путь заслужить прощение у тех, кому уже давно глубоко всё равно, где ты и что с тобой.

— ...замолчи.

— Свой выбор они уже сделали, на сцене теперь только мы.

— ЗАКРОЙ РОТ!

Ткань окончательно спереди разошлась.

— Или что, мальчик? Надуешь меня, как свою тётку?

О да, рассказ об этом эпизоде был забавным, особенно после ночных игрищ, заставивших его принять и намазаться заживляющими, покуда прямая кишка не восстановила целостность. И ведь даже порванный проход не помешал ему получать удовольствие, ни на секунду не заставил прервать оргию, спровоцированную, устроенную и доверенную до конца им же самим с безжалостным безразличием к состоянию партнера. Впрочем, к-хм, "партнёр" остался залит кровью и весьма доволен. Что за зеленоглазое чудо! В рясе.

— Смею заверить, ребенок, ты улетишь в стратосферу раньше, чем успеешь подумать об этом...

О! Ясно...

— Или же... ты желаешь, чтобы тебя... "надул" я? Что скажешь? Прямо через твою "пуцку".

Ребенок буквально задохнулся от смущения и возмущения. И ведь не разобраться, чего больше. Бардак в черепушке, прямо под бардаком на ней. Сколько ни расчесывай, даже пальцами, все без толку. Как и их беседы. К почти тридцати годам не разобраться в своих мыслях — позор.

— Я буду "дуть" осторожно. Как ты любишь.

— Что ты несёшь?!

Пауза.

— Всего лишь комментирую свои действия. Тебя ведь это успо...

— В моих глазах ничто не оправдывает близость с убийцей собственных родителей. Ясно? Ничто! И именно это я собираюсь исправить.

— Напялив на себя хламиду?

— Воцерковившись!

— О, милый! Ты весьма слабо представляешь себе, что стоит за только что произнесенным тобою словом, так?

Молчание. Взгляд волком. Волком, который считает, что разговоры бесполезны. Отнюдь.

— Поттер...

— Что?

— Бога нет.

— Твоё неверие не делает что-то нереальным.

— Как и твоя вера не способна сказку сделать былью. Воображение — это далеко не все, но оно основа творения, в том числе и своей судьбы.

— Вот ее я и творю.

— В церкви.

— А где ещё?

— Видимо, на уроках истории ты спал.

— А ты, видимо, нет.

— Поттер...

Нелепый взмах руками, в попытке колдовать. Как "непредсказуемо". И нелепо, будучи отвратительным даже в невербальном колдовстве пытаться сделать что-то, на что не способно большинство волшебников, даже имея за пазухой палочку. А он и ее умудрился оставить черт-те где. Ну что за...

— ...ребёнок...

— Хватит называть меня так. Мне почти тридцать!

— В самом деле? Как летит время...

— Теперь ты точно звучишь как дед. И тебя не смущает?

— Мой слог?

— Педофильские замашки.

— Во-первых, контролируй свою речь, щенок. Не смей меня в подобном обвинять.

Вздох. Зажать его между шкафом и стеной оказалось удивительно просто. А, может быть, он этого хотел?

— Во-вторых, ты уже давно совершеннолетний, как по магическим меркам, так и по маггловским. Не пытайся корчить из себя развращенную недотрогу. В конце концов, здесь не публичный дом, а я не твой сутенер. Никогда не был и не буду. Если ты сам не захочешь, конечно. Это было бы... своеобразно.

Оглушительный грохот справа — разбил любимую вазу Вальбурги Блэк. Мелкий уродец, каких трудов только стоило спасти этот дом от нашествия Дамблдора и семейства предателей крови, которые чуть тут всё не разворотили, а он разрушать нажитое непосильным трудом состояние вздумал. Хорошо, что всего лишь ваза, а не артефакт. С содеянным справится и репаро. А его... следует наказать.

— В-третьих, пока ты и в самом деле был невинен, к тебе никто не прикоснулся. Ни физически, ни магически. Даже моя душа не смогла сбить тебя с намеченного пути. Единственный, кто трахал тебе мозги — это твой обожаемый престарелый мудрец. С него и спрашивай.

— Обязательно! Как только достану с того света...

— Решил снизойти до некромантии? Я в восторге! Могу подсобить. Знания, книги, консультации, пробное воскрешение... Все, что хочешь. Можем попрактиковаться как раз на твоих родителях. Как насчёт начать с отца? Помнится, он был "славным" малым. От издевательств в школе вполне может подняться и до палача Министерства, который и пытками заведует в том числе.

Дрожь. Шея мурашками покрылась. До чего смешной гусь. Возможно, ребенка и в самом деле заводят темные аспекты магии — во всех смыслах. Любитель притворяться светлым — хорошая же школа у него была — умеет закрывать глаза на любые двойственные проявления натуры, чья бы та ни была, пусть бы и его собственная или его любовников. Очаровательная амбивалентность.

— В-четвёртых... а ты не допускал мысли, что ты сам меня соблазнил?

Судя по чуть не выпавшим из глазниц яблокам нет, не допускал. Интересно, почему?

Мальчишка застрял в углу, скукожив плечи, отчего ключица выпирала сильнее обыкновенного, а по бокам от впадины под шеей образовались такие провалы, что из них можно было пить. Составь им кто-нибудь компанию, они могли бы это устроить, наслав на зеленоглазое чудо обездвиживающее, но пока они были лишь вдвоем. Впрочем, Поттер против ещё кого-то лишнего никогда не возражал. Он был развратнее, чем думал, всегда: мутное, но страстное трение зелёного обода о томно-чернеющий провал зрачка, обманно-невинно зардевшиеся скулы, будто он не забыл, что такое смущение, и стекающий соком по коже пот, делающий запах плоти восхитительно терпким и беспардонно сильным — кроме него нос больше ничего уловить не мог...

Наглая картина.

— Тебя невероятно прельщает твое положение. Меня интересует, когда ты стал наслаждаться нашим обществом?

— Никогда.

— Поспешное отрицательное заверение лишь усиливает подозрение в его некорректности, а то и откровенной лжи.

Если он соблазняет, то так тому и быть.

— Ты что несёшь?! ...что ты делаешь?

Опускаться перед Поттером на колени, значит обезоруживать его. Мальчишка не приемлет доминирующего положения и все никак не научится извлекать из этого выгоду. Но даже при достигнутой собственным трудом победе он не способен корыстно воспользоваться ее плодами, что уж говорить о ситуации, когда ему сдаются добровольно.

— И на что это похоже?

Провоцировать простыми вопросами с таким же простым ответом легко и эффективно, если нужно от него добиться понимания происходящего. Но не принятия.

— Ты... сделаешь мне минет?

— Спрашиваешь с надеждой или неверием?

Надеждой.

— Неверием.

— Твой грязный рот обожает ложь. После моего возвращения ты так и не смог его отмыть.

— О чем ты?

— Позже.

Это прелестно. Брюки он надеть не успел (или не стал), за сим под рясой обнаружилось лишь нижнее белье, которое мало было просто стянуть на колени или же приспустить. Заставить ребенка взять свои юбки в руки и держать на весу без заклинания не получилось, но оно того стоило.

— Сжечь.

Негромко брошенный приказ магии избавил Поттера от трусов, подпалив волоски на паху. Забавно.

— Зачем тебе вообще трусы, если рядом со мной вся кровь от твоей головы приливает к головке?

— Чтобы та не смела подниматься.

— Научился парировать.

Просто удача. Язык без костей — ещё не всё, что нужно для вразумительного спора. Язык... Стоило работать языком при контакте с Поттером в два, а то и в три раза усерднее. Это приятно, и мальчишка того заслуживал. Но не всё сразу.

— Тебе известна религиозная символика цвета, Поттер?

Стоило прикоснуться к плоти, как все мысли, коих и без того было немного в этих разгоревшихся наслаждением глазах, просто испарились. Лицо выражало блаженное ничего, чем-то походя на животное, которым он сейчас и был. Разрезав пальцами путаницу лобковых волосков можно было вызвать трепет ресниц и тихое причмокивание губами, как он часто чмокал во сне, возможно, вспоминая свою мать. Несмотря на ситуацию, отросток висел, грустно глядя в пол. Маленький, сморщенный на конце и, в общем, нелепый. Но это не имело значения. С многолетней практикой отношений невозможно было не изучить его повадки. Ребенок научился ждать и контролировать реакцию в попытке достичь максимума удовольствия, что совершенно не вязалось с тем, как до сих пор обречённо плохо он управлялся с контролем собственных эмоций. Зацикленность на эротическом удовольствии его до добра не доведет.

— Белый в христианстве означает невинность.

Пощекотать кончиками пальцев немного между ног, легко пройтись костяшками по нежной кожице, оттянуть крайнюю плоть, почти болезненно до красноты сдавив ногтями — и вот перед вами уже не грустно направивший прицел в пол, а поджато-напряжённый и готовый на все Поттер, ждущий только одного: пока "пошло-мягкие и пухлые, как две маленькие подушечки, губы не накроют теплым до самого лобка грёбаный корешок, в очередной раз опозоривший хозяина," (цитата, подслушанная в мыслях в те немногие разы, когда они были оформлены удивительно точно, но несвоевременно). Ему во время секса думать не надо. Так у него всегда лучше получается.

— Ты видишься самому себе невинным, Поттер?

Подушечки губ коснулись дырочки на головке мягко, нежно, в самом деле "невинно". Он любит целоваться. Везде и... всем, что у него есть. И в этот раз он "ответил" прозрачной — невинной? — капелькой, мгновенно растертой пальцем по кругу. В дополнительной влаге не было нужды, но взаимность всегда приятна.

— Если ты все же каким-то... МАГИЧЕСКИМ образом попадешь в церковь, то определенно станешь бесом под прикрытием. Чудеса по библии не имеет права творить никто, кроме самого Бога. Волшебство — это грех, Гарри. Ты родился грешником. Как и я. И очищать свое имя перед маггловским Богом для тебя пустая трата времени.

Под белым на его голое взмокшее тело было накинуто чёрное. Да, так и есть — "черная", грязная, жаждущая очередной содомии суть под "белой" невинной оболочкой, с трудом прикрывающей развратную сущность нахального существа, обскакавшего в бесстыдстве собственного врага, которого некогда боялся и презирал.

— Ты грешник до мозга костей, Гарри.

Вот теперь самое время поработать языком.

— До самой своей сути.