Сегодняшним утром никто не хочет вставать.

      Через узкие щели в окне веет холодом, а по стеклу бьют мелкие капли. Дождь то усиливается и льёт сильнее, то превращается в мелкую мокрую пыль, летящую всем в глаза. И под этот лёгкий стук по окну и крыше хостела спится так хорошо, что никому из посетителей не хочется вставать.

      Юноши тоже не торопятся пробуждаться. Амами открывает глаза первым и смотрит на деревянные балки под потолком. Из-за сонливости он не может не зевать и пытаться вытереть засохшую в уголках глазную слизь. Парень хочет встать, но чувствует, что сверху его придавали.

      Подняв голову, Рантаро видит, что придавлен он — лишь слегка — тонкими руками Корекиё. Он всё так же мирно спит, но может показаться, что одно лишнее движение, и его сон будет прерван.

      — Шингуджи-сан, — тихо шепчет парень. — Нам не пора вставать?

      Цзянши неохотно открывает глаза, кряхтя и стоная, расставляя руки в стороны и выгибаясь грудью вперёд. Постепенно он приходит в сознание и, ощутив на коленях что-то тяжёлое, опускает взгляд и видит кучерявую зелёную голову, в полудрёме смотрящую на него.

      — Я из-за тебя днём поспать не могу уже почти неделю, — ворчит вампир и поднимает человека со своих ног. — Но нам правда пора вставать.

      Рантаро тут же вскакивает с кровати.

      — Нам надо поискать что-нибудь на завтрак… — говорит он, набрасывает на себя рубашку.

      Корекиё же лезет в пакет со вчерашней доставки:

      — Тут остались такояки и рис, — он протягивает контейнер с ним. — Только разогреть надо. Будешь?

      — О, давай! — Амами перехватывает коробку с холодным рисом и такояки. — Надо спросить, есть ли у хозяйки хостела микроволновка.

      — Я вчера слышал, — Шингуджи протирает глаза, — как поздно ночью наши соседи разогревали еду там, так что точно есть.

      — Хах, вот и отлично!

      Их завтрак проходит почти налегке. К несчастью, еды не хватило, чтобы насытиться, но они сошлись на том, что поищут перекус по пути в деревню. Теперь же остаётся только небольшая подзарядка.

      — Подзарядка? Тебе снова нужна кровь? — Рантаро, собрав вещи, садится на кровать.

      — То, что я выпил вчера, я берегу для обряда погребения. Мне не нужно много, поверь, один небольшой укус.

      Амами вздыхает и молча протягивает руку. Шингуджи садится перед ним на колени, аккуратно берёт его за запястье и, смочив кусочек подзагоревшей кожи, вонзает клыки. Пара глотков, и он прекращает пить кровь, достаёт бинт и затягивает рану.

      Рантаро почти не чувствует боли, но что-то странное было для него в этой позе.

      Как Корекиё стоит на коленях, будто преклоняется перед ним, как он закрывает глаза, словно задерживает дыхание. Как он берёт его за руку, как бинтует каждый укус, словно стыдится такого отношения к нему.

      И он даже не замечает, как вампир, успевший собраться, уже ждёт его.

      — Готов? — цзянши уже одет и держит чемодан наготове.

      — Наверно… — парень встаёт с кровати, забирает рюкзак и мусор и покидает номер вместе с ним.

      Дождь прекращается, но ясно не становится: пасмурное небо быстро движется от мельчайшего дуновения ветра, своим серым туловищем оно всё ближе прижимается к такой же серой и бессолнечной земле.

      И под такими облаками, в такой прохладе, которая случается лишь в дождливые и пасмурные летние дни, вампир и человек около часа пытаются поймать любую машину, идущую в сторону нужной им деревни. Как только они находят неравнодушного, оба просят подбросить их.

      Пока Корекиё наплетает водителю с три короба о цели их поездки, Рантаро, торчащий на заднем сидении, рассасывает леденцы с закрытыми глазами, стараясь не смотреть на летящие по сторонам от них пейзажи.

      — Наверно, брать вашего друга на автостоп был не самой лучшей идеей, — глухо смеётся водитель, немного ворча. — Если вы что-нибудь обблюёте, я вас выкину.

      — Не переживайте, я сейчас кое-что сделаю, — успокаивает его Шингуджи. — Просто довезите нас до этой деревни.

      Повернувшись с переднего сидения к заднему, цзянши внимательно осматривает парня, который лежит, откинувшись на спинку, и заливается потом. Кажется, Амами действительно сильно укачивает в автомобилях. Для вампира, конечно, это странно, потому что поездки в автобусах его приятель переносит довольно хорошо, но сам Рантаро как-то объяснял ему: помимо укачивания, в машинах ему мешает ездить меньший доступ к воздуху и даже немного клаустрофобия.

      — Ты там живой?

      — Да живой, живой, — парень зажмуривает глаза и цедит воздух сквозь зубы.

      — Открой глаза, — цзянши роется в карманах брюк и готовит руку для щелчка.

      Рантаро слушается приказа и смотрит на руку:

      — Что ты задумал?..

      — Следи за рукой.

      Водитель лишь краем глаза может наблюдать, как один парень приказывает другому смотреть на его руку. Тот внимательно следит за каждым движением кисти — щелчок — и длинноволосый юноша интересуется:

      — Легче?

      Амами обнимает себя руками, чувствуя холод от собственного пота, но перестаёт кашлять:

      — Д-да! Как это странно.

      — А вы, случаем, не гинпотизёр? — интересуется у Корекиё водитель. — Я по телевизору видел, они такие чудеса творят!

      — К счастью, нет, — отвечает вампир, — они там все обманщики. Мне… Мне мама так делала, когда я был маленьким.

      — Пхах, во как!

      Остаток дороги Рантаро переносит спокойно. Корекиё всё так же изредка отвечает водителю, и Амами видит, что Шингуджи не особо хочет поддерживать их беседу, но собеседник его явно не понимает.

      Когда машина заезжает в деревню, они прощаются с водителем и направляются вдоль улицы.

      По холмам и по бокам от главной дороги плывут рисовые поля, отражают серую пелену. Редко, когда накрапывает слабый дождь, по воде вскакивают крохотные круги, пуская небольшие волны. Из-за пасмурного неба ни дома, ни деревья почти не отбрасывают тени. И, хоть и главная дорога асфальтирована, вся деревня испещрена давно натоптанными тропинками.

      — Ты уверен, что мы прибыли в нужное место? — скептично спрашивает Рантаро, открывая на телефоне карту.

      — Это последнее место, — отвечает ему Корекиё, — где я находил упоминание о сестре, когда искал её тело в последний раз.

      — И как давно ты искал её?

      Шингуджи на мгновение замолкает, но, стоит только ему открыть рот, Амами тут же его перебивает:

      — Я тебя понял.

      — Спасибо.

      Их глаза обегают маленькие деревянные домики. Видимо, их осталось к сегодняшнему дню не так много: какие-то из них опустели недавно, какие-то давно уже сгнили. Ныне в деревне доживают лишь старики — только их голоса, да крики коз всё ещё слышны из дворов.

      Заприметив один из таких закоулков, оба парня заходят, чтобы заметить, как часть пенсионеров играют в маджонг, часть — болтает на лавочках и подкармливает голубей или собак.

      Рантаро немного прячется за спиной Корекиё.

      — Как ты предлагаешь узнать о них, где она?

      — Есть у меня одна идея…

      Шингуджи подходит к одной из старушек, гладивших собак. Он интересуется насчёт них, и пенсионерка мило отвечает на вопросы о своём верном псе: питомец всегда гуляет с ней, когда она выходит посидеть на лавочке со своими соседками. Слово за слово, и Рантаро тоже втягивается в беседу, рассказывая и о своих предпочтениях в питомцах.

      Рассказывают ребята и о себе. Точнее, за них двоих привирает Корекиё: мол, они фольклористы, собирают всякие легенды и мифы о всякой нежити и нечисти.

      — У меня дедушка с бабушкой жили вон в той деревне, — вампир показывает рукой в сторону раскидистого соснового леса, — за тем лесом. Они как-то рассказывали, что у них в детстве по деревне цзянши ходил. Это правда?

      Пока старушка вспоминает, как всё случилось, вампир достаёт блокнот с ручкой и готовится записывать.

      — Эх, правда, — говорит одна из них. — И у нас по деревне ходила какой-то цзянши. Бабка моя мне рассказывала. У коз молока не было, риса мало было в тот год — голодала вся деревня. Потом и мужики с девками по одиночке пропадать стали, и их мёртвыми находили. А всему виной какая-то девка из одной из деревень.

      — Вот как… И что это за «девка»? — Корекиё догадывается, о ком эта женщина, но спрашивает в любом случае.

      — Да вот как раз из той деревни, откуда дедушка ваш. Все соседние деревни-то чума покосила, нашу болячка — тьфу-тьфу — стороной обошла. Ага, да как бы не так, потом и девка эта появилась. Бабка говорила мне, цзянши она, из-за неё деревня голодала.

      — А разве это не от ведьм так? — встревает Рантаро, выглядывая из-за спины.

      Корекиё тут же жестом показывает, что ему стоило бы помолчать.

      — А что потом с ней случилось? — спрашивает Шингуджи.

      — Мужики наши толпой закололи. Похоронили где-то в окрестностях деревни, да и чёрт с ней.

      — Вот как… А помните ли вы, как она выглядела?

      Старушка замолкает и внимательно всматривается в черты лица Корекиё, щурясь и будто бы стараясь запомнить каждую деталь. Она, изучив и глаза, и нос, и каждый изгиб, чешет затылок и выдаёт:

      — Да вот точно так же, как вы. Тоже волосы чёрные, глаза желтющ-щие, как у кошки, а сама бледня бледнёй!

      Рантаро и Корекиё переглядываются. Нужно что-то придумать, чтобы отвести подозрения.

      — Я просто помню, — перебивает её Шингуджи, — бабушки моей родители уехали как раз до чумы в ближайший город. И она рассказала мне от них, что я ну очень на двоюродную бабушку свою похож. А я, говорила она, как раз на эту девушку-цзянши похож, вылитый прям. Не знаю, насколько это правда — давно мне бабушка рассказывала — но всё же.

      Пенсионерка задумывается, но принимает и эту ложь от «фольклориста».

      — Я приехал не просто так. Как я услышал эту историю, я захотел очистить честь моей двоюродной бабушки и похоронить её по-человечески. Подскажите, где вы похоронили эту… «цзянши»?

      Старушка сдаётся и рассказывает, что тело закопали под каким-то старым деревом, которое местные считают охранником их поселения. Деревенские верят, что любая нежить, похороненная под ним, сразу же очищается и становится безвредной. Разумеется, ни Амами, ни Шингуджи не верят — в конце концов, если бы тело второго цзянши очистилось, то и самого Корекиё давно бы не было, — но последний всё равно записывает и эту легенду в свой блокнот.

      Оба ещё задают несколько вопросов о деревне — теперь только из интереса, — благодарят пенсионеров и, попросив лопату, покидают деревню, направляясь в сторону дерева.

      Пройдя к небольшой реке, юноши действительно находят огромную, украшенную пёстрыми лентами и бирками, ветвистую и благоухающую сосну, о которой рассказывали деревенские. У подножия с трудом можно заметить небольшое синтоистское святилище. Вокруг сосны, не заходя в саму реку, стоят редкие деревянные столбы с вырезанными на них амулетами.

      — Жалко, подписей тут нет, где кто похоронен, — ворчит Рантаро. — Мы ж без понятия, где копать!

      — Не паникуй, — слабо похлопав по плечу, Корекиё подходит к святилищу. — Дай я кое-что попробую для начала.

      Сначала он кладёт ладони на стол для подношений, и, почувствовав всё более сильный жар от них, тут же убирает.

      — Ауч!.. Попробуем по-другому.

      Корекиё становится на колени у подножия сосны и берёт торчащие из-под земли изгибы корней. Он закрывает глаза, жмурится, водит головой из стороны в сторону, будто читая большую книгу. Напротив его лба слабо загорается золотистый амулет.

      Но вспыхнуть ему Шингуджи не даёт: как только он заканчивает свой ритуал, цзянши подскакивает к одному из деревянных столбов и хватается за него.

      — Здесь!

      — Уверен? — Рантаро вонзает лопату в землю, немного нажимает ногой, но не приступает к эксгумации.

      — Да. Мне кажется, это здесь.

      Чем глубже Амами выкапывает яму, тем страшнее ему становится. Что если Шингуджи манипулировал им, чтобы он выкопал могилу самому себе? Здесь никого нет, ему никто не поможет. А так, убив его, он сделает жертвоприношение, чтобы упокоить дух сестры.

      Но предполагаемого покушения не происходит. Наоборот, как только Рантаро глухо попадает лопатой по чему-то твёрдому, Корекиё спрыгивает к нему. Цзянши касается найденной кости.

      — Она! Это она, Амами-сан! — обращается он к парню то ли в ужасе, то ли в радости. — Продолжай копать!

      Рантаро слушается его и откапывает тело.

      Точнее, то, что от него осталось.

      Серо-коричневый скелет, остатки чёрных, когда-то шелковистых волос, почти полностью истлевшие лохмотья вместо кимоно и не менее истлевшая верёвка, которой связаны запястья, — это всё, что лежит в импровизированной могиле. У горла этого одинокого скелета прочно вкопан серп — видимо, чтобы цзянши не выбралась, если одних вил не хватило.

      — Сестра… — Корекиё поднимает череп и прижимает его к себе. — Изверги, что они с тобой сделали, как жестоко с тобой обошлись…

      Амами хочет поспорить, ведь он понимает деревенских, но он и слишком хорошо узнал самого Шингуджи: вряд ли он виноват в том, что судьба решила поиздеваться над ним, воскресив из мёртвых, наделив жаждой жить — и заставив продлевать эту жалкую жизнь кровью невиновных людей. Его сестре, вероятно, было не лучше, чем ему.

      — Шингуджи-сан…

      — Да?..

      — Где и как ты предлагаешь перезахоронить её?

      — Дай подумать.

      Цзянши смотрит на зубы скелета. Парню кажется, что под таким пристальным взглядом и труп заговорит, но ничего такого не происходит.

      — Она просит упокоить её там, где я её нашёл.

      — Ты ещё и слышишь её?!

      — Для тебя, живого, мёртвый никогда не заговорит. Меня она слышит прекрасно.

      «Выслушав» свою сестру, Корекиё поднимается наверх, возвращается за мешком и аккуратно складывает каждую косточку. Закончив собирать труп по частям, цзянши завязывает мешок и берёт Рантаро за талию.

      — Х-хей!

      — Я не собираюсь тебя оставлять здесь.

      Наконец, они выбираются из могилы и уже через пару часов заканчивают закапывать яму обратно.

      — И куда нам теперь? — спрашивает Амами, стараясь отдышаться.

      — Туда.

      Корекиё указывает Рантаро на сосновый лес, о котором он рассказывал старикам в деревне.

      И это, кажется, тот самый сосновый лес, где Шингуджи погиб — и возродился, став тем, кем является по сей день.