Я лежал и наблюдал очередную битву медицины с органами правопорядка. Так продолжалось уже не первый день. Первым казалось, что допрашивать меня еще рано. Я старался тщательно укреплять их веру в свою беспомощность и выглядеть как можно более ущербно. Печально рисовать ложкой дорожки в больничном пюре из неизвестного науке продукта, а потом обессилено откидываться на койке. Хотя еще немного и я бы не выдержал и сожрал бы эту пакость вместе с тарелкой. От отравления я почти оправился, осталась лишь легкая красноглазость. А вот воспаление легких еще присутствовало, вкупе со слабостью.
Медицина, в лице милой докторши, той самой, которой я показывался по приезде сюда, отстаивала мое право на покой. Правопорядок, представленный регулярно меняющимися хмурыми лицами в форме, напротив, считал, что мне уже пора занять место в другом казенном учреждении. И я пока тянул время, пользуясь сочувствием и служебным долгом первой, но знал, что это ненадолго.
Глупо, конечно, получилось. Из обрывков информации, что проникали в мою закрытую палату, я понял, что на меня повесили все. Когда полиция применила слезоточивый газ, почти все разбежались. Слишком были сильны воспоминания о том, что случилось лет семь назад. В том числе и те, у кого были обнаружены бутылки с зажигательной смесью и другие вредоносные вещи. Под шумок удалось схватить только нескольких напуганных подростков, которые ничего внятного не смогли рассказать.
А я остался лежать за чертовой решеткой. Поэтому и получился крайним. И личность моя, пусть и с некоторой задержкой, но все-таки тоже была установлена — ведь я уже обращался в эту больницу. Расклад был так себе. Были разговоры и о том, что за нашим небольшим собранием скрывалась тщательно спланированная акция, в ходе которой планировались массовые беспорядки и чуть ли не государственный переворот. Почему ради государственного переворота я заперся в подвале где-то на задворках города, очевидно, никого не интересовало. Как и то, что народ хотел спасти бывший клуб, и ничего больше.
Вся эта ситуация вызывала нервный смех и ничего больше. Я пытался растормошить сам себя, вернее, моя разумная часть пыталась. Именно она заставляла меня изображать немого в тот краткий период, когда выясняли мое имя. Именно она вопила «ты сгниешь в тюрьме, и никакого тебе Дома, никаких душ снаружи!». А мне… Не то что было все равно, нет, хотелось на свободу, хотелось отправиться дальше, но тело — точно кандалы, мозги — будто взболтанные ложечкой, и чувство усталости не проходило, хотя я только и делал, что спал.
Когда в палате чуть приглушался свет, этим ознаменовывая наступление ночи и отбоя, я закрывал глаза и требовал от самого себя хоть что-то сделать. Уговаривая и угрожая по очереди. Что угодно. Снова попытаться сбежать. Главное что-то большее, чем просто изображать амебу перед врачами. Но затылок и на следующий день тяжело утопал в подушке. Кажется, дело было в лекарствах. Весь сгиб руки исколот, как у торчка. И перед глазами все расплывалось.
Никакой мистики больше со мной не происходило, и, как ни странно, но мне не хватало ее. Разбавить больничный быт этими красочными видениями. Или вновь поговорить с Ржавым. Или даже с Зеленоглазым. С кем угодно, кроме больничного персонала.
Однажды мое желание почти исполнилось.
Меня вели на рентген. Коридор казался бесконечным, он петлял и змеился расширяясь вдали, нарушая законы перспективы. Но в конце я четко увидел ее. Черная челка, падающая на глаза, черный свитер, джинсы, только белая повязка на руке выделялась.
Я резко остановился, и как мне казалось, громко окликнул ее. А на деле просто стоял столбом и смотрел, даже когда она бросилась ко мне, отпихивая больничный персонал. Все это дошло до меня с задержкой, мысли сильно опережали реальность.
Все воспринималось как во сне. Или будто под водой.
Ее попытались оттащить. Но она все равно прорвалась ко мне.
— Что с тобой? «Что они с тобой сделали?»
— Улле… — это все на что меня хватило. И потом молча уткнуться ей куда-то в живот, потому что ноги меня не держали.
Она что-то говорила про перевязку, и что ей чудом удалось прорваться на этот этаж. А потом ее все же увели. А реальность по-прежнему расплывалась точно вода.
Ночью мне мерещились что-то скандирующие голоса. Кажется, под окнами моей палаты.
Кажется, последнее, что прошептала Улле, прежде чем ее оттащили было «мы этого так не оставим».
Кажется.
Но голоса что-то скандировали каждый день. То громче, то тише. И точно, все это происходило снаружи! Я не мог различить ни слова. Но этот неразборчивый гул из голосов как-то успокаивал.
Однажды меня пришел навестить и Шу. Видок у него был сильно потрепанный и держался он крайне неуверенно.
— Пять минут, не больше. — Отчеканила дежурная сестра.
Дверь захлопнулась, и мы остались вдвоем. И защелкали секунды, одна за другой, а Шу все молчал. Пытался сформулировать фразу, вопрос, но не знал с чего начать. Небось выбирал между вежливым «ну как ты?» и куда более искренним «какого хрена?».
— Я сам ничего не понимаю, правда, — наконец не выдержал я. − Рад бы тебе ответить, но нечего.
Шу округлил глаза.
— Ты очень громко думаешь, приятель…
— А… — Шу успокоился, поняв, что сейчас никакой мистики вроде чтения мыслей и чревовещания не будет. — Ну это, ладно… Значит, не знаешь, да? Правда, не знаешь?
Я пожал плечами. Спросил, что именно, по его мнению, я должен знать. Любопытно, как все-таки наш перформанс с Ржавым воспринимался со стороны.
Шу вновь долго ломался, перед тем как смущенно произнести «говорят, в тебя вселился тот мертвый чувак». Нервно усмехнулся, сам понимая, как нелепо это. Я тоже хмыкнул, надеясь перевести этот разговор в шутку. Не то, что я по-прежнему был готов открещиваться от всего странного, что происходило со мной. И нет, я вовсе не боялся, что Шу начнет звать санитаров, если я признаю, что так оно все и было. Мало ли у кого какие причуды. Но говорить об этом вот так в открытую — неправильно. Непонятно откуда, но я это знал. Чувствовал, что правильнее от этой темы уходить.
Шу вроде бы тоже понимал. Я видел, как борется в нем желание забить, чтобы опять все стало ясно и понятно, и желание все-таки докопаться до истины.
— Я же тоже там был… И это был не ты, — неуверенно произнес он. — Голос был не твой. Ну, похож на твой, но не твой…
— Слушай, я правда, без понятия что это было! − Я резко сел на кровати. Неужели он не понимает, что не стоит обсуждать это, иначе… Не знаю, что произойдет, но не стоит.
Моему приятелю явно тоже хотелось свернуть с этой темы, но он все же упрямо мотнул головой, не соглашаясь.
— Я был не в себе, — Я начал придумывать на ходу. — Может это магнитные бури… Мы с Улле еще и нажрались как надо, ну я переугорел, бывает…
Шу нахмурился, что-то вспоминая.
— А тогда, с этими гопниками? Вот это-то что было?
Я вскипел, неожиданно для самого себя:
— Хочешь сказать и это типа был не я? Мы это обсуждали! Я психанул, я не рассчитал силы! Если у тебя была бабская рожа, и каждая бухая тварь пыталась бы тебя облапать… Если бы тебя недавно попробовали трахнуть два отморозка, я бы посмотрел, как ты… Я бы посмотрел, как бы ты спокойно на все реагировал!
Черт. Черт. Кажется, мой звонкий голос прогремел на всю больничку.
Шу смотрел ошарашено, не ожидал бедняга таких откровений. Потянулся похлопать меня по руке, будто старая тетушка, но я отодвинулся. Если он меня сейчас начнет жалеть, я расклеюсь, и это будет полное позорище.
— Чел… Я не хотел… И я, понимаю, точнее, не понимаю, но представляю, чего ты так психанул, и я не знал, правда не знал, чувак... Ты извини это… Я вообще о другом говорил…
Я сидел, отвернувшись от него, смотрел в стену, глубоко дыша, пережидая, когда волна эмоций схлынет. Это было непросто. Больше всего мне хотелось продолжить орать, вывалить на несчастного Шу всю свою несчастную жизнь, а потом швырнуть в набежавших санитаров тумбочкой, и да, я был уверен сил у меня на это хватит, но нет, нельзя, нельзя даже думать об этом…
Шу вдруг резко встал и забрал у меня пластиковую больничную кружку, которую я успел раздавить в руке, и даже не заметил этого.
— Так. Спокойно. — Он выставил ладони вперед, будто защищаясь. — Ты… Ты имеешь право быть каким угодно поехавшим, но… Тогда в подвале, это был не ты чувак, и это точно! А перед тем, как врезать тому ублюдку ты блин почти оглушил всех, и я молчу уже о том, что творилось с погодой и с твоим голосом…
Дверь распахнулась, и Шу попросили на выход, очень настойчиво так попросили. Он ушел, так ничего и не поняв.
А я орал ему вслед, уже потеряв всякую связь с головой:
— Ну хорошо, уговорил! Я — долбаный демон-пришелец из космоса! Я − оборотень призывающий дождь! Я летаю по воздуху и говорю с мертвецами! Ты доволен?!
Занавес.
На следующий день меня перевели в другое отделение. И предсказуемо усилили контроль. Пришел «пообщаться» очередной человек в форме. Я что-то мямлил невпопад и расфокусировано пялился сквозь дознавателя, но это его не убедило, скорее, наоборот, разозлило. Чтобы не ухудшать свое и без того шаткое положение, я стал вслушиваться в его вопросы.
И похолодел.
Потому что лицо в форме более не интересовали подражатели «популярному исполнителю», как и не интересовало «препятствие выполнению плановых работ» и прочее. А интересовал его некий грузовик, что попал в аварию на трассе М16.
— Отвечайте на вопрос, — повторило лицо в форме. Должно быть, мое молчание затянулось.
А я не мог выдавить ни слова, и я не слышал никакого вопроса, лишь только слышал, как бешено стучит сердце, чувствую, как выступает холодный пот, пульсируют виски…
— Повторите, пожалуйста…
Вопрос был сформулирован таким сложным канцеляристским языком, что даже в нормальном состоянии сложно уловить суть. Но среди этого нагромождения дат, цифр, имен и прочего я все же понял главное.
Что в той самой машине, вернее, в том, что от нее осталось, были обнаружены следы моего пребывания. Волосы, частицы кожи под ногтями у жертв аварии… Что-то еще. Но я уже недослушал.
«Скорее! Спасаться!» — мозг посылал сигналы, подсвеченные красным мигающим светом. Тело напряглось, готовое, при необходимости подорваться и бежать, снося все преграды.
И другой я тоже был здесь, тут как тут.
— «Еще одна авария. Еще один взрыв, − сказал он, — это легко».
Голова раскалывалась. Пульсирование висков усилилось, хотелось вскочить и сорвать с себя одежду, сбросить кожу. Чтобы выпустить наружу это… Что-то искрящее молниями, что-то, что уничтожит, выжжет огнем, все, всех кто мне мешает.
Это просто. Это так просто сделать сейчас.
Я уже делал это, раньше. Дважды. И могу сделать снова, вот только…
Нет, нет! Я никогда, ни за что не сделаю это снова!
Я сполз на пол, дергая на себе больничную рубашку, обхватил себя руками, в глазах потемнело, сердце будто пронзило иглой.
Потом был легкий разряд тока и все пропало. Я успел заметить, как полицейский отбежал назад к двери. Живой и невредимый, значит, я смог удержаться. Смог! Но верно, это последнее, что я сделал на этой планете. Демон-пришелец из космоса отправляется домой, ха! Кем бы он там ни был на самом деле.
Стены больницы закачались и наконец накрыли меня под собой, одна за другой, будто рухнул карточный домик. А за больницей по уже знакомой схеме начал падать весь город, я ничего не видел, просто знал, вот сейчас рухнул морг-тире-клуб-тире-хостел (неужели его все еще не снесли?), затем мэрия, а теперь мост.
Какое все тяжелое. Какой тяжелый город.
На этот раз, наверное, никто не откопает.