В этой истории, вероятно, было слишком много внетелесных путешествий и прочего туманного и непонятного. Просто я и сам узнал, что к чему лишь к самому финалу.
А пока после очередного массового крушения я лежал и ждал непонятно чего. Я уже понимал, что рухнувший город − всего лишь фантом, бред моего воспаленного воображения. Но теперь я не был уверен, что жив. Мне стоило огромных усилий сдержаться, не выпустить на волю того, другого себя. Два раза я не смог этого сделать, и откат был просто ужасен. Почему же сейчас, когда у меня получилось, все еще хуже? Есть ли объяснение этой силе? Кто-то сможет объяснить мне это? Могу ли я хоть как-то управлять ей? Могу ли я жить с ней среди других людей или мне так и придется сбегать всю жизнь?
И откопает ли меня кто-нибудь на этот раз? Я попробовал сделать это самостоятельно, но груда камня и бетона лежала неподвижно, сильно давя на грудную клетку. Тогда я попытался позвать на помощь, но не мог издать ни звука.
Но помощь все же явилась. С лопатами. В прямом смысле, я услышал, как кто-то далеко наверху характерно лязгает металлом о камень.
И только мне подумалось, что лопатами здесь делу не поможешь, как бетонные стены преобразились в гору песка, который засыпал меня с головой. Как ни странно, он совершенно не мешал дышать. И я лежал, пока меня разгребали, и слушал самый странный диалог в моей жизни. Странный, потому что я не понимал ни слова.
— Это вообще-то, территория Кэйанга, — один голос, размеренный, равнодушный.
— Кэйанг. Этим все сказано. — Второй голос, почти такой же, но в нем все же чувствовались нотки раздражения.
— Он нас слышит, это ничего?
— Нет, ничего. Решит, что приснилось и забудет.
— А это не опасно? Не хотелось бы повторения ситуации...
— Нет. Это не эуктор, а просто стихийный. К тому же он уже, видишь? Пустой напрочь. Через пару лет можно проверить, но это уже пусть Кэйанг занимается. Не можем же мы все делать за него.
— Он уже провел инициацию?
— Нет. Но парень сделал это раньше, сам.
— Без проводника? Как можно было допустить? Нет, все же следует поднять вопрос о компетентности…
— Да нет, наш горе-проводник здесь ни при чем. Многовато в этом мире странников для первого уровня. А тот регион вообще был безнадзорный. Нулевые показатели за столько времени и вдруг! Случайно нашли.
— Вообще-то, был один случай. В девятьсот тринадцатом.
— Видишь ли, единичный случай не считается поводом для нашего внимания. Так как являются исключениями, аномалиями. Которые не имеют свойства частить.
— Как видишь, повторы случаются.
— Да. В любой системе бывают сбои.
Лопаты заскребли ближе, и собеседники смолкли. Мне хотелось задать им пару вопросов, но язык точно прилип к небу. Вероятно, так и было задумано. Я с нетерпением ждал, когда меня совсем откопают, и я смогу взглянуть на них, но как только перед глазами начало проясняться, вновь вернулась боль и тяжесть в груди, и я опять начал куда-то уплывать.
А перед тем, как окончательно очнуться, я услышал:
— Тяжко, наверное, быть странником на первом уровне. Особенно если вообще не в курсе.
— На втором тоже, как повезет. Не бери в голову, быть человеком вообще паршиво.
И я никак не мог поспорить с этим утверждением.
Любопытно, что когда я очнулся, я и впрямь посчитал этот диалог сном. Сном настолько туманным и непонятным, что я напрочь забыл о нем. До определенных событий. Хотя, слушая этот разговор, я понимал, что речь идет обо мне. И о ком-то со странным именем, который, кажется, должен был за мной присматривать. За мной и такими же, как я.
Но я очнулся и быстро забыл обо всем. И не только. Почему-то все что произошло со мной в больнице и чуть ранее в хостеле, как-то сгладилось в голове, отошло на второй план. Воспоминания стали разрозненными и размытыми, будто кто-то их подчистил.
Я вновь остался жив. Врачи говорили, что у меня случилось нечто похожее на сердечный приступ, после которого несколько суток я пробыл без сознания. Навел панику в больничке. Очень невыгодно было им меня угробить. Следователь, который беседовал со мной, сказал, что у меня вдруг резко пошла кровь из носа, я вскочил и начал метаться по палате, держась за грудь, а потом свалился на пол. Меня проверяли, но не нашли абсолютно ничего, и теперь каждый белый халат считал своим долгом нервно пошутить про «какие ваши годы». Дескать, рановато, в двадцать лет приступами страдать. Формально я был абсолютно здоров, за исключением пневмонии, которая тоже уже пошла на убыль.
Та женщина-врач, к которой я обращался после аварии, приходила ко мне в палату, чтобы обсудить ситуацию со следователем. Хорошо, что у меня хватило ума молчать и слушать. Ведь никто и не собирался предъявлять мне никаких обвинений! И вообще зря распсиховался. Это я-то знал, что сделал, но никому и в голову не пришло, что какой-то хиляга вроде меня может взять и перевернуть здоровенную фуру. Просто нужны были кое-какие показания. Я честно подтвердил, что да, в машине был, попытка изнасилования была, как вырвался, как сбежал, не помню, находился в невменяемом состоянии, да, оба преступника находились в состоянии алкогольного опьянения, да, все равно сел к ним в машину, да, мозгов нет совсем, все абсолютно верно.
Я заставил себя поверить в эту версию. Будто и впрямь я чудом спасся, а эти отморозки сами по пьяной лавочке разбились на дороге. И очень надеялся, что не сделаю ничего такого снова.
Оставалось только дело Ржавого. У полиции еще были ко мне вопросы. Но градус давления был несколько снижен. Не нужен был городу еще один мученик. А молодежь с плакатами каждый день маячила у больницы. Так странно. Но у меня было много времени ознакомиться с информацией, почитать статьи из журналов, распечатки статей про Ржавого и его творчество, про клуб, про все. Парень очень много значил для этого города. Информацией снабжала меня Улле, которая теперь могла приходить абсолютно свободно. И именно она теперь руководила всеми пикетами, акциями и прочим.
Уже ничто в ней не напоминало Госпожу Безысходность. И это-то было хорошо, но с каждым днем я ощущал, как она все больше привязывается ко мне. И притом сама не может понять, ко мне ли, или к реинкарнации Ржавого, которой она похоже теперь меня считала. Лысый философ, теперь ушел, окончательно и безвозвратно, и более ничем не напоминал о себе, но Улле этого словно не замечала. Приносила стопки материала, будто ожидая, что я в один прекрасный день вскочу и воскликну драматично «Я ВСПОМНИЛ!» Притом что, зуб даю, Ржавый бы никогда так не сделал, даже если и впрямь воскрес.
Через несколько дней меня отпустили под подписку о невыезде. Выздоравливать и ждать суда. Хотя, как заверила меня доктор, максимум, что мне теперь может грозить – это административка. Я клятвенно обещал ей больше не устраивать никаких протестов, не драться с асоциальными элементами и не ездить автостопом.
Забирали меня Шу и Улле, и первый поначалу явно испытывал какую-то неловкость и разговаривал преувеличенно позитивно. Будто я неизлечимо болен и скончаюсь в ближайшие сутки. А может, ему тоже наплели про реинкарнации и прочую чушь. Но к счастью, это у него быстро сошло на нет.
Мы пока обретались у Улле. У нее имелась небольшая комнатка в общежитии, плотно завешанная старыми постерами. Сосед за стеной безуспешно разучивал один и тот же перебор на гитаре, раз за разом, с утра до вечера. А другой сосед с таким уже усердием лупил по установке. По вечерам мы собирались на общей кухне. Сосед-гитарист щедро поил всех пивом, сосед-барабанщик все спорил с Шу о каких-то концептах. Потом все просили меня исполнить какую-нибудь песню Ржавого, ужасно расстраивались, когда я чего-то не знал, и приходили в восторг, когда я все же пел. Хотя звучало совершенно непохоже. Так и наступало утро, а мы все сидели, раскачивались и вдохновенно завывали о «мелодиях космических пространств», «душах снаружи» и прочем.
И… мне было хорошо, правда. Меня окружали отличные ребята. Но я знал, что, когда настанет время, я все равно уеду отсюда. Опять. Я спрашивал себя, почему, и не находил ответов. Это грустно, потому мне правда хотелось остаться. Но каким-то шестым чувством я понимал, что это лишь остановка в пути. Что все эти люди − часть какого-то уютного, теплого, тесного мира, микрокосмоса, если угодно, а я в нем − всего лишь гость. Мне нужно найти свой собственный мир. Если есть такой, конечно.
Но для начала, надо было закончить одно дело. Как там говорил Ржавый? «Нельзя оставлять оборванные песни висеть в воздухе». Иначе случится что-то нехорошее в космосе, как-то так.