Все закончилось так же резко, как и началось. Только что я падал, и вокруг была непроходимая тьма, как вдруг раз и все, меня точно волной выбросило на берег. Вернее, в лес. Приземлился я неудачно, ударившись лбом о какой-то корень, торчащий из земли. Хорошо еще, что глаз им не выколол. А еще я коленом раздавил поганку, и она тут же превратилась в труху, обсыпавшую джинсы. Я брезгливо стряхнул маслянистую пыль и огляделся.
Лес казался больным — стволы деревьев изгибались под невероятными углами, точно мучимые судорогами. На ветках повсюду виднелась паутина, не ажурное кружево, а невнятные комки, похожие на слюну. В земле, сплошь покрытой опавшими листьями и иголками, сухими ветками и пружинящим под ногами мхом кто-то постоянно шевелился. Над деревьями было абсолютно темное безлунное и беззвездное небо, однако смутный еле различимый рассеянный свет все же присутствовал. И он делал обстановку еще тревожнее. Я знал это место. Это было первое место «не здесь» куда я попал.
Но тогда я не падал в бесконечность. Жуткий лес сам нашел меня, бродящего где-то на окраинах Вирров. Незаметно подполз, окутал своими искривленными ветвями.
А сейчас сюда меня перенес Кэй. Как там он сказал, «будет очень страшно»? А, вот, кстати, и он, в тени ели, такой же скрюченной, как и все деревья здесь.
Кэй нетерпеливо махнул рукой, иди мол, сюда. Я подчинился, хотя мне очень этого не хотелось.
— Тихо, тихо, — велел он, когда я подошел к нему. — Смотри под ноги, старайся не наступать на ветки. Надо быть как можно тише. Даже дышать и то лучше через раз. Понятно?
Я кивнул.
— Тебе уже знакомо это уютное местечко, так? Вижу, что знакомо. На этот раз ты попал сюда правильным путем. И правильным же путем выйдешь. Но надо быть осторожным. Все, что может случиться с тобой здесь, случится на самом деле. Это не сон, из которого можно спастись, проснувшись.
— Получается, — спросил я. — Мне нужно просто найти выход отсюда? Правильный выход?
— Не совсем. Дело не только в выходе… Это бесполезно объяснять, сам поймешь как настанет время. Давай, иди. Смотри под ноги. Контролируй каждый шаг. Я буду идти за тобой. Не оглядывайся и не говори со мной. Только вперед. Ну же, пошел!
Я осторожно поглядел вниз. Лучше бы я этого не делал. Слишком уж активно кто-то возился там, в жухлой листве и перегное. И подошву моего ботинка уже пытались просверлить, я чувствовал отдачу. Должно быть, какое-то насекомое или червь… А если бы на месте ботинка была мягкая плоть?
Я внутренне содрогнулся и быстро зашагал вперед. Сзади Кэй прошипел, чтобы я так не гнал, но я его не слушал. Хотелось покончить со всем как можно скорее и убраться отсюда.
Я не так уж и боялся насекомых, правда. Как и темных мрачных лесов. Как-никак Вирры стоят посреди тайги. И часто я находил в лесу убежище и утешение.
Но это место просто пило из меня все соки. Вселяло панику. Казалось, еще секунда, и я не выдержу, побегу вперед, не разбирая дороги, буду умолять вернуться отсюда.
Я оглянулся, чтобы проверить, идет ли за мной Кэй. Я помнил, что он велел не смотреть назад, но не мог удержаться. Хотелось убедиться, что он не бросил меня.
Он был на месте, неторопливо шел позади. Но это совершенно не успокаивало. Темная одежда его почти сливалась с окружением. Бледное его лицо будто подсвечивалось. Он похож на человека, но не является им, — вдруг явно дошло до меня. Я толком не знал, кто он. Но я потащился с ним в этот жуткий лес. Просто поверив его словам, потому что он говорил, казалось, так правильно, хоть и странно… Желал ли он на самом деле мне добра? Ведь не зря я раньше так боялся его, не зря убегал так много лет. А он ждал, точно в засаде. И теперь объявился, и затащил сюда…
— Я же сказал не оборачиваться! — долетел до меня его голос. — Что, теперь параноишь насчет меня? Думаешь, завел негодяй в темный лес, задумал нечто нехорошее?
— Нет, что ты! — преувеличенно бодро воскликнул я. Слишком громко.
Всю дорогу нас сопровождало еле слышное жужжание. Очень хара́ктерное такое жужжание. Я старался не думать о нем.
Это было вовсе не похоже на пчелиный рой, или просто пролетающего мимо жука. Этот звук означал очень много насекомых собранных в тесном пространстве. Когда они перебираются между телами друг друга, то и дело кто-то старается выбраться из кучи, старается взлететь, чтобы обрести свободу. Или же добраться до пищи.
Однажды Вирры одолел яблоневый вор − так называли гадкого вида жука, с еще более гадкими личинками. Они питали невероятную страсть к маленьким сладким яблочкам, предназначенным для сидра. Слуги расставили в саду ловушки − ведра, где на дне был разлит тот самый сидр. К утру ведра кишели насекомыми. Живые жуки трепыхались среди тел захлебнувшихся сотоварищей. Пытались взлететь, но их крылья намокли. Их жужжание усиливало эхо − ведра были металлическими.
Так вот, здесь тоже было слышно такое же жужжание целой колонии насекомых. Только они питались вовсе не фруктами. И шум усилился, когда я так неосторожно повысил голос.
— Слушай, Эстер… Эсси. Вдохни глубоко. И больше не шуми. Кто бы ни оказался здесь с тобой в этом месте, будь это самый старый верный друг, здесь бы ты не стал доверять ему. И, уж, конечно, ты не доверяешь мне. Но так и должно быть.
Я остановился, огляделся по сторонам. Честно говоря, мне уже не было дела до Кэя. Меня беспокоили они… Они были где-то рядом. И могли услышать наше приближение. Или нет? Могут ли насекомые слышать?
— Кэй! Эй, Кэй, как думаешь, есть ли у насекомых уши?!
Да что со мной такое? Я точно не собирался так орать.
Кэй кивком указал куда-то в сторону.
— Здесь у всего есть уши, — с нажимом ответил он.
Да. Там они и были. Трудились, челюстями обдирая мясо с костей. Кажется, они доедали оленя. Или волка. Не очень хотелось узнавать, если честно. Челюсти, точно у саранчи, огромные раздутые брюшки, мерно покачивающиеся в такт, вот-вот грозившие лопнуть. Каждая тварь размером с походный рюкзак. И их десятки, сотни! Прозрачные, точно стеклянные крылья не вмещались под слишком маленькие надкрылья, и этот изъян делал их еще омерзительнее.
И слишком осмысленные, слишком блестящие глаза. Они заметили меня. Вот одна, вторая особь медленно отвлеклась от своей трапезы...
И я вновь бежал. Бежал, полностью утратив разум. Мне казалось, что вот-вот меня нагонят, облепят клейкими лапами и будут есть. Тысячи клейких лап, тысяча челюстей, хоботков, что вонзятся в тело. И жужжание, копошение, звон, когда они будут стукаться друг об друга надкрыльями. И это будет долго, бесконечно долго.
Несколько раз я падал, и, казалось, что что-то тут же хватает меня за ноги, карабкается на колени. Может, это были всего лишь сухие ветки, а может, и нет. Я не знал, сколько продолжался этот бег. А в тот момент, когда дыхания уже не хватало, когда сердце было готово выпрыгнуть из груди, земля под ногами вдруг стала очень рыхлой. И вот я уже летел вниз. Мне осталось только крепко зажмуриться и закрыть голову руками. Вот и все. Как только я достигну дна, там-то меня и сцапают.
Но внизу оврага был только Кэй. Это о его ногу я стукнулся, приземлившись.
— Жучары уже давно отстали, — он ухватил меня за руку и резко дернув, поставил на ноги. — Но нет времени разлеживаться. Он должен быть где-то здесь.
Я уже не спрашивал, какой такой «он». Мне было все равно. Часть меня хотела забиться под ближайший куст, сжаться в комочек и остаться там навсегда. Другая часть жаждала от души заехать «наставнику» в челюсть.
Но я все равно встал и пошел вперед. Меня трясло, зуб не попадал на зуб, но я все равно шел. Будто подсознательно чувствуя, что только так можно прекратить этот кошмар.
Здесь и правда кто-то был. Я чувствовал его страх. В овраге было еще темнее, чем в лесу, так что я двигался почти вслепую. Все было как в кошмаре, где ты отлично знаешь, что вот за тем кустом притаился монстр. Но ноги все равно тащат тебя туда. Только уж больно напуган был этот невидимый пока что монстр, нет, он был просто в ужасе. Тем хуже. Загнанный зверь всегда опаснее.
А в следующую секунду что-то налетело на меня, протаранив в живот и сбив с ног. Это что-то тут же попробовало удрать, но я схватил его. Не знаю, зачем, как-то инстинктивно. Вместо ожидаемой звериной шерсти я нащупал чью-то тощую ручонку, абсолютно ледяную.
— Держи его! − крикнул Кэй. — Не отпускай ни в коем случае!
Вторая такая же рука вцепилась мне в лицо, я чудом успел отвернуться, чтобы оно не задело глаза. Существо кричало совершенно диким голосом, почти ультразвуком. Оно отчаянно пиналось и царапалось. И было неожиданно сильным, при его малом росте. Но я держал. Сам не зная, почему. Пару раз оно ощутимо пнуло меня в живот, оставило пару глубоких царапин на щеке. Наконец, мне удалось прижать его руки и ноги к земле.
И только чудом я тут же не выпустил его.
Потому что в небе вдруг взошла луна, осветив все происходящее. И я отчетливо увидел, кто лежит передо мной.
Грязные растрепанные желтые патлы, сбившиеся в колтун, огромные глаза − из-за расширившихся зрачков кажутся черными. Бледно-зеленая кожа, перекошенное лицо, застывшее в жутком оскале, лицо утратившее человеческие черты. Меня передернуло от отвращения. Вспомнилось вдруг, как у матери во время припадков темнели глаза и, всматриваясь в мое лицо, она вопила «Ты скверна! Ты скверна! Порождение тьмы!».
Теперь я понял, что она имела в виду. Что видела, глядя на меня. Потому что здесь, в овраге я глядел в лицо самому себе. Мне, двенадцатилетнему. Который, должно быть, все эти восемь лет пробыл в этом лесу. Его щеки впали, одежда истлела, тело цветом напоминало рыбу, с которой сняли чешую, он превратился в дикую лесную тварь. И в то же время это был я.
Существо выгнулось дугой и снова закричало. Меня разрывало от жалости и омерзения. Хотелось чем-то помочь ему. Или добить — ведь он, по сути, был живым скелетом обтянутым кожей. И вероятно, уже давно мертвым, ведь его плоть была холодна. Хотелось отпустить руки и бежать прочь, далеко-далеко. Приложиться пару раз об дерево головой, чтобы забыть, извлечь навсегда из памяти. Или же…
— Не смей! — Кэй появился рядом с нами, опустился на одно колено, перевел взгляд от меня к нему.
— Не смей отпускать его! — он был в ярости. — Не смей, слышишь, не смей презирать его, не смей его ненавидеть!
Последняя фраза обожгла, будто удар плетью.
Я понял, что он имел в виду. Пусть и не мог объяснить словами.
Меня душила подступившая к горлу истерика.
Я продолжил прижимать его к земле. Держал долго, не обращая внимания на ультразвук, на то, как выгибалось его тело — будто под электрошоком. И безотчетно шептал:
− Все скоро кончится, да, скоро… Скоро все кончится…
Наконец он обмяк, полностью обессилев. И тогда я прижал к себе это тело, почти невесомое, прижал изо всех сил. Все исчезло − и лес, и Кэй, и коряга, упирающаяся мне в спину. Были только ледяные руки и ноги, и грязная макушка, уткнувшаяся мне под подбородок.
Я продолжал заверять, что все скоро закончится, пока не отключился.
Очнулся я оттого, что Кэй тряс меня за плечо. Я открыл глаза, и по ним тут же ударил непривычно яркий свет. Закат. Теперь над этим лесом был закат. И в его апельсиновых лучах он вовсе не казался страшным. Мои руки были пусты.
— Где он? — я вцепился Кэю в рукав. − Куда он делся?!
Наставник молча смотрел на меня. Я заметил, что крылья у него за спиной пропали.
— Эстервия, — начал он. И поправился: — Эсси, нам пора.
— Но где…
Тень былого раздражения вновь прошла по его лицу, но он все же смягчился.
— Пойдем. Ты замерзнешь здесь.
Меня и правда бил озноб. Я медленно встал, но вопрос без ответа все еще мучил меня.
— Я провожу тебя до Межграничья. — сказал он. — Там тебе понравится. Там ты сможешь побыть один. Тебе сейчас это нужно. А затем, как будешь готов, ты сможешь вернуться. Эти трое ждут тебя. Волнуются… Я оставлю тебя прямо рядом с дверью. Не заблудишься. Давай, шагай, левой, правой, ну же!
Я не чувствовал ног. Хотелось свалиться, туда где лежал. Мне было паршиво. Я и не очень понимал, что именно мы сделали. Хотелось закричать «да какого хрена?!» Но сил не было.
На этот раз перемещение было совершено недолгим. Мгновение, и теплые солнечные лучи (на этот раз солнце явно утреннее) аккуратно коснулись моего лица. Я лежал на мягкой густой траве. Где-то рядом журчал ручей. Это и есть то самое Межграничье? Ну что же, сойдет.
Я перевернулся на живот и уткнулся лицом в траву. Хорошо, очень хорошо. Век бы так лежал.
— Эсси, эй, Эсси!
Я отдернулся от его прикосновения.
— Пожалуйста, оставь меня…
— Без проблем. Дверь-то найдешь?
Я пробормотал что-то невнятное. Все найду, и дверь, и окно, только пусть свалит. А может, ничего искать не буду. Буду просто лежать.
— Ладно, тогда я отчаливаю! Еще увидимся! Только ты слышишь? Не надо больше делиться. Сам видишь, собраться обратно куда сложнее.
Я медленно поднял голову, но Кэй уже исчез.
А потом я долго лежал, не двигаясь. Солнце начало откровенно припекать спину, но я просто зарылся головой в траву еще глубже.
Слезы пришли неожиданно. Я не знал, что это, облегчение, или очередной приступ жалости к себе, или еще черт пойми что, но это неважно. Наверное, так и надо. Я вообще редко плачу. Хотя многие почему-то уверены, что я это делаю постоянно, по любому поводу, как же иначе, с такой-то бабской рожей! Будто женщины только и делают, что ревут. И, уж конечно, я бы не стал это делать прилюдно. Потому что это позор. А здесь никого нет, и никто меня не увидит, кроме букашек в траве. Нормальных букашек, маленьких, совсем не таких, как в том лесу. Как же печет солнце…
Наконец, я нашел в себе силы сесть и оглядеться. Зеленый луг расстилался далеко-далеко. Буквально в паре шагов пробегал полноводный ручей. А слева… судя по всему, дверь. Только по факту это была банка. Огромная стеклянная банка, лежащая на боку. Банка, в которую свободно может залезть человек.
Я сидел в некоторой растерянности. Ждал, пока успокоюсь окончательно, копил силы. А в банке тем временем возник чей-то силуэт.
— Привет! Кэй, что, бросил тебя здесь одного?
Налия. Я вдруг понял, что ужасно рад ее видеть, несмотря на некоторую неловкость. От меня не укрылось, как ее внимательный взгляд художника зафиксировал все — и мое покрасневшее лицо, и царапины на щеке, и ветки, торчащие из волос, и репейник, облепивший одежду.
Вопрос, нет, десятки вопросов крутились у нее на языке, но она еще раз взглянула на меня и промолчала. И за это я был благодарен ей, как никому.
Вместо этого она предложила нечто неожиданное:
— Давай искупаемся!
Скинула обувь, попробовала воду в ручье ногой и тут же прыгнула туда, прямо в одежде. Первая моя мысль была, что это не самая удачная идея. Но вода так и манила. Я подполз к ручью и умыл лицо. А потом не выдержал и скатился с берега, забыв даже разуться.
Есть какая-то особая прелесть в спонтанных купаниях. Когда у тебя нет при себе ни купального костюма, ни полотенца. Когда знаешь, что потом придется возвращаться в хлюпающей прилипшей к телу одежде. Знаешь, что на берегу придется прыгать и махать руками, тщетно пытаясь согреться. Ты знаешь это, и все равно идешь в воду. С азартом гребешь, ныряешь, брызгаешься, превращаешься в ребенка, впервые открывшего для себя радость плавания. Вода уносит прочь всю грязь, весь мусор, прилипший к волосам и одежде. Уносит она и все тревоги.
— Поздравляю, странник! — сказала она, когда мы уже сидели на берегу. — Порой инициация − дело грязное, в прямом смысле, так что я решила, что это будет лучший способ отпраздновать.
Инициация… Ведь я совсем забыл цель нашего с Кэйем похода в лес.
Налия продолжала болтать, выкручивая и выжимая волосы. Был ли ее опыт похож на мой? Мне хотелось спросить об этом, но я сдержался. Я понимал, что это очень личное. И пока что слишком рано это обсуждать. Но понимал я и то, что у нас еще будет время поговорить об этом. Потому что мне больше никуда не нужно бежать. Потому что теперь я на своем месте. С теми, с кем я должен быть.
Понимание это пришло не сразу, а постепенно. Когда мы прошли в дверь, которая на самом деле банка, держась за руки, шурша мокрой одеждой. Когда появились на кухне под аплодисменты Братишки и Кимми. Когда сидели, укутавшись в полотенца, когда мне вручили гигантский бокал, почти вазу с коктейлем. Когда мы вчетвером смеялись, уже не понимая над чем. Когда Нали заметив, что я уже начинаю клевать носом, провожала меня в спальню. Когда я попросил ее остаться, побыть ненадолго со мной, и она без слов поняла, что за моей просьбой нет никаких намеков. Меня вновь начало размазывать, и я спрятал лицо, закутавшись в одеяло. А потом все равно не выдержал, вылез из кокона и завалился головой ей на грудь.
И она не отшатнулась, хотя я вел себя более чем неадекватно. Только спросила:
— Ты нас долго искал?
Я закрыл глаза и увидел огни вывесок столичных клубов. Увидел уходящие вдаль железнодорожные пути. Тайгу, что плотно окружает Вирры. Силуэты разнокалиберных зданий Нортэма. Другие города, поселки, дороги, поля. Но больше всего было лиц. Хмурых и приветливых, молодых и старых. Одни лица были размыты, другие, напротив, виднелись очень четко. Ярче всех были лица Улле и Шу. И они единственные в этой толпе стояли спокойно и молча. Остальные наперебой звали меня, на разные лады. И тянули руки.
Я поспешно открыл глаза.
— Долго. Очень.
В темной комнате светились на стенах медузы, нарисованные флуоресцентной краской. И не только они. Если присмотреться, посмотреть под особым углом, или сквозь чуть приоткрытые веки, то нас тоже окружало едва видимое полупрозрачное свечение.
— Это мы. Видишь? Наши сущности... — спросила Нали, поняв, куда я смотрю. − Именно поэтому мы можем... ну, странствовать. Наши открытые души позволяют это делать. Я сразу поняла, что ты из наших. Как только увидела. Еще во сне. Я все вспомнила, теперь... Тогда я не могла рассмотреть твое лицо. А потом вдруг ты появляешься и спасаешь нас.
— А теперь ты спасаешь меня. Прости, я...
— Не извиняйся! Все хорошо. Теперь все долго будет хорошо. Ты сейчас вырубишься, а завтра будет новый день. Мир тебя вымотал. С нами это случается. Как в той песне. «Он будто сразу всем очень нужен, с душою своей, той, что снаружи», − голос ее погрустнел. − Он тоже был из наших, Ржавый. Расскажешь мне о нем, как-нибудь?
И я, конечно, пообещал.
За стеной о чем-то спорили Кимми и Братишка. За окном плескалась река. На стенах плыли медузы. И мы здесь, лежащие на кровати тоже уплывали в страну снов. Все казалось таким привычным и знакомым. Я знал, что больше мне не нужно уезжать. Ни завтра, ни через неделю. Эпический забег по граблям длиною в несколько лет был окончен.