Улыбка, коварная и холодная, появилась в сознании Косимы: точно такую же она помнила у своей создательницы, когда у той были недобрые намерения. Косиме это никогда не нравилось, даже в самом начале, когда она всё ещё была очарована новым миром, который открылся перед ней: в который Шэй держала открытую дверь и в который побуждала её войти. Может быть, это был просто рефлекс с того времени, когда та улыбка была для неё в новинку, словно частичка той человечности, которой она лишилась, но её мозг навсегда связал эту загадочную ухмылку с тем особенным моментом в её жизни.

В течение многих лет, на самом деле десятилетий, Косима чувствовала, как дрожь пробегает по её спине при виде этого отчетливого изгиба губ, но она не позволила ему влиять на себя слишком долго, отмахнувшись и двинувшись дальше. Это был вечный конфликт: быть благодарной за новую и процветающую жизнь, которую ей дали, или оплакивать человека, которым она могла бы стать, если бы её пути никогда не пересеклись с Шэй. В конце концов, она выбрала практический подход, признав, что оплакивать альтернативную реальность — пустая трата времени.

Она побывала в местах, о существовании которых её человеческое «я» даже не подозревало, пережила эволюцию цивилизации так, как её человеческое «я» никогда и не могло себе представить. Она видела, как революции рождались, набирали обороты и умирали — и всё это на протяжении полувека. В Париже, где они поселились вскоре после её обращения, Косима была свидетельницей взлёта и падения предшественников движения, которое в конечном итоге унесло бы их жизни. В то же время из Нового Света пришли новости о том, что колонии подняли оружие против своих хозяев, устав от жизни под властью короля за океаном, и заявили о своей независимости.

Это был первый раз, когда нога Косимы ступила в Америку. Новообразованная страна всё ещё находилась в руинах после войны с Британской Империей и вряд ли была подходящим местом для создания нового дома, но Шэй устала от Франции и бесконечного конфликта. Из пепла революции родился новый вид империализма, и Шэй наскучила постоянная угроза наполеоновской войны на пороге каждой страны Европы. Соединенные Штаты казались хорошим местом назначения, способом оставить всё это позади.

В то время они поселились в Ричмонде, одной из самых процветающих старых колоний, оживлённой и почти городской. Новая страна изголодалась по новым идеям, жаждала эволюционных путей, чтобы уйти подальше от конкуренции. Они были готовы доказать, что представляют будущее, в то время как старый континент — и особенно его старые колонизаторы — остались в прошлом.

Вирджиния была идеальным образцом страны, полной противоречий. На протяжении десятилетий дихотомия между стремлением к промышленности и старыми ценностями работала. Государство находилось на краю раскола наций, каким-то образом способное совмещать две реальности в пределах своих границ. Там Косима, Шэй и остальные члены их необычной семьи жили спокойно. Город был небольшим по европейским меркам, но гавань Джеймс-Ривер обеспечивала постоянный приток безымянных незнакомцев, которые никогда не возвращались на свои корабли.

Когда пошли слухи о гражданской войне, Шэй был недовольна. Она уже видела это раньше и не была в восторге от перспективы испытать это снова. Тем не менее, они старались остаться, Шэй очень понравился город, в нём было европейское очарование, но, в отличие от больших европейских столиц, вечно неизменных, он не был устойчив перед переменами. Только после того, как Вирджиния признала флаг Конфедерации, она решила покинуть новую страну. Это не было ни политическим заявлением, ни делом принципа. По большей части Шэй не поддерживала ни ту, ни другую сторону. Это был человеческий конфликт, который людям нужно было разрешить между собой. Нет, решение уехать было продиктовано осознанием того, что тот факт, что война доберётся и до них — лишь вопрос времени.

Оттуда они отправились в Лондон. Когда она прибыли, Косима не смогла скрыть своего разочарования.

Наслушавшись так много об этом месте, она ожидала чего-то большего, чем здания, расположенные друг на друге под постоянно серым небом: либо из-за погоды, либо из-за тёмных облаков дыма, вырывающихся из фабричных труб днём и ночью. Улицы были узкими, и повсюду стоял запах мочи. Только когда они покинули рабочие районы и направились в самые богатые части города, они смогли избежать зловония.

И именно там они поселились, в большом многовековом особняке в районе Челси. Они были окружены элитой и, к удивлению Косимы, были приняты с распростёртыми объятиями как свои. И недели не проходило без приглашения на вечеринку или soirée¹ в кругу друзей. Никогда не было и намёка на подозрения относительно происхождения вновь прибывших или их очевидного богатства без очевидного источника. Лондонская элита, вероятно, предполагала, что, либо у них было большое состояние, либо они жили за счёт менее удачливых личностей. На самом деле это не имело значения, а местные жители были слишком вежливы, чтобы спрашивать: их просто принимали как своих.

Шэй процветала. На большинстве вечеров, где она присутствовала, она была в центре внимания. Несколько раз на следующий вечер после мероприятий они просыпались от того, что в их дверь стучал раскрасневшийся курьер с письмом от тайного поклонника, поющего оды завораживающим голубым глазам Шэй, игнорируя опасность, таящуюся в их глубине.

На самом деле Шэй это так понравилось, что она запретила кому-либо охотиться на своих новых друзей, опасаясь, что это привлечёт к ней внимание и поставит под угрозу её статус. Нет, чтобы прокормиться, им пришлось спускаться к среднему классу, в торговых районах всегда был хороший выбор. Однако лучшими охотничьими угодьями всегда были самые бедные районы. Зловонные узкие улочки были благодатной почвой для того, чтобы быстро перекусить и исчезнуть в ночи. По большей части тела не находили до следующего утра, когда уже свист полисмена будил соседей на рассвете после того, как нападавший уже давно ушёл ложиться спать в удобную кровать в большой особняк, среди богатых и привилегированных.

Перемены пришли с Мировой войной и бомбами, сброшенными с мрачного неба немецкими дирижаблями. Как и многие представители высшего сословия, они искали убежища на севере. Зелёные равнины, окружённые густым лесом, почти смогли скрыть ужасы, жившие в окопах, которые испещряли землю страны, которую Косима когда-то называла домом более века назад, когда очередная война окрасила парижские улицы в море красного.

Когда война закончилась, Косима впервые за всё время покинула Шэй. С разрешения своей создательницы она путешествовала по Европе. Возможно, это было не самое лучшее время для такой поездки. Она посетила Францию и места, по которым обычно бродила тёплыми летними ночами. Это было впечатляюще, если не сказать больше. Некоторые районы страны всё ещё восстанавливались после разрушительной войны, здания превратились в груды камней, и всё же в воздухе витала всеобщая эйфория. Всё стало ещё более сюрреалистичным, когда Косима вернулась на родину. Австрия оказалась не на той стороне уравнения: люди голодали на улицах, ступени великих оперных театров, когда-то утопавших в роскоши, стали домом для бесчисленных нищих.

Это произвело на Косиму большое впечатление. Впервые она осознала, что жила в пузыре. Для Шэй это были проблемы человечества, и единственное, что у них было общего — это мир, который они разделяли. Только тогда, спустя два столетия после обращения Косимы, расстояние между ними по-настоящему увеличилось. После войны Шэй была счастлива вернуться к их прежней жизни, но Косима находила бесконечные вечера сплетен ужасно утомительными. В отличие от своей создательницы, её не интересовало внимание, которое уделяли ей мужчины, и она активно избегала его. Даже женщины не представляли для неё никакого интереса, непостоянные и поверхностные, без истинной страсти к жизни. Она перестала присоединяться к Шэй по ночам и начала идти своим путём.

В то время как сам город потерял большую часть своего очарования, люди в нём остались прежними. За пределами привилегированных районов можно было найти множество культур, смешанных воедино. Индия, Пакистан, Китай, Ирландия и сама Англия жили под одной крышей в грязной таверне. Косима сидела в тени и с весёлой усмешкой наблюдала, как почти каждую ночь вспыхивали драки из-за слишком большого количества банок дешёвого тёплого пива.

Лондон менялся. Не так, как в Америке или Франции, но они переживали собственную революцию. Люди всё больше осознавали своё положение, истощение своего экономического статуса в пользу недостойных высших классов. Слово коммунизм произносилось шёпотом, в то время как нервные глаза оглядывались по сторонам. Рабочие движения росли, создавались профсоюзы, и их требования об улучшении условий наконец достигли первых ступеней парламента.

Косима начала задаваться вопросом, произойдёт ли на улицах Лондона что-то похожее на революцию большевиков. Но было не время заходить так далеко.

Гитлер маршировал по Европе, его армия захватывала чужие территории, и Европа была охвачена разрушительной войной во второй раз за 25 лет. Война, которая должна была положить конец всем войнам, в итоге создала монстра, жаждущего мести за все перенесённые унижения.

Однако эта война была другой. В воздухе стоял зловонный запах ужаса, гнетущий, удушающий. Возможно, технический прогресс дал представление о том, что никто нигде не был в безопасности, или, может быть, это было из-за того, что ужасы первой войны всё ещё были свежи, запечатлённые в памяти людей, которые уже пережили это и знали, что ещё одно поколение будет потеряно.

На этот раз они ушли. Они собрали все свои вещи и снова вернулись в Америку, поселившись в Нью-Йорке. Большой город, наводнённый иммигрантами, прибывающими толпами, был идеальным местом для того, чтобы затеряться. Они видели, как город превращался в величайший плавильный котёл на земле, становился центром мира. После двух войн мир замедлился, из тех неспокойных времён возник новый мировой порядок, в центре которого были Соединённые Штаты.

Именно тогда был создан Совет Старейшин, его целью было решить новые проблемы, стоявшие перед сообществом вампиров, и они делали вид, что добиваются этого, следя за тем, чтобы всё оставалось по-прежнему. По настоянию Шэй Косима присоединилась к Совету в качестве её заместителя.

Младшая вампирша ужасалась от этих бесконечных встреч, и прошло совсем немного времени, прежде чем она снова отдалилась от семьи. Из общества, которое жило по своим собственным правилам и в то же время игнорировало остальной мир, замыкалось в себе, цепляясь за мир, которого больше не существовало.

Она проводила в разъездах месяцы, иногда до года. Южная Америка, Северная Африка и Ближний Восток были её любимыми местами, где она могла впитать разные культуры. Большую часть времени она путешествовала одна, но иногда, во время коротких поездок, Феликс присоединялся к ней.

Он родился в Лондоне в период между двумя войнами. Вампир, который обратил его и привёл в семью, нашёл молодого человека на улице, предлагавшего свои услуги за несколько медяков, чтобы оплатить следующий ужин. История Феликса мало чем отличалась от её собственной, и, возможно, именно поэтому, когда его создатель обрёл свой конец в одной из многочисленных стычек со стаей оборотней, Косима приняла его почти как брата.

Они оба находились в Каире, когда пришло известие о том, что они должны немедленно вернуться в США. Их существование было обнаружено, и, несмотря на усилия Совета, их мир снова менялся. В то же время Шэй, которая никогда не была большой сторонницей постоянных путешествий Косимы, увидела в этом прекрасную возможность держать её рядом, под предлогом её собственной безопасности.

Это привело к обратным результатам. Вместо того чтобы сблизить их, это возымело противоположный эффект. Косима ощущала себя в ловушке, ей не хватало свободы приходить и уходить, когда ей заблагорассудится. Когда она услышала о DYAD и лечении, которое они предлагали, Косима заколебалась. Может ли она действительно оставить ту жизнь, которой жила так долго? Шэй был непреклонна: записаться на программу означало работать с врагом. Это означало бы разорвать связи с семьёй, со всеми, кого она знала.

И она не обманывалась, думая, что, как только она присоединится к программе, люди будут считать её одной из своих. Она понимала, что стала бы аутсайдером как в мире вампиров, так и в мире людей.

Она отдавала себе отчёт о последствиях, но в конце концов, задыхаясь от жёсткой хватки Шэй в семье, Косима приняла решение уйти.

Шэй была в ярости. Она не верила, что после всех этих столетий у Косимы хватит духу отвернуться от общества. Когда они впервые заговорили об этом, создательница Косимы отмахнулась от этого разговора как от ещё одной демонстрации постоянного неповиновения, которое всегда было у молодой вампирши: конечно, Косиму могла позабавить эта идея, но на самом деле довести её до конца было абсолютно невозможно. Это стало единственной причиной шока Шей, когда Косима сообщила той о своём решении. Даже после того, как Косима начала лечение и была изгнана из семьи, Шэй продолжала жить в отрицании, думая, что её создание пожалеет о своей ошибке и вернётся домой, поджав хвост, умоляя о прощении и принятии обратно в семью под защиту Шэй.

Вот почему Шэй улыбалась сейчас, глядя сверху вниз на Косиму в плачевном состоянии, чахнущую в постели в своей квартире-дыре. Шэй почувствовала себя правой. Дерзость Косимы дорого ей обошлась, и теперь Шэй снова держала в своих руках власть решать, жить Косиме или умереть. Прошли столетия, и они как будто вернулись в тот же дворец, на окраине Вены, окружённые показным богатством, а Шэй держала жизнь Косимы в своих руках, ожидая капитуляции.

Словно почувствовав чьё-то присутствие, Косима открыла глаза, её взгляд был затуманен и расфокусирован, а силуэт её создательницы оказался лишь призрачной фигурой. Её разум сыграл с ней злую шутку, и единственная мысль, посетившая её — разочарование, что в те несколько мгновений, которые ей остались, её подсознание нарисовало образ этой женщины.

Она умирала и понимала это. Даже если она была полностью не в ладах со своим собственным телом и своим ухудшающимся здоровьем, выражение, которое она увидела в самом начале на лице человека, убедило Косиму в её мрачном будущем. Дельфина, конечно, сделала это не намеренно, у доктора не было помыслов лишить её надежды, но в карих глазах было что-то такое, очевидный проблеск жалости, печали и вины — всё вместе взятое, явно отображающее ухудшившееся состояние Косимы. И всё же в пленительном взгляде этой женщины было что-то такое… намёк на непреклонную, яростную решимость, которая дала Косиме эгоистичное и, возможно, неуместное чувство надежды. Если бы можно было что-то сделать, чтобы спасти её жизнь, Косима была уверена, что Дельфина не остановится ни перед чем, чтобы сделать это. Может быть, это было чувство вины, которое доктор носила в себе. В конце концов, она внесла свой вклад в состояние вампирши, даже если невольно или неосознанно.

Независимо от мотивов Дельфины, нельзя было отрицать искру упорства. Как ни странно, это немного напугало Косиму, но не совсем как обычно. Это не вызвало у неё ползущего страха в сердце, но по спине пробежала дрожь предчувствия, а нутро скрутило от беспокойства. На самом деле, это было обычным явлением рядом с Дельфиной, и, возможно, именно поэтому вампирша была так восхищена человеческим доктором с самого начала. В ней был огонь, который притягивал Косиму ближе, искушал её поиграть с ним, заставлял её посмотреть, насколько близко она сможет подойти, прежде чем он сожжёт её.

Косима прожила долгую и полноценную жизнь, и всё же она сожалела, что у неё не осталось времени, чтобы она смогла проверить, насколько жарким может быть это пламя.

И как соль на рану, такое видение она получила, когда ей приходилось прощаться с этим миром. Ей, видимо, было недостаточно того, что она и так была переполнена невыносимой болью, все последние недели она была прикована к постели, вдобавок ей пришлось столкнуться с выражением презрения на лице своей создательницы в сочетании с довольной ухмылкой.

Как ни странно, она действительно чувствовала себя немного лучше, смогла немного отдохнуть, пока к ней возвращалась часть энергии после тех усилий, которые потребовались, чтобы добраться до двери. Косима застонала, закрыла глаза и натянула одеяло на голову, желая, чтобы видение исчезло. У неё и так было много призраков, которые преследовали её, почему она должна была терпеть кого-то, кто жив и здоров? В смерти нет никакой справедливости.

— Ты видала и лучшие деньки.

Голос донёсся до Косимы из-под одеяла, мягкий, как шёлк, и она узнала бы этот голос где угодно, при любых обстоятельствах, но она не ожидала услышать его так отчётливо в своём бредовом состоянии.

— Уверена, что так и есть, — она ответила призраку, не сдвинувшись с места, желая, чтобы та дала ей упокоиться с миром.

— Я могу тебе помочь, — снова раздался голос.

— Я уверена, что можешь, — Косима промямлила в ответ, слегка фыркнув от нелепости ситуации: спор с призраком того, кто ещё жив. — Ты никогда не сталкивалась с такой проблемой, которую не могла бы решить.

— Тебе нужно всего лишь вернуться, вернуться в семью, быть рядом со мной.

Голос, теперь манящий, искушающий, торгующийся, звучал как в голове Косимы, так у её постели. Это ловкий трюк, который Шэй использовала, чтобы поиграть с ней, как будто таким образом она могла убедить Косиму, что мысли её создательницы были её собственными. Косима невесело засмеялась, почти истерически, удивляясь тому, что, даже такой ослабленный, её разум всё ещё был способен создавать такую иллюзию. Только когда чья-то рука мягко опустилась ей на плечо, Косима полностью вернулась к реальности. Словно разряд электрического тока пробежал по её телу, Косима внезапно обнаружила, что она очень даже бодрствует. Она высунула голову из-под одеяла и отдёрнулась от прикосновения, её глаза больше не обманывали её. Шэй действительно находилась в её спальне, стояла во весь свой рост у кровати и смотрела на неё сверху вниз взглядом, который большинство людей сочло бы сочувствующим. Но Косима знала её слишком долго, чтобы поверить в какую-либо из многочисленных масок Шэй.

Младшая вампирша медленно села, прислонившись спиной к изголовью кровати и проглотив стон боли, попытавшись скрыть, насколько она была слаба на самом деле. Косима, прищурившись, выдержала взгляд своей создательницы и попыталась заговорить, но Шэй подняла руку, заставив её замолчать.

— Тщательно подбирай свои следующие слова, Косима, — предупредила Шэй, насмешливая мягкость почти исчезла с её лица. — Это буквально вопрос жизни и смерти. Никто другой не сможет тебе помочь, ни Феликс, ни псина, которая сторожит твою дверь… и уж тем более не тот человечишка, — последнее слово было произнесено с крайним презрением. — Только у меня есть лекарство для тебя. Если ты согласишься на мои условия, я верну тебе твою жизнь, — она сделала эффектную паузу — у Шэй всегда был талант к драматизму. — В любом случае, ты моя с самого начала. Я создала тебя. Твоё место рядом со мной.

— Ты всегда была падка на пустые речи, — опрометчиво ответила Косима.

Глаза Шэй засияли, в них заискрился гнев. — Замечательно, — холодно сказала она, развернувшись. — Ты сделала свой выбор.

«Какой выбор?» — Косима удивилась про себя, но она понимала, что не может позволить Шэй покинуть комнату. Независимо от того, насколько сильно Шэй всё ещё хотела, чтобы она была рядом с ней, Косима очень хорошо знала, что её создательница без колебаний позволит ей умереть только для того, чтобы преподать ей урок, и, хотя это не пойдет на пользу Косиме, это создаст прецедент для любого, кто решит пойти по её стопам. Она не хотела признавать поражение, признавать, что Шэй права, но это было так. Это неоспоримая истина, что у Косимы не было выбора. Если Дельфина, Сара и особенно Феликс решили позвонить Шэй, то это должно было быть их крайней мерой. Феликс, в частности, знал, как сильно она не хотела бы снова оказаться в когтях Шэй, особенно быть обязанной ей жизнью.

— Подожди! — Косима закричала так громко, как только смогла. — Как ты можешь это вылечить?

Её создательница снова заулыбалась этой своей самодовольной ухмылкой, клыки стали полностью видны, Косима почти видела, как та облизывает губы. Шэй понимала, что Косима сейчас там, где она хочет, чтобы та была. — Лекарство! У меня оно есть, — Шэй уступила любопытству своего мятежного дитя, она знала, что у Косимы пытливый ум, дать ей парочку ответов никак не навредит, если это послужит её цели, конечно. — Для исцеления требуется несколько доз. Первую мы дадим тебе здесь, чтобы ты снова смогла нормально питаться, и удалим чип. Затем мы доставим тебя обратно в особняк.

— Я хочу, чтобы Дельфина сделала это, — её голос всё ещё был слаб, но, тем не менее, она оказалась способна обозначить свою решимость.

Гнев Шэй рос, было очевидно, что это не то, что она ожидала услышать из уст Косимы. — Она — причина того, что ты в таком состоянии! — почти закричала Шэй.

— Хочешь меня вернуть? — Косима бросила вызов спокойно и собранно. — Приведи Дельфину сюда.

— Думаю, ты не осознаёшь всей ситуации, в которой ты находишься, моя дорогая, — сказала её создательница, холодная как лёд, восстановив некоторое самообладание, её ярко-голубые глаза ярко сияли. — Это не переговоры! У тебя нет рычагов давления… если только… — она сделала паузу, задумчиво глядя на Косиму, анализируя, читая выражение лица другой вампирши. — Ты боишься, что я причинила вред твоему домашнему человечку?

Косима не ответила и просто смотрела прямо на неё, используя каждую унцию силы, которая у неё осталась, чтобы не разорвать зрительный контакт и не показать никаких признаков уязвимости.

— Ты действительно готова рискнуть своей жизнью ради неё? Ты правда считаешь, что она того стоит? — Шэй насмехалась над ней.

— Приведи её сюда, — повторила Косима, не обратив внимания на провокацию Шэй.

— Ладно, — Шэй согласилась с насмешливой улыбкой, почти забавляясь всем этим. — Я позволю вам двоим поиграть в доктора в последний раз.

Она засмеялась над собственной шуткой и повернулась, чтобы уйти, покачав головой.