К удивлению Моцарта, следующие две недели промчались незаметно, не позволив ему как следует расстрадаться из-за любви. Ему дали столько работы, что едва хватало времени практиковаться себе в удовольствие, и зачастую Вольфганг возвращался в комнату только после полуночи, засыпая моментально. Теперь он больше не удивлялся тому, что Сальери всегда занят, наоборот, завидовал его спокойствию и пунктуальности. Собственная жизнь больше напоминала ему стихийное бедствие: он никуда не успевал, забывал про встречи, плохо спал и не справлялся с объемом новой информации.

Была в этом единственная хорошая сторона: новые заботы совершенно выбили из мыслей любые стремления к Сальери. В течение дня они могли пересечься разве что в коридоре, и Моцарту, который ещё не успел совсем сойти с ума, для поддержания чувств этого было недостаточно. Впрочем, другое дело - воскресная служба...

Не забыв про свою идею, он с большими усилиями выкроил время на поход в церковь. И придя впервые, понял важную вещь: Сальери также ходит на воскресные исповеди.

Недолго поборовшись с собой, Моцарт встал так, чтобы можно было поглядывать на него исподтишка.

Маэстро стоял перед огромным витражным окном, и свет мягко очерчивал края его профиля, окрашивая лицо то в синие, то в зелёные цвета. Он был расслаблен и погружен в себя. Во время молитвы Сальери закрывал глаза - отвратительная провокация! Было невозможно одергивать себя все два часа, и ближе к концу, Моцарт начал смотреть на него почти безотрывно, подмечая детали. Перекрещиваясь, Сальери расправлял плечи и выпрямлялся стрункой, после постепенно расслабляясь. Иногда принимался нашептывать слова вместе с церковным хором - неужели, знает наизусть? Дважды лицо его менялось, всего на мгновение - когда в хоре пусть не критично, но слышалась фальшь.

Отворачиваясь, Моцарт все равно не мог вытравить эти мысли из головы, так что сдался на первых минутах. Ведь можно позволить себе раз в неделю пойти на поводу у желаний? Тем более, в одних только фантазиях...

Всё-таки, двух часов слишком много. За это время фантазии успевают обрасти такими подробностями, о которых думать в церкви - все равно, что плюнуть Богу в лицо. Вольфганг даже пару раз покраснел, и вовсе не на мыслях о "возлежании".

К таким мыслям он как раз привык, и умел воображать в красках, что раньше помогало ему "расслабиться". Но никогда до этого ему не хотелось представлять, например, простой разговор. Мимолётное касание руками. Улыбку в свой адрес. Простую похвалу. Все это сбивало с толку и заставляло его алеть - от того, какое сильное воздействие на него имели эти крошечные мысли. Он вспоминал, что Сальери сказал про его талант, и в груди от этого становилось как-то волнительно и тепло. Или как едва заметно улыбнулся после прослушиваний. Как светилась плотной бирюзой его шея, наверняка, очень чувствительная к прикосновениям... Не просто же так он носил на ней платок? Что, если поцеловать её, нежно-нежно…

Возможно, за эти мысли стоило бы покаяться, но никакой вины Вольфганг за них не испытывал. Разве что, злился на себя за бесполезные фантазии, понимая, что через неделю снова придет и будет заниматься тем же самым. Запах ладана, который он так ненавидел в детстве, теперь стал ему приятен и неизменно вызывал ассоциации с Сальери.

Единственной действительно важной частью похода в церковь дня него была непосредственно исповедь. Когда он подошёл к отцу в первый раз, переживая и смущаясь, то ожидал, что, как и дома, его быстро расспросят и отправят домой. Но все вышло иначе.

Святой отец, морщинистый старик с ласковыми голубыми глазами, ободряюще ему улыбнулся и первым делом спросил:

- Здравствуй, сын мой, не часто в церкви бываешь?

- Можно и так сказать.

- Ну, это поправимо. Здесь тебе всегда будут рады, ты заходи. Душу свою не стесняй, перед Господом она как на ладони, он все знает. И коли ты жив, здоров пока - готов простить. Рассказывай, что тебя внезапно на исповедь привело.

Говорил он неспешно и приятно. Может быть, оттого, что людей здесь было меньше, чем в храме, куда его водил отец. Это был не собор Святого Стефана, огромный и людный. Церквушка находилась вдали от центра города, небольшая, и в чем-то даже уютная. Здесь его исповедь не задерживала огромное количество людей.

Моцарт набрал в лёгкие воздуха и заговорил.

За все годы, что он ходил в церковь, он впервые понял, почему сестра и мать выходили с исповеди в слезах. Всё это время то, что он принимал за горе, было всего лишь облегчением. Он ещё не договорил до конца, но уже почувствовал, как огромный камень уходит с души. Становится легче дышать, и тянуть начинает не к земле, а вверх, к небесам. Слезы катятся из глаз сами по себе, забирая с собой все пережитые тревоги, и вместе с тем ужасно тянет улыбаться.

Святой отец выслушал его, не перебивая, ничего не сказал про слезы и спросил:

- Часто такое происходит?

Моцарт растерялся.

- Я... Не знаю. Порой бывает. Я не алкоголик, не думайте, в повседневной жизни я разве что кровь господня вкушаю. Во время причастия. Меня отец учил, что пьянство - это большое зло. Но иногда бывает очень тяжело и хочется ни о чем не думать. Тогда я пью.

- Только с горя?

- Да.

Священник покачал головой.

- Нехорошо это. Отец правильно тебя научил, но один урок ты все же не знаешь. И в горе, и в радости, к алкоголю прибегать - дело последнее. Алкоголь не сможет тебя выслушать, простить и помочь, алкоголь не проявляет доброты и сострадания, не жертвует ради тебя, только берет, и, уж конечно, не сможет направить тебя на путь истинный. Подумай об этом. Неужели тебе больше не к кому обратиться?

У Моцарта внутри все затрепетало. Просияв, он покивал:

- Есть! Только я не хочу... Лишний раз тревожить его. Да и отношения у нас не самые близкие.

- Что ты, отношение к тебе Бога никогда не станет далёким, ведь все мы - его дети...

Услышав про Бога, Вольфганг неслышно выдохнул: "А...", поджал губы и остаток речи слушал слегка разочарованно. Святой отец убеждал его приходить чаще и молиться дома. Бесполезный совет - было бы у него лишнее время!

В остальном исповедь стала для него настоящим открытием. Единственная проблема - оба раза Сальери задерживался и ждал, пока другие прихожане покинут храм, прежде чем идти к святому отцу. Посмотреть, плачет ли он после этого, и уж тем более сопроводить до дворца, Моцарту не удалось. Наверное, не стоит слишком баловать свое любопытство.

Посреди недели свободной пары часов у него действительно не было, здесь он с Господом был честен. Помимо практики, которая включала в себя множество новых магических приемов, и сама по себе занимала существенную часть времени, его нагрузили множеством вещей.

 Во-первых, требовалось подтянуть его уровень знаний в области человеческого здоровья и строения организма. Сам он знал лишь основы анатомии, ту базу, которой должно хватать, чтобы создать более-менее реалистичную иллюзию человека. Теперь этот ненавистный предмет, которым отец мучил их с Наннерль в детстве, вернулся в виде полуторачасовых лекций и самостоятельной работы. В комнате в него скопился почти десяток книг. Читать больше одной страницы за раз у него не получалось, так что пока они пылились без дела. За глаза хватало конспектов с занятий.

Во-вторых, оказалось, что для расшифровки более сложных лечебных заклинаний его знаний о магии катастрофически не хватает. В магической партитуре существовали такие пассы, какие ему не снились даже в кошмарах. Пару часов между обедом и музыкальными упражнениями он проводил в библиотеке, с горем пополам выписывая инструкции и возвращаясь к одним и тем же темам по несколько раз. Если бы отец увидел, какие узоры он теперь рисует из эфирных струн, то с трудом бы поверил своим глазам.

В-третьих, он наконец приступил к обязанностям. Каждый вечер, перед отходом императора ко сну, Моцарт играл ему композицию, которую разучил ещё к прослушиванию. Это была наиболее простая лечебная магия, влияющая на общее состояние человека и лишь временно облегчающая боли. Более сильные вещи были точечными, сложными и требовали невероятно тонкой работы. Как раз для них Моцарт сейчас усердно учился.

Ну и наконец, он все ещё был композитором! Было бы кощунством не испробовать в сочинении изученную им информацию. Из всех занятий, сочинение радовало его больше всего. Спустя неделю каждодневных тренировок он начал понимать логику лечебных заклинаний, их построение и связи между собой. Понемногу он начинал экспериментировать. И через полторы недели случился первый успех! Вялый подмороженный цветок, который он принес домой, после двух часов непрекращающейся работы вновь наполнился жизнью и дал аромат.

Впрочем, без тренировок на людях результативность собственного эксперимента было отследить сложно. С этой проблемой он, взвесив все за и против, решил обратиться к Сальери. Прошло больше двух недель с момента, когда они говорили последний раз, по дороге из трактира во дворец, и Моцарт надеялся, что его любовные чувства уже успели притупится.

Это было как раз после второй его службы. Ожидая Сальери с исповеди, Вольфганг обошел вокруг церквушки кругов десять и изрядно продрог. Когда с неба начало моросить, он уже было решил встретиться в другой раз, но тут массивная дверь приоткрылась.

- Сальери! - радостно окликнул Моцарт.

Тот, будто находясь мыслями в другом месте, нахмурился и заозирался. Вольфганг поспешил к нему. Спустя несколько секунд Сальери его наконец узнал, лицо его расслабилось.

- Не ожидал увидеть вас здесь. Вы разве ещё не уехали?

- Я искал с вами разговора, - Моцарт стремительно подбежал ближе и заулыбался. - Buongiorno caro collega!* Вас, право, тяжело найти в свободное время.

(*Доброе утро, дорогой коллега)

Сальери хмыкнул и не ответил на это. Оглядев Моцарта, и посмотрев на собирающиеся тучи, он заметил:

- Вы замёрзли.

- Это потерпит, мне нужно спросить у вас кое о чем. Скажите, если... Если, скажем, мне понадобится набить руку дополнительно, вне уроков магии... Мне бы найти людей, которые будут согласны, - он никак не мог подобрать слов, чтобы это не походило на его секундную прихоть, а звучало серьезно.

- Продолжим разговор в карете. Доберёмся вместе. Иначе, еще немного, и нам придется возвращаться мокрыми.

- Конечно! - просиял Моцарт.

Когда они сели, Вольфганг уже успел подготовить речь.

- Дело в том, что сейчас мне дают много теории. А практики, которую Герр Штрасс проводит с придворными, мне не совсем хватает. Он даёт практиковать только то, для чего находится достаточно людей, и это всегда вещи по теме, которую мы предварительно изучили. Если я хочу повторить прошлую тему, или изучить свою...

Моцарт красноречиво развел руками. Сальери сухо кивнул.

- Я понял. Что вы предлагаете?

- Предлагаю?

- Да. Вы же обратились ко мне не просто так, у вас должны быть какие-то требования.

Моцарт растерялся. Откровенно говоря, он не знал, что можно сделать в такой ситуации, и рассчитывал, что Сальери предпримет что-то умное. Вообще-то, если бы он обдумал ситуацию лучше, то понял бы, что в первую очередь стоит обратиться как раз к своему учителю. Но пришедшая в голову мысль, что у него будет повод поговорить с Сальери, слишком соблазняла.

- У меня нет идей.

- Как? Хм-м, - Сальери хмуро посмотрел в окно. - Интересно... Вы хотите, чтобы я сделал все за вас?

- Что? Нет! У меня в мыслях такого не было. Я просто не знаю. Много чего не знаю. Я не так давно... - Моцарт запнулся, потому что заметил, как Сальери раздражённо поджал губы.

- У вас все в порядке? - тихо спросил он.

- Только не делайте вид, что вам есть дело до моего состояния.

Тут Моцарт понял, что совсем не знает, как реагировать, и замолчал. Сальери измученно вздохнул, закрыл глаза и опрокинул голову назад. Спустя несколько минут, когда Вольфганг уже решил, что разговор окончен, он резко сказал:

- Я не всесилен. Я не могу делать всё и за всех. Играйте по программе, Штрасс хороший учитель.

- Он не слушает меня...

- Не все же вам говорить, попробуйте и других иногда слушать. Окажется, что они тоже могут знать что-то дельное.

От его тона Вольфганг тоже стал злиться.

- Я не буду слепо слушать, если не согласен!

- И это очередное ваше инфантильное решение.

- Так во дворце не принято проявлять инициативу? Слепо работаем по указке! Герр Сальери, вам действительно нравится бездумно подчиняться?

- Что вы несёте... - устало вздохнул Сальери.

- Правду! Мне дали источник информации, революционной для всей отрасли магии, и теперь, когда я собираюсь развивать и дополнять этот источник, что я вижу?! Идти по программе? А как же стремление к большему?

Сальери не ответил, так что Моцарт, чье самолюбие было задето, продолжал свой пылкий монолог:

- Вы хотели найти такого музыканта, чье мастерство будет близким к совершенству! Чье понимание корреляции музыки и магии будет столь глубоким, чтобы овладение совершенно новым комплексом приемов станет для него простой задачей! Человек, который чувствует музыку, живёт ею и дышит, для которого всё, что существует благодаря эфиру - естественно и постижимо! И что вы делаете теперь?! Запрещаете этому человеку заниматься делом своей жизни? Да вы первый, кому нужны эти заклинания, новые, которых нет ни у кого в мире! Мои импровизации - ваше сокровище, которым вы не умеете распоряжаться! Если бы вы...

- Замолчите! - громко прервал его Сальери. - Хватит! От вас столько шума, у меня раскалывается голова!

- Будь вы благоразумнее, я бы уже работал над упрощённым заклинанием для лечения головной боли, - ядовито прошептал Моцарт. Сальери издал измученный стон и ответил себе под нос:

- Выбрали бы ещё менее выполнимое задание.

- Но это выполнимо! Я делаю успехи!

Сальери недоверчиво хмыкнул и отвернулся.

- Я делаю успехи! - повторил Моцарт. - Я даже тренировался... Чтобы находить таланты, надо хоть иногда давать людям шанс, вы знаете об этом?

Сальери не отвечал, поэтому он тоже отвернулся, надувшись от обиды. Надо же было так наивно полагать, что Сальери разглядел в нем что-то особенное и понимает его лучше других! Мысленно обозвав себя наивным ослом, Моцарт совсем расстроился и во дворец вернулся в непривычном для воскресенья скверном настроении.

Впрочем, на этом история не закончилась. Вечером того же дня к нему в дверь внезапно постучали. Так как новой почты не предвиделось, а гости к нему обычно не заходили, Моцарт слегка удивился. Он отложил книгу по анатомии, которую, признаться, все равно читал не вдумываясь, и открыл дверь. На пороге стоял Сальери. Моцарт почувствовал резкое желание закрыть дверь обратно.

- Добрый вечер, - сказал Сальери.

- Что-то случилось? - вместо приветствия спросил Вольфганг. - Обычно вы ко мне не заглядываете.

Прозвучало это холодно. За прошедший день его отношение к Сальери ничуть не улучшилось. Наоборот, ощущение собственной глупости заставило почти что с ненавистью думать о бывшем объекте любви.  

- Я насчет вашей утренней просьбы, - сразу начал с сути Сальери. - Я чувствовал себя неважно, и вы застали меня врасплох, поэтому я признаю, что был не совсем вежлив. А уж ваш характер из малейшей искры устроит пожар.

- Я знаю.

- Поэтому, давайте закроем на это глаза. Мы оба были не в себе.

Моцарт ничего не ответил. Это было так по-детски, обижаться прямо сейчас, но в голове всё еще стояло злополучное «инфантильный» в его адрес, и мириться не хотелось просто назло.

- Касательно дополнительной практики, - продолжил Сальери, догадавшись, что ответного согласия не получит, - Я узнал подробнее, каким образом происходит подбор людей для вас, и мне не представляется возможным увеличить их количество в данный момент. Однако я уведомил герра Штрасса, что вам требуется повторение пройденного, в следующий раз он это учтет.

- Это хорошо, - проговорил Моцарт, думая о том, что самой главной его просьбы Сальери так и не выполнил: ему нужны были люди для собственных нужд. Вместо этого, он заморочился с какими-то пустяками. Он нехотя буркнул «спасибо», а затем, когда понял, что Сальери уже хочет уходить, все-таки спросил:

- А мои экспериментальные заклинания? Насчёт того, как их испытать, ничего неизвестно?

Сальери взглянул на него удивлённо.

- Я думал, вы упомянули их, чтобы приукрасить свои возможности.

- Вовсе нет!

- Хм-м...

Он задумчиво взглянул на ноты, которые беспорядочно лежали на столе позади Моцарта.

- Герр Моцарт, я сейчас несколько занят, и мне бы не хотелось уделять время тому, что однозначно не имеет перспективы. Вы можете продемонстрировать что-то прямо сейчас? Если нет, я боюсь, эту затею придется отложить. Хотя бы до конца вашего обучения.

По его тону чувствовалось, что Сальери идёт на уступки просто из вежливости. Кажется, он вообще не верил, что Моцарт мог сделать что-то новое.

- Я с удовольствием продемонстрирую! - мгновенно заявил Моцарт. - Дайте мне несколько минут, и вы убедитесь сами!

Он выбежал в коридор и направился в сторону лестницы, оставив Сальери в замешательстве на следующие несколько минут.

Вскоре пространство на столе было расчищено. Теперь в его центре стояло наполненное водой блюдце, в котором плавали два засохших кленовых листка. Моцарт ожидал, что Сальери посмеётся над ним, но тот или очень хорошо изображал интерес, или в действительности понял задумку.

- Я без разминки, так что может выйти не с первого раза, - предупредил Моцарт. - Если бы вы зашли в обед, то вышло бы сподручнее.

Сальери хмыкнул, но ничего не ответил.

Вольфганг подхватил скрипку, взглянул на него с вызовом, сосредоточился и заиграл что-то динамичное. Сальери предусмотрительно сжал свои запястья и приготовился к выбросу сильной магии. Направленная на конкретный предмет, она влияла на Антонио не так сильно, но ощутимая судорога всё же свела тело. Эффект быстро прошел. С этим можно было свыкнуться.

Сперва ничего не происходило, но вот - поверхность воды дрогнула, и Сальери, приглядевшись, в полном замешательстве заметил, как на скукожившемся коричневом листке проступают желтоватые точки. В комнате запахло весной, особой последождевой свежестью. Листочек хрустнул и медленно начал распрямляться, светлея на ходу. Второй нехотя последовал его примеру. Цвет их странным образом оставался прежним, разве что немного светлее, но невозможно было отрицать: в остальном они превращались в свежие, наполненные влагой листья.

Не веря своим глазам, Сальери завороженно наблюдал, как в мертвое возвращается жизнь. От этого зрелища тяжело было оторвать взгляд.

Когда композиция была закончена, он не сразу обратил внимание на исполнителя. Моцарт стоял, явно уставший, на лбу его выступила испарина.

- Вы можете потрогать, - выдохнул он, как будто запыхавшись, - Возьмите в руки. Это самый настоящий лист. Не иллюзия.

- А сколько...

- Как обычный зелёный лист, - перебил его Моцарт. Можете забрать себе и посмотреть. Завтра он станет вялым, а через несколько дней ссохнется.

Несмотря на усталость, настроение его, кажется, улучшилось. Во многом потому, что Сальери явно был поражен его новым умением.

- Он станет прежним без изменений?

Моцарт перевел дыхание и довольно рассказал о прошлых своих наблюдениях:

- Он не будет в точности таким, каким был. У листка внутри сосуды, они пересыхают неравномерно. Когда я их восстанавливаю, я не могу вложить в них одинаковое количество силы. В результате лист все равно будет стареть неравномерно, но уже не так, как раньше.

Сальери взял в руки листочек и поднес к лицу так осторожно, как будто держал нечто хрупкое.

- Это самый обычный листок теперь, - напомнил Моцарт. - Он не рассыплется при касании.

Антонио долго и пристально изучал результат его работы. Один из листков, с позволения Моцарта, разорвал, попробовал смять, даже понюхал. Пахло живой зеленью. Со стороны его действия, должно быть, выглядели нелепо.

- Самый настоящий лист, - шокировано констатировал Сальери. - Моцарт - вы гений музыки. Я должен извиниться перед вами. Это непременно нужно развивать дальше!

Вольфганг чуть ли не засветился от счастья. Его намерение позлорадствовать чудесным образом растаяло. Забыв про то, что несколько минут назад был обижен, он возбужденно заговорил:

- Я бы хотел попробовать на людях, но не знаю, каким образом это гуманно организовать.

- Да, с этим будут сложности... - кивнул Сальери. - Сейчас мало кто соглашается даже на проверенные заклинания. Люди боятся новой магии... Скажите, а что именно вы сделали? Что из вашего эксперимента можно перенести на человека?

- О, я думаю многое! - рассмеялся Моцарт. - Изначально я планировал это именно как помощь для врача, а не для садовника. Если совсем простым языком: я восстановил сосуды и наполнил их влагой. Если бы вы замерили уровень воды в начале и в конце, то поняли бы, что ее стало меньше. Хлорофиллу здесь взяться неоткуда, поэтому цвет не изменился.

- Это очень тонкая работа.

- Мы начали изучение анатомии с клеточного уровня, так что с него я и начал импровизировать, - улыбнулся Моцарт. - На самом деле, на то, чтобы наполнить сосуды водой, большого труда не требуется. Куда тяжелее менять расположение клеток, не нарушая их связи между собой. Я думаю, в перспективе, это могло бы залечивать глубокие ранения. Или скажем - но это не совсем для медицины - менять расположение струн внутри человека.

Услышав последние слова, Сальери изменился в лице. Если до этого он выражал живой интерес, то сейчас вздрогнул, и внезапно стал какими-то беспокойным.

- Вы можете влиять на струны?

- Я пока не пробовал, - признался Моцарт. - На себе у меня не выходит. Это ощущение не из приятных, я мгновенно теряю концентрацию.

- Это ведь против природы. Что если... - Сальери неуверенно замолчал, а после тихо добавил: - Что если Господь создал нас такими, какие мы есть, а вы предлагаете переделывать его творения?

- Ничего себе, куда вас мысль понесла. Я не думал в таком ключе, - пожал плечами Моцарт. - К тому же, Господь посылает людям свиную оспу и ветрянку, но они продолжают обращаться к докторам. Чем это лучше?

- Ох... - Сальери снова задумчиво взглянул на лист в своих руках

- Но вообще говоря, изменение струн - самое бесполезное, для чего можно применить это заклинание. Людей со струнами не так много, и немногие из них согласятся что-то менять внутри себя. Это больно, да и за последствия я не могу ручаться, - Моцарт пожал плечами. - Наверное, развиваться в этом направлении придется в последнюю очередь. Сальери, что вы думаете? Вы непривычно задумчивы.

Сальери действительно был задумчив. Навязчивая, но такая манящая идея терзала его сердце и никак не давала покоя. Не глядя Моцарту в глаза, он спросил:

- Если всё-таки найдется человек, который будет согласен изменить что-то в своих струнах... Вы можете быть уверены, что это безопасно для жизни и здоровья?

- Это крайне маловероятно, но, пожалуй, безопасность жизни я обещать могу.

Моцарт прищурился, размышляя, а потом хмыкнул:

- А насчёт здоровья: смотря что вы под ним имеете в виду. Я не знаю, как поведут себя струны. Я не пробовал. Кто знает, может быть этот человек больше не сможет колдовать, а может получит силы, о которых мог только мечтать. Человеческий мозг и внутренние струны - две самых неизученных области в медицине. Так что, вряд ли кто-то согласится побыть моим подопытным.

- Не будьте так поспешны.

- Это правда. Ради чего менять струны? Мы знаем о них не так много, вряд ли я смогу чем-то помочь.

- Бывают сложные ситуации.

- Никогда о таких не слышал.

Моцарт заметил, как Сальери задумчиво коснулся платка на своей шее. Несколько секунд он наблюдал за ним. Заметив такое внимание, Сальери чуть нахмурился и мгновенно убрал руки, одернув рукава пониже.

Не веря своей абсурдной догадке, Моцарт все же спросил:

- А если не секрет, у вас уже есть кандидатура? Для опытов со струнами.

- Возможно.

- Кто он? Или она?

- Я сообщу вам, если он будет согласен.

От интереса у Моцарта даже загорелись глаза. Хитро прищурившись, он продолжил допрос:

- Он музыкант? Что у него за проблема? Если бы вы сообщили, я бы мог подготовиться.

- Он... Кхм, так просто не объяснишь.

- Вам придется постараться, иначе как я скажу, помогу ли я?

Сальери строго посмотрел на него.

- Вы пытаетесь заставить меня сказать больше, чем я собирался.

- Вы не сказали почти ничего! - в свое оправдание взвился Моцарт. - Вы ведь имели в виду себя?

- Откуда такой вывод?

- Интуиция!

Сальери тяжело вздохнул, оглянулся на дверь и беспокойно потёр переносицу. Видеть его таким было непривычно. Моцарт чувствовал, что подобрался к части его жизни, которая скрывалась от него раньше, и боялся пропустить малейшую деталь.

- Хорошо, - сдался наконец Сальери. - Речь обо мне. Но поймите меня правильно, ещё с утра я не подозревал о том, что на струны можно воздействовать. Это так спонтанно, мне нужно время, чтобы взвесить «за» и «против». Вы не можете гарантировать, что для меня это будет безопасно.

- Не могу, - признался Моцарт. – Но я сделаю все возможное, чтобы это не причинило вам вреда. Если бы… Кхм, извините, что говорю это снова, но я бы мог сказать точнее, если бы понял, что именно вы от меня хотите. Я бы примерился, насколько это сложно.

- Боюсь, почти невозможно, - просто ответил Сальери.

- Вы-то как это понимаете? Вы не видели партитуру.

- Я видел себя.

Моцарт от интереса не находил себе места. Он с трудом мог представить себе какие-то врожденные проблемы с магией в принципе, но чтобы проблемы были у самого Сальери…

- Покажите…

- Вы и так знаете больше, чем кто-либо, - тревожно перебил его Сальери. – Мне не стоило вам говорить. Это всё так ненадежно…

- Я буду хранить это в тайне!

- Пока в очередной раз не переборщите с алкоголем.

Это был удар в спину. Губы Моцарта дрогнули.

- Я больше не пью, - тихо сообщил он.

Сальери почувствовал неладное в его голосе и обернулся. Долгий-долгий взгляд выдержали они оба. Сальери всё ещё относился к нему с осторожностью после той ситуации, Моцарт всё ещё был обижен за каждое сомнение в своем таланте. Оба они это знали.

Чего Сальери не знал, так это того, какие противоречивые чувства раздирают Моцарта, со страхом понимающего, что теперь будет видеться с ним регулярно. Чего не знал Моцарт о Сальери – не знал вообще никто, и до настоящего момента Сальери готов был поклясться, что не узнает.

- Я тогда правда осознал свою ошибку. Я стал серьёзней. Пытаюсь стать, - Моцарт смотрел почти умоляюще. – Ваши секреты я не выдам.

- Это… заметно. Но дело не только в вас. Свои проблемы со струнами я скрываю. Боюсь, когда вы это увидите, вы сразу откажетесь. Это выглядит ужасно.

- Хотите, я поклянусь, что так не сделаю?

Сальери вздохнул.

- Не хочу, чтобы вас держала клятва.

Повисло молчание. Сальери снова взглянул на дверь, выглянул в коридор, и затем плотно закрыл.

- Вы можете быть уверены, что сохраните тайну?

Моцарт активно закивал. Сальери задумчиво кивнул, потом, видимо решив что-то, кивнул более уверенно, и снял с себя плотное верхнее платье. Вслед за этим, он расстегнул жилет. Моцарт слегка смутился.

Усевшись на стуле и стараясь дышать ровно, Сальери закрыл глаза. Как будто перед смертной казнью.

- Попробуйте посмотреть на меня в фокусе, - произнес он тихо. - Тогда все поймёте сами.