Первым делом заиграла песня «Веснушки» Пирокинезиса, Женя довольно давно её не слышал, потому что слушал, в основном, собранные плейлисты дня, а тем более давно не включал «грустные» плейлисты, с организацией музыки у него вообще проблемы дикие были, несмотря на то, что с музыкой он контактировал больше времени, чем с людьми, включая Егора. «Почерком резким я рисую между точек отрезки». А может быть конкретно эту песню Женя не слушал, потому что с ней были связаны воспоминания, о которых бы не хотелось думать. Веснушек у него не было, но было много родинок. И был когда-то человек, который их соединял. Не так романтично, как у Пирокинезиса, совсем не так, но это всё же было.
Дальше заиграла «Мама» Манижи. С этой песней у Жени воспоминаний с тем человеком не было, зато были с, удивительно, мамой, с которой у него тоже не всё превосходно. Да и голос у Манижи такой, вводит в состояние плавания, будто лежишь на воде и смотришь в космос, Женя искренне считал её невероятной женщиной. А про ту маму, ассоциирующуюся с этой песней, он думать тоже не хотел.
«Патрон» ЛСП. Шаффл сегодня явно на приколе, решил выдать всю херню из закоулков медиатеки. Ну, или у Жени были плохие воспоминания о каждой песне, потому что обновлять свои плейлисты он не любил, некомфортно, почему-то, было слушать новую музыку. Зато теперь приходилось вспоминать, хоть и внутри, но всё равно при Грише, который просто лежал рядом, заложив руку за голову, слушал его музыку и так же смотрел в небо. Непривычное ощущение.
«Бесполезно» группы Валентин Стрыкало. «Хочешь?» Земфиры. «Тепло» Макса Коржа. «Бог устал нас любить» Сплина. «Пекло» Би-2. «Я хочу быть с тобой» Наутилуса. «Потерянный рай» Арии. «На моей луне» Мёртвых Дельфинов. Закат давно кончился, Женя очнулся от музыки только через где-то полчаса после захода солнца, поднимаясь на локтях. Взгляд упал на Гришу, который совершенно спокойно посмотрел в ответ. Он правда слушал его музыку.
-Я забылся. Надо было ткнуть меня, когда закат кончился, я ж так могу и день пролежать.
-А мне нравится. Без проблем могу день так с тобой пролежать и не важно в закат или нет, — Гриша поднял свободную руку, снимая у Жени с дредов какие-то листочки и соринки. — Понимаю, почему ты проводишь столько времени в наушниках, ну, по словам Егора.
-В музыке просто… — ой, зря начал, — …много всего. Пойдём, поздновато уже.
Выключив музыку, Женя смотал наушники вокруг телефона, встал на ноги и положил эту конструкцию в карман штанов. Гриша встал следом, накидывая на плечо рюкзак, и протянул Жене ремень его же сумки.
-Как нога?
-До общаги доживёт.
Надев сумку, Женя сразу же похромал на дорожку, не особо дожидаясь Гриши, хотя, с Гришиным-то шагом это ещё кто кого ждать должен, но сейчас это мало волновало, ибо у Жени сердце с пульсом в миллион ударов в минуту мозг перекрыло наглухо. Он только сейчас, спустя минут пятьдесят доехал, что реально сам и добровольно предложил кому-то свою музыку, своё настроение и свои воспоминания. Да, это были не его личные песни, даже не какие-то неизвестные песни, но для Жени они были очень важны. Глупо, наверное, так привязываться к набору нот и слов, но уже поздно, батя, пить Боржоми, Женя остановился, расправил плечи и встряхнул головой.
-Чего такое? — сразу осведомился Гриша.
-Я загнался, а сейчас немного в себя пришёл.
-Оперативно, что сказать. А чего загнался?
Женя перевёл взгляд с горизонта на стоявшего в нескольких шагах впереди Гришу. Гриша теперь казался другим. В свете луны, кстати, ещё более красивым.
-У меня слишком личное и ревностное отношение к музыке, — устало решил всё же рассказать Женя. — Я совсем не осознал, что спокойно отдал тебе её, только сейчас догнало. Это несвойственное мне поведение. Знаю, это довольно известные песни, но просто прими, что мне мои плейлисты дороже всего на свете.
Гриша немного свёл брови и наклонил голову набок, переводя задумчивый взгляд в асфальт. И Женя его понимал, он и сам бы не знал что ответить, так что просто похромал дальше, возможно, показывая, что реакция на его овершеринг не так важна. Как-то не очень он любил, когда на его эмоции и откровения обращали пристальное внимание. Пусть знают, без проблем, только смотрины диковинных зверушек устраивать не надо, изучая десять минут как Женина внешность совмещается с тем, что он рассказал.
-У тебя потрясающий музыкальный вкус, как минимум, то, что я слышал, — Гриша загрузился, догнал Женю и пошёл рядом, явно не слишком-то комфортно для себя замедляя шаг, чтобы подстроиться под хромание. — Очень, — Гриша помотал руками, подбирая слова, — гармонично, наверное, вот такое слово. Не знаю как описать. Душе мягко, хер пойми.
Дослушав Гришины попытки в красочное описание, Женя неожиданно улыбнулся. С литературной составляющей языка и правильным выражением своих ощущений у Гриши явно было не всё прекрасно, ну да, в целом, не мог же он, наверное, во всём быть идеальным.
-Чего ты? Жень, а Жень.
Теперь он был как ребёнок, дёргающий маму. «Мам, почему ты улыбаешься? Мам, ну почему? Ну мам, ответь! Мам!».
-Ничего. Я тебя понял.
-Понял. А чего понял?
-Гриш, успокойся, всё нормально.
-Н-н-ну-у-у. А ты знал, что по тебе очень видно, когда ты улыбаешься по-настоящему, а когда нет?
-Хм?
-У тебя нос морщится, когда ты искренне улыбаешься. Вот тут, — Гриша ткнул себе между глаз. — По-другому не видно, но это мило.
-Да что ты говоришь?
-Да!
-Какая прелесть. Буду знать.
-Ну вот, ты развеселился немного, хорошо, — Гриша резко снова стал взрослым, хоть и продолжил радостно улыбаться. — Не загружай себя так, тебе щас к Егорке идти, а ты загруженным его убьёшь к чертям собачьим. А он главный мегафон сплетен, без него вся система наебнётся, его нельзя убивать.
-Обещаю постараться. Егор знает, когда нужно свалить из моего поля, так что не думаю, что он так легко дастся, а мне бегать влом, я просто ближайшего убью. Либо ближайшего, либо Витю, ну пожалуйста. Он меня так морозит.
-Он всех морозит, — Гриша усмехнулся.
Вдвоём они вышли на главную аллею, попадая в мир людей. В том ответвлении, где они с Гришей находились, людей за всё время было примерно штуки три всего, после этого казалось, что на аллее собралась вообще вся Москва. Женя поджал губы, недовольно оглядывая всех, ходящих мимо него. А до общаги-то идти и идти, с очень ощутимо больной ногой это расстояние казалось просто бесконечным, захотелось лечь на асфальт, устало заплакать и никогда не вставать. Женю вымотало напрочь, пять пар, потом этот самокат, потом всё остальное, в общем, не всё в организме было готово геройствовать.
-Гриш, я не дойду, всё, прости, — дотащивись до бордюра, Женя на него уселся и вытянул правую ногу, попутно развязывая дреды. — Правда болит.
Гриша сразу на корточки уселся около его ноги, принимаясь разматывать бинт.
-Сожми зубы.
Женя послушался, и Гриша с силой дёрнул прилипший к ране бинт, из-за чего Женя инстинктивно поджал ногу, защищая её рукой.
-Верни. Честно, я не врач, но выглядит прям даже хуже, чем я думал.
-Насколько? — Женя вытянул ногу обратно.
-Сильно распухло и не совсем нормального цвета. Надо в поликлинику, это может быть растяжение. Более того, очень вероятно, что это растяжение, что вообще не есть гуд.
-Не надо ни в какую поликлинику, на мне как на собаке заживает, не надо.
-Это не особо-то предложение на рассмотрение, Жень, скорее я просто планы дальнейшие озвучиваю.
-Не хочу к врачам, я тебя умоляю, давай лучше ногу мне отпилим, машиной оторвём, что нибудь, только не в лечебницу.
-Лечебницу, — хмуро фыркнул Гриша, доставая свой телефон и что-то там начиная сосредоточенно делать. — Лечебницу…
-Кондрашов!
Гриша всё же соизволил поднять взгляд от телефона.
-Шевченко, не обсуждается. За руку тебя протащу, но диагноз тебе поставят, даже если ты червём выворачиваться будешь. Бери мой рюкзак, а я твою сумку, на спине тебя до остановки такси донесу, других вариантов не вижу.
-Ты пизданулся?
-Либо на спине, либо на руках, ты сам не дойдёшь, а как-то перемещаться нужно.
-Мы в лакорне что ли, ты ёбнулся?
-Ну, на руках, значит, на руках.
Гриша успел встать, когда Женя уже немного истерично от него отклонился и выставил вперёд руку с ремнём сумки. Молча приняв сумку, Гриша отдал свой рюкзак, надел сумку через плечо и вытащил из кармана уже известную электронку.
-На, компенсация морального вреда.
-Тогда ты должен мне ещё два хороших энергетика.
-Придём в общагу, я сгоняю в Перекрёсток и принесу тебе энергетики. А щас подъём.
Надев рюкзак, Женя поднялся на ноги и тут же оказался у Гриши на спине, тот взял его под ноги и сразу куда-то пошёл, по-диагонали и в другую от главного входа сторону.
-У тебя шампунь с ягодами?
-Гель для душа, угу.
-Вкусно пахнет. И стойкий до неприличия, видимо.
-Это уже домогательство.
-Тебе полезно, дурость столичная. Ненавижу всякого рода лечебницы, тамошних врачей, тамошнюю аппаратуру и всё остальное.
-Ненавидишь или боишься?
-Да почему ты постоянно думаешь, что я боюсь?
-Значит, боишься.
-Да, боюсь. Двух вещей в мире всего боюсь — лечебниц и насекомых. Пауки входят в насекомых. Блять, до трясучки и истерики просто порой, а прикинь, каково мне кровь сдавать? Жесть.
-А тату ты как делал? У тебя тут блэкворк, насколько я вижу из-за рукава рубашки, а он так делается, что даже я стремаюсь.
-Ну, там не совсем блэкворк, наверное.
Женя осторожно закатал рукав на правой руке, показывая Грише татуировку. Это было сплошное чёрное покрытие от запястья на пятнадцать сантиметров, которое прерывалось в нескольких местах на нарисованные контуром ромашки с длинными узкими лепестками.
-Всё равно забивать много, и, насколько я знаю, тут бить и без того больно. Иголками и с кровью, Жень.
-Чё ты вот за мразота такая?
-Хе-хе. Так, держись ногами.
Гриша встал и, когда Женя более-менее зацепился за него, одной рукой быстро убрал волосы с глаз, вернул эту руку на место и пошёл дальше. Женя сначала немного понаблюдал, как с каждым шагом волосы снова сползают на глаза, а потом стащил с запястья свою резинку, собрал Гришину чёлку и завязал в смешной хвостик.
-Теперь я выгляжу как йорк.
-Даже хуже. Зато видишь куда идёшь, знаешь ли, не хочу, чтобы в лечебницу загремели мы оба.
-Почему «лечебница» всё же, не могу смолчать? Не больница, не поликлиника, не мед. учреждение, а лечебница, ты откуда это слово надыбал вообще, из двадцатого века? Лечебницы — это ветеринарки обычно.
-Да не знаю! Привык я говорить «лечебницы», всю жизнь так говорю, какая тебе разница, ты ж понимаешь о чём речь, вот и всё!
Женя раздражённо фыркнул, затянулся и выплюнул дым Грише в лицо.
-Подыши мятой, полезно.
-Какая ты вредина, Шевченко.
-Тц. Зато глаза красивые.
-О, несомненно. В два раза лучше, чем если бы были монохромными.
Женя принялся по-очереди закрывать то один, то второй глаз.
-Карий, голубой, карий, голубой, не знаю какой мне больше идёт. Голубой классный, но с ним глаз будто то ли водянистый, то ли мёртвый, как рыбий. А карий скучный, зато серьёзный, больше веса имеет. В общем, не знаю, ничего хорошего, и выгляжу как клоун. Вот у тебя классные глаза, редкие и красивые, мало где можно увидеть такой чистый и яркий зелёный в радужке, сколько там? Процентов семь по миру.
-Хочешь сказать, что людей с гетерохромией по миру больше, чем людей с зелёными глазами? Это абсолютно точно не так.
-Да я не об этом, Гриш!
-А о чём? — спустив Женю на землю, Гриша развернулся и усадил его на скамейку, принимаясь потом разминать спину.
-О том, что гетерохромия дурацкая, а зелёные глаза классные.
-А если бы у тебя была гетерохромия с зелёным глазом — ты бы сломался?
-Если бы да кабы. У меня её нет? Нет. Вот и всё. У меня вообще не может быть зелёных глаз, у меня волосы светлые. Если бы у меня была гетерохромия с зелёным глазом при светлых волосах, когда у отца глаза серые, а у мамы карие, то все учёные мира в момент моего рождения повесились бы.
-По-моему, у тебя навязчивое желание чьей-то смерти.
-Я родился в той части России, которая не Москва и Питер, конечно у меня навязчивое желание чьей-то смерти.
-А я родился в Казани, у меня какая фишка должна быть?
-В Казани? — Женя поднял взгляд с края Гришиного свитера на его лицо. — Почему-то я думал, что ты москвич.
-Ой, там сложновато, — Гриша закончил с разминкой. — В общем, у меня папа и его часть семьи — татары. Мама русская. И когда мама была беременна уже на каких-то последних месяцах, они с папой поехали к его семье запоздало праздновать день рождения деда. Тогда мама в Казани начала рожать из-за того, что на кухне суетилась много. Так что, по факту, я родился и прожил первые несколько недель в Казани, по факту, я наполовину татарин, но тем не менее я москвич. Вот так как-то.
-А в свидетельстве о рождении какой город написан?
-Казань.
-А прописка?
-Москва.
-Нихуя разносторонняя личность. Ещё и татарин…
-Пожалуй, не буду вдаваться в подробности этой фразы. Наше такси, инвалид, погнали.
До такси Женя дохромал сам, усаживаясь на заднее сиденье по-диагонали от водителя. Смех смехом, но от осознания того, что они правда едут в больницу, у него начался нехилый мандраж. На врачей у него была, мягко говоря, аллергия из-за одной конкретной женщины, которая в Архангельске была у него участковой, то есть сначала Женя тащился к ней, а потом уже она направляла его к тем специалистам, к которым надо. И вот она, Ефросинья Иванова, мать её, Зыченко, кажется, ненавидела Женю всей своей малюсенькой жёсткой душой, как и он её. Как же она его чморила, просто блестяще, Женя был в классической плохой компании, но даже там все просто наинежнейшими были по сравнению с этой женщиной. В общем, из-за неё Женю прямо физически воротило от медицины.
Когда такси приехало к коричневому зданию поликлиники номер двенадцать, и Женя выбрался из машины, его переклинило. Он бы и убежал по мере возможности, но Гриша успел его перехватить, ставя слева от себя и закидывая его руку себе на плечи.
-Никуда не денешься, мы уже слишком приехали, чтобы сливаться.
-Гриш, пожалуйста, я не хочу, я не могу туда…
-Мы сейчас придём туда, к врачу. Врач посмотрит на твою ногу и направит тебя на рентген. Мы попрёмся в рентген, потом подождём снимок. Притащимся обратно к врачу, отсидим очередь из недовольных. Дальше по ситуации: либо перелом, и мы тащимся делать гипс, либо растяжение, либо ушиб. И всё, и тебя выпустят из «лечебницы», я потащу тебя в общагу, потому что тебе явно скажут не ходить, а костыли не выдают. Ничего непредсказуемого и ужасного, если вдруг что, я тебя защищу, я сраться умею и люблю. Всё будет хорошо, Жень, я тебе клянусь своими татарскими корнями, раз уж они в тебя так попали.
-Татарскими корнями… — Женя растерянно проследил, как за ним закрылась красная входная дверь больницы. — Гриша.
-Я с тобой, садись, надевай бахилы.
Кое-как Гриша дотащил зашуганного Женю до кабинета дежурного врача, усадил там на железные стулья, в которые Женя вцепился до побелевших костяшек.
-Жень, ты номер полиса своего помнишь?
-Есть фотка.
-Окей. Мне нужен номер, чтобы пойти взять талон.
-Не уходи от меня.
-Я на тридцать секунд максимум, можешь считать, но нужно взять талон в очередь, Жень, я сейчас приду, хорошо?
Отцепив руку от стула, Женя достал телефон, нашёл в фотках полис ОМС и отдал телефон Грише.
-Считай тридцать секунд.
Гриша быстро ушёл из поля зрения, так что Женя, за неимением других вариантов, принялся и правда считать тридцать секунд, смотря пустыми глазами в линолеум, немного пошедший буграми. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. Женя начал нервно дёргать здоровой ногой. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Двадцать. Раз. Два. Три. Четы…
-Всё, держи, — Гриша грохнулся рядом на стул и отдал Жене его телефон. — Ждать недолго, потерпи немного.
Женя резко выдохнул и положил ногу на ногу, насильно откидываясь на спинку стула. Просто нужно расслабиться, тут же даже врачей нет, в этом коридоре, линолеум, бледные стены и несколько людей, если немного отвлечься, то можно даже представить, что это не медицинское учреждение, а просто, ну, коридор.
-Наша очередь, пошли.
Да твою-то. Гриша опять практически повесил Женю на себя и потащил в кабинет, хотя тот в какой-то момент чуть ли не пятками в пол упираться стал.
-Здрасьте, — за столом сидела тучноватая женщина с кудрявыми волосами, которая что-то заносила в компьютер. Женю передёрнуло. — На что жалуетесь?
-Тяжёлым предметом в ногу ударило, потом эту же ногу подвернуло. Очень опухла и болит, ходить проблематично.
Женщина подняла взгляд сначала на Гришу, а потом опустила на сидящего у стола Женю.
-А сам чего, немой?
-Голос пропал, извините уж, я за него поговорю, а он только хрипеть пока может, мы так до вторника не договоримся.
Женщина вздохнула так, чтобы все поняли как она устала, и медленно наклонилась к Жениной ноге, оглядывая травму. Что она там умудрилась углядеть, Женя, конечно, не совсем понял, потому что ногу с её места явно еле видно было, но тем не менее она вернулась в изначальное положение, что-то черканула на бумажке и отдала её Грише.
-Ортопед на третьем этаже, скажите, что вы срочно, и отдайте бумажку. Всё, идите.
-Спасибо.
Пока Гриша занимался бумажкой, Женя попробовал встать самостоятельно, но лодыжка прострелила болью через всё тело в мозг, а помимо этого Женю добило ещё и судорогой.
-Не умирать в моём кабинете, — недовольно отозвалась женщина, принимаясь громче стучать по клавиатуре.
-Какая вы прелесть, Ирина Вячеславовна, пациенты наверняка вас обожают.
И пока Ирина Вячеславовна с её-то скоростью не успела поднять голову и возмутиться, Гриша выволок Женю из кабинета.
-Ахуеть она, как таких только мед выпускает, — принялся зло шипеть Гриша, пока они вдвоём ждали лифт. — Надеюсь, она всем людям с ДЦП говорит самим по лестнице карабкаться, ходить и двери открывать. Мозгоёбство.
-Давай-ка тише, — Женя слабо похлопал Грише по руке. — А то мы сейчас не к ортопеду, а к психиатру тебе пойдём с жалобами от окружающих на приступы агрессии.
-Здорово, но звучишь ты как близкая смерть, мне это очень не нравится.
-Гриш, у меня до онемения болит нога, я едва в сознании от того, что у меня в этом сознании одновременно боль, страх и усталость, да я вообще герой, что хоть как-то звучу. Хочу, чтобы меня всё оставило.
-Ничего-ничего, мы близки к общаге, ты, главное, будь в сознании, с остальным я разберусь.
-Ты ненормально добрый, Гриш, такая доброта опасна для тебя.
-Советую тебе не говорить на больную голову, не того нанесёшь — не отмоешься.
-Извини.
-Прощаю.
Ортопедом оказался рыжий мужик с залысинами, стрёмными усами и круглыми щеками. Он подавил Жене на ногу, хмыкая на его сдавленные вскрики и дёргания, что-то побормотал и выписал направление на рентген, находящийся ещё на этаж выше. Ждать снимка пришлось очень долго, Женя даже задремал у Гриши на плече. Вернее попытался задремать он сам по себе, но голова постоянно падала, так что с красноречивым «заебёшь» Гриша уложил его себе на плечо. А там мягкий свитер, жар от человеческого тела и запах ягод, так что Женю убаюкало, он снял очки и просто заснул.
Через какое-то время Гриша его осторожно разбудил, и они потащились обратно на этаж ниже к похожему на рыбу-каплю ортопеду. Тот поизучал снимок, похмыкал и фыркнул в усы.
-Перелома у Вас нет, молодой человек, но есть растяжение, причём неслабое. Нога сильно болит?
Женя покивал.
-Он наступать на неё почти не может, — сообщил из-за спины Гриша.
-М-м-м. Растяжение средней тяжести, — ортопед вздохнул и принялся тяжёлой рукой записывать что-то на бланк. — Лежать, лодыжке покой, прикладывать холод и завязывать эластичным бинтом. Несколько дней, вероятно, ходить Вы самостоятельно не сможете, потом можете понемногу возвращать нагрузку на ногу. Если будет очень больно — попейте вот эти таблеточки. Если боль будет продолжаться слишком долго — приходите на повторный приём.
Дописав информацию в бланке, ортопед отдал бумажку Жене и уставился в компьютер. Гриша отобрал бумажку, положил её в карман Жениной сумки, которая до сих пор висела на нём, и занялся вытаскиванием Жени из кабинета и больницы в целом.
-Растяжение, вот видишь. А если бы мы не пошли в «лечебницу» — у тебя были бы осложнения.
Поставив неустойчивого Женю на верхнюю ступеньку, Гриша спустился и уронил его себе на спину, опять подхватывая под ноги.
-Кончай меня передразнивать, я загоняться начинаю, будто ты меня деревенщиной считаешь.
-Не считаю, мне очень нравится как ты говоришь.
-Гриш, идти далеко, ты устанешь из-за меня, я тяжёлый.
-Всё нормально, тут минут десять всего. Мне не тяжело, а если станет — спущу тебя на ближайшую скамейку. Договор?
-Дого… — Женя зевнул, — …вор.
Покомфортнее обняв Гришу за шею, Женя улёгся на свои руки, прижался головой к голове Гриши и снова заснул. Даже с его закалённой нервной системой он не мог до конца выдержать сегодняшнюю нагрузку, хотя Гришину спину было жалко, конечно.