То, что он находится в больнице, Женя поймёт в любом состоянии. Сейчас он пришёл в сознание и сразу понял, что лежит на кушетке, в тыльную сторону ладони на правой руке у него воткнута игла капельницы, а все руки забинтованы от локтей до пальцев. Он бы приложил хоть немного усилий, чтобы осмотреться, только вот двигаться совсем не хотелось, слабость в организме была дичайшая.

-Геша?

Женя сонно повернул голову в сторону источника звука.

-Тётя Лиза. Привет. Давно ты тут?

-Неважно, — тётя Лиза подошла и, как смогла, обняла Женю, который честно старался, но не смог по-нормальному поднять руки, чтобы обнять в ответ.

-Чего ты так переживаешь?

-Смотря, что ты помнишь.

Женя разъезжающимся взглядом осмотрел себя.

-Гоша ножом порезал мне ладонь. Дальше я пошёл в номер хостела, чтобы побыть одному, кажется, сломал там зеркало. В голове всё очень плохо. Но бинты на предплечья наталкивают на размышления. Я попытался вскрыться, да? Всё чешется под бинтами.

-Да.

-Мощно я. Хочу спать.

И сознание снова ускользнуло, Женя заснул, организм просто не мог функционировать при такой слабости.

В следующий раз, когда он пришёл в себя, его состояние было уже попрочнее. Взгляд уже мог фокусироваться, конечности подчинялись командам мозга, Женя смог сесть, и на глаза попались неровно обрезанные дреды. Без части дред было, кстати, легче. От двери раздались голоса, и Женя, найдя очки рядом с кушеткой, глянул на дверь.

-Здравствуй. Как себя чувствуешь?

-Здравствуйте, Михаил Владимирович. В голове ничего непонятно, а тело тяжёлое.

Михаил Владимирович был Жениным психиатром, неудивительно, что он тут. С другой стороны, его присутствие для Жени ничего хорошего не значило. С «попыткой самоубийства» в целом хороших исходов маловато, конечно.

-Говорите сразу что и как. Я не самоубийца, остро не отреагирую.

Тихо вздохнув, Михаил Владимирович элегантно присел рядом с Женей на кушетку.

-Тебя точно принудительно положат в стационар. В моих силах только скостить срок до минимального. Я пытался тебя отстоять, но всё-таки в такой ситуации люди не очень склонны верить, что ты не хотел себя убить.

-Но вы же понимаете? Я как не хотел, так и не хочу умирать. Я вообще не помню как и почему я это сделал.

-Это я выясню в процессе. Елизавета уже собрала необходимые документы, чем быстрее тебя переведут, тем быстрее выйдешь.

-Так быстро? Это же клеймо на всю жизнь, я и так псих, а тут ещё и в психушке после психоза буду. Очень много корня «псих» в моей жизни. Я читал, там нужна экспертиза, суд, постановления какие-то, это всё не может быть так быстро.

-Жень, — Михаил Владимирович опять вздохнул. — По идее — да, всё это нужно. Но никто с документами возиться не хочет. Видят, что ты не в состоянии, видят твой анамнез и сразу со своих рук отсылают. Мне очень жаль, что всё так вышло, но это необходимо.

-А если подать аппеляцию?

Женя поднял взгляд на Михаила Владимировича и резко понял по сожалеющему взгляду, что он против него. Поджав ноги, Женя упёрся лбом в колени и закрылся ослабевшими руками.

-Вы хотите меня упрятать, жизнь мне сломать.

На спине Женя почувствовал руку тёти Лизы, которая его гладила, пытаясь успокоить.

-Мы хотим помочь. Тебе правда станет лучше от лечения и таблеток.

-А с дальнейшей моей жизнью что? Сейчас у меня крыша встанет на место от колёс, допустим, но я на всех местах учёбы, работы и так далее буду обязан говорить, что в девятнадцать лет лежал в психиатрический лечебнице, да меня никуда вообще не возьмут.

-Работодатели не могут требовать от тебя сведений о твоём психическом здоровье, а тем более сведений о том, что ты лежал в стационаре, — тётя Лиза села рядом с Женей, не убирая руку с его спины.

-Тёть Лиз, ты же слышала, даже в этой лечебнице сейчас никто не парится о документах при переводе человека в психиатричку, хотя должно быть много процедур, думаешь, им будет не всё равно на какие-то там статьи в отношении психически больных людей, мнение которых вообще никто спрашивать не будет, потому что они «ку-ку»? Да меня с порога нахуй пошлют, извиняюсь за выражение. У меня учёба на бюджете, у меня только начавшиеся отношения, у меня желание устроиться на работу, мне психушка сейчас вообще не в кассу.

Но сколько бы Женя не говорил, подняв голову, он всё равно увидел в глазах Михаила Владимировича и тёти Лизы ту горькую жалость, которой всю жизнь боялся.

-Не смотрите на меня так, пожалуйста, — Женин голос дрогнул, а глаза застелили слёзы. — Не хороните меня, я ещё здесь, живой, адекватный, у меня есть шансы.

-Есть, — кивнул Михаил Владимирович. — Но твоё лечение — уже вопрос решённый. Я обещаю, что больше нужного ты там не пролежишь.

-Решённый?

В дверь палаты постучали, внутрь сунулась медсестра и помахала Михаилу Владимировичу. Тот кивнул и встал с кушетки.

-За тобой уже приехала машина перевозки.

У Жени внутри всё опустилось. На реакцию сил не было, по щекам потекли слёзы.

-Тёть Лиз.

-Да?

-Я тебе продиктую номер, пожалуйста, позвони по нему и скажи что со мной. Что после срыва меня на неделю или больше поместят в психиатричку. И что если он не хочет с этим жить, я это понимаю, пусть он привезёт мои вещи на твой адрес. Обещай, что сразу же позвонишь, он должен знать, он сам сейчас боится, я думаю.

-Диктуй номер.

На память Женя произнёс Гришин номер телефона, который тётя Лиза записала в маленький блокнотик, который всегда носила с собой в кармане. Удостоверившись, что она запомнила то, что нужно сказать, Женя вытерпел снятие капельницы и с Михаилом Владимировичем кое-как пошёл за медсестрой к машине перевозки. Ощущение, будто на казнь идёшь по зелёной миле.