Женя глубоко вдохнул, вытирая слёзы с щёк.

-Все слова пропали из головы, не поверишь. Хм. Я сказал тебе, что моя мама — препод в универе, а отец работает на заводе. Это правда. Ну, я так думаю, отца я давно не проверял. Они с мамой давно развелись, потому что он нас тиранил. Маму избивал, меня избивал, я помню, что однажды мы с мамой очень, очень долго сидели зимой на балконе, потому что отец в очередной раз поехал по фазе и ждал нас в квартире с разводным ключом в руках. Мама пила водку из бутылки, а я сидел в углу и пытался греться от своего дыхания, мы были в домашней одежде, было очень холодно. Подобное происходило довольно часто, я пошёл на кикбоксинг, чтобы защитить нас с мамой, но что есть тощий ребёнок, хоть и с некоторыми навыками, против огромного мужика с психическим расстройством? Огромными усилиями мама с ним развелась, он более-менее оставил нас в покое, но уже повредил меня, у меня, как у него, появились проблемы с психикой, и, как у мамы, пристрастие к алкоголю. Когда закодировалась она, начал пить я. С до тупого малого возраста. Я мог завалиться домой пьяным, фыркнуть на мамин полный боли взгляд и упасть в отрубе на пол, мне было похуй на всё и всех, а тем более на маму, какое право она имеет мне что-то предъявлять, если сама алкоголичка? От отца мне досталась какая-то свалка психических болезней, основным было ПТСР, а к нему куча разных дополнений, но с этим никто ничего не делал, я в том числе не собирался, ведь пойти в мозгоправу, я что, шизик какой-то? Если бы я был и шизиком, и пидором — я бы вообще не выжил в этом мире. От всего этого говна мама отправила меня в Москву на учёбу, но, как говорится, ты можешь вывести человека из деревни, но не деревню из человека. Так же и я, переехав в Москву, я нашёл себе и тут «плохую компанию», продолжил пить и усугублять свои и без того тяжёлые травмы. Тут я начал встречаться с Андреем. Только я его не устраивал таким, какой я есть внешне. Для него я сделал дреды, для него проколол нос, для него сменил весь гардероб, в общем, я больше не был мной, — пришлось ненадолго прерваться, потому что рыдание изнутри давило так, что дыхание спёрло. — Я был прикольным аксессуаром для человека, я был травмированным настолько, что перестал иметь своё мнение, соглашался и делал всё, что мне скажут. В той же компании был Влад. Меня ставили как ставку в играх, меня использовали, а мне было похуй, главное, давайте алкоголь и иногда обнимайте и целуйте. Как же мерзко, — Женя упёрся лбом в колени, но заставил себя вдохнуть и подняться, чтобы продолжить говорить. Душу из тела будто вытягивали тысячами маленьких крючков, но надо было закончить. — Когда-то мы снова напились, как и всегда, мы оказались на станции Красный Балтиец. Сама по себе стрёмная станция. Андрей подошёл к краю платформы, чтобы посмотреть где электричка. И упал на рельсы. Электричка его переехала, почти пополам разрезала, каждый раз я вспоминаю этот тяжёлый железный запах крови. На тело Андрея сразу налетела куча рабочих, а мы просто стояли на платформе и смотрели, как из только что живого человека вываливаются кишки. После этого вся компания Андрея в один голос начала винить меня в его смерти. Виноват, виноват, виноват, виноват, виноват, я ничего не сделал для непосредственной смерти Андрея, но эта вина уже в меня въелась, она стала главной в моей жизни. С содействия тёти Лизы я попал к Михаилу Владимировичу, моему психиатру. Он сказал, что смерть Андрея стриггернула моё ПТСР, поэтому мне так плохо, и выписал мне антидепрессанты. Мне пришлось бросить пить, правда, таблетки я тоже довольно быстро бросил. Когда у меня ничего не осталось, я убился об учёбу. Сидел в уроках всё время, даже если уже не получалось запоминать информацию от переизбытка — я всё равно читал, решал, мне надо было достичь результата хоть в чём-то. Я падал в обмороки, забывал всё, начиная от своих дел, заканчивая тем, какой сейчас год, но продолжал учить. Свои эмоции я стал выражать только рисованием, если чувствовал, что что-то такое приближается, — сразу начинал рисовать, чтобы всё из души всё сразу перетекло через руку на листок, не попадая в мозг. Так выяснилось, что у меня природный талант к рисованию, — Женя опять прервался на длинный дрожащий выдох. — И я поступил на худграф, пожертвовав великой любовью к математике, чтобы никто ничего не заметил, ведь, ну, учителю ИЗО свойственно рисовать, чем больше, тем лучше. Понемногу голос вины в голове стих. Я вёл себя так, как научился от Андрея, не подпускал людей, чтобы не дай Бог они обо мне чего-то не узнали. И на первом курсе всё было нормально. А на втором я встретил тебя. Я не сразу понял, но ты тоже меня стриггерил, у меня начался рецидив. Кажется, у души появились чувства задолго до того, как мозг это понял. Каждый раз, когда душа пыталась что-то чувствовать, в мозгу просыпался голос вины, препятствующий осознанию. И чем больше у меня было к тебе чувств, тем хуже мне становилось. Тут ещё и Влад, он знает куда надавить, и он давил. И он, и Гоша, и оно всё так ударило, и… — Женя задохнулся, закрывая лицо ладонями. — Да, я психбольной, Гриш. Прям официально. Всё, я лежал в дурке, у меня продольные швы на венах. И то, что я, вероятно, начну по-новой принимать антидепрессанты, не значит, что я на сто процентов излечусь и стану нормальным. Может, я продолжу себя не узнавать. Может, у меня продолжатся нервные срывы. Я и сам не знаю. Поэтому, Гриш, я…тебя люблю, поэтому не могу без твоего ведома обречь тебя на это. Ты до этого, когда я первый раз сюда приехал, сказал «главное, чтобы не настоящее психическое заболевание», я запомнил, извини, что я такой. Я всё рассказал, теперь ты единственный в мире знаешь обо мне всё, знаешь, каким я был и какой я сейчас, — сбросив руки на колени, Женя уже в который раз пересилил себя и посмотрел Грише в глаза. — Я прошу тебя, на самом деле подумай. Не знаю, распиши на листочке «за» и «против», потому что это будет реально тяжело, без утрирования, у меня очень болезненный период повторного привыкания к антидепрессантам, порой будет казаться, что я умираю, я буду не в состоянии какое-то время делать что-то самостоятельно, повторюсь, это будет настоящее испытание на прочность. Я пока поживу у тёти Лизы. Спасибо, что выслушал.

Сшагнув в дивана, Женя дошёл до прихожей, взял свои кеды и вышел, тихо закрыв дверь. В голове было пусто, он и сам не мог понять, было это легче, чем он рассчитывал, или тяжелее. Гриша ни разу никак не отреагировал, но Женя не был уверен, что потянул бы его реакцию. В лифте он надел кеды, потом вышел на улицу и сел к тёте Лизе в машину, но на заднее сиденье. Хотелось побыть одному.