Сочельник в том году выдался снежный, давно уже такого не было. Огненная Богиня смотрела в окно на начинающуюся метель и хмурилась — тревога исказила её красивое острое лицо, глаза были сердито сощурены. Она и так не любила выходить на улицу, а бушующая непогода и вовсе сделала невыносимой одну лишь мысль об этом. Но оставаться дома больше было нельзя: у неё сгорели все свечи на кухне. Пламя в камине, свечи в зале и её покоях не могли потухнуть, они горели всегда, но это был предел её сил. На большее, увы, она не была способна — не то, что раньше. Огненная Богиня вздохнула и поморщилась, отгоняя неприятные мысли и горькие воспоминания о былом величии, и вновь устремила взгляд на улицу, нервно схватившись за край подоконника. Люди снаружи вызывали у неё отвращение и омерзение, она брезговала находиться рядом с ними, но делать было нечего, она должна была купить свечи, пока магазины ещё работали.

«О, нет-нет-нет, — сказала она в надежде отложить момент выхода из уютной квартиры. — Зачем же мне кухня, я могу просто не заходить туда». Она тут же поморщилась. Это было глупо. В конце концов, ей нужно было на улицу, потому что у неё кончились любимые тени. Не хватало ещё остаться без косметики!

«С другой стороны, — продолжила Богиня, отошла от окна и устроилась в кресле, — я их властительница, почему я не могу снизойти до них? Возможно, кто-то даже узнает меня». Она всегда так успокаивала себя перед тем, как выйти на улицу. Но никто и никогда её не узнавал.

Богиня вышла из подъезда, не забыв надеть длинную накидку с капюшоном — так люди практически не обращали на неё внимания. Она гордилась своей безупречной внешностью, приковывающей взгляды и очаровывающей людей, но в холодную пору вынуждена была скрываться под закрытыми одеждами. Она не знала, что такое холод — но люди знали, а потому красивая женщина в лёгких пончо и лонгсливах зимой привлекала к себе слишком большое внимание, в котором, однако, явно читались не восхищение и боготворение, а недоумение и осуждение. Терпеть подобное в свой адрес Богиня была не намерена.

Она купила красивые декоративные свечи в магазине, где громко надрывалось радио — звучала «Rockin’ around the Christmas tree», — и от громкой музыки у неё разболелась голова. Раздражение вызывали у неё и толпы людей, выбирающих подарки для своих друзей и близких, и необходимость стоять в очереди — а ведь когда-то люди расходились и падали ниц, стоило им увидеть свою хозяйку! Она с трудом подавила жгучую злость и смиренно дождалась своей очереди, успев возненавидеть и проклясть всех людей, что оказались рядом с ней. До чего же низко она пала!

Богиня порадовалась тому, что успела купить тени до закрытия магазина. И что с того, что она едва не устроила скандал с продавцом из-за того, что магазин уже закрывается? Если она соизволила выразить своё пожелание, то рабы должны его исполнить. Она довольна была тем, что компенсировала свои сегодняшние унижения и ожидания — радоваться не мешало даже то, что её ждала долгая дорога домой из центра города. Метро и общественный транспорт Огненная Богиня решительно не признавала.

Она возвращалась домой, сокращая путь через Центральный парк. Это было тихое и спокойное место — настоящая благодать после громких манхэттенских улиц и авеню. Она наслаждалась отсутствием суетливых, путающихся под ногами людей. А ещё больше умиротворяли мысли о том, что скоро она вернётся домой, отмоется от омерзительного ощущения грязи на своём теле, а потом будет всю ночь нежиться в своей кровати, наслаждаясь покоем. Богиня просто обожала комфорт.

Взгляд её внезапно остановился на маленькой фигурке, съежившейся на скамейке у дорожки. Огненная Богиня в холодном удивлении наклонила голову и неторопливо, степенно подошла ближе. Перед ней сидело человеческое дитя, маленькая девочка, заплаканная, уставшая и очень замёрзшая. Девочка вскинула голову и посмотрела на Богиню своими большими зелёными глазами. Она забормотала что-то, испуганная и нерешительная, но Богиня не придавала значения её словам, погрузившись в раздумья. Личико и одежда девочки были измазаны сажей, и Богиня случайно испачкала пальцы, когда задумчиво потрогала малышку по лицу. Где сажа, там и огонь. Радость на мгновение охватила Богиню, когда она поняла, что это значит. Эта встреча была не случайна, и сажа на лице девочки тоже была не просто так. Это был знак — девочка была отмечена огнём.

«Пламя послало мне слугу».

***

Тридцать первого декабря Мисти решила сбежать из дома. Это было взрослое и взвешенное решение: она не только тщательно всё продумала — насколько тщательно мог продумать девятилетний ребёнок, — но и начала подготовку к своему побегу ещё на прошлой неделе, чтобы всё точно получилось. Утром тридцать первого декабря она взяла полтора доллара, которые специально отложила на этот день заранее, надела свою любимую тунику и лёгкую осеннюю курточку и ушла.

Мисти знала, что Опалин ни за что не отпустит её, а потому до последнего держала в тайне свои планы и очень боялась, что огненная Богиня раскроет её секрет. Но всё же подумала девочка и о том, что приёмная мама будет очень волноваться, когда обнаружит внезапную пропажу своей воспитанницы — а Мисти очень не хотела её расстраивать и беспокоить. Поэтому, выйдя из подъезда и пройдя два квартала, чтобы уж наверняка, она остановилась, чтобы написать сообщение: «Я ушла загадывать желание, вернусь вечером, не волнуйся». Опалин наверняка будет не в восторге от таких вольностей, а то ещё и накажет, но это ничего. Мисти готова была вытерпеть любое наказание, главное сначала загадать желание, чтобы оно обязательно-обязательно сбылось.

Чтобы понять суть происходящего в полной мере, стоит вернуться на несколько дней назад — а это был сочельник. Вообще-то дома у Опалин не принято было отмечать Рождество, и Мисти об этом знала. Она недавно поздравила Опалин с Днём зимнего солнцестояния — а это было единственное торжество, отмечаемое при власти Богов зимой, поэтому приёмная мама его признавала, — и на этом праздники для неё закончились. В сочельник же Мисти вспомнила о том, что ровно два года назад её нашла и приютила Опалин. Она жила дома у настоящей Богини уже два года, немного привыкла и освоилась, а потому в тот вечер даже посмела остаться с Опалин вместо того, чтобы пойти спать. И вот Мисти сидела на полу и, словно зачарованная, наблюдала за тем, как женщина рассматривает какие-то странные символы-пиктограммы в старой книге. Кажется, она читала, но Мисти никак не могла взять в толк, что можно понять в этих странных картинках.

— Опалин, а ты мне расскажешь, как ты меня нашла? — сонно спросила Мисти, стараясь не задремать. Тишина, нарушаемая лишь шелестом страниц и треском камина, и полутьма зала очень располагали к дрёме, но девочка стойко держалась. — Уже два года прошло, помнишь?

Опалин вздохнула и чуть сощурилась — ей не понравилось то, что воспитанница посмела отвлечь её от чтения. Но Мисти смотрела с мольбой и надеждой и даже наклонилась вперёд, чтобы заглянуть в лицо Опалин. Девочка хотела удостовериться, что своим вопросом не разгневала Божество.

— Тебя бросили твои родители, и я подобрала тебя на тёмной страшной аллее в глубине Центрального парка, — вполне коротко и ясно отозвалась женщина. — Когда я нашла тебя, ты замерзала и была вся покрыта сажей. Я сразу поняла, что тебя послало мне пламя, и милосердно разрешила тебе пойти со мной.

«Какое замечательное пламя», — пробормотала Мисти, довольно жмурясь.

— Это не самая интересная история, Мисти, — сказала Опалин. — Но ты не должна ни на мгновение забывать об этом. Редкие люди удостаиваются такой чести.

«Зато я с тобой теперь», — пробормотала Мисти, медленно охватываемая дрёмой. Когда ей становилось совсем грустно от мысли, что она наверняка очень плохая, раз даже настоящим родителям не понравилась, девочка вспоминала о том, что её приютила Богиня, и от этого становилось легче. Значит, есть всё-таки в ней что-то особенное. Родители были всего лишь плохими людьми, а Опалин — это настоящее пламя в человеческом обличии.

— Я не помню об этом ничего… помню только, что это праздники были. И холодно очень. А потом через несколько дней новый год наступил… я помню Новый год, это первый день, который я хорошо запомнила, — негромко прошептала Мисти уже в полусне.

— Я тебя не спросила, какой день ты хорошо запомнила, — тут же одёрнула воспитанницу Опалин, не терпящая лишних слов. Мисти должна была говорить не больше и не меньше, чем от неё требовалось. — Но воистину. Новый год тогда выдался шумный. Фейерверки доводят меня до головной боли, однако я никак не ожидала, что мне придётся успокаивать тебя.

В то время Мисти ужасно боялась громких звуков и уж тем более всяких хлопков и взрывов, а потому, когда стемнело и начались фейерверки, от страха спряталась в углу пустой, тёмной, холодной комнаты, которую Опалин выделила ей на первом этаже своей большой квартиры. Там она дрожала и плакала, закрыв голову руками, с ужасом ожидая новых взрывов — и они раздавались, и от этого было ещё страшнее.

«Мисти! — позвала Опалин, и девочка вздрогнула от неожиданности. Голос Богини смог на секунду отвлечь её от страшного грохота. — Иди сюда, я хочу на тебя посмотреть». Она тогда часто рассматривала Мисти и пристально следила за её движениями и действиями — как будто завела себе нового зверька, за которым интересно было наблюдать.

Мисти вышла из своей комнаты, потому что страх перед Богиней и её гневом был сильнее, чем ужас при грохоте фейерверков, и встала перед Опалин, заплаканная и трясущаяся.

«Я боюсь салютов, — пробормотала она, вытирая слёзы ладошкой, прежде чем Опалин успела спросить, в чём дело. — Опалин, вы меня защитите?».

Немало удивлённая этими словами, Опалин сначала задумалась, не зная, что делать с перепуганным человеческим ребёнком, потом бесцеремонно взяла Мисти за запястье и подвела к окну. Мисти увидела, как разрываются фейерверки над небоскрёбами, и закрыла уши ладошками, боясь услышать громкие резкие звуки.

— Что за красота, — промурлыкала Опалин. — Человеческая нелепость, конечно. Они используют огонь, чтобы украсить свой бесполезный выдуманный праздник. Но огонь не перестаёт быть очаровательным от того, что праздник бесполезный, ты так не думаешь?

Мисти не ответила. До этого она как-то не думала о том, что фейерверки — это тоже огонь. Наверное, они нравятся Опалин, она огонь любит. Обычно Мисти на фейерверки не смотрела, потому что боялась. Знала только, что они яркие и красивые, но не решалась всматриваться долго, потому что за вспышками сразу следует грохот.

— Я боюсь… — робко повторила она с мольбой, словно во власти Опалин было сейчас прекратить этот страшный шум. — Громко же.

— Этот грохот невыносим! — поддержала Опалин, демонстративно прикладывая ладони к вискам. — Люди празднуют и нарушают мой покой. Ты представить себе не можешь, Мисти, как у меня болит голова от этой канонады.

Мисти от удивления даже голову подняла и на мгновение отвлеклась от своих страхов. Ей трудно было поверить в то, что эта прекрасная Богиня точно так же, как и сама Мисти, не любит грохот фейерверков.

— Мне казалось, человеческие дети любят всё яркое и красивое, — продолжила Опалин. — Если тебе не нравится огонь в моём камине, дорогая моя, то, может, этот придётся тебе по душе больше, — и степенно кивнула за окно.

Мисти стояла рядом с ней и всё ещё вздрагивала каждый раз, когда раздавался очередной взрыв, но теперь она чувствовала себя почти в безопасности. Пугало только ожидание громкого звука, но сами фейерверки оказались действительно яркими и красивыми, даже очень. И совсем не страшными, потому что фейерверк — это огонь, а огонь находится под властью Опалин, и значит никогда не навредит Мисти. И когда Мисти об этом подумала, она даже осторожно потянулась ближе к стеклу и встала на носочки, надеясь получше всё рассмотреть.

Но это было два года назад, а теперь Мисти выросла и уже совсем не боится фейерверков… Ну если только тогда, когда первый залп неожиданно раздаётся. Сейчас она, наоборот, любит смотреть на красивые огни за окном.

— В моё время год начинался в марте, — сказала Опалин, отвлекая девочку от воспоминаний. — Конечно, это тоже были торжества. Люди провожали старый год и приносили жертвы нам, Богам, в надежде на то, что мы благословим их на удачу в грядущем году. Масштаб жертвоприношений, увы, был не столь масштабен как во время весеннего равноденствия, и обычно люди преподносили нам еду. Какая жалость, меня никогда не интересовали их скромные подношения. Впрочем, — она горделиво улыбнулась, — было всё же то, что радовало меня в это время. Люди связывали наступление нового года с огнём, а потому я всегда удостаивалась такого внимания, что даже другие Боги в этот день оставались в тени моего великолепия.

— Может быть, с тех пор и пошла традиция запускать фейерверки в Новый год? — спросила Мисти, но ответом ей было лишь молчание.

Тогда девочка подумала и решилась задать ещё один вопрос:

— А люди загадывали желания?

— Хватит болтать, Мисти! Ещё один вопрос, и я запру тебя в комнате на весь день, — не выдержала Опалин, желающая вновь вернуться к чтению своей книги с иероглифами. Впрочем, она всё же сжалилась, решив удовлетворить любопытство воспитанницы. — Да, Мисти. Люди загадывали желания. И сейчас загадывают. В Бразилии люди загадывают желания и пускают по воде свечи, в Южной Корее принято загадывать желания на рассвете, а не в полночь, в Индии запускают воздушного змея, в России загадывают желание на снежинке…

Мисти тут же задумалась. Это всё было так интересно! Но всё-таки у неё не было воздушного змея, и она едва ли знала, что это. А потому решилась спросить, тут же позабыв угрозу Опалин:

— А как загадывать желание на снежинке?

Она услышала, как Опалин протяжно и очень тяжело вздохнула.

— Они верят, что если держать в ладони снежинку, пока бьют куранты, и в это время загадать желание, то оно обязательно сбудется, — всё-таки объяснила Богиня. — Но главное, чтобы снежинка не растаяла за это время. А теперь иди, иди, займись чем-нибудь, ты мне надоела.

Именно после этого Мисти твёрдо решила сбежать новогодней ночью, чтобы загадать желание на снежинке. Это было очень-очень важное желание, и она готова была рискнуть, даже несмотря на возможное болезненное наказание. Но удача в этот день была на её стороне — словно какие-то высшие силы решили помочь девочке в её начинании. В обычной ситуации Мисти ни за что не смогла бы выскользнуть из дома незамеченной, но здесь выручил случай.

В то утро Опалин совсем не беспокоило отсутствие её маленькой подопечной — гораздо больше Богиню, впрочем как и всегда, волновало собственное состояние. Ей пришлось проводить очередной, требующий большого количества сил ритуал — и как несправедливо было то, что эта ночь оказалась предновогодней! Женщина была абсолютно истощена и теперь едва ли держалась на ногах, а тело её била мелкая дрожь. И знала Опалин, что ничего не поможет ей восстановиться быстрее, чем тишина и покой, да ощущение близости к огню — свечей, впрочем, у неё для этого всегда было более чем достаточно. Ей очень хотелось спокойствия — да вот как только за окном стемнеет, так люди начнут запускать фейерверки, и грохот этот не стихнет до утра. Дурно стало от одной лишь мысли об этом, и Опалин злилась, не готовая смириться с тем, что её же огонь будет мешать её священному отдыху. Она никак не могла расслабиться и погрузиться в благостную дрёму. Дело ведь было даже не в грохоте, а в том, что этой ночью небо осветится тысячами огней вопреки её воле, а она даже не способна будет этому помешать. В конце концов, Богиня не выдержала, встала с кровати, откинув изящным движением шёлковый тёмный плед, и, чуть пошатываясь, подошла к книжной полке. Она скользнула отсутствующим взглядом по названиям и поморщилась от слабости. Давно уже ритуалы не забирали у неё так много сил.

«Огонь… Огонь… — бормотала она, обнимая себя одной рукой. — Мисти, бестолковая, не может выучить мой язык…». Её очень злило то, что ей самостоятельно приходится искать нужную книгу.

Она, наконец, вытащила нужный том, и принялась перелистывать страницы дрожащими руками.

«До чего я опустилась… — прорычала она, раздражённая. — Не могу погасить огонь. Нет, нет, так не пойдёт. Посмотрим, что я могу сделать… Пусть я и лишилась своих былых сил, но пламя мне всё ещё подвластно. Я погашу огонь сегодня ночью, и люди не посмеют мешать мне отдыхать».

Она села на кровать, когда поняла, что больше нет сил стоять, и продолжила листать книгу. Это полностью заняло её, поэтому Опалин и не вспомнила о своей маленькой воспитаннице, которая наверняка должна была сейчас заниматься какими-то глупостями на первом этаже.

Именно это и стало той удачей, которая неожиданно улыбнулась Мисти. Она знала, что приёмная мама возвращается очень уставшая после своих таинственных ритуалов, а потому на следующий день по утрам практически не выходит из своих покоев. И, несмотря на то, что Мисти было очень жалко бедную Опалин, в этот раз девочка была несказанно рада тому, что ей выпал такой шанс выскользнуть из дома. А ещё она специально узнавала у Опалин, будет ли в новогоднюю ночь снегопад — а ведь это было очень рискованно. Если бы Опалин что-то заподозрила, она бы наверняка нашла способ удержать подопечную дома. Дала бы много всяких разных поручений, а то и вовсе заперла в комнате.

Итак, Мисти вышла на широкую шумную улицу, украшенную гирляндами — она довольно часто бывала здесь, потому что тут находились ближайшие магазины, где можно было купить поесть, а потому совсем не волновалась, что может потеряться. Мисти знала, что если по этой длинной улице долго-долго идти на север, то можно выйти на Бродвей, а там уже и до Таймс-Сквер недалеко. Мисти всё-всё учла. Ей было известно, что люди верят — если на Таймс-Сквер в полночь загадать желание, то оно обязательно сбудется. Опалин, правда, говорит, что это чепуха и ересь, потому что сбудется твоё желание или нет зависит только от высших сил, а они связаны со стихиями и природой, и уж точно не с Таймс-Сквер. Но на всякий случай Мисти готова была попробовать рискнуть. Не то чтобы она ставила под сомнения слова приёмной мамы, просто хотела использовать любой шанс, который ей выпадет. Снег же, он и на Таймс-Сквер будет идти.

А ещё в центре города можно будет купить подарок для Опалин. У Мисти, правда, не очень много денег, всего полтора доллара, но может она сможет найти что-нибудь за такую скромную цену… Может, какую-нибудь красивую свечу или подсвечник? Мисти не представляла, что ещё может понравиться Опалин, но знала о бесконечной любви приёмной мамы ко всяким декоративным и ароматическим свечам. Это люди жадные, им много всего надо, а они ещё и недовольны остаются, а Опалин и не нужно ничего, лишь бы дома огонь горел.

На улице было так шумно и многолюдно, что девочка даже опешила сначала. Никогда раньше не видела столько народу. Ей не приходилось ни разу до этого выходить из дома тридцать первого декабря. Люди вокруг суетились, стояли у витрин, громко разговаривали о чём-то и смеялись — и Мисти почувствовала себя очень неуютно. Как будто оказалась среди чужаков или даже врагов. А люди ведь плохие, потому что они посмели предать Богов, поэтому для Мисти они правда чужие и враги. Она настороженно смотрела по сторонам, разглядывая прохожих и боясь, что кто-нибудь решится подойти и заговорить с ней, а то и вовсе украсть. Опалин говорила, что людям нельзя доверять, вот Мисти и не доверяла.

Из сувенирного магазина на углу с богато украшенной гирляндами, мишурой и прочей рождественской атрибутикой, лилась приятная музыка, которую Мисти никогда не слышала раньше. «May your days be merry and bright, and may all of your Christmases be white» — пел исполнитель, и Мисти очень понравилась эта песня. Ей бы тоже очень хотелось, чтобы была снежная погода, и шёл снег. Пока погода была пасмурная, но снегопад не начинался. Но Мисти не унывала. До полуночи было ещё очень много времени.

Людям, поглощённым предновогодней суетой и весельем, совсем не было дела до маленькой худенькой синеволосой девочки в лёгкой одежде, которая неуклюже пыталась огибать столпившиеся прямо посреди тротуара компании. Мисти свернула за угол и обняла себя руками, пытаясь остановить учащённое сердцебиение.

«Ничего страшного… — подумала Мисти, стараясь успокоить себя. Она завернула в переулок и теперь стояла там, пытаясь прийти в себя. Вдалеке всё ещё виднелся её дом, она прошла всего-то ничего. — На меня никто не обращает внимания. Я просто не привыкла к стольким людям сразу. Понимаю, почему Опалин не нравится на улицу выходить в праздники». Но Мисти была полна решимости достичь своей цели, а потому осторожно осмотрелась и вновь вышла на улицу. Она могла бы доехать до Таймс-Сквер и на метро, но тогда ей пришлось бы потратить почти все свои деньги — а так Мисти поступить не могла.

Желание, которое она хотела загадать, было простым и в то же время очень-очень важным — и загадывала она его не для себя, а для Опалин. Просто когда она услышала про традицию загадывать желание на снежинке, девочке стало очень грустно. Так грустно, что она чуть не расплакалась. Это же так очевидно! Опалин не может загадать желание сама, потому что она — Божество огня, и руки у неё тёплые-тёплые. А у Мисти ладошки сразу мёрзнут на холоде, она может долго держать снежинку, и пока куранты бьют, и даже ещё дольше. Вот она и загадает желание. И тогда у Опалин снова появятся её силы. Мама наверняка будет так рада, что даже не накажет Мисти за то, что та сбежала из дома!

Опалин тоже зря время не теряла. Согнувшись над книгой, она внимательно вчитывалась в текст, пытаясь понять, что может помочь ей. Будь у неё былые силы… Она тут же поморщилась от болезненных мыслей. Нет у неё уже давно никаких былых сил! А ведь когда-то она могла бы погасить хоть всё пламя в этом мире, если бы захотела этого. И что теперь… В ярости она сжала кулаки так, что побелели костяшки пальцев, и оскалилась. Теперь она должна искать в собственных старинных трактатах, что может помочь ей!

Под окнами внезапно разорвалась петарда, и за этим послышались восторженные радостные возгласы, а Опалин встрепенулась от неожиданности, приподнявшись и расправив плечи — словно угрожающе расправляла невидимые крылья. Казалось, она приготовилась защищаться и лишь несколько мгновений спустя расслабилась, поняв, что никакая опасность ей не грозит, и это лишь глупые, бесполезные людские развлечения.

— Ничего страшного, — пробормотала она, продолжая листать книгу и скользя взглядом по ровным аккуратным иероглифам. — Посмотрим, как сегодня ночью вы будете веселиться без своих фейерверков…

Лицо её осветила зловещая, не сулящая ничего хорошего улыбка. Кажется, Опалин наконец нашла то, что искала. Она бережно провела кончиками пальцев по странице, довольная результатом своих поисков, и осмотрелась, отыскивая взглядом свечи. Увлечённая мыслями о грядущем возмездии, женщина даже забыла о том, как прошлым вечером обещала Мисти, что обязательно проверит, прибралась ли та в зале с утра.

Пока Опалин предавалась мечтаниям о спокойной, тихой ночи, не нарушаемой грохотом фейерверков, Мисти вышла с шумной улицы на Бродвей и очень обрадовалась этому. Теперь главное — никуда не свернуть и идти только прямо, а там и Таймс-Сквер уже. Как и любой ребёнок, она была просто в восторге от украшенных витрин и инсталляций, возведённых прямо посреди улицы. Сколько ярких гирлянд горело за стёклами магазинов — да ещё и самых разных цветов! После мрачных комнат в квартире Опалин, тускло освещаемых пламенем свечей, всё вокруг казалось таким ярким, таким волшебным и необычным, что Мисти только и могла, раскрыв рот, рассматривать всё это великолепие. Со всех сторон — куда ни глянь! — её окружали разноцветные огни, яркие вывески и огромные рекламные щиты, на которых вместо привычной рекламы то и дело мелькали поздравления с зимними праздниками и пожелания всего самого лучшего. И это она ещё даже не оказалась в самом центре города! Уличные музыканты исполняли красивые песни, которые казались Мисти смутно знакомыми — может быть когда-то, в далёком детстве, ещё до встречи с Опалин, она слышала их. Но девочка знала, что всё это — лишь обложка, которой нельзя доверять. На самом деле, человеческая жизнь отнюдь не такая яркая, светлая и радостная, а люди обычно вовсе не такие улыбчивые и дружелюбные, как сегодня. Но какой же поразительной была эта обложка!

«Ах, если бы Опалин тоже могла это увидеть…» — в упоении подумала Мисти, задрав голову и с восхищением рассматривая рекламные вывески. Мысль о приёмной маме не покидала её ни на секунду — и всё же Мисти надеялась, что пока Опалин отдыхает и не замечает её отсутствия. В конце концов, пока Богиня даже не позвонила.

«Загадаю желание, чтобы Богине огня вернулись её силы», — думала Мисти. Она хотела заранее сформулировать своё желание, чтобы не растеряться во время боя курантов. Девочка, впрочем, только сейчас поняла, что забыла спросить у Опалин, что такое куранты, и теперь только и могла надеяться, что правильно поняла значение этого слова.

«Пусть Богиня огня вновь обретёт свои силы и будет править», — ещё раз попыталась проговорить своё желание Мисти, загибая пальцы, чтобы уложиться в двенадцать секунд. Ей это удалось. Теперь главное, чтобы снежинка не успела растаять в её ледяных ладошках.

«Пусть эти люди не думают, что им подвластен огонь», — думала Опалин в бессильной злобе. Она расставила на столе свечи и бросила очередной неодобрительный взгляд в сторону окна, где как раз раздался очередной взрыв петарды. Ах, если бы только успеть до темноты… Чуть подрагивающими ладонями она водила над свечами и шептала что-то на таинственном, не известном никому из смертных языке, взывала к огню… но огонь оставался безмолвен и безучастен. Пламя свечей практически не колыхалось под её руками, лишь слабо тянулось к пальцам, оно не слышало свою властительницу, и она, понимая это, только больше злилась. Тем громче звучал её голос, тем раздражённее становились интонации. Когда она придёт в себя после ритуала и сможет обратиться к пламени, будет уже поздно — ей нужно было обеспечить себе тихую безмятежную ночь.

Мисти же продолжала идти, несмотря на то, что ей становилось всё холоднее. Каждый раз, когда она видела на указателях название «Таймс-Сквер» и стрелку вперёд, она заметно приободрялась, довольная тем, что идёт в правильном направлении. Лишь один раз она решилась свернуть — когда увидела рекламу расположенной неподалёку рождественской ярмарки. Она должна была найти для Опалин подарок — без этого Мисти зареклась даже домой не возвращаться.

Ах, что это была за ярмарка! Мисти показалось, что она перенеслась из Нью-Йорка в какое-то другое, чудесное и совсем не знакомое место — лишь серые небоскрёбы, возвышающиеся где-то далеко за рядами украшенных ярких ларьков и палаток, не давали ей забыться. А здесь просто чудо! Восторженная и поражённая, девочка гуляла среди торговых палаток, припорошенных снегом, с гирляндами и мишурой на входе и всякими безделушками на прилавках. Мимо с радостным визгом носились тепло одетые, укутанные в шарфы и зимние куртки человеческие дети, и Мисти удивлённо смотрела на них, как на диких зверьков — они были шумные и несдержанные, не то что она. Лилась музыка — громкая и оглушающая, — но от того веселее было гулять здесь. Она шагала между стройными рядами палаток, рассматривала товары на прилавках: чего тут только не было! Одежда, сувениры ручной работы, открытки, пестрящие яркими изображениями и надписями: «Merry Christmas» да «Я люблю NYC». А как манил запах глинтвейна, корицы и пряников, колбасок и сосисок на гриле! Мисти уже второй день ничего не ела и готова была бы многое отдать за эту ароматную еду. Но полтора доллара оставались лежать в рюкзачке нетронутые — сначала она должна купить подарок для Опалин.

Опалин в это время не теряла надежду добиться своего. Будучи Богиней, она свято верила в то, что люди должны исполнять любые её прихоти, а подвластная ей стихия — беспрекословно подчиняться.

«Я клянусь, если я услышу хотя бы один залп сегодня…» — начала, было, она и осеклась. Всё, чего она пока добилась — невыносимая слабость в теле. С трудом стоя на ногах, Опалин вышла из комнаты и вслушалась в царящую в квартире тишину. Было непривычно тихо, только огонь трещал в камине. С трудом спустившись по лестнице, крепко вцепившись пальцами в перила, Опалин обессиленно упала в кресло и протянула руку к огню в камине — кончики её пальцев охватывали языки пламени. По телу мгновенно разлилось приятное тепло.

— Мисти! — позвала она слабо. — Мисти, иди сюда, ты мне нужна!

Ответом её было лишь молчание. Опалин прислушалась — но так и не услышала ни торопливых шагов, ни отклика.

— Мисти! — снова позвала она, недовольная тем, что девчонку нужно подзывать к себе дважды. — Мисти, ты что, уснула?!

Тяжело поднявшись, она подошла к прикрытой двери в комнату Мисти и приоткрыла её. Холодным удивлением тут же исказилось лицо Богини. Комната была пуста.

В это время Мисти, долго-долго бродящая среди прилавков и уже потерявшая счёт времени, нашла, наконец, то, что искала. Это была красивая декоративная изящная свеча яркого оттенка фуксии — стоило бросить на неё один только взгляд, чтобы понять, что это именно то, что нужно. Опалин любила свечи, и Опалин любила этот цвет. И стоила свеча всего доллар и двадцать пять центов, а это значит, что у Мисти есть ещё семьдесят пять центов на будущее. И в тот момент, когда девочка бережно положила свечу в рюкзак и начала пробираться к выходу с ярмарки, раздался звонок. Похолодев от ужаса, Мисти вытащила телефон и уставилась на экран, не зная, что делать. Она была уверена, что если ответит, то Опалин обязательно на неё накричит и заставить вернуться — а этого никак нельзя было позволить. Поэтому, глубоко вдохнув и представив, чем могут обернуться её легкомысленные действия, Мисти сунула телефон обратно в рюкзак и продолжила идти. День выдался облачный, и оттого на город уже сейчас, в середине дня, начали опускаться сумерки.

А ошарашенная такой дерзостью Опалин так и застыла с телефоном в руках, не веря своим глазам. Она прочитала сообщение Мисти — но, позвольте, Опалин была гораздо умнее этого! Кто в здравом уме мог поверить в то, что девчонка сбежала загадывать желание. И где загадывать? Ох, неужели Мисти была настолько глупа и наивна, что действительно решила, будто огненная Богиня поверит в это надуманное, совершенно нереалистичное оправдание?! В последний момент удержав себя от соблазна в ярости швырнуть телефон о стену, Опалин покачала головой и задумчиво уставилась в пламя. Она не только не смогла провести ритуал, чтобы избавить себя от необходимости слушать канонады всю ночь, но теперь ещё и лишилась помощницы!

«Ничего, — подумала она, прикрывая глаза. — Можешь бежать, если тебе хочется, Мисти. Но не думай, что я не найду тебя.

***

К тому времени, как Мисти оказалась в окрестностях Таймс-Сквер, стало уже темно. Как же быстро пролетело время! Надо признать, Мисти не смогла удержаться от соблазна и задержалась на ярмарке ещё на чуть-чуть, чтобы купить глинтвейн и странную булочку, щедро посыпанную сахаром и корицей, с названием "чешский трдельник". Мисти никак не могла правильно произнести это сложное название, но это была самая вкусная еда в её жизни! Горячий глинтвейн согревал не хуже камина в холодный вечер, а хрустящий сладкий трдельник только что из духовки вообще не был похож ни на что из того, что Мисти ела раньше. Вот она и отвлеклась и немного забылась. А потом опомнилась и сама испугалась этого.

Девочка ожидала, что на площади будет много народу — она морально готовилась к этому всю дорогу, потому что ей страшно было представить, что она окажется в толпе всех этих чужих незнакомцев, которые далеко не такие добрые и милосердные, как Опалин. Но девочка и представить не могла масштабы празднований. Она пока не знала и о том, что улицы будут перекрыты, и что она не сможет даже выйти на Таймс-Сквер. Мисти упёрлась в толпу, и ей было всё сложнее лавировать среди людей. Она очень хотела вернуться домой, где спокойно и тихо и где нет никого, кроме Опалин. Люди не замечали её, несколько раз кто-то больно ударил её локтями, а Мисти лишь могла прорываться вперёд, шепча робкое: «Извините… Прошу прощения, можно мне пройти?..» — но с каждым метром скопление людей становилось всё плотнее, и вот она уже поняла, что этому нет ни конца, ни края, а она даже уже не понимает, в какую сторону ей двигаться и откуда она пришла. За спиной у неё болтался рюкзак, и она очень боялась, что в толпе кто-то раздавит её свечу.

«Пропустите! — не выдержала она в какой-то момент, поддавшись панике. Мисти стало очень страшно, когда она поняла, что не знает, куда идти, и очень боится, что все эти высокие люди вокруг просто-напросто не заметят её, толкнут, она упадёт и даже не сможет подняться. — Пропустите! Я ради Богини! Я для Богини огня хочу желание загадать, пропустите, мне очень нужно!». Но радостные, опьянённые весельем и будто загипнотизированные громкой музыкой люди не обращали внимание на маленькую девочку, мечущуюся перед ними.

Она, наконец, чудом пробилась к загородке, откуда было видно Уан-Таймс Сквер и уже, обрадовалась, было, пока не увидела табличку на пункте пропуска: «Дети до 12 лет допускаются в присутствии родителей» — и перекрытые входы. Объявление рядом гласило, что в связи с исчерпанием лимита вместимости, вход на площадь закрыт. Сердце Мисти пропустило удар, и она замерла, не веря своим глазам. Она была так близко, её отделяла от заветного желания всего лишь одна загородка!

«Пропустите! — снова в отчаянии взмолилась Мисти, сама не понимающая, к кому взывает, и вцепилась в обледеневшую загородку, в отчаянии смотря на толпу народа на Таймс-Сквер. — Мне очень нужно! Пустите! Я дочка Богини, я приказываю! Пожалуйста, пустите!»

Но никто не слышал её, а если вдруг кто и услышал, то остался равнодушным к её мольбам, а то и вовсе посчитал странной и ненормальной. Мисти, наконец, отстранилась от загородки — которая, увы, была слишком высокой, чтобы через неё мог перелезть ребёнок — и поняла, что не чувствует пальцы. Она торопливо спрятала руки в карманы, вся продрогшая и мечтающая о том, чтобы оказаться дома у камина. А толпа уже отталкивала её от загородки, и Мисти, не в силах удержаться на ногах в этом сборище обезумевших людей, пыталась куда-то выбраться, куда угодно, лишь бы было меньше людей, лишь бы никто её не задавил… У неё болел бок, потому что кто-то сильно толкнул её, и она боялась, что совсем отморозила пальцы, а главное, она посмела не ответить Опалин! — и когда девочка подумала об этом, ей стало так страшно и грустно, что на глаза навернулись слёзы. До Нового года оставалось время, а она уже не верила в то, что её план обернётся успехом.

Толпа вытолкнула её на какую-то незнакомую, освещённую улицу, и Мисти, дрожащая от страха, словно замёрзший бездомный котёнок, обессилено рухнула на колени. Ей больше ничего не хотелось: её не привлекали больше ни яркие вывески, ни громкая музыка — это всё было, как и говорила Опалин, лишь красивой обложкой. Но на самом деле людские праздники — это страшное, жестокое и безумное действо, и Мисти никак не могла понять, как это вообще может нравиться, как можно добровольно принимать в этом участие…

В десятках километров от Таймс-Сквер, в своей огромной квартире Опалин тоже не находила себе места. В душе у неё бушевала ярость и злоба, и пламя в камине тоже бушевало, горело беспокойно, а огоньки свечей и вовсе трепыхались, грозя вот-вот потухнуть. Слабость в теле всё ещё сковывала Опалин, но Богиня не обращала внимания ни на то, как дрожат колени, ни на то, как отдаётся болью каждое резкое движение. Она позабыла про фейерверки, и больше не привлекали её внимание яркие вспышки и выстрелы за окном, начавшие всё чаще раздаваться с приходом темноты. Её злило то, что Мисти воспользовалась её слабостью и решила сбежать, как последняя трусиха и предательница — а теперь и вовсе смела не отвечать на звонки Опалин! Но девчонка глупа, если думает, что сумеет сбежать от Божества. Опалин бросила взгляд на камин, подошла и начала вглядываться в пламя, словно видела что-то непостижимое для людей — и огонь разгорался всё сильнее под её ледяным, презрительным взглядом.

А в это время далеко-далеко Мисти, словно почувствовав это, склонилась над ярко украшенной витриной книжного магазина, где горели свечи в красивом подсвечнике, и горячо зашептала в отчаянии, сглатывая слёзы:

«Пожалуйста, пусть Опалин меня найдёт. Если она может говорить с огнём, то пусть огонь ей скажет, что я здесь и никуда больше не уйду никогда, только пусть она меня отведёт домой. Я никогда больше не буду убегать. Я больше ничего не хочу, я хочу домой, я хочу ей подарок подарить, и я дома желание на снежинке загадаю, только пусть она меня найдёт… Я здесь, около Таймс-Сквер…».

Она ещё раз осмотрелась вокруг и на всякий случай добавила: «Около книжного магазина с красивой витриной». Мисти решила, что чем детальнее опишет место, где находится, тем быстрее Опалин её найдёт.

Опустив голову и сгорбившись, она побрела по улице, куда глаза глядят. Чуть не растянулась на скользком тротуаре, но в последний момент удержалась на ногах — и то хорошо. И каждый раз, когда она видела свечи на витринах, она снова останавливалась и шептала свои мольбы, веря, что огонь услышит и передаст Опалин, а та обязательно придёт.

Так она и дошла до набережной Гудзона и побрела вдоль реки, потому что знала, что так обязательно выйдёт в Трайбеку, а там уж как-нибудь отыщет и дом. Здесь было гораздо тише, и Мисти наслаждалась этой тишиной, теперь понимая, почему Опалин так старается уберечь её от людей и от их шумных, громких празднований. Даром всё это Мисти было не нужно!

Она подошла к высокой каменной статуе, изображающей красивую крылатую женщину — что-то смутно знакомое было в этой женщине, и лишь через несколько мгновений девочка поняла, что видит перед собой Опалин. Тогда Мисти доверчиво села у подножия скульптуры, обняла себя руками и, запрокинув голову, уставилась на безучастное лицо статуи. «Пожалуйста, пожалуйста, найди меня», — взмолилась Мисти, вглядываясь в лицо «каменной» Опалин с надеждой — так, словно искренне верила, будто настоящая Опалин способна её услышать. Она протянула руки, чтобы немного обогреться об оставленные кем-то свечи — но лучше от этого не стало. Ей казалось, что так прошла целая вечность.

— Мисти!

Девочка дёрнулась, напуганная неожиданным резким возгласом — и тут же широко распахнула глаза, поняв, что перед ней стоит Опалин. Настоящая, живая Опалин, с её холодным пронизывающим взглядом и яркими голубыми глазами. Мисти вскочила — так резво, как позволяли это окоченевшие конечности — и кинулась к ней, прижалась по-детски наивно и доверчиво к приёмной маме… лишь для того, чтобы Опалин легко отшвырнула её от себя.

— Ты… Ты… — начала, было, Опалин, но так и не смогла продолжить. Она глубоко вдохнула, пытаясь привести в порядок мысли и чувства, и прошипела, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик. — Ты, бесстыдная, дерзкая девочка. Это ли ты называешь благодарностью за всё то, что я сделала для тебя? О чём ты думала?!

— Я… Я… — забормотала Мисти, напуганная такой резкостью. Она ожидала, что Опалин будет злиться, однако это всё ещё было очень страшно и неприятно. — Прости… Я…

— Домой, — в бешенстве отчеканила Опалин, крепко хватая воспитанницу за руку.

И да, поистине, больше всего на свете Мисти хотелось бы сейчас оказаться дома, сжаться у камина и обогреться — как много бы она за это отдала! Она знала, что дома её ждёт жестокое, болезненное наказание, но понимала также и то, что наказание это справедливое и заслуженное. Мисти не решалась поднять взгляд, ей было стыдно и очень страшно смотреть на Опалин. Девочка боялась даже представить, в каком бешенстве сейчас её приёмная мама, какая злость за побег и обман бушует в её груди, подобно пламени — и понятно было, что женщина не кричит только потому, что вокруг люди. А Мисти никак не могла заставить себя открыть рот и всё объяснить.

— Совсем замёрзла? — спросила вдруг Опалин, но Мисти не решилась отвечать.

Рука сильно болела — Опалин больно сжала запястье девочки, словно боялась, что та сейчас решит вырваться и снова убежать. Конечно же Мисти даже не думала об этом. Напротив, она готова была бы вынести любое наказание, лишь бы Опалин в итоге простила её.

Но женщина вдруг остановилась, отпустила Мисти и сняла пончо, оставшись в лёгком лонгсливе.

— Надевай, — бросила она резко и протянула накидку девочке.

Не смея поднять взгляд, Мисти взяла пончо и накинула на себя. Конечно, едва ли такая лёгкая накидка из тонкой, приятной наощупь ткани могла защитить от холода, но Опалин не могла это понять. Но с её стороны этот жест был крайне любезен. Мисти закуталась в пончо, которое едва ли не волочилось за ней по земле, и вытерла слёзы тыльной стороной ладошки. Она, наконец, начала понемногу согреваться, идя рядом с Опалин — и руки теперь болели от холода. Но это ничего, главное, что Опалин нашла и ведёт домой, а остальное можно пережить.

Где-то то и дело продолжали грохотать фейерверки, гуляли и радовались жизни люди, кричащие что-то, поющие песни и включающие музыку, в домах горел свет, на другой стороне Гудзона небо и вовсе постоянно освещалось разноцветными огнями. Всё это, так очаровывающее Мисти ещё совсем недавно, теперь казалось очень чужим и далёким. Она вроде бы была здесь же, рядом с этими людьми, но при этом ни капли не разделяла их настроение. Праздник для неё уже закончился.

И только дома, как Мисти и ожидала, Опалин дала волю эмоциям.

— Ты думаешь, что можешь уйти, куда и когда тебе вздумается? — спросила она с ядовитой насмешкой, и в её словах послышалась угроза. А лучше бы сразу начала кричать… — Ты думаешь, где-то кто-то ждёт тебя? Ты думаешь, где-то кто-то позаботится о тебе лучше, чем забочусь я?

Забившись в угол зала, в полутьме Мисти закрывала голову руками и отчаянно плакала, пока Опалин, срывая голос и то и дело замахиваясь на свою воспитанницу, рассказывала, какая же Мисти неблагодарная и никчёмная предательница. «Это не так…» — думала Мисти, но ей было слишком страшно возразить. Она думала, что если будет сидеть в углу тихо-тихо, то Опалин скоро успокоится и перестанет кричать.

— Я… Я для тебя хотела… — всхлипывая, прошептала девочка. Её голосок дрожал и срывался от рыданий. — П…прости меня…

— Что?.. — на красивом лице Опалин появилось выражение брезгливости и непонимания. — Ты хочешь сказать мне, что это для меня ты сбежала из дома?

— Я… хотела желание загадать… — шептала Мисти, закрыла рот ладошками. — Чтобы ты свои силы вернула… Я не хотела убегать… Я потерялась…

— Опять лжёшь! — взвизгнула Опалин, и от ужаса Мисти закрыла голову руками и снова расплакалась. — Постоянно лжёшь мне! Признай, что хотела сбежать, гадина! Так знай же: ты моя. Моя, и ты никуда от меня не уйдёшь.

— Я… Я просто ту традицию вспомнила… — прошептала Мисти, всё-таки решившись поднять взгляд на Опалин. — Про снежинку. Я хотела загадать желание, потому что у тебя руки тёплые, и ты сама не можешь. Я честно-честно хотела загадать, чтобы ты снова стала править. И ещё я хотела на площадь сходить, там тоже желания загадывают.

Её искренность не осталась незамеченной. Медленно, всё ещё недоверчиво, Опалин расслабилась и смотрела на сжавшуюся перед ней девочку. Черты её лица смягчились, ярость во взгляде пропала. Она опустилась перед Мисти на корточки и вытерла слёзы с лица девочки, погладила кончиками пальцев по щеке.

— Ты добрая девочка, Мисти, — сказала Опалин мягко, словно это не она в бешенстве кричала на подопечную всего несколько мгновений назад. — Хватит. Теперь перестань плакать. Ты ведь не хочешь плакать весь год?

Слабо улыбнувшись, Мисти покачала головой. Она боялась, что Опалин только притворяется и сейчас снова начнёт кричать, а то и вовсе ударит. Но удара всё не было. Богиня отстранилась и пошла куда-то к себе, на второй этаж. «Меня не накажут?.. — подумала Мисти с опаской. — Почему она меня не ударила?».

Но Опалин вскоре вернулась и укрыла плечи Мисти чем-то тёплым и шелковистым. Это оказался мягкий пушистый плед, и девочка поспешила укутаться потеплее. Чувство тревоги всё ещё не покидало её. Опалин была абсолютно непредсказуема. Но всё же Мисти решилась вылезти из угла и сесть на ковёр рядом с Опалин. Богиня, сидящая в кресле, выглядела величественно, но от подопечной не укрылась её усталость — с запоздалым раскаянием девочка подумала о том, что из-за неё и так истощённой женщине пришлось пройти полгорода.

— Согревайся, — сказала Опалин. — Глупая, глупая человеческая девочка. Вы, люди, должны быть готовы на любые жертвы ради своих властителей, но это не должно граничить с глупостью. То, что ты сделала сегодня, выставило тебя в очень глупом свете. Ты меня поняла, Мисти?

— Поняла… — отозвалась Мисти, пристыженно опустив голову. — Я обещаю, я больше никогда без твоего ведома не уйду никуда…

Она тут же встрепенулась, услышав грохот за окном и увидев, как комната на мгновение осветилась яркой вспышкой. «Хочу посмотреть на салют… — сказала девочка робко, ожидая услышать в ответ на это резкий протест. Она закуталась потеплее в плед и облокотилась на подоконник, с удовольствием разглядывая яркие, разноцветные вспышки в небе. — Он из дома гораздо лучше».

Опалин повернулась к ней и откинулась на спинку кресла. Голубые глаза смотрели с неодобрением — Богиня была явно недовольна, что ей так и не удалось довести начатое до конца. Фейерверки её только раздражали. Её маленькой воспитаннице невдомёк было, как жаждала сегодня приёмная мама избавить мир от этой красоты. Через некоторое время Опалин не выдержала, встала, не говоря ничего, и ушла на второй этаж отдыхать. Она была уверена, что после сегодняшнего дня уже ни один фейерверк не помешает ей провалиться в сон.

Мисти осталась в зале греться и смотреть в окно на снегопад и фейерверки. А в полночь подняла тяжёлую форточку и высунула ладошку наружу, пытаясь поймать снежинки. И, поймав одну, особо крупную и сверкающую на свету, сжала кулачок и, закрыв глаза, зашептала своё заветное желание.