Стояла летняя духота и жара утром. Осаму возился в саду весь предыдущий день, теперь предстояло провозиться ещё один день. Он голыми руками, зацепив рукава темно-синей тонкой юкаты, рылся в земле, цепляя сорняки из грядки с азалиями.

Прикрыв голову соломенной шляпой, Дазай без малого наслаждался копанием в саду, хоть занятия было не из самых приятных. Он подмянал горячую и сухую землю, размышляю о вечернем поливе цветов.

За два года ландшафт и посадка цветов, кустов сменился ни раз. Вдоль забора все также росли олеандры, что за шесть лет разрослись и теперь пышно цвели розой. У дома два года назад Дазай высадил новые кусты пиона и теперь благоуханье пышных бутонов развеялось редким жарким ветром по дому, настежь открытого со всех комнат. Вдоль дорожки росли лилии, которые ещё не успели раскрыть бутоны.

В центре сада росли красные бугенвиллеи, которые не цвели как бы Дазай не пытался за ними смотреть. Он держал их в теплом доме, высаживал в саду лишь по лето, когда наступала жара, но небольшие кусты не шли с ним на контакт. По кругу сидели анемона разных цветов. Бывало вся цветочная амброзия тянула к себе диких пчёл, что усердно жужжали над бутонами и опыляли цветы. В такие особенно жаркие дни Дазай не старался выходить в сад, наблюдая за ним из веранды. Побаивался пчел, мало ли в сад прилетят неправильные пчелы.

— Дазай-сан! — радостно окликнула его школьница лет пятнадцати.

— Привет, Морико-тян, — он оглянулся в сторону калитки, за которой стояла низенькая пухлощекая девочка с густыми чёрными волосами, прибранные в две косички. Меж прядок Морико вложила цветы ромашки. На ней было лёгкое желтое платье, отчего она напоминала цыпленка. С почтальонкой через плечо она смело вошла в сад.

— Время почты, — звонкий и громкий голос.

— И что для меня сегодня? — он отряхнулся и обтер остатки грязи по фартуку.

— Письма и извещения, но так как вы меня попросите потом ещё за посылкой сходить. Я уже забрала посылку, — девочка говорила быстро и вытаскивала увесистую на виду коробку. — Вот.

— Какая ты умница, Морико, — принял почту Осаму. — Почему на голову ничего не надела? Сегодня солнце сильно печёт.

— Мне терпимо, Дазай-сан, — замялась Морико.

— Может холодного чая, я утром сделал его. Идём, — он повлек её за собой на веранду.

Оставив посылки, Осаму сходил на кухню за кувшином с чаем в холодильнике и граненной чашкой, там же прихватил конфеты и несколько иен для школьница. Поставив поднос на пригретой солнцем доске, он присел рядом.

— Держи, — он положил деньги в её крохотный ручки. Девочка покраснела, начала отнекиваться.

— Не надо. Вы что?!

— Надо, тем более, что ты делаешь работу человека, которому платят, за бесплатно. Бери-бери, мало ли мелочь пригодится. Девочки вашего возраста очень увлеченные, — он улыбнулся. Морико была легкая на подъем и смелой. Таскала почту уже два года, как Сора-кун выпустился.

— Спасибо, Дазай-сан, — она убрала деньги в сумку. — Очень у вас красивый сад. Каждый раз не могу налюбоваться.

— Мне лестно, только бугенвиллея отказываются цвести, — тяжело вздохнул Осаму, вспоминая о дне встречи с Ацуши. «Я вернусь когда зацветут бугенвиллея…» от того он горячо желал их цветения, чтобы скорее вернулся человек сердца.

— По-моему, у них в этом году хоть бутоны появились. В том году вообще грустными кустами стояли, — Морико качала ногами и распевала чай. Дазай внимательно пригляделся к цветам и, действительно, на нескольких стеблях выросли кисти с бутонами. Осаму заулыбнулся. Неужели зацветут?

— Действительно, ай и глазастая ты, Морико-тян, — засмеялся Осаму.

— Ещё бы я в этом году пойду в клуб фотографов. Глазастой надо быть обязательно, — гордо произнесла девочка.

— А литературный клуб у вас все ещё функционирует?

— Да, мой одноклассник хочет к ним пойти осенью. Говорит восхищается ими и грустит, что не попал под руководством Куникиды-семпая, — девочка крутила пальцем по ободку чашки. — А ваш молодой человек скоро вернётся?

— Не знаю уже, — вздохнул Осаму.

— Ой, забыла, — девочка отложила стакан в сторону, покопалась в сумку и выудила из него небольшой кулек. – С днем рождения вас!

Дазай осторожно принял подарок, совсем уж и забыл, что у него сегодня двадцать четвертый день рождения. Он искренне и чисто улыбнулся в благодарность девочки, в кулечке была открыта из сухоцветов и залитый смолой кулончик из разных растений. Подарок тронул сердце Дазая, кулоны он не носил, но ради Морико примерил.

— Ну, как?

— Чудесно, — хихикнула девовочка. — С вашей тонкой красоты пойдёт любое украшение.

— Жаль, особо не поносить их, — он вновь обратно сложил небольшой подарок в кукел.

— Эх, да. Я рада, что вас такой девчачий подарок тронул, — покраснела Морико.

— Разница девчачий он или мальчиковый, главное от всего сердца, — улыбнулся вновь Осаму. — Слушай, а ты так кольца не заливаешь?

— К сожалению, форм нет, — печально вздохнула Морико.

— А если я проспонсирую, и ты закажешь себе их?

— Нет-нет, это совсем уже, Дазай-сан. Мне неловко, — помотала головой. — Я и так с ваших деняг покупаю себе смолу и формы. Так, что могу сама себе позволить.

— Как скажешь. Так, сделаешь мне кольца?

— Хорошо, — она положила стакан на поднос и вскочила с места. — Вот, сейчас пойду и займусь этим. Будут кольца для вас и вашего молодого человека. Спасибо за чай.

Девочка скорее убежала, оставив улыбающегося Осаму одного. Он долго думал, стоит ли писать на почту жалобу на их почтальона. Его уже нет второй год, но вместе с тем казалось, что такое солнышко больше не будет его навещать, и ему совсем одиноко станет в этих четырёх стенах.

Нэко нежно потянулся на досках, вытянувшись во всю длину. Ждали тёплые дни. Дазай оглядел в поисках чёрного кота, тот зачастил делать свои дела в саду, зачем приходилось следить ему. Но вместе с тем, он отгонял всякую мелкую живность от этого сада. Видимо, его действительно стоило назвать Дазаем. Черныш появился из дома и уложился рядом с Нэко, начав его вылизывать.

Дазай открыл коробку. Вновь Дан о нем не забыл и на день рождения прислал бутылку сакэ, сигареты и конверт с деньгами с припиской: не забудь купить себе подарок. Что ж, сакэ он оставит на вечер. Теперь вновь за работу.

С закатом пришла теплая прохлада. Последние лучи солнца догорали на темно-синем небе с редкими поблескивающими звездами на нем. Он расселся на веранде после горячего душа и разлил сакэ по чаркам, зачем-то он поставил сегодня их две. Может быть, его посетит хотя бы иллюзия сегодня. Рука тяжестью лежала на дощечке с чаркой в руках, не желая подниматься. Он устало опирался на фусуми, засыпая в таком положении.

И снился ему сладостный сон с цветущими бугенвиллеями в саду. Ацуши вернулся, вырос, окреп, но все также мило улыбался ему. Осаму тяжело открыл глаза, не желая отрываться от такого чудесного мига.

— Дазай-сан, — трепал его за плечо кто-то.

— Я не сплю, — он вскочил, опрокинув чарку с сакэ.

— Идём ляжем в доме, — голос родной и сладкий.

— Выпьешь сперва со мной? — он в забвение налил себе вновь сакэ. Человек сердца выпил с ним чарку, потом другую.

Окрепшие, но такие же тёплые руки держали его крепко за талию, ведя в комнату. Его уложили на футон, все казалось ему сладким сном, от которого он так и не пробудился. Ацуши вернулся и пришёл к нему во сне.

На утро он проснулся от горького аромата белых лилий в комнате, что отрезвило его мигом. Ведь лилии ещё не зацвели, откуда им взяться в комнате, тем более в спальне. Он хотел вскочить, но его крепко держали в чужих объятиях. Осаму оглядел светлые локоны, сонного Ацуши. Сон и не был сном. Юноша устало зевнул и раскрыл глаза.

— Доброе утро, — тихо сказал Дазай.

— Доброе, — он ткнулся ему в плечо. — Я не буду больше с тобой пить, не уговаривай.

— Голова разболелась? — он погладил светлые волосы, не веря в явь. Он поцеловал лоб Ацуши от горького щемящего чувства внутри.

— Да, ужасно, — пробормотал он.

— Тогда поспи ещё, а я сделаю тебе живительный коктейль, — поцеловал он Ацуши в щеку.

— Нет, останься. В твоих объятиях хорошо спиться, — потянул его на себя Накаджима, уткнувшись в плечо. — С прошедшим днем рождения, Осаму.

Лучшего подарка и пожелать нельзя было.