***

У меня сердце сжалось от страха, когда Тина вдруг заявила в ночь с одиннадцатого на двенадцатое февраля, что догадывается о причине моего срыва накануне и о том, почему я спрашивал её о любви ко мне и Тому. И у меня словно гора с плеч свалилась, когда я понял, что её догадки были весьма далеки от истины. Для себя я к тому времени окончательно решил, что сделаю всё возможное, чтобы оградить её от правды. И пока у меня неплохо получалось.

Но сколько же у меня накопилось работы за эти дни! Когда я наконец-то зашёл в четверг вечером в свой кабинет с целью заняться проверкой домашних заданий и контрольных работ, которые успели накопиться ровно за неделю, то замер в дверях словно вкопанный от их реального количества. Казалось бы, всего неделя, семь дней, что могло случиться за семь дней моего отсутствия? И ответ на этот вопрос лежал прямо передо мной на рабочем столе, а ещё в двух шкафах и в шкафу в классе, где я обычно проводил занятия. И с тяжёлым вздохом я начал разгребать этот кошмар.

Но к великому сожалению, я не мог пока вплотную заняться этой непростой задачей, так как все мои мысли были только о самочувствии Тины. С каждым днём я всё больше убеждался, что ей действительно становилось лучше, что её жизни больше ничего не угрожало. Но пока я не мог оставить её надолго одну, особенно ночью. Просто не мог.

И к ещё большему сожалению, как раз на эти дни выпал этот ужасный «праздник», День святого Валентина. Я и так разрывался между работой и Тиной, а тут ещё добавилось и то, что именно в этот день юные особы от тринадцати до семнадцати лет вдруг вспоминали о существовании различных вариантов любовных зелий, и именно в этот день они хотели с их помощью приворожить тайный объект своих подростковых фантазий. А вот возвращать эти объекты с небес на землю обычно из года в год приходилось мне, потому что особы женского пола редко читают инструкцию, прилагаемую к этим самым зельям, и почему-то считают, что чем больше снадобья попадёт к их цели, тем будет лучше. Однако мой весьма обширный опыт говорил об обратном, и ещё он же заставил меня заняться этим вопросом заранее, чтобы Поппи, которая так заботилась о Тине все эти дни, не пришлось разыскивать меня на следующий день по всему замку и ещё почти день ждать противоядия, попутно усмиряя находившихся у неё на попечении жертв коварной силы любви. Поэтому весь вечер и полночи пятницы я, увы, занимался совсем не тем, чем нужно было бы, хотя у меня всё ещё оставалась надежда, что за выходные я всё-таки смогу разобрать этот завал.

И, как нарочно, накануне этих самых выходных Тина ненароком обмолвилась, что собирается играть на рояле в субботу на том самом балу в честь несчастного праздника, который вот уже полнедели готовил Лестат, заручившись поддержкой директора школы и, ко всеобщему изумлению, Долорес Амбридж. Хотя с его неотразимой внешностью, полагаю, это провернуть было нетрудно. В общем, как бы то ни было, но и полсубботы у меня тоже внезапно выпало, хотя именно этому я не очень расстроился, ведь игра Тины на рояле определённо стоила такой большой жертвы.

Кстати, мы с Лестатом очень неплохо поладили, поскольку всю часть суток, пока светило солнце, он пережидал в подземелье, и у меня была прекрасная возможность расспросить его о сестре. Он, к моей нескрываемой радости, с удовольствием рассказывал о жизни Тины, точнее, о чём она сама никогда бы мне не рассказала. Разумеется, Лестат взял с меня слово, что его сестра никогда не узнает о том, что я что-то узнал от него, и я искренне заверил его, что так оно и будет. И после множества рассказов я наконец понял опасения своего нового друга по поводу того, что Тина, так же как и я недолюбливавшая этот праздник, запросто могла заявиться на бал в джинсах и в одной из её любимых чёрных футболок. Поэтому Лестат в попытке предотвратить посягательство сестры на своё чувство прекрасного заранее выбрал для неё и платье, и туфли. Он хотел выбрать и украшения тоже, из одной из многих коллекций ювелирных изделий, которые принадлежали семье Д’Лионкур, но я попросил его доверить эту непростую задачу мне.

Благодаря довольно долгим и подробным разговорам о Тине у меня сложилось весьма чёткое представление о характере своей любимой и о её предпочтениях, поэтому в качестве подарка я решил выбрать что-то простое, но в то же время изящное. Для этой цели мне даже пришлось ненадолго покинуть Хогвартс, но я решил, что могу оставить «студентку» Когтеврана без присмотра на несколько часов, пусть и на душе было не сильно спокойно. И я был бесконечно рад, когда нашёл именно то, что нужно: прекрасной чистоты и невероятного цвета небольшой сапфир в обрамлении белого золота.

Кулон напомнил мне впечатление о Тине в тот самый день, когда мы с ней посетили оперу. Мне очень хотелось выбрать самый большой камень, какой только там был, чтобы показать любимой, что она очень много значит для меня, но я прекрасно понимал, что чем больше будет сапфир, тем реже Тина будет его надевать, боясь привлечь к себе лишнее внимание. А так она могла вполне спокойно носить украшение почти ежедневно, и мысль, что с ней постоянно будет вещь, напоминавшая ей обо мне, грела душу все эти холодные дни.

Да, я определённо не прогадал, когда между проверкой работ и присутствием на бале в честь так мной нелюбимого праздника выбрал второе: Тина была прекрасна, и так же прекрасна была её игра. Я весь вечер просидел за небольшим столиком неподалёку от рояля и наслаждался старинными вальсами в исполнении девушки, которую любил больше жизни. Тина, как и обещала, ни с кем не танцевала на протяжении всего вечера, хотя желавших пригласить её было хоть отбавляй. И этот факт, видимо, очень расстроил Лестата, ведь по его словам: «Не для того я наряжал этот прекрасный цветок, чтобы она вот так просидела весь вечер в углу». Он, таинственно улыбаясь, попросил меня постоять неподалёку от танцевальной площадки, а сам в это время умудрился отвлечь сестру от своего занятия и привести её прямо в мои объятия. Хоть я тоже, как и Тина, не собирался танцевать в этот вечер, но упустить такой шанс было бы пределом человеческой глупости. И пока я кружил её под невероятно нежную мелодию, которую уже слышал однажды в исполнении Лестата на рождественских каникулах, я успел заметить, что все присутствующие до последнего привидения не могли отвести от нас глаз, даже те, кто точно так же, как и мы, вальсировали на танцполе.

Это был бы один из самых лучших вечеров в моей жизни, если бы Тина, как всегда в попытке пошутить, не затронула одну довольно серьёзную тему, о которой я действительно всё чаще задумывался в последнее время. Точнее, расстроило меня не то, что Тина ненароком затронула её, а то, что я узнал её мнение по этому поводу. Её настоящее мнение, которое очень расходилось с моим собственным.

В ту ночь я не смог заставить себя подняться к ней в больничное крыло уже после звона колокола, сообщавшего, что пришло время отхода ко сну. И я не смог заставить себя взяться за накопившуюся за эти дни работу. Всю ночь я так и пролежал в одежде на заправленной кровати, размышляя над услышанным.

 — Если ты этого хочешь…

 — Нет! 

Всё это время я, наивный, ломал голову, как же мне подойти к этой теме, и вот как оно оказалось в итоге. «Что ж, ты сама начала всё это, любимая, — пришёл я к выводу уже ближе к рассвету. — И теперь я ни за что не отступлю, пока не услышу на свой главный вопрос совсем другое слово».

Как же мне пригодилась полученная от Лестата информация, когда на следующий день я всё-таки заставил Тину обсудить этот вопрос. Благодаря его рассказам я понял, что чем больше буду настаивать на своём, тем больший отпор получу в итоге. Поэтому, окончательно убедившись, что эта стратегия совсем не подходила в этой ситуации, я решил действовать по-другому: надо было как-то заставить Тину самой прийти к простому выводу, что она хочет стать моей женой. К сожалению, именно на эту стратегию нужно было время, причём достаточно много его, а как раз этого драгоценного дара жизни у меня было в обрез.

Хоть я и сказал Тине, что всё дело в возрасте, но это была лишь часть правды. У меня словно кто-то выжег цифры на сетчатке глаза: перед моим взором всё время были эти несчастные три или четыре месяца, которые оставались до того момента, когда мне придётся осуществить задуманное, и я не мог не понимать, что с определённой долей вероятности могу проиграть эту битву. С каждым днём, с каждым рассветом, к моему безграничному ужасу, количество дней неумолимо уменьшалось, поэтому всё, что я мог позволить себе, — это дать Тине месяц на раздумья, и то это была немыслимая роскошь, бесценный подарок. Но прийти к нужному мне ответу моя любимая должна была сама, и тут я был бессилен что-то сделать, хотя и изо всех сил пытался.

На самом деле, перед моими глазами было две цифры: одна отсчитывала время до развязки, а вторая — время до моего ответа Тому, который дал мне ровно две недели на разработку плана по похищению студентки Когтеврана из замка. Несмотря на весь завал на работе в роли преподавателя Хогвартса, несмотря на добавленную мне работу Поппи Помфри, несмотря на то, что я постоянно думал, как мне добиться желанного ответа от Тины, я основательно работал и над этой проблемой. «Проблемой» — потому что в мои планы совсем не входил выход Тины за границы защиты даже на пару сантиметров.

«Но как же мне максимально оттянуть этот момент? — судорожно соображал я, оставаясь наедине с самим собой. — Как мне украсть как можно больше времени для себя, для неё?»

К несчастью, чем больше я тратил время на раздумья по этому поводу, тем меньше его оставалось в итоге. В тот самый день, двадцать пятого февраля, я с невозмутимым видом стоял перед мертвенно-бледным волшебником в белой рубашке с расстёгнутой пуговицей на вороте и чёрных брюках, расслабленно сидевшим в изящном и замысловатом кресле в своём маленьком «кабинете».

 — Северус, как я рад тебя видеть! Ты пунктуален, как всегда! — с неким подобием улыбки совершенно искренне поприветствовал меня он и, встав из кресла, бодро прошёлся по комнате и присел на самый край своего стола. Том, скрестив руки на груди, с усмешкой во взгляде неотрывно смотрел прямо на меня, но я, как обычно, старался сохранять невозмутимость. — Я надеюсь, у тебя появились какие-нибудь мысли по поводу той непростой задачи, которая теперь стоит перед нами?

 — Да, милорд, — спокойно ответил я, а сам горько рассмеялся про себя: два взрослых здравомыслящих человека, отличавшихся весьма незаурядным умом и прекрасно понимавших бессмысленность всего этого фарса, продолжали говорить о несуществующей цели и делать вид, что оба в неё верили. — У меня есть несколько вариантов, как мы можем добиться желаемого. Могу я задать вам несколько уточняющих вопросов?

Раньше я бы никогда не позволил себе разговаривать с Волан-де-Мортом подобным образом и подобным тоном, но сейчас ситуация резко изменилась: внезапно страх перед этим человеком полностью испарился из моего сердца. У меня больше не было страха, что Том убьёт меня из-за одного моего неосторожного слова, ведь я отчётливо понимал, что если бы он хотел это сделать, а причин у него на данный момент было предостаточно, — я был бы уже давно мёртв.

 — Что ж, Северус, я весь внимание, — благосклонно произнёс тот и опёрся ладонями о ровную поверхность стола, показывая тем самым, что он полностью открыт для беседы. — Какие вопросы ты хотел мне задать?

 — Когда именно мисс Велль должна прийти к вам, милорд? — невозмутимо задал я первый вопрос, который беспокоил меня больше всего на данный момент. — Можем ли мы запланировать эту встречу в период летних каникул, когда она перестанет находиться под постоянным наблюдением Дамблдора?

Том сразу же понял, что я на самом деле завуалировано спросил его о дате нашей с ним… последней «беседы». Внимательно посмотрев мне в глаза, он спокойно ответил:

 — Нет, Северус, август — это слишком долго. Тем более тебе не кажется, что глупо ждать пять месяцев только ради настолько незначительной встречи? Я думаю, что крайний срок для всего этого — середина мая. Нам же ещё нужно, чтобы мисс Велль помогла нам осуществить задуманное, а именно помочь мне расправиться с Гарри Поттером. Ей тоже нужно будет время. Я планировал закончить все дела до окончания учебного семестра, мой дорогой друг. Разве тебе не хочется отдохнуть летом?

 — Да, мой лорд, вы правы, — невозмутимо ответил я, а сам про себя подумал: «Восемьдесят один день. Ровно».

 — Ещё какие-нибудь вопросы? — вежливо напомнил Том, и я уверенно кивнул.

 — Да. Дамблдор не сможет не заметить, что девушка пропала на какое-то время… — с прежней невозмутимостью начал говорить я, но он меня перебил:

 — Северус, как раз в этом-то и состоит твоя задача: сделать так, чтобы Дамблдор ничего не заметил.

 — И как же мисс Велль сможет помочь вам убить мальчишку? — не сдавался я, пытаясь узнать «лишние» подробности несуществующего плана.

В этот момент мы оба осознавали, что столкновение между нами неизбежно, но нам обоим нужно было основательно подготовиться к этому. Том, услышав мою реплику, усмехнулся уже вслух, ведь и он прекрасно понимал всю иронию сложившейся ситуации, но упрямо продолжал исполнять свою роль в этой пьесе. А мне не оставалось ничего другого, как исполнять свою.

 — Северус, прошу тебя, не забивай свою светлую голову ненужными поводами для раздумий. Все эти вопросы я как-нибудь решу сам, уверяю тебя. Всё, что от тебя требуется — это незаметно для окружающих и, главное, Альбуса Дамблдора, вывести мисс Велль из Хогвартса и привести сюда, чтобы мы могли побеседовать наедине. И я думаю, что у тебя получится убедить её прийти сюда, у вас же с ней такие близкие и тёплые отношения.

 — Да, именно так я и хотел поступить, — согласился я, а он всё это время продолжал с лёгкой улыбкой смотреть на меня. — Но у мисс Велль весьма своеобразное представление о морали и нравственных идеалах. И мне потребуется немало времени, чтобы убедить её встать на вашу сторону, милорд, и тайно прийти к вам на встречу, а в дальнейшем помочь вам избавиться от Поттера, поскольку он является одним из её близких друзей.

 — Я понимаю тебя, Северус, — невозмутимо ответил Том, склонив голову немного набок. — Я тебя не тороплю. У тебя есть почти три месяца для выполнения этой нелёгкой задачи. Я тебе полностью доверяю. У тебя остались ещё какие-нибудь вопросы?

 — Нет, мой лорд, — смотря прямо ему в глаза, ровно ответил я. — Вы ответили на все имеющиеся у меня вопросы.

 — Чудесно. И, кстати, Северус, несмотря на то, что ты так интенсивно работаешь над этой непростой миссией, ты не мог бы теперь заходить ко мне сюда, в мой кабинет, после общих собраний? Я бы хотел послушать твоё мнение насчёт всех событий, которые происходят в магическом мире вне стен Хогвартса. У тебя весьма незаурядный ум, и мне был бы полезен непредвзятый взгляд со стороны. Ты согласен?

 — Да, мой лорд, — произнёс я, уловив мысль, что контроль над моими действиями будет значительно усилен.

 — Прекрасно! — тихо воскликнул он, а потом благосклонно добавил: — Ты можешь идти, Северус.

Услышав это, я вежливо кивнул на прощание и ровным шагом покинул комнатку, слегка прикрыв за собой дверь. После такой содержательной беседы, а она действительно была содержательной, у меня появилось достаточно поводов для раздумий, впрочем, также у меня появилось и много ответов на вопросы, мучивших меня до этого.

Во-первых, я отметил про себя, что Том впервые разговаривал со мной на равных, уж не знаю, то ли я стал более уверенным в себе, то ли он внезапно разглядел во мне опасного соперника. На мгновение у меня даже возникло ощущение, будто мы начали с ним шахматную партию, и за время разговора каждый из нас успел сделать по одному ходу.

Во-вторых, у каждого из нас на руках была необходимая информация: он дал мне понять, сколько времени у меня осталось, а я дал ему понять, что активно готовлюсь к этой встрече. И к тому же Том не мог не уловить из моих фраз, что я сделаю всё возможное, чтобы Тина не пришла сюда. И было бы верхом легкомысленности с моей стороны думать, что у него не было пары козырей в рукаве. Да, сегодня я понял, что у него точно созрел запасной план, как заставить свою бывшую жену встретиться с ним, и это обстоятельство как раз и не давало мне покоя.

Что ж, теперь у меня хотя бы были развязаны руки: я мог больше не беспокоиться по поводу того, что мне нужно придумывать ложную информацию об Ордене или Дамблдоре. Всё, что сейчас было нужно Тому, — это знать, что Тина находится в школе Чародейства и Волшебства, причём следить за ней он мог напрямик через сознание Поттера. И я мог больше не отчитываться перед ним за каждое своё действие. Но была в этом вопросе и третья сторона, которая могла создать определённые проблемы…

Дамблдор. Я всё так же мог шпионить для него, поскольку всё ещё посещал общие собрания, но вот надо ли мне говорить с ним о реальном положении вещей? Поскольку Лестат ушёл тогда от ответа на вопрос директора о патронусе, то всего три человека во всём мире знали о сложившейся ситуации: я, Том и Лестат. Надо ли добавлять четвёртого?

И что-то мне подсказывало, что не надо. Дамблдор легко мог рассказать всё Тине, ведь они неплохо общались, а я не мог присутствовать при их беседах, более того, порой я даже не подозревал, что они вообще были. Директор никогда не раскрывал мне свои планы до конца. У него всегда были свои мысли насчёт противостояния с Волан-де-Мортом, и он далеко не всегда делился ими со мной, хотя я играл в этой истории не последнюю роль. Даже до всей этой истории меня порядком злило это его отношение ко мне, а сейчас…

Сейчас, когда я обладал настолько важной информацией, я не собирался делиться ей с Дамблдором. Если раньше я, в общем-то, ничем не рисковал, если раньше моей целью было отомстить за смерть Лили, и я мог доверять Дамблдору, даже не зная его планов полностью или хотя бы частично, то сейчас многое поменялось. Сейчас мне было что терять. Я не мог отдать на произвол судьбы моё будущее с Тиной, я не мог так сильно рисковать им. И в этом вопросе директор был для меня весьма тёмной лошадкой.

В тот роковой вечер двадцать пятого февраля я пришёл к одному ключевому выводу: чем меньше переменных было в этом уравнении, тем проще было решить его. Это только наше с Томом дело, и больше никому ничего знать было необязательно. Ни Тине, ни Дамблдору.

***

Давно я не чувствовал такого подъёма сил, как в конце февраля. В те дни у меня было такое чувство, что я в конце концов нашёл то, что так долго искал. Как будто передо мной на небосводе зажглась путеводная звезда. И осознание этого простого факта дарило мне необычайные силы и лёгкость.

Внезапно мысли в моей голове пришли в небывалый порядок. Всё было расставлено по своим полочкам, по своим местам. Мой мозг, эта идеальная, почти совершенная машина наконец-то словно вышел из дрёмы и работал почти во всю свою мощность. Я вдруг понял для себя, что в последний раз чувствовал себя так примерно в то самое чудесное время, когда активно противостоял Тине, тогда ещё профессору Д’Лионкур, во время моей учёбы в университете. Когда я ещё не влюбился в неё как мальчишка. Когда она ещё не успела отравить меня своим ядом нервно-паралитического действия.

Да, тогда у меня был действительно сильный противник. И надо же, действительно сильный противник появился у меня и сейчас. Я понял это именно по оживлению своего ума. Мне вдруг вспомнился курс философии, который я проходил на младших курсах обучения в медицинском университете. Согласно восточной философской школе, жизнь — это борьба противоположностей. Но кого же можно было противопоставить мне?

Гарри Поттер. Мальчишка. Какими же глупостями я занимался до этого?! Как я вообще мог поверить в то, что какое-то пророчество от недопредсказательницы может распоряжаться моей судьбой?! Это всё смерть Тины сбила меня с моего прежнего рационального пути. Это всё смерть Тины заставила меня впасть в спячку, в маразм, поверить во всю эту чушь. Как мог этот мальчишка противостоять мне?

Альбус Дамблдор. Ещё одна достойная кандидатура, но всё мимо. Что бы там ни говорили про нынешнего директора Хогвартса, но Дамблдор доживает свой век в лучах былой славы. Его противоположностью был Геллерт Грин-де-Вальд. Да, два гения, две мощные звезды, равные по модулю и противоположные по знаку. И оба сейчас доживали свой век: один в тёплом кресле директора Хогвартса, другой в холодной камере в Нурменгарде. Сейчас, когда я очнулся ото сна, когда я набрался сил, когда у меня наконец-то появилась цель — Дамблдор был мне не соперник.

Внезапно я осознал, что мне даже необязательно было менять свою палочку на более мощную, как я хотел сделать до этого. Не в палочке было дело, совсем не в ней. Дело было во мне самом. И тогда, именно в тот день, я это понял. Именно в тот день я вдруг осознал, что мог с лёгкостью разрушить щит вокруг Хогвартса, казавшийся для меня непреодолимой преградой всего несколько недель назад. Но я не хотел торопить события. Нет. Одним из главных моих преимуществ было то, что я умел ждать. И я дождался.

Северус Снейп. Да, можно сказать, что он теперь был для меня своеобразным Геллертом. Насколько я помню, они с Дамблдором были ровесниками, но ведь про нас со Снейпом можно было сказать почти то же самое: в последнее время я как будто вернулся к себе прежнему, именно к тому себе, каким я был до смерти Тины, то есть когда мне было тридцать три года. И я сразу заметил, как изменился он: в глазах Снейпа исчез страх, а внутри появился стержень. Титановый стержень. Я был в восторге, заметив это.

«Да, Северус, тебя-то я и ждал все эти годы, — усмехнулся я про себя во время беседы с ним в моём кабинете спустя две недели после начала нашей небольшой партии. — Как же ты изменился…»

И всё благодаря ей. Она, Тина, создала нас. Одинаковых по модулю. Противоположных по знаку. Моей опорой была ненависть к Тине. Его — любовь к ней. «Что же окажется прочнее?» — меня так и подмывало проверить это, но пока было не время.

Да, пока было не время. Он был ещё не готов. Снейп ещё не осознал всей своей мощи, всей силы, которую Тина открыла в нём. И он умолял меня дать ему время. Мне было так смешно беседовать с ним в тот раз. Да, впервые мы с ним беседовали, а не я отдавал приказы — а он послушно поддакивал. У нас была беседа. И он молил меня дать ему время. Что ж, я стал таким щедрым в последнее время, что дал ему целых два с половиной месяца. Немыслимая роскошь, если подумать. Целых два с половиной месяца он мог пребывать в иллюзии счастья. Целых два с половиной месяца Снейп мог любить её. Мог верить в ответную любовь. Немыслимая роскошь…

Как же мне стало интересно с этого момента наблюдать за ним. Как же мне стало интересно следить за его аккуратными ходами на шахматном поле. Да, вот уже сорок с лишним лет в моей душе не просыпался такой азарт. Как интересно!

В какой-то момент мне даже показалось, что я мог проиграть эту партию. Я вдруг осознал, что передо мной был действительно сильный противник. У него, так же как и у меня, появилась цель, за которую не жалко было и жизнь отдать. Хотя здесь я немного кривил душой, точнее, её остатками: я мог при желании вернуться в этот мир, даже после смерти, ведь никто не подозревал о моих маленьких… «секретах». Даже он. А вот Снейп отчаянно рисковал своей жизнью, единственной своей жизнью. И это делало его ещё опаснее.

«Да, мне определённо не стоит его недооценивать! — восторженно подумал я после того, как дверь в мой кабинет закрылась. — Как же интересно!»

Да, Снейп мог выиграть этот поединок, теперь я это окончательно осознал. Что ж, если выиграю я, если убью его, а это нужно сделать непременно при Тине (иначе зачем вообще весь этот спектакль?), то я получу долгожданное удовлетворение от мести. Я буду счастлив. Отомщён.

Если выиграет Снейп и убьёт меня, то он получит время, много времени, очень. И он может быть с ней, все годы, что отпущены ему природой, если Тина, конечно, не бросит его раньше. Он же не станет терзать свою душу, создавать крестражи, как это сделал я уже после смерти своей жены, только чтобы побыть рядом с ней чуть дольше. Он не станет вампиром, ведь тогда он лишится волшебной силы и будет вынужден каждую ночь целую вечность убивать людей. Он всё равно умрёт, рано или поздно.

А вот я вернусь. Да, я вернусь, тоже рано или поздно. Я умею ждать. Интересно, с кем же будет Тина в этот раз, следующий? Кого она будет обманывать после Снейпа? Что ж, я найду способ отомстить ей даже в случае гипотетической победы своего противника. Только немного позже, но я же умею ждать. Я давно решил проблему времени для себя. Время теперь не значило для меня ровным счётом ничего, так же как и для неё.

«А вот что значит время для тебя, Северус? — мысленно обратился я к своему противнику, как будто он сидел напротив. — Что значат для тебя эти два с небольшим месяца? Как ты ими распорядишься?»

У него осталось ровно семьдесят пять дней. Я уже знал, как мне заставить Тину прийти ко мне, причём по своей воле и абсолютно без помощи моего дорогого друга, который, я уверен, попытается мне помешать. Да, десятого мая, вечером, она войдёт в холл Малфой-Мэнора, в облегающем чёрном платье, сверкающая, прекрасная. Десятого мая, поздно вечером, она будет рядом со мной, будет сидеть на моём месте во главе большого чёрного стола в столовой, где я обычно проводил свои собрания. И в это собрание, последнее, она будет со всеми нами. Со мной и с Северусом.

Десятого мая, поздно вечером, у Тины будет последняя возможность посмотреть на него. Я заставлю её умолять меня, просить пощады для него. И он будет смотреть на это. А потом я убью его. Или он меня? Рискнёт ли он? Смогу ли я?

«Как интересно! — я невидящим взглядом посмотрел в темноту за окном. — Даже я не могу предугадать, что будет десятого мая поздно вечером… Но то, что этот день станет решающим для нас троих, я не сомневаюсь. Что ж, Северус, у тебя осталось семьдесят пять дней. Отсчёт начался».