Музыка играет совсем рядом. Звук приятный, успокаивающий, но очень громкий. Антон открывает глаза, садится и вглядывается в темноту. Посреди квартиры стоит зачарованное пианино. Зачарованное, догадывается Антон, оно потому, что никто за ним не сидит и на нём не играет, а музыка всё разливается сама собою. Вечером он, должно быть, не заметил его из-за болезни.

Лекарство подействовало. Антон не чувствует ни жара, ни головной боли, ни ломоты. Пить его всё-таки стоило. Нужно Арсения поблагодарить. И извиниться перед ним. Но не сейчас. С утра, когда тот проснётся.

Арсения нет в комнате, и где он, Антон не понимает сперва. Потом догадывается. Как он и предполагал, балкон у Арсения в квартире есть. Дверь на него открыта настежь, и тонкий белый тюль волнуется на ветру.

Но вовсе не холодно. Не сквозит. Антон оборачивается в одеяло, чтобы снова не простудиться, и выходит на балкон.

Арсений, ожидаемо, стоит там. Без куртки, без шапки, ещё и босой! И будет он потом Антону говорить одеваться теплее.

— Что ты тут стоишь? — спрашивает Антон, откашлявшись. Всё же бесследно болезнь ещё не прошла.

Арсений хмыкает тихо.

— Представь себе весь этот мир, огромный весь… — он разворачивается к Антону. — Тебе никогда не хотелось увидеть его целиком? Таким, какой он есть? На самом деле есть…

Глаза у него блестят подозрительно. На мысли некоторые наводят.

— Ты не пьян случаем, Арсений?

— Нисколько, — Арсений широко улыбается. — Ответь мне.

— Да не знаю, — Антон сильнее кутается в одеяло. Но ему совсем не холодно. Он подходит к Арсению, становится рядом.

— Я, конечно, рад быть чародеем, — взгляд Арсения устремляется ввысь, и звёзды, кажется, отражаются в его глазах. — С самого детства я хотел творить чудеса и помогать людям. Но иногда я думаю, что, если бы у меня была в запасе ещё одна жизнь, я бы провёл её совершенно иначе.

Антон укрывается одеялом с головой и с интересом смотрит на него.

— Как, например?

Арсений раскидывает руки, открывая себя ласковым потокам ветра. Даже им он нравится. Они ощупывают его полностью: мягко ворошат волосы, колышут одежду, обдувают лицо. Как бы его не пришлось лечить после, думает Антон.

— Уехал бы куда-нибудь, — наконец говорит Арсений и смеётся. — Далеко-далеко. Поговорил бы с полями. Они, знаешь, сколько рассказать могут? Полетал бы с птицами навстречу ветру. Осыпал бы весь мир цветами, чтобы каждому до конца дней хватило. И познакомился бы с людьми. Со всеми людьми, кто только ни ходит по этому свету. Узнал бы тысячи новых историй и попытался бы сделать каждого счастливым.

— А тебе хватило бы на это одной жизни?

Арсений пожимает плечами.

— Может быть, понадобилось бы чуть больше.

Антон возносит глаза к небу. Оттуда ярко светит, как будто приветствуя, луна. Ей вовсе не одиноко. Вокруг неё сверкают и подмигивают песчинки-звёзды. А чуть ниже вдалеке мерцают огни Трёхсосновска, и дальше, если приглядеться – железнодорожная станция, а за ней лес. Лес. Насколько глаз видит.

— Может, — Арсений нарушает тишину, — попробуем хоть немного прожить ту, другую, жизнь, пока ночь не кончилась?

— Это как же?

Арсений не отвечает. Вместо этого он крепко хватается руками за перила и одним прыжком ловко взбирается на них.

Одеяло падает из рук Антона.

— Эй-эй-эй! — ловит он Арсения и крепко держится за его локоть. — Ты что делаешь?! С ума сошёл?!

— Да тихо ты! — отмахивается Арсений. — Сейчас полетим.

— Куда? — Антону кажется это абсурдным, и сомнения в том, что Арсений не пьян, всё укрепляются.

— Куда угодно. Главное – не думать, куда. Давай руку.

Арсений протягивает ему раскрытую ладонь. Антон прижимает свою руку к телу, стараясь спрятать.

— Да ты что?! Я же не умею у меня же категория младшая! Я…

— И не научишься, — перебивает Арсений. — Пока не попробуешь. Сквозь стены ты тоже проходить не умел. Давай, — манит он.

Антон недолго смотрит на него. И правда, сквозь стены он не умел проходить, и Арсений его научил. Научил уж! Антон после этого не расшибся, не ударился. Проходит свободно куда нужно. Так и летать Арсений может научить. Антон уверен. Арсений и не на то способен. Среди всех знакомых чародеев Антону он кажется чародеем ещё бóльшим. Такому век учиться, а не научишься. И всё же, если есть хоть малейшая вероятность сколько-нибудь приблизиться к мастерству Арсения, Антон готов.

Он берётся за руку Арсения и осторожно залезает на перила. Свободную руку в сторону вытягивает, равновесие удерживая.

— Готов? — щурится Арсений. — Если страшно, закрой глаза.

Страшно. Ещё как страшно. Но как можно показать страх при Арсении? Антону думается, что струсь он хоть на мгновение, Арсений поймёт сразу же. Поймёт и не станет его учить, а наутро они разойдутся и не заговорят никогда более, и разрушится то хрупкое, что с таким трепетом Антоном строилось.

— Не страшно, — храбрится Антон, а у самого руки трясутся.

Арсений прыгает и тянет Антона за собой. С последнего этажа общежития падать долго, но земля неизбежно приближается. Антон мимолётно глядит на Арсения. Тот даже сейчас сосредоточен. И сколько бы Антон ни обещал самому себе, жмурится.

Не долетев до земли два этажа, они останавливаются. Зависают в воздухе. Антон открывает глаза. Чтобы точно поверить в это, он шевелит ногами. Ноги чувствуются. Опоры под ними нет.

— Набираем высоту, — произносит Арсений. Будто для самого себя, но, Антон знает, сам с собою он бы не разговаривал. Это для Антона. Для его спокойствия.

Арсений отпускает руку Антона. Антон барахтается, словно неумелый пловец, но на весу держится. Не падает никуда.

Арсений отталкивается ногами он незримого дна, прижимает руки к туловищу и взмывает, в мгновение ока оказываясь над крышей здания.

— Поднимайся! — зовёт он оттуда, и Антон боится, как бы крик его не разбудил соседей по общежитию.

Он карабкается, помогая себе руками, а после, следуя примеру Арсения, толкается ногами. Словно взаправду чувствует что-то под собой и летит вверх, обволакиваемый ветром. И сразу легко во всём теле становится. Антон точно не весит ничего. Воздух сам выталкивает его всё выше. Антон вытягивает руки, закрывает глаза и прокручивается вокруг себя штопором.

— Ну, куда ты? Остановись, — смех Арсения звучит откуда-то снизу.

Антон смотрит на него. Перестарался малость. Оказался метров на десять над Арсением. Он разворачивается и подлетает к нему.

— Скажешь, когда захочешь остановиться, — заключает Арсений и срывается с места.

Антон только и может, что поспевать за ним. Летать оказывается так просто. Проще, чем бежать или идти по снегу. И почему все чародеи не летают? Да и вообще все люди? Этому же так легко научиться.

Хотя у других такого учителя, как Арсений, нет. Антон их только пожалеть может. Были бы все как Арсений, все давно бы летали. Но Антон знает: таких нет больше. Не сыщешь, где ни смотри. А тех, кто хоть чуточку такие же талантливые, уже, наверное, пристроили куда-нибудь. Или спрятали, чтобы их гений сохранить.

Внизу проплывает Трёхсосновск. Виднеются дома с погасшими огнями. Остаётся позади и НИИ ИМПРО. Антон Институту благодарен. Если б не он, была бы у них такая ночь?

Они летят над лесом. Лес сейчас спит даже глубже, чем спал вчера днём. Если такое вообще возможно. Снег укрыл его. Под снегом тепло и так хорошо спится.

Но снег лежит недолго. Стоит пролететь ещё чуть-чуть, и виднеются чёрные пятна проталин. Поглядеть вперёд – там снега и нет вовсе.

И солнце золотится из-за горизонта. Странно. По расчёту Антона, светать должно ещё не скоро.

Зимы нет вокруг больше. Тепло, как в раннее летнее утро, и воздух наполняется солёным запахом. Под ними песок и зелёная трава. Антон всматривается вдаль и глазам поверить не может. Он видит море и маяк, точно такой же, как в Самоцветском.

Так ведь это же и есть Самоцветский! Точно! Вон пляж, где Антон мальчишкой кидал с друзьями в воду гальку, соревнуясь кто дальше забросит, и склон, куда сбегал с уроков, и сам маяк, у которого впервые поцеловался с девочкой из его класса.

— Здесь, — решает он. — Вот здесь останавливаемся.

Арсений слушается и пикирует. Антон спускается не так смело.

До Самоцветского ночь на поезде ехать, а им меньше получаса понадобилось. Антон и не заметил, как Арсений колдонуть успел.

Море плещется у самых ног. Антон так отвык от этого родного звука. Он садится у кромки и окунает босые ступни в воду. Рассвет наступает быстро. Арсений садится рядом.

Антон смотрит на него. На то, как Арсений жмурится, как еле заметно улыбается, пока на его лице играют лучи восходящего солнца. До Арсения дотронуться хочется. Но нельзя. Нельзя ни за что. Он рассыплется тут же, оставляя после себя горстку мраморной пыли, а руку Антону обжечь успеет. И ожог этот никой волшебной мазью не вылечится. На всю жизнь останется напоминанием.

Антон отворачивается и на маяк смотрит. Жаль, они его ночью не застали. Он светится так красиво, и воспоминаний столько хранит в себе. Одного ли Антона? Вряд ли. Вне всякого сомнения, каждый, кто бывал здесь хоть раз, оставил маяку на память свою крошечную историю, которую никому другому рассказать нельзя. А маяк, может, и рад бы рассказать. Да кто его слушать будет? Всем некогда. Вот и молчит он, бедный, и свет каждую ночь свой дарит редкому кораблю.

— Арсений, — тихо, чтобы не спугнуть нечто невесомое, что царит в воздухе, зовёт Антон, — ты любил когда-нибудь?

Узнать это хочется до изнеможения. И не для него – для маяка. Пусть услышит ещё чей-нибудь рассказ. Антон даже уши закрыть может, если Арсений попросит.

— Любил, конечно, — Арсений шаркает ногой по песку. — Мне лет-то сколько… Любил, что аж голова не работала.

— Расскажешь? — надеется Антон.

Арсений думает. Антон понимает, что сейчас, как раз в этот момент, всё и закончится.

— Отчего же не рассказать? Расскажу, — Арсений упирается руками позади себя и вытягивает ноги, мочит их в морской воде. — Я тогда ещё моложе тебя был. В институте с одной познакомился.

— Из наших?

— Да, чародейка. На факультете Волшебства в Сфере Услуг.

Что-то успокаивается внутри Антона от того, что девушка эта была чародейкой.

— Я её как встретил, — продолжает Арсений, — так и подумал, что без неё уже не могу. Да и она не против была. Мы даже жить вместе начали. Я жениться хотел. Это я только через два года узнал, что жить-то она жила, но без любви. Ты представляешь? Без любви… — повторяет он. — Встретила потом какого-то московского музыканта. Сказала: «Ну, ты же понимаешь, что два чародея в семье ни к чему хорошему не приведёт? Мне обычный нужен». И ушла к нему, — Арсений голову опускает и колени руками обхватывает. — Я тогда совсем не знал, куда податься. Мир огромным кажется: есть океаны, облака и города, а как посмотришь – нигде от самого себя не спрячешься. Я и говорить мог лишь о любви. Похуже нашего Димки был. Только вот у Димки друзья настоящие есть, которые хоть и злятся порой, но его слушают. А мне казалось, что никто меня не слышал никогда…

Арсений замолкает. У Антона так пересыхает в горле, что он готов из моря воды хлебнуть. Таким грустным он Арсения впервые видит.

Проходит это так же быстро.

— Ну, вот, вроде, и всё… — Арсений веселеет на глазах.

Антона это в ступор повергает.

— Как всё? А сейчас что?

— А что сейчас? — Арсений не понимает, кажется. — Я давно уже эту историю перерос. Да и что поменялось в мире? Так же синей ночью звёзды в небе кружат, так же утром солнце светит с вышины. Всё по-старому.

— И ты не жалеешь?

— Отнюдь, — мотает головой Арсений. — Я ей благодарен даже. Я, может, именно из-за неё старшим изобретателем стал. А так уехал бы с ней в Китежград, и в НИИ ИМПРО бы никогда не попал. И тебя бы не встретил.

Арсений встаёт, закатывает штанины и по колено в воду заходит. Солнце бликует, и вокруг Арсения будто искрит. Он выглядит ещё более прекрасным, нежели обычно. Только невдомёк Антону, для чего он про него сказал? В ИМПРО столько людей работает, а выделил Арсений только его. Почему? Кому он, Антон, чародей-реставратор младшей категории, нужен?

Арсений смотрит на него то ли снисходительно, то ли осуждающе. А может быть, и всё сразу. Арсений так умеет.

— Ты мне нужен, Антошка.

Он словно мысли читает, и Антон совсем теряется. Опускает голову и мямлит что-то бессвязное, пока Арсений не подходит и не поднимает его. Он тянет его за собой в воду.

— Человек всегда кому-нибудь нужен. Если не другим, то хотя бы самому себе.

— Уверен? — Антон улыбается, но голос его звучит безрадостно.

— Уверен, — твёрдо отвечает Арсений и разворачивает Антона к себе. Он прямо в глаза ему смотрит. Отвести взгляд хочется, словно даже надо. Но Антон не может. — Антошка, я видел мир, в котором люди друг другу не нужны. И наш с тобой мир не такой, представь себе.

Он наклоняется к Антону. Расстояние между ними неумолимо сокращается. До неизбежного столкновения остаётся секунды три, не больше.

У Антона внутри возгорается, стоит ему только представить, что произойдёт дальше.

Нельзя. Даже думать нельзя. Это Арсений.

Антон толкает его обеими руками в грудь и отступает, не в силах смотреть.

Слышится громкий всплеск. Арсений сидит в воде. Антон смеётся – как не смеяться?

— Ну, держись…

Арсений хватает Антона за лодыжку, и тот сейчас же сам падает навзничь в воду. Антон чувствует, как мокнут волосы и одежда, садится и трясёт вихрастой головой. Капли попадают на лицо, шею руки.

Он снова падает на спину и брызгает, брызгает водой вокруг себя. Арсений подхватывает, тоже начинает брызгать, и они оба заливисто и громко смеются. Им вторят проснувшиеся к тому времени чайки. Возгласы разносятся повсюду. Их подхватывают гребни волн и уносят в открытое море. Быть может, на другом берегу кто-нибудь особо внимательный услышит их смех и посмеётся вместе с ними, и тогда ещё один человек в мире на мгновение станет счастливым.

Они вымокают насквозь, и Антон думает, что, когда они вернутся в Трёхсосновск, он наверняка снова замёрзнет. Но возвращение их кажется таким далёким, что волноваться о нём раньше времени нет никакой заботы.

— Ну, что? — спрашивает Арсений, выжимая полы белой рубашки. — Куда отправимся? У нас есть весь этот мир, огромный весь, и ещё примерно час до того, как в Трёхсосновске рассветёт.

Антон болтает в воде ногами.

— Я здесь остаться хочу, Арсений.

— Как пожелаешь, – легко соглашается Арсений. — Ты здесь главный.

Антон на эти слова внимания не обращает. Вместо этого он за Арсением наблюдает. Тот ходит кругами, то волосы тормоша, то поправляя облепившую тело мокрую одежду.

Антон думает, что сейчас Арсений перед ним другой. Не такой, как обычно. Но неплохо это. Он выглядит во всём настоящим. Без маски старшего изобретателя и руководителя Группы Свежих Веяний. Просто Арсений. Антон его таким, какой он есть, ещё не видел. Только, может быть, вчера немного, пока они в снежки играли, этот занавес чуть приподнялся.

Вчера они играли в снежки и Антон замёрз до лихорадки, сегодня они сидят на берегу моря и плещутся в воде, а завтра снова будет зима. Это так волшебно, что внутри всё клокочет, что в самом Антоне есть столько счастья, что машину на века зарядить можно. И что любовь в нём есть, и радость, и светлая печаль, и ещё столько чувств, что передать не хватит всего времени мира.

Арсений усмехается совсем рядом. Антон и не заметил, как тот подсел к нему.

— Что такое?

— Как удивительно наблюдать за человеком, когда наполнен он «Дыханием весны» и напролёт ему цветные снятся сны.

Осознание тяжёлым грузом падает в глубине у Антона. Конечно… Как могло быть иначе? Стал бы Арсений в самом деле летать с ним посреди ночи в далёкий Самоцветский к морю? Да и какая радость зимой в Самоцветском? Дождь целый день льёт и людей – никого.

— Так это сон? — вздыхает Антон.

Арсений медленно закрывает глаза и кивает.

— Волшебный? — опускает взгляд Антон.

— Нет, самый обычный. О нём только ты знать будешь.

Этого он боялся больше всего. Не того даже, что это сном окажется, а того, что Арсений перед ним – и не Арсений вовсе, а так, выдумка. Фантазия распалённого болезнью разума. А настоящий Арсений сейчас спит в своей квартире, перед работой отдыхает. У него, наверное, планов невпроворот на завтрашний день, и с Антоном возиться ему никакого удовольствия нет. Насочинял себе Антон и радуется! А Арсению до этого дела никакого не будет.

Пусть так. Пускай это не по-настоящему. Может, лучше даже. Зато сказать сейчас наконец можно всё, что хочется. Всё, что теплится в нём ещё с первой встречи в Пустом Коридоре и разгорается при каждой их новой встрече.

— Тогда я признаться хочу, — Антон поднимает глаза на вымышленного Арсения. — Я боюсь, что я влюблён в тебя, Арсений. Как глаза закрою, — он действительно закрывает глаза руками и запрокидывает голову, — так о тебе об одном и думаю. И ничего не могу с собою поделать.

Легче, как Антон ожидал, не становится. На душе ещё горше. Он трясёт головой, мотает из стороны в сторону, надеясь, что мысли сами собой разлетятся или, на худой конец, он проснётся. До тех пор, пока прикосновение на плече не чувствует.

— Можешь, — тепло говорит Арсений. — Ты можешь мне рассказать.

— Я же только что… — Антон убирает руки от лица.

— Ты не понял, — Арсений смотрит, не отрываясь. — Настоящему мне. Когда проснёшься.

Антон отпрядывает и обхватывает собственные плечи.

— Ты что?! — восклицает он. — Я не могу! Мне и здесь-то страшно…

— Ты чародей… — прерывает Арсений.

— А чародеи ничего не боятся, — заканчивает за него Антон.

— Быстро учишься, — Арсений довольно щурится. — Давай, как только проснёшься. Ты же у меня, то есть у него в квартире спишь, забыл? И будет тебе счастье. Или горе. Но в любом случае не узнаешь, пока сам не скажешь. Ну, а если что-нибудь не ладится в судьбе, во сне я всегда здесь. Но, надеюсь, ты не станешь сбегать сюда от настоящей жизни. Даже тот мир, где нет любви, прекрасен по-своему, если посмотреть под нужным углом.

Антон отворачивается и молчит. Легко этому Арсению говорить. У него-то всё ненастоящее.

— Опять боишься? — недовольно возглашает Арсений и толкает его в плечо.

— Да, Арсений, да! — не выдерживает Антон. — И боюсь, и стыжусь, и не понимаю! На словах-то ты правильно всё говоришь, спору нет. А у меня, как представлю, что прямо перед тобой… то есть перед ним стою и выдаю всё это, так ноги подкашиваются и внутри всё холодеет! Не смогу я. Просто не смогу!

Арсений даже рот приоткрывает. Не ожидал, видно, от Антона таких откровений. Да Антон и сам от себя не ожидал. Навалилось всё так: и ночь, и полёты, и море в Самоцветском. Что терять было? Это сон, и Арсений перед ним пускай и похож, но совсем не тот Арсений, что нужен.

— А ты, — Арсений из сна смотрит исподлобья, — представь себе, что это по-настоящему.

— Что по-настоящему?

Арсений не отвечает. Вместо этого он обхватывает шею Антона ладонями. Антон не смеет ни отшатнуться, ни приблизиться, просто стоит и ждёт. Дыхание Арсения опаляет губы. Антон дрожит, трепещет всем телом, пытается хоть как-то успокоиться, но раскаляется, раскаляется.

У губ Арсения солоноватый привкус. Антон думает, что у его собственных точно такой же: извалялись, пропитались морской водой, насквозь пропахли! – а потом перестаёт думать вовсе. Как тут думать, когда тебя целует Арсений, пускай и происходит это только во сне?

Антон чуть не задыхается от обилия воздуха, когда Арсений отстраняется.

— Я… — Антон старается отдышаться.

— Нам лететь надо. Обратно. Солнце взошло, — Арсений плавно указывает на небо.

Антон радуется и мысленно благодарит светило за то, что теперь может не говорить ничего.

Пейзаж под ними меняется так же стремительно. Исчезает вдалеке море. Маяк уменьшается. Антон успевает помахать ему на прощание, надеясь, что вскоре они снова встретятся. У маяка в коллекции теперь есть ещё одна история.

Заснеженный лес, озарённый первыми солнечными лучами, и не думает просыпаться. Поспи, друг, желает Антон, тебе можно ещё.

И всё становится как прежде. Тот же Трёхсосновск. Так же гаснет лето, и приходит стужа, и земля под снегом новой ждёт весны. Словно не было ничего. Словно не летали они никуда.

Они приземляются на балконе Арсения. Туда же, где всё началось. Солнце подкрадывается к нему незаметно.

— Ты подумал? — торопливо спрашивает Арсений.

— Подумал, — отвечает Антон.

— И что надумал?

— Надумал, что мог бы промолчать. Оставить всё как есть. Только мне не нужен… Слышишь? — голос прорезается и улетает ввысь. — Мне совсем не нужен мир, где мы с тобой друг другу не нужны. Я расскажу. Сразу, как проснусь.

Арсений умиротворённо улыбается и растворяется в воздухе, стоит лучам коснуться его.

***

Антон проснулся и резко сел на диване. Хотелось посидеть немного, обдумать всё, что приснилось. Времени на это не было. Часы на стене тикали, показывая половину первого дня. Квартира пустовала.

Он бежал к Институту по сугробам, запинаясь и почти падая. Добравшись, так же быстро помчался в ГСВ. Мимо стеклянной двери – прямо в мастерскую. В ней опять никого не было. По лестнице – наверх. Постучал в кабинет Арсения – ему не ответили. Осмелился открыть дверь – никого.

— Антоха! — радостно воскликнул Димка, как только Антон появился на пороге их цеха. — Ты уже выздоровел? Мы вчера так за тебя испугались…

— Да, да, — махнул Антон, надеясь перенести поздравления на потом. — Вы Арсения не видели?

Димка с Серёжей переглянулись. Антону показалось, что испуганно.

— А он тебе не сказал? — Серёжа поднял брови.

— Что не сказал?! — раздражённо выкрикнул Антон.

— Он же с утра в Китежград на конференцию уехал. До второго января. Мы думали, он тебя предупредил… — Серёжа пожал плечами.

Антон осел на пол.