— Васю с тех пор мы не видели, — закончила Анфиса, затушив

очередную сигарету. — Поль, открой окошко, скоро здесь можно будет топор

вешать.

Полина не двинулась с места.

— Я открою, — Денис встал и подошёл к окну. — А что было

потом?

— Потом, лосята, родились вы. И через пару лет стало

понятно, что Денис — Серёжин, а Полинка — Васина.

— То есть я не удочерённая? — наконец, подключилась к

разговору Полина, которая никак не могла уложить услышанное в голове.

— Что? — шокировано переспросила Анфиса. — Ты думаешь, что

мы тебя удочерили?

— Нет, ну а что… Деня — копия отца с твоими глазами, а я — в

съебавшего молодца. Мы с Денькой даже документы на усыновление искали.

Почему-то не нашли. Я думала, в роддоме от меня отказались или мать умерла, а

вы по доброте душевной… По-тихому на себя оформили. Ну, знаешь, чтобы без

мороки с органами опеки. Может, на лапу дали, а может, акушеры тоже

сердобольными оказались и указали в своих отчётах, что, мол, двойню Воробьёва

родила.

— Боже, нет, солнышко, ты наша, — Анфиса поднялась с места и

осторожно обняла дочь со спины.

Поняв, что Полина не шарахнулась, женщина облегчённо

выдохнула.

— Я же говорил, ты родная, балда! — Денис накрыл руку сестры

ладонью. — А ты: «Удочерили, удочерили».

— День, история, конечно, охуительная, но так же не бывает.

— Бывает, я читал, — тихо произнёс парень. — То есть я не

совсем понимаю, как, но около десяти случаев на весь земной шар.

— Ма-а-ам? — Полина слегка повернула голову и требовательно

произнесла, — как так получилось?

— Кхм… Дети, вы не хотите этого знать.

— Нет уж, я лет с десяти думала, что приёмная, поэтому хочу.

— Господи, ну, вы сами спросили, — нервно хихикнула Анфиса.

— Как выразилась бабушка Марина, когда я надрывно вопрошала: «Ка-а-ак?»,

головастики добежали одновременно.

Денис уронил голову на стол, стараясь спрятать густо

покрасневшее лицо.

— Блять, мам, я не хотел этого знать, — простонал он.

— Прости, День, но для Полинки это важно. — И нет, малыш, ты

не в молодца, ты в бабушку, в бабушку Марину. Что, никогда её молодых фоток не

видела?

— Видела, думала, один типаж.

— Не-е-ет, не типаж, гены. Да и у нас с тобой довольно много

общего. Лицо-то у тебя бабушкино, а вот фигура моя, руки, пальцы, кисти, даже

форма стопы. Почерк один…

— А ещё вы двигаетесь одинаково, — вставил Денис.

— Да?

— Ага. Полинка, когда над чем-то зависает, точно так же

голову склоняет налево, как ты. Волосы на палец накручивает тоже, как ты. И

походка у вас одинаковая.

— Я могла это перенять, потому что мы тесно общались, — не

сдавалась Полина.

— Не, — помотал головой Денис, — я же ничего подобного не

позаимствовал. К тому же ты и с Дианой так-то тесно общалась, а от неё ничего

не взяла, а вот Яська, опять-таки, не переняла привычек нашей мамы.

— Всё это, конечно, котолампа, но никак не объясняет твоей

псевдо-зависимости, — Полина нахмурилась.

— А это, лосята, продолжение восхитительной истории. К маме

Марине мы с Серёжей пошли через две недели после нашего с Васей разговора.

— Вымаливать прощения у предателя? — голос Полины похолодел.

— Не вымаливать прощения. Помнишь про особенность Васи? Ну,

непонимание социальных протоколов и «жопу на поворотах»?

— Допустим.

— Мы с вашим папой до сих пор думаем, что Вася неправильно

сформулировал, а мы просто не дали ему времени, необходимого на обработку

информации. Всё происходящее он укладывал в голове медленнее, чем мы.

По-хорошему, я должна была сообщить мальчикам о беременности и отойти дня на

три — живот-то на нос не лез. Я этого не сделала. Мы поставили Васю в

экстренную, если хотите, ситуацию. Когда до нас дошло, мы пошли выяснять, что

всё-таки он имел в виду. Но опоздали. Оказалось, Вася уехал на север. Мы с

Серёжей остались вдвоём. И были… Почти счастливы.

— Ага, счастливы, — пробормотал Денис.

— Ну да, ну да, — подхватила Полина. — Только в любой

ситуации: «Жаль, Васеньки нет…», «Васенька бы порадовался», «А что бы сказал

Васенька?»

От удивления Анфиса даже выпустила дочь из объятий.

— Но мы же никогда не обсуждали медвежонка при вас!

— Обсуждать не обсуждали, но нет-нет, да прорывалось.

Достаточно, чтобы мы с Денисом спрашивали у Димы, кто такой Вася.

— А Димка что?

— Отвечал, что Вася — ваш старый друг, который потерялся

много лет назад.

— Тактичный братик, — в голосе Анфисы послышалась нежность.

— Ну да, мы были почти счастливы, почти, потому что Васи не хватало. Но вас мы

очень любили и любим.

— Да если бы не мы, вы бы вообще не расстались, — горько

фыркнул Денис.

— Лосёночек, вы с Полинкой не имеете к нашему слому никакого

отношения. Детей мы всегда хотели, все трое, — женщина наклонилась к сыну и

поцеловала его в макушку. — То, что произошло, — результат нашего долбоебизма.

— И когда же случился второй виток пиздеца? — мрачно

уточнила Полина.

— Наверное, после смерти вашего дедушки. Мы все его уход

очень тяжело переживали. Эмилия замкнулась, превратилась в тень себя самой,

мама погоревала какое-то время, но довольно быстро взяла себя в руки: её работа

вытащила, думаю. А мы с Серёжкой по своей привычке прятать эмоции ушли каждый в

свою скорлупку и начали отдаляться друг от друга. Потом заболела Зинаида, мне

пришлось уйти с работы и стать сиделкой.

-Но вы же могли нанять ей сиделку, — практично заметил

Денис. — Я никогда не понимал, почему ты лично с ней возишься при ваших

дерьмовых отношениях, которых даже мы, будучи мелкими, не заметить не могли.

— Всё сложно, Денька. Отношения у нас действительно были

отвратными. Но когда её онкология обострилась, она очень настаивала на том,

чтобы ухаживала за ней именно я. Мы пробовали нанимать сиделок, но своими

придирками и истериками Зинаида их выживала. Так что выхода у меня особо и не

было.

— Именно тогда Сергей начал бежать из дому, — Полина

скривилась.

— Да, малыш, именно тогда. В один из его отъездов Эмилия

однажды вечером пришла ко мне в комнату с угрозами: я, мол, теперь за всё тебе

отомщу: за то, что Полина Серёже неродная, за Барсюшу…

— В каком смысле, за Барсюшу? Дед-то тут при чём? — Денис в

недоумении нахмурился.

— Я и сама удивилась, да что там, настолько охуела, что думала,

будто мне мерещится. Меня ведь Эмилия довольно легко приняла — пофыркала,

конечно, немного, зная мою наследственность, но сначала мама как-то

перенаправила её эмоции, а потом мы с вашей бабушкой даже поладили. Думала, не

может же она столько лет притворяться. Но угрозу запомнила, хотя и не понимала,

как распорядиться информацией.

— А что потом?

— Потом Серёжа вернулся, и случился первый приход, который

ты, Поль, и ёжик видели. После, как вы помните, Эмилия скорбно поведала вам,

что, мол, мамка-то ваша сторчалась.

Несмотря на сложность ситуации, двойняшки прыснули, уловив

отсылку к «Масяне»

— Когда я отошла от трипа, Эмилия выдвинула мне ультиматум,

мол, сидишь тише воды ниже травы, притворяешься законченной наркошей, а дети

твои растут, тебя презирая, и ты будешь это видеть. Попытаешься сказать Серёже,

Марине или ещё кому-то — тебя в психушку засуну, а Полину на наркоту подсажу.

— Не-е-ет, — удивлённо выдохнула Полина, никогда не видевшая

от бабушки никакого зла — бурные реакции на мелочи — не в счёт.

— Боюсь, что да, лосята. Я не знаю, как вам это доказать, но

да. И главное — я не знаю, почему Эмилия так со мной поступила.

— А твой второй глюкомультик, который я опять пропустил? —

уточнил Денис, открывая новую пачку сигарет.

— А второй случился, потому что я попыталась рассказать

Серёже, год смелости набиралась. Воспользовавшись тем, что Эмилии нет дома,

пришла к нему в кабинет и осторожно начала: «Ёжик, меня шантажируют». А у

наркоманов довольно часто развивается мания преследования, поэтому ваш папа мне

не поверил. Зато Эмилии, которая вернулась, потому что забыла блядский шарфик,

рассказал, что я к нему с наркотическими бреднями подкатывала.

— Предатель — он предатель и есть.

— Нет, Полинка, — Анфиса, всё ещё стоявшая позади детей,

успокаивающе сжала плечо дочери. — Ему было больно, я ведь всегда говорила, что

не попробую наркотики ни-ко-гда, а тут… Такая, блять, подстава!

— И после этого она тебя отравила?

— Ага. Но теперь угрозы порадикальнее посыпались. На сей раз

мне пообещали в случае непослушания устроить передоз с летальным исходом. И я

испугалась. Может быть, мне нужно было ещё раз попытаться поговорить с Серёжей,

но я… Ужасно испугалась. Решила, что дождусь вашего совершеннолетия — тогда и

выйду из подполья. Мы бы смогли сбежать вместе, и на меня не повесили бы

похищение, недееспособность, которая лишила бы меня родительских прав, или ещё

что-нибудь. Но, увидев Полинкино письмо, я поняла, что молчать больше не могу,

нельзя молчать. И Эмилия так удачно уехала.

— Как ты вообще оказалась на Фикбуке?

— Не поверишь, Полин, почти случайно. Листала Пикабу, нашла

там подборку сериалов, которые стоит посмотреть, среди них была Овсянка. Я ею

заинтересовалась и проглотила первый сезон залпом. А где-то к четвёртому мне

перестало нравиться то, что там происходит, потому что будь Эмс мужиком — они

бы наклепали с десяток детей уже к концу первого сезона. Короче, я пошла по

фанфикам, сначала — по чужим, а потом и свои начала переводить-пописывать. А

тут и ты подъехала с просьбой оценить первые главы Писем. Потом на Яськин

профиль, как ты помнишь, с твоей подачи пришла… в общем, как-то так.

— Ты всегда знала, что мы — это мы?

— Нет, конечно. Собственно, я вас раскрыла, когда вы мои

обзоры на сериал в аудиоформат перевели: уж голос-то твой где угодно узнаю.

— Пять месяцев назад?! — вскинулась Полина.

— Ну… Да?

— И ты молчала.

— Молчала, потому что… Знаешь, я хоть так, через Незабудку,

могла с тобой общаться, и, возможно, чем-то помочь. Собственно, я и не

планировала выходить из подполья в этом смысле, поскольку понимаю, как

неприятно обнаружить родителя за ником интернет-собеседника. В своё оправдание

могу сказать, что заинтересованность в общении с тобой и Яськой у меня

появилась ещё до того как всё раскрылось. Прости, Полинка.

Девушка закусила губу и на какое-то время замолчала.

— Ну, ты знаешь, — медленно произнесла Полина, подбирая

слова, — действительно было бы странно, если бы через несколько месяцев тёплого

общения Незабудка слилась без объяснения причин.

— Вот и я так же подумала.

— К тому же у нас с тобой и Дианой с наших лет двенадцати не

было дистанции, связанной с: «О боже, я твой родитель, поэтому не обсуждай со

мной этот тупой клип, лесбиянок или песни с матами». Поэтому… Ну ок, ты

Незабудка, плюс один к точкам соприкосновения.

Анфиса просияла.

— Только знаешь, ты бы Яське тоже сказала, а то неловко

получилось.

— А разве ты меня не рассекретишь, как только договорим? —

улыбнулась женщина.

— Ну, могу и я.

— Ты лопнешь, если не расскажешь ей эту восхитительную историю.

— Мам, дело же не в том, лопну я или нет, — Полина

посерьёзнела. — Ясе тоже больно, как бабушке, Диме, Диане… Она, кстати,

пытается на ремиссию вырулить.

— Я догадалась, что речь о ней, — тяжело вздохнула Анфиса. —

Блин, если бы не эта ловушка Эмилии, я бы Дианку, может, и вытащила, — в глазах

Воробьёвой отразилась боль. — Но как я

могла заявиться к ним домой, где Яська, пребывающая в полной уверенности, что я

давно и плотно на чём-то сижу?

— Мы с Ясей не считаем, что ты бы её вытащила. И никто бы не

вытащил, если она сама не хотела. Смерть матери, исчезновение её отца, Данил,

прости Господи.

— А почему «Прости Господи»? Кто-нибудь будет кофе?

— Не-е-ет! — хором воскликнули подростки, прекрасно зная,

что мама может всё… Ну, почти, кофе не может — вместо него всегда получается

стрихнин.

— А зря, — пожала плечами Анфиса. — Я думала Полинку

припахать.

— Обойдусь чаем, но если ты хотела кофе, могла просто попросить,

— Полина встала и подошла к плите.

— Спасибо.

— Я тоже буду чай, Полин. Сам нам и сделаю.

— А «Прости Господи» он, потому что съебал при не очень

хороших обстоятельствах. Толкнул Ясю, она упала, Диана его и выгнала.

— Подожди-подожди, как Ясю толкнул? Я бы в жизни не

подумала, что Даня может поднять на неё руку. Они же ещё до рождения Кирюхи

были не разлей вода.

— Под градусом человек на что только не способен, — Полина

отмерила необходимое количество кофейных зёрен.

— Я, блять, им говорила. И Серёжа говорил, — вздохнула

Анфиса.

— В любом случае Смирнова в их жизни нет уже три года. Он

свалил и не появлялся. Ди, конечно, сама его выгнала, но начала страдать по

этому поводу. Самозабвенно, я бы сказала, страдать. А на Яську три четверти

забот обо всём и легло: о себе, Кирилле, домашних делах.

— Ладно, разберёмся.

— Так не с чем разбираться. Ди пытается завязать, Яська не

позволяет помочь ей с операцией для Кирилла. Ты же в курсе про операцию?

— Ага. Слушай, может, если Яська узнает, что Незабудка — это

я, она перестанет артачиться и вместе мы найдём деньги?

— Не-а, — Полина протянула матери чашку с кофе. — Она

отказалась и от моей помощи и от… — девушка замялась, не зная, как произнести

«маминой».

— От помощи вашей общей мамы, — помогла Анфиса.

— Ну да, и от маминой. Осуждаешь?

— Боже, конечно, нет. Искать поддержки и тепла у кого-то

взрослого — это нормально. И я очень рада, что в такой сложный период ты не

осталась одна. И, наверное, ни я, ни Диана не имеем права вас осуждать. И единственное,

о чём жалею, так это о том, что эти четыре года не могла быть вам с Денисом

хорошей матерью.

— А меня всё устраивает, — буркнул Денис, демонстративно

отвернувшись от сестры.

— А Денис вот осуждает, — констатировала Полина, отпивая из

собственной кружки.

— Интересно, блять, почему?! — Денис начал закипать.

— Вот и поясни, — холодно предложила Полина.

— Серьёзно, твою мать?!

— Абсолютно.

— Ну охуеть теперь! То есть ты просто сменила мать, предала

нашу маму и ведёшь себя так, как будто ничего не случилось!

— Лосёночек, Полинка меня не предавала.

— Предала.

— Ну, справедливости ради, сначала наша мама бросила нас. А

сироты, знаешь ли, от обязательств свободны, — шок от всего услышанного прошёл,

и Полина почувствовала, как её захлёстывает обида — на брата, родителей,

Эмилию, чёртово упущенное время.

Услышав холодные и злые слова дочери, Анфиса побледнела как

от удара и рвано выдохнула.

— Полинка права, День, — ровно произнесла женщина, глядя

перед собой.

— Не-е-ет! Она просто… Она просто злобная эгоистка! Ты была

вынуждена скрываться! Тебя в любой момент могли травануть, запихнуть в

диспансер — что угодно сделать.

— Но тем не менее, сейчас ей ничего не помешало всё нам

рассказать, — ехидно ввернула Полина.

— Полин, я открылась раньше времени по трём причинам. Первая

— отъезд Эмилии. Вторая — твоё сообщение. Третья — мой стабильный доход

руководителя издательства. Теоретически он позволит нам сбежать, если ситуация

обострится.

— Я считаю, что нам просто нужно дождаться нашего

совершеннолетия, а уже потом что-то решать, — устало вздохнула Полина.

— А, то есть мы просто спустим на тормозах твоё

предательство? — Денису, видимо, хотелось ударить сестру посильнее.

— Ты можешь мне ничего не спускать — я не нуждаюсь в твоём

прощении. Если тебе достаточно фразы «Я четыре года притворялась, но теперь

снова готова стать вашей мамой», дело твоё. Но у меня, даже несмотря на эту

охренительную историю, четыре года не было матери, ну, кроме мамы Иры.

— Мама сломалась, подавайте Полинке новую! — зло выплюнул

брат девушки.

— А хоть бы и так. Да, мне было четырнадцать, и мне нужна

была мать. А тебе хватило иллюзии. Suum cuique, — за всю тираду Полина ни разу

не повысила голоса.

— День, Полинка не была обязана ждать, когда я выйду из

подполья, не говоря уже о том, что она, моими собственными стараниями, считала

меня наркоманкой, — Анфиса опустила глаза в чашку.

— По-моему, ей просто пофигу, что один родитель, что другой.

А если мама Ира в каком-то аспекте перестанет соответствовать твоим ожиданиям,

и от неё отмахнёшься?

— Не соответствовать ожиданиям, милый братец, это внезапно

перекрасить волосы в розовый и забить рукав. А на четыре года оставить детей

одних — это пиздецкий проёб. Ты можешь его простить, я — нет.

Произнося эту категоричную отповедь, Полина понимала: она

действительно злится на мать, но не настолько, чтобы никогда не простить. В

этот момент девушкой двигала скорее обида на брата, именно ему предназначались

её злые слова. Полина не сразу осознала, что по Анфисе они тоже немилосердно

бьют.

— По крайней мере, сейчас точно не смогу, — подумав,

закончила девушка.

— Я и не жду, что сейчас ты меня простишь. Я понимаю, как

сильно виновата, — ровно проговорила Анфиса.

— Серьёзно, мам? —

взвился Денис. — Она ведёт себя мерзко, эгоистично, вообще не считаясь с твоей

болью, а ты просто… Просто это глотаешь?

— Денис, я как взрослый человек и ваша мать была обязана

создать для вас безопасную среду и обеспечить родительскую поддержку. Но я

этого не сделала. И это не ваша беда думать о том, чего я боялась. Я должна

была решить проблему и не смогла. И я совру, если скажу, что мне не больно. Но

Поля тоже имеет право на свои эмоции: злость, боль. Как и ты. Ты только за себя

можешь решать, прощать меня или нет.

-А я для себя всё решил. У меня мамы на смену нет, — парень

поднялся из-за стола, подошёл к Анфисе и обнял её за плечи.

— Лосёночек, — с нежностью проговорила женщина, откидывая

голову сыну на грудь.

— Спасибо, что не давишь, — Полина с благодарностью сжала

руку матери.

— Я бы не стала. Ты имеешь право на свои взгляды и реакции.

— Вы такие рассудочные, что аж бр-р-р, — Денис передёрнулся.

— Денис, я, например, не могу бурно реагировать и биться в

истериках. Мама, слава всем Богам, тоже, — Полина пожала плечами.

— Да у вас вообще никаких эмоций! Вы холодные, как льдины!

— Мама задекларировала, что ей больно, я призналась, что

злюсь. Чего ты ещё ждёшь?

— Ну, не знаю… Чего-то… Человеческого, например?

— Курица — не птица, флегматик — не человек, по-твоему? — Полина понесла в

раковину грязную чашку.

— Не передёргивай! Мама рассказывает нам опизденительную

правду, мы узнаём, что родились от разных отцов, мама — не наркоман, а значит,

всё обратимо…

— Но что делать с четырьмя годами её отсутствия, я всё ещё

хуй знает, — перебила брата девушка.

— Навёрстывать? — уточнил парень, как будто речь шла о том,

что купить к ужину.

— Всё-то у тебя просто, Денис, — Полина передёрнула плечами.

— Но как быть с тем, что мама ничего не знает о моей жизни в эти четыре года?

Ну почти ничего, за вычетом диалогов Хвоста и Незабудки.

— Так расскажи сейчас, — пожал плечами Денис.

— Ты, блин, простой как три копейки. Суть в том, чтобы

рассказывать, когда что-то случается. Задним числом оно всё теряет

актуальность. Могу вон рапорт составить, чёткий и лаконичный, по странице за

каждый упущенный год, но кому от этого легче?

— Слушай, Полин, произошла хуйня, хуйня обидная, болезненная

и тянущая на гордое звание пиздецомы. Но сейчас мы правда можем либо

навёрстывать, либо в позе стоять, потому что, как известно, мясо из котлет не

восстановишь. То есть да, ты права, четыре года — в пизду. Но впереди-то ещё много

времени. И я не вижу смысла стенать по ушедшему.

— Ну, заебато быть тобой, хули. А я не настолько гибкая. Ты

у нас, видимо, эмоционально гуттаперчевый.

— У меня, по крайней мере, эмоции есть, — фыркнул Денис.

— Эмоции есть — самоуважения нет. Уж прости, братец, но твоё

«Не вижу смысла стенать по ушедшему» я воспринимаю именно так. Видимо, нам

просто друг друга не понять.

— Отлично, блять! — Денис резко отстранился от матери и

понёсся в свою комнату.

— Истеричка, — тихо буркнула Полина.

— Нет, Поль, ему тоже сложно, — тяжело вздохнула Анфиса. —

И, по-моему, ты зря обидела брата.

— А нечего на меня агрессивить. Не его это дело, какие у

меня отношения и с кем, — бросила девушка через плечо, выходя из кухни.

***

Собравшись в рекордно короткие сроки, Полина ушла из дому.

Конечно, до конца Ясиного рабочего дня оставалось ещё полтора часа, а потому с

изложением последних охуительных новостей придётся потерпеть. Но находиться в

квартире сил не было.

Вопроса, куда пойти, у девушки не возникло. Путь её лежал к

маме Ире — единственному, кроме Яси, человеку, с которым в данный момент

хотелось взаимодействовать и которому можно было рассказать о произошедшем, не

боясь столкнуться с осуждением.

***

— Котёночек, — тепло улыбнулась Каримова, открывая Полине

дверь.

— Мамочка, — выдохнула Зеленова и бросилась Ирине на шею. —

Мам, это пиздец.

— Что случилось? — женщина отпустила дочь и принялась

внимательно её разглядывать.

— Мам, полный пиздец по всем фронтам, — горько заключила

Полина, снимая ветровку.

— Поль, все живы? Что-то с Ясей?

— Нет, нет, что ты? Не волнуйся, — поспешно заверила

девушка, устыдившись того, что заставила маму понервничать. — Все живы, и Яся

тут ни при чём. Пиздец только у меня, ну, ещё у Дениса, но он на ситуацию

смотрит диаметрально противоположно.

— Проходи, солнышко.

Есть будешь?

— Можно просто чаю?

— Конечно, — женщина пошла на кухню.

Войдя следом, Полина обессиленно рухнула на стул.

— Мамочка, это пиздец… — повторила девушка, машинально ломая

одну зубочистку за другой.

— Я вижу, — Ирина поставила перед дочерью дымящуюся чашку с

чаем. — Расскажешь? Или тебе просто нужно, чтобы я побыла рядом?

— Знаешь, я, пока шла, думала просто побыть с тобой, но,

прости, расскажу.

— Так за что ж тебе прощения просить? Мама она для того и

нужна, чтобы выслушивать проблемы и помогать их решать по возможности.

Эти слова любимой мамы прорвали плотину, и Полина

разрыдалась у Каримовой на плече.

— Маленький мой, я с тобой, я рядом, ты можешь мне всё

рассказать, если хочешь, — Ирина обнимала дочь и легонько поглаживала по спине.

Женщина ни о чём не спрашивала, пока Полина не выплакалась.

Тяжело вздохнув в последний раз, девушка рассказала о том, что так мучило.

— Полин, ну, то, что произошло с вашей мамой, —

действительно пиздец, спорить не буду, — начала Каримова, аккуратно подбирая

слова. — И более того, я понимаю твои обиду и негодование. Но, по-моему, то,

что у неё нет зависимости и теперь вы можете быть по-настоящему вместе, это

прекрасно.

— Может, и прекрасно, мам, но я не знаю, смогу ли

когда-нибудь её простить, и если смогу, то сколько понадобится времени.

— Ну, насколько я поняла, Анфиса тебя не торопит.

— Анфиса, может, и не торопит, а Денис зудит — ему подавай

всё сразу. А я так не могу. Может, и хотела бы, но не могу. К тому же Денька,

конечно, напрямую не говорит, но вопрос ставит так, что вот снова появилась

Анфиса и тебя я, вроде как, предательница эдакая, должна бросить и побежать к

ней с распростёртыми объятьями. Но, блин, ты моя мама, и я не собираюсь от тебя

отказываться, к чему бы по итогу мы с Анфисой ни пришли.

— Солнышко, солнышко, подожди, — Каримова успокаивающе сжала

руку дочери. — Деня — тоже подросток, не забывай об этом. И его реакции, как и

твои, продиктованы болью, одиночеством, максимализмом, в конце концов. В ваших

с Анфисой отношениях важно не то, чего хочет Денис, а то, к чему будешь готова

ты, к чему вы обе будете готовы. И, судя по твоим словам, Анфиса оставляет

право выбора за тобой. И я хочу, чтобы ты знала: я тоже приму любое твоё решение.

От того, что ты гипотетически наладишь отношения с мамой, ты не перестанешь

быть моим ребёнком. И я — это не тот фактор, который должен тебя сдерживать,

просто помни об этом.

— Ты не сдерживающий фактор, ты — моя мама, точно так же,

как мама Яси. И если братец думает, что я от тебя откажусь, он очень сильно

ошибается.

— По-моему, Поль, он просто выплеснул то, что долго болело,

причём совсем не обязательно он ждёт от тебя радикальных решений. Просто… У

него появилась возможность и повод наконец высказать то, что давно назревало. Я

понимаю, насколько тебе больно, но злиться на Дениса тоже не могу. Вы оба

имеете право болеть, даже если переживаете эту боль по-разному.

— Мать, кажется, на его стороне, — грустно констатировала

Зеленова.

— Почему ты так думаешь?

— Говорит, я зря его обидела. А то, что он меня обидел, в

расчёт не берёт.

— Ну, возможно, ему она сказала то же самое.

— Нет, он фыркнул, заистерил и закрылся в комнате.

— Но ты ведь ушла, и мы с тобой не можем знать, говорит

Анфиса с Денисом в данную минуту или нет.

— Ну, возможно… Не могу не признать, что она его осаживала,

когда он предательницей меня клеймил.

— Полинка, вы оба её дети, и она… Не может принять чью-то

сторону.

— По этическим соображениям? — буркнула Зеленова.

— По соображениям любви и совести.

— Ты ведь её даже не знаешь, чтобы делать такой вывод.

— Она мама. Этого достаточно.

— Ты, конечно, права, она нас действительно любит, но… «Она

мама» — это всё-таки не аргумент. Наша с Деней бабушка с Анфисиной стороны была

отвратительным человеком и ужасной матерью. Твоя мама… Ну… — Полина замялась. —

Тоже не вызывает у меня тёплых чувств. Аньку мать постоянно пилит. Вообще,

хорошие матери — гораздо более редкое явление, чем принято считать, — с грустью

подытожила девушка.

— И то верно, котёнок, — Ирина погладила дочь по голове. —

Но, скажи, кроме этой ужасной истории с наркотиками, много ли у тебя претензий

к Анфисе?

— Да нет, конечно, — Зеленова даже не раздумывала над

ответом. — У нас были очень хорошие родители: и у нас с Денисом, и у Яси с

Кириллом. Мы как раз сегодня с Анфисой говорили, что у нас никогда не было

явных барьеров в общении. Ну, то есть родители, конечно, фильтровали какую-то

информацию, но никогда, знаешь, не было взрослого высокомерия — это, мол, рано

обсуждать, то — стыдно, и вообще, не позорь мать. Вот Яська, например,

закомандовала брюки на первое сентября в первый класс и от бантов наотрез

отказалась. Диана не ударилась в истерику, выгладила ей брюки и вплела в косы

ленточки, так и пошли. А Анька чуть не опоздала, потому что её мама сделала

«бз-з-з…

— И настояла-таки на бантах?

— Угу. Так у Анютки первый поход в школу начался со

скандала. У нас никогда ничего такого не было. Так что нет, ничего плохого ни о

маме, ни о Сергее я сказать не могу. Он когда-то тоже был хорошим отцом. Но с

другой стороны, я ведь и Эмилию любящей бабушкой считала. Я бы предположила,

что Анфиса всё это придумала, но… Слишком больно. Всё-таки где-то глубоко

теплится надежда, что всё у нас с ней наладится. Хочется в это верить. Только

от тебя я всё равно не откажусь, — категорично добавила Полина через несколько

секунд.

Каримова улыбнулась и заключила девушку в объятья.

— Я тоже надеюсь, что у вас всё наладится. А насчёт Эмилии…

Полин, ты действительно рассказывала о ней много хорошего, ну, за вычетом того,

что она заботилась о вас на автомате, без души.

Зеленова замотала головой.

— Это после смерти деда началось, а раньше она… Весёлая

была, немножко, конечно, «Фыр-р-р», но знаешь, если верх хаты снять, так она в команду

первая. Она, мама, Ди и Денис. И мы с Сергеем, дедушкой, бабушкой Мариной и

Ясей флегматично наблюдали за этим безобразием. А дед ещё говорил: «Ничего,

дева моя морская, наша Зоечка побесится и баиньки ляжет». Его морская дева —

это, если что, бабушка Марина, — улыбнулась Полина.

— А почему Эмилия — Зоечка?

— Потому что змейка особо ядовитая. Ну, как тебе объяснить,

мам, очень уж Эмилия поехидничать любит. С бабушкой Мариной — никогда, с

дедушкой — никогда, на самом деле, много с кем никогда. Но есть среди её

подружек три или четыре дамочки, которые, знаешь, заклятые подружки, не просто

так. Вот с ними бабушка ехидничает как боженька. Они, если что, платят ей тем

же, так что всё честно.

Ирина рассмеялась.

— Какая интересная женщина ваша бабушка. А в школу когда

приходит, производит впечатление скандалистки.

— А-а-а, так это она реноме поддерживает, а ещё ей Шрек не

нравится. На самом деле, до смерти дедушки, её Барсюши, в бабушке было много

нежности, тактильности, ну, дома если. А потом дедушки не стало и всё

закончилось. Она даже на бабушку Марину порявкивать начала, хотя до этого…

Блин, мам, она же её… Упс, — взгляд Полины расфокусировался, а челюсть отвисла.

— Ма-а-ам? Ты знаешь, если бы я не знала, что у бабушки Эмилии был её Барсюша,

а у бабушки Марины есть сын, значит, предположительно тоже был мужик, я бы

решила, что они друг друга любят. Хотя бабушка Марина тоже деда Барсюшей

называла… — Полина потрясла головой, отгоняя совсем уж абсурдные мысли. — А

почему ты об Эмилии заговорила?

— Понимаешь, ты вот говоришь, её характер радикально

изменился, на маму вашу обозлилась, в себе замкнулась — и всё это после смерти

дедушки. И я вот думаю, не могла ли потеря любимого мужа стать для неё… Кхм,

слишком сильным потрясением?

— В смысле, она с катушек съехала? — бесцеремонно выпалила

Зеленова.

— Ну… Можно и так сказать, — кивнула Каримова.

— Да ну нахер! — глаза девушки округлились в удивлении. —

Думаешь, это возможно?

— Ну, психика человека — штука тонкая. К сожалению, да, хотя

я, конечно, не врач. Скажи, Поль, было ли в её поведении что-то из ряда вон

выходящее?

Полина ненадолго задумалась.

— Перепады настроения были, причём не как у обычного

холерика, а как… Ну, например, отвяжется она на мне утром по какой-то мелочи,

ещё и ввернёт, что вся, мол, мать —

теперь, кстати, понятно, чё она меня породой-то попрекала, не зеленовская ведь,

хотя раньше это не всплывало… Короче, утром она на меня поорёт, а вечером так

извиняется, будто на моих глазах котёнку голову оторвала, ещё и приговаривает:

«Я ужасный человек… Ужасный человек». А пару раз я слышала, как она плачет у

себя в комнате. Думала, смертью деда в очередной раз накрыло, потому что такое

у неё тоже бывало. Но я это не воспринимала как что-то ненормальное, она очень

его любила, — Полина помолчала. — Знаешь, я вообще не представляю, как сама

пережила бы потерю любимого человека. Но если предположить, что бабушка

действительно… Пережила хуже, чем все мы думали, ей нужна помощь.

— Спроси у Анфисы и Дениса, видели ли они что-то ещё

странное.

— Точно, — растерянно пробормотала Полина и пошла в прихожую

за телефоном.

Набрав номер матери, она дождалась ответного «да» и без

предисловий начала:

— Мам? Слушай… — девушка замялась. — Как Денис?

— Предлагал в очередной раз пересмотреть «Алёшу Поповича». Я

отказалась — у меня перевод горит. Но вроде бы отошёл.

— Точно, у Незабудки же издательство…

— Оно самое. Полинка, ты у мамы Иры?

Полина поняла, что мама старается максимально облегчить ей

период адаптации, и почувствовала прилив благодарности.

— Спасибо, мам, — тихо отозвалась девушка.

— Ну, ты же мой ребёнок.

— Слушай, мы тут с мамой подумали… Ну, вернее, мама

подумала, а я подумала, что она может оказаться права.

— И о чём вы подумали, лосёночек? — хихикнула Анфиса.

— Ну, поведение бабушки… Эмилии в смысле, оно странное. Она

же никогда тебя не хейтила. А тут такой поворотный, сука, поворот.

— Поль, я правда не вру, — в голосе женщины слышалась

усталость, боль и страх, что ей в очередной раз не поверят.

— Та я не о том! Я верю! Но, согласись, поворот поворотный!

Она так-то и на мне периодически отвязывалась, а потом с упорством маньяка

прощения просила. Может, замечала за ней ещё какие-нибудь странности? Или

Денис, может, видел что. Можешь у него спросить? Потому что мама Ира считает,

что смерть дедушки могла… Слишком сильно её эмоционально потрясти.

— Бли-и-ин, — протянула Анфиса. — Я в эту сторону как-то

даже и не думала… А ведь мама у вас с Ясей умнейшая женщина, — рассеянно

добавила она.

И Полина улыбнулась, зная, что, произнося это, мама

накручивает локон на палец.

— Слушай, Поль, я пойду, у Дениса спрошу, ладно? Если он

что-то такое видел или слышал, когда придёшь, поговорим. Я тоже кое-что смогу

рассказать.

— Ага, — немного обескураженно ответила девушка. — Я ещё к

Яське схожу, поэтому дома буду поздно.

— Тебя встретить?

— Мам, я тебя умоляю, мы живём через улицу. Тут идти десять

минут. Если хочешь, когда соберусь домой, позвоню.

— Спасибо, Полинка. Но если заболтаетесь совсем допоздна, я

всё-таки тебя встречу. Или, если Диане удобно, можешь остаться у Яси ночевать,

а поговорим завтра. Даже если наши предположения верны, один вечер ничего не

изменит.

— Тоже верно. В любом случае я позвоню.

— Буду ждать.

На этих словах Полина отсоединилась. На душе стало значительно

легче.