– Прости, ради Бога! Это случайно получилось! Блин, почему всегда так не вовремя!

Чангюн просыпается утром, услышав, как в комнате что-то громко падает, а точнее, кто-то. Кихен отпрыгивает от него, как от прокаженного и сваливается с кровати, утаскивая заодно с собой и единственное одеяло. Старший усаживается на полу, обнимая руками колени и пряча в них лицо, и беспрерывно бормочет извинения.

– Не пойми неправильно, пожалуйста. Я не могу это контролировать, – сквозь слова прорывается тихий всхлип, который младшего отрезвляет, заставляя прийти в себя. Поднимается с кровати, и, в пару шагов оказавшись рядом со старшим, присаживается возле него.

– Эй, все в порядке, – старается говорить как можно спокойнее, чтобы не напугать Кихена еще сильнее, – правда. Ты же об этом предупреждал, я помню. Тем более, мне было холодно, а с тобой стало теплее.

Последние слова неосознанно срываются с языка, и Чангюн краснеет, осознавая, что именно он сейчас сказал. Надеется лишь, что старший его не услышал, или не будет придавать этому значения, но тот медленно поднимает голову, смотрит несколько секунд на него щенячьим взглядом и бросается на шею, прижимая крепко к себе. Шепчет на ухо очередные извинения, пока Чангюн утопает в аромате его волос.

Сердце младшего разбивается окончательно, когда он чувствует на своем плече упавшие горячие слезы. Кихен всегда так ярко улыбается, постоянно смеется, и, кажется, способен радоваться совершенно обычным вещам. Но, при этом, такие же простые вещи могут заставить его плакать. Чангюн обнимает старшего за плечи и размышляет о том, что он сам давно загнал все свои эмоции и чувства глубоко внутрь, чтобы никто и никогда не смог их потревожить. Но сейчас, рядом с ним, хочется разрушить все барьеры к чертовой матери, подорвать огромной динамитной шашкой, лишь бы выпустить наружу то сокровенное, что он так долго держал у себя в душе. Человек, что так легко пускает других в свое сердце, просто не заслуживает не получать того же в ответ. Стены, которые строились годами, не так-то просто сломать, но именно сейчас они дают первую трещину, когда Чангюн, улыбаясь, целует Кихена в висок и шепчет, случайно касаясь уха губами: «Не плачь. Я рядом».

Лучик бодает головой колени старшего и недовольно мяукает, требуя внимания к себе, чем вызывает нервный смешок. Парень автоматически начинает чесать котенка за ухом, находясь при этом в прострации.

– Ты голодный, да? – Чангюн обращается к котенку, затем слегка касается Кихена локтем: – Смотри.

Стоит Чангюну встать, Лучик тут же подскакивает и несется на полной скорости на кухню, поскальзывается на повороте, чем заставляет старшего тихо рассмеяться. Через несколько секунд снова появляется в проходе и вопросительно смотрит на Чангюна, недовольно виляя хвостом.

– Иду-иду, – он делает шаг, и котенок снова уносится, словно кто-то может его опередить. Чангюн разворачивается и берет Кихена за руку, помогая встать.

***

Солнце светит очень ярко, припекает, разогревая асфальт так сильно, что, кажется, можно обжечься. Двое прогуливаются по набережной, где у пристани, покачиваясь на волнах, плавают дикие селезни и утки с утятами, а над водой грозно парят чайки, выискивающие себе добычу, и громко перекликаются между собой. Кихен наклоняется через перила, заглядываясь на набегающие от недавно прошедшего катера волны. Порывы ветра треплют волосы, влажный воздух обдает свежестью и легкой прохладой. Кихен улыбается, закрыв глаза, позволяя солнечным лучам согревать его лицо, и ловит легкий бриз руками, вытянув их перед собой. А Чангюн только молча любуется, проникаясь моментом и заглядываясь на старшего исподтишка.

– А мы можем спуститься ближе к воде? – Старший оборачивается к нему, его глаза сверкают от счастья и ослепляют искрящимся в них совершенно детским восторгом.

– Да, тут недалеко есть пляж. Не курорт, конечно, но терпимо.

Немного пройдясь, они располагаются на небольшом песчаном пляже, вдали от суеты города, положив куртки вместо пледа рядом с зарослями ольхи, создающими освежающую тень. Невысокие волны пенятся, ударяясь о берег, и отступают с тихим шипением, приподнимают мелкие камни, затягивая их на глубину. Деревья шелестят листьями, дополняя царящую атмосферу умиротворения. Чангюн, прищурившись, смотрит на солнце в зените и вдруг вспоминает слова Кихена о море. Он переводит взгляд на старшего и видит, как тот мечтательно разглядывает водную гладь, провожая взглядом отливы и встречая приливы. Кажется, его не волнует сейчас ничего, кроме прекрасного вида, простирающегося перед глазами. Младший старается тоже проникнуться, но все же не может понять, что вызывает у Кихена такой интерес, и никак не решается спросить.

– Вода завораживает. Она может быть одновременно везде и нигде. Она в воздухе, в виде пара, она в реке или море, она же в тучах. Сегодня она – проливной дождь в Москве, а завтра – маленький, но быстрый ручей в глубинке. Кто знает, где была эта капля вчера – на солнечном побережье Мексики или стояла вековым льдом в Антарктиде. Она стремится по миру, подчиняясь только законам природы, независимо от всего остального. Мне кажется, это то, что можно назвать «свободой», – Кихен замолкает и почти сразу смущенно смеется. Он заводит руки за спину, опираясь, подставляет лицо согревающим лучам солнца и продолжает.

– А море глубокое и неизведанное. Его величина поражает воображение, оно выглядит тихим, если смотреть со стороны, но, если бушует шторм, оно может потопить огромные корабли. Это пугает, конечно, но интригует. Я хотел бы когда-нибудь отправиться в кругосветное путешествие, как Магеллан, – он мечтательно прикрывает глаза и усмехается.

Чангюн в очередной раз задумывается, как много ему еще предстоит узнать про Кихена. Это его необычное влечение к морю, неожиданные эмоциональные всплески, безграничная нежность и постоянное желание прикосновений, скорее всего, лишь вершина айсберга. Про таких как он обычно с осуждением говорят: «Ветер в голове», он просто делает то, что хочет, не задумываясь о последствиях. У младшего вызывает восхищение такое отношение к жизни, ведь всю свою он провел в постоянных сомнениях и страхе сказать, сделать не то, посмотреть не так, шагнуть не туда. К чему это приводило, догадаться несложно – вечные терзания из-за невысказанных слов, чего-то не сделанного и как следствие утерянных возможностей.

Чангюн молчит несколько минут, поджимает губы, нервно теребит пальцы, продумывая возможные ответы на свою следующую реплику, сомневается, но хочет так же, как Кихен, высказать то, что таится в душе, не задумываясь о последствиях. Чувствует, что его поймут и не отвергнут, но засевшие глубоко внутри него страхи все еще оказывают сопротивление, нашептывая самые плохие последствия.

– А я бы с радостью отправился туда с тобой, – слова слетают с губ и младший на несколько секунд забывает, как дышать. На душе кошки когтями скребут, и все ощущается как в замедленной съемке, но когда он видит расцветающую добрую улыбку на лице старшего, то чувствует, как с сердца падает многотонный груз.

– If you want it, I can take you away, – Кихен встречается с непонимающим взглядом Чангюна и заливисто смеется, – услышал где-то эту красивую фразу, мне показалось, она тут к месту. Переводится как «я заберу тебя, если ты этого захочешь», – старший падает на спину, разводя руки в стороны, и касается нагревшегося от солнца песка, играет с ним, сжимая в ладонях и пропуская через пальцы. Чангюн улыбается, наблюдая за ним полным нежности взглядом.

***

Перед глазами на много километров впереди только старая, заброшенная железная дорога и простирающиеся по сторонам от нее поля. Шпалы прогнили насквозь и при каждом шаге надрывно скрипят, угрожая сломаться совсем. Между ними – изредка торчащие одуванчики и гравий. Закатное солнце уже не печет, лишь пригревает, спрятавшись наполовину за горизонтом, а редкие облака плывут по небу совсем медленно, словно время остановилось не только для этой железной дороги, а вообще для всего мира. Кихен идет по рельсу, поддерживаемый за руку Чангюном, но все равно с трудом держит равновесие. Посмеивается каждый раз, когда младшему приходится крепче сжать ладонь, чтобы удержать его. Дорога проходит по небольшой возвышенности, поэтому лететь с нее кубарем − занятие не из приятных, тем более по камням, но старший словно только этого и добивается, заставляя Чангюна нервничать.

– А тут точно поезда не ездят? – Спрашивает Кихен и тут же чуть не падает, оступившись.

– Точно, – младший уже привычным движением сжимает ладонь, несильно тянет на себя и автоматически делает шаг ближе к старшему. Шаг этот оказывается неудачным, он наступает на совсем гнилую деревяшку, которая с громким треском проваливается под его весом и больно впивается в оголенную щиколотку, оставляя неглубокую царапину. Чангюн вскрикивает от испуга, но руку не отпускает, все равно поглядывая на Кихена, пока тот осторожно спускается с рельса на камни.

– Сильно болит? – Обеспокоенно глядя на Чангюна, старший насильно усаживает его на рельс, потому что «пока не покажешь, я от тебя не отстану», и Чангюн покорно принимает свою участь, но не перестает отпираться.

– Да, фигня, правда. До свадьбы заживет, – отшучивается он. Кихен лишь фыркает и достает из кармана несколько детских пластырей с изображением супергероев. Чангюн не сдерживается и смеется громко, наблюдая за тем, как старший сосредоточенно клеит разноцветные пластыри ему на ногу.

– Чего ты смеешься? – Кихен, услышав звонкий смех, поднимает голову, смотрит на младшего снизу вверх, при этом обиженно надувая губы.

– Ничего, просто это очень мило. – Чангюн мягко улыбается и одаривает самым нежным взглядом, и Кихен краснеет, бубнит что-то себе под нос, отворачиваясь, встает и медленно направляется дальше вдоль рельсов, позволяя младшему себя догнать. Чангюн усмехается, подбегая к нему, берет за руку, переплетает пальцы и, наклонившись чуть ближе, чтобы можно было заглянуть в глаза, шепчет тихое «Спасибо», улыбаясь как довольный кот.

***

Солнце скрывается, опускаясь все ниже и ниже за горизонт, норовя полностью пропасть из виду, погрузить мир в ночную прохладу. Редкие птицы пролетают над головой, переговариваясь между собой на только им понятном языке. Двое так и идут вдоль рельсов, держась за руки, в тишине, которая ни у одного из них не вызывает чувства неловкости. Чангюну кажется, что если он отпустит ладонь старшего, то рассыплется на атомы и перестанет существовать – за два дня его прикосновения стали чуть ли не нужнее воздуха в легких. Он в очередной раз задумывается над реальностью происходящего, усложняя в своей голове самые простые вещи до уровня мудреных математических формул, где неизвестное – его собственные чувства. Засматриваясь то на камни под ногами, то на проплывающие мимо деревья, он теряется в своих мыслях, думает, что где-то ошибся в расчетах, забыл учесть какой-то фактор или подставил в выражение не то число. До понимания, что человеческие чувства не подчиняются математическим законам, предстоит еще многое пройти.

– Смотри! – Кихен настырно дергает его руку, указывая пальцем куда-то в сторону, – пойдем туда?

Чангюн переводит взгляд и видит, словно оазис, островок россыпи цветов среди простирающегося на километры вперед поля. Еще не закрывшиеся бутоны создают четко очерченный круг, манящий к себе буйством красок. Красные, фиолетовые и желтые цветы переливаются на фоне зелени травы, слегка покачиваясь на ветру. Кихен умоляюще смотрит на Чангюна, а в его глазах снова плещется детское озорство и искренняя радость. Младший улыбается ему в ответ и коротко кивает, соглашаясь.

Не без труда спустившись по крутому склону, они устраиваются на траве рядом с цветочной поляной. Внимание старшего привлекают совсем крошечные цветы с белыми лепестками, спрятавшиеся под массивными листьями других растений. Он осторожно срывает один такой и кладет себе за ухо, переводит взгляд на Чангюна и снова ярко улыбается, пока младший хочет завыть от умиления.

– Ветреница луговая, pulsatilla pratensis. А это душица, – брюнет касается ладонью чуть более крупного цветка, как будто взвешивая его, – латынь не помню.

– Ты все цветы знаешь, что ли? – Кихен не скрывает удивления, широко раскрывая глаза.

– Не все, конечно, – Чангюн смущенно усмехается, – просто интересовался и запомнил некоторые.

– Давай, фото на память, - Кихен достает телефон и смотрит на себя через фронтальную камеру несколько секунд, затем хлопает рукой по траве рядом с собой, подзывая младшего сесть ближе. Чангюн было открывает рот, чтобы отказаться, но встречает как всегда обезоруживающий щенячий взгляд и послушно усаживается рядом.

– Я плохо получаюсь на фотографиях, – предпринимает последнюю попытку к побегу младший, поправляя растрепавшиеся волосы.

– А это не важно, – Кихен закидывает руку ему на плечи и притягивает к себе так близко, что они соприкасаются щеками. Он несколько раз нажимает на кнопку и, неудовлетворенный результатом, поворачивается к Чангюну, показательно нахмурив брови.

– Улыбнись, а то ты как на похоронах.

Младший улыбается сдержанно и натянуто, так, как умеет, чем снова навлекает на себя недовольный взгляд.

– Я тебя защекочу сейчас, – в шутливой форме угрожает Кихен, изображая руками кошачьи лапки с выпущенными когтями, один раз «цапает» Чангюна под ребрами, заставляя того неистово сопротивляться.

– Нет, нет, нет! Не надо, пожалуйста, я сейчас умру, – но старший беспощадно валит его на землю, усаживается сверху и щекочет, забираясь теплыми пальцами под рубашку. Телефон валяется где-то рядом в траве, а Чангюн отчаянно старается схватить тонкие, проворные руки, чтобы прекратить свои мучения. Когда ему это, наконец, удается, он победно смотрит на Кихена, крепко держа его за запястья, и ярко улыбается, наблюдая за безуспешными попытками вырваться.

– Сдаюсь, – Кихен хочет поднять руки в мировом жесте, но младший понимает это иначе и только усиливает хватку, предотвращая попытку побега. Старший смеется и продолжает, заглядывая в глаза с хитрым прищуром, – но я все равно победил. Ты улыбаешься.

Чангюн заливается краской за секунду, осознавая, в каком положении они сейчас находятся. Он отпускает чужие руки и закрывает лицо ладонями, чтобы скрыть свое смущение, протяжно стонет в отчаянии, чем вызывает у Кихена усмешку. Тот падает рядом, и, обнимая его поперек живота, укладывает голову на плечо.

– Если ты не перестанешь так смущаться, я опять начну тебя щекотать.

– Даже не думай, – Чангюн предусмотрительно сжимает ладони Кихена и тут же снова краснеет. Старший смеется, обдавая его шею теплым дыханием, и переплетает пальцы, поглаживая тыльную сторону ладони.

– Не буду больше, честно, – он устраивается удобнее, и Чангюн содрогается от прикосновения мягких волос к чувствительной коже шеи. Он отводит руку и приобнимает Кихена за плечи, притягивая к себе, и облегченно вздыхает.

Они лежат в тишине несколько минут, пока Чангюн разглядывает вечернее небо с проплывающими мимо редкими облаками, а старший изучает взглядом его лицо.

– Я тебе еще не надоел? – Кихен резко разрывает тишину, и голос его звучит немного расстроенным.

– О чем ты?

– Людей обычно раздражает моя тактильность, им всегда меня много. С друзьями особенно тяжело. Они либо пугаются, либо им быстро надоедает, а кто-то воспринимает все слишком серьезно. В смысле, эти люди думают, что я испытываю к ним романтический интерес, – Кихен делает паузу, переводя дыхание, а у Чангюна сердце пропускает удар, все внутри сжимается и пробивает болезненно, как ножом, – и заботу мою отвергают всегда. Словно никому она не нужна вовсе. Я, порой, чувствую себя так, будто навязываюсь. Приходится под каждого искать свой подход, я даже начал бояться своих проявлений, сдерживался изо всех сил, лишь бы человека не потерять. И это терзало меня изнутри. Я словами любить не умею, а пришлось учиться. И получается до сих пор из рук вон плохо, – Кихен молчит несколько секунд, затем прижимается крепче к младшему, слушая, как заходится его сердце, – только с тобой мне совсем не страшно показать себя настоящего. Даже не знаю почему, глупость, наверное, но мне это нравится.

Эта привычка Кихена нарекать свои чувства «глупостями» – невыносима до головной боли. Пытается ли он таким образом побороть смущение или действительно так считает, младший не догадывается, но одно знает точно – он в корне не согласен.

Чангюн молчит несколько минут, переваривая информацию, успокаивающе поглаживает старшего по волосам, чувствуя, что тот переживает и ждет ответа. В голове у него застревают последние слова Кихена, прокручиваются много раз, словно заевшая пластинка, ведь еще никто и никогда так красиво не называл его «особенным».

Мысли роятся, не позволяя нормально выразить свои чувства. Стоило ли так самоотверженно учиться скрывать их, чтобы сейчас рассыпаться? Избегая боли, Чангюн совершенно разучился испытывать счастье рядом с людьми. Боялся доверить свое сердце в чужие руки, сторонясь любых близких отношений, и что конкретно сейчас изменилось? Этот вопрос его волновал с первого дня, как он встретил Кихена. Еще тогда в затрепетавшем по-новому сердце что-то дернулось, заскрипело, будто зубья старых, заржавевших шестеренок вновь зацепились и начали вращаться, запуская необратимый механизм.

Рядом с Кихеном совсем не страшно показывать свои настоящие эмоции, ведь его самого можно читать как открытую книгу. Чангюн чувствует, что этот человек никогда не осудит за искренность, не проигнорирует, отмахнувшись, всегда услышит и пропустит все переживания через себя. В ответ, для него хочется сделать то же самое, отставив страхи в сторону, но в один момент выкорчевать все, что взращивалось долгими годами, не так просто. Выстроенная стена, служащая в качестве преграды для чувств и эмоций, трещит, камни обваливаются с ее вершин, с каждым прикосновением Кихена в ней появляются дыры, как от отбойного молотка, но ее фундамент пока еще на месте.

Старший тяжело вздыхает, собирается отстраниться и смущенно посмеивается. Чангюн понимает, что он почти опоздал, все же берет себя в руки и собирается с мыслями, чтобы выдать все, как на духу.

– Знаешь, я чувствую нечто подобное, – сомневается всего секунду, а затем продолжает, – я стараюсь не сближаться с людьми, меня это пугает. К слову, я ненавижу прикосновения, – он чувствует, как старший напрягается, будто готов прямо сейчас сорваться и убежать, куда глаза глядят. Чангюн притягивает его к себе за плечи ближе, чтобы наклониться и прошептать, – все, кроме твоих. И мне хочется пустить тебя в самое сердце, отбросив все страхи и сомнения. И я тоже совершенно без понятия, как это объяснить.

Кихен несколько секунд смотрит на него, хлопая глазами, а затем расплывается в одной из своих самых светлых улыбок, закрывает глаза и сжимает в объятиях так крепко, что, кажется, вот-вот затрещат ребра. Смеется ему в плечо, слегка содрогаясь, и пальцами сминает одежду.

– Я так рад, что с тобой могу быть настоящим, – он слегка ослабляет хватку и отстраняется, заглядывая в глаза, – обнимать, касаться, когда хочется, а не когда «можно». Спасибо.

Чангюн теряется в его взгляде, в котором смешались безграничное счастье, нежность и благодарность. Он утопает в темных глазах, без надежды на спасение, не в состоянии совладать с чувствами и оторваться хотя бы на секунду. Кихен смотрит в ответ и словно чего-то ждет, но младший не понимает. Ему кажется, что он вот-вот сгорит дотла от смущения, рассыплется в пепел и поминай, как звали.

Спустя несколько десятков секунд игры в гляделки, в окружающих звуках начинает различаться пение сверчков, сначала тихо, но постепенно их стрекотание становится все громче и громче. Парни синхронно смеются над нелепостью ситуации, и Кихен наконец разрывает зрительный контакт, из-за чего Чангюн тихо, облегченно вздыхает. Притягивает старшего ближе и носом утыкается в его макушку, вдыхая уже такой родной аромат миндаля и чего-то сладкого.

Полевые цветы колышутся на ветру, пригибаясь и отклоняясь попеременно. Из леса неподалеку доносятся едва слышимые уханья филина, а на небе зажигаются первые звезды, рисуя на почти черном полотне прекрасные картины. Воздух уже холодный, и прогретая за день земля отдает последние крупицы накопленного тепла.

Чангюн теряется в своих мыслях. Ему кажется, что если ущипнет себя побольнее, то тут же проснется, и все происходящее с ним окажется лишь чудесным сном. Голова раскалывается от осознания, как сильно его изменили события последних дней. Перед глазами кадрами всплывают и сменяются одна за другой ситуации из различных фильмов и книг, когда два героя случайно встречаются, и вдруг между ними вспыхивает идиллия и полное взаимопонимание. Чангюну кажется, что не бывает все так просто и всегда есть скрытый смысл, посыл и логика, по крайней мере, он всегда сосредоточенно это выискивал. Хотел подчинить свою жизнь написанным в книгах законам, считал, что ничего не бывает случайно. Так и сейчас, он пытается понять, какой замысел у происходящего. Грузит себя тяжелыми размышлениями, поиском подводных камней и расчетом вероятности самых неприятных исходов. Нервничает, вырывает свободной рукой несчастную траву, периодически тяжело вздыхая.

Он смотрит на звезды слишком сосредоточенно, пытаясь вытянуть из них ответы на интересующие его вопросы. Звезды, к несчастью Чангюна, не знают, почему ему одновременно хочется и, сбежав в лес, утопиться там в каком-нибудь болоте, и, прижав старшего к земле, целоваться до самого рассвета. Но, кажется, рядом с ним тот, кто знает и понимает чуть больше безмолвных звезд на небосводе.

– Скажи, есть что-то, чего бы ты сейчас хотел больше всего на свете?

Чуткость Кихена поражает и пугает, Чангюн совсем не удивится, если в итоге окажется, что старший умеет читать мысли.

– Да, – уверенно отвечает Чангюн, делает небольшую паузу, набираясь решимости, чтобы продолжить, – поцеловать тебя, – и мысленно добавляет: «А потом утопиться, когда ты откажешься».

– Давно пора, – Кихен нежно улыбается, трепетно заглядывая в глаза, и вовсе сокращает расстояние между ними, слегка подаваясь вперед.

Чангюн поворачивается на бок, укладывая руку старшему на талию, и встречается с ним взглядами. Он медлит лишь секунду, зависая в сантиметре от таких желанных губ и, наконец, касается, мягко сминая их своими и бережно притягивает парня к себе. Сердца бьются в унисон в безумном ритме, в голове спутываются все мысли, Чангюну хочется даже закричать от счастья. Кихен плавно касается его спины, сжимает ткань одежды и прижимает еще ближе к себе, напористо углубляет поцелуй, захватывая инициативу. Запускает пальцы в мягкие темные волосы младшего, вызывая у того мелкую дрожь по всему телу.

Чангюну кажется, что время остановилось. Нет ничего кроме горячих, влажных губ на его собственных и нежных прикосновений, удовольствие от которых граничит с невозможным. Он чувствует, как сбивается дыхание старшего, когда прикасается к его шее. Осознание происходящего накрывает лавиной: сейчас, посреди поля в ночной темноте, он целует человека, ставшего его личным солнцем. Пригревшего душу, растопившего его ледяное сердце своей нежностью и добротой. Растворяется в его объятиях и буквально слышит, как взрывается фундамент бетонных стен. Последний камень отлетает куда-то в сторону и перед закрытыми глазами открывается совершенно новый мир, вызывающий лишь одно желание – исследовать его день за днем, наполняя свою жизнь незабываемыми впечатлениями.

Они целуются долго, несмотря на неудобное положение и затекшие от лежания на твердой земле конечности. Чангюн старается вложить в этот поцелуй всю свою невысказанную нежность, задавленные чувства и необъяснимую привязанность. Мягко рисует пальцами на спине старшего незамысловатые узоры, крепко прижимает к себе, как самое дорогое сокровище. Прохладный ветер забирается под одежду, но от него не становится холодно. Горячие объятия согревают обоих, а от трепетных касаний губ разносится по всему телу сладостная истома.

У Чангюна в голове уже нет никаких мыслей и ничто не грызет изнутри, причиняя боль. Только безграничное счастье и завладевший душой трепет разливается по венам, вызывая приятную дрожь. Он задыхается пустотой, когда Кихен медленно отстраняется, оставив на его губах несколько кротких поцелуев, словно его лишили кислорода. В сердце снова зарождается страх, всего на несколько секунд, прежде чем погибнуть под влюбленным, нежным взглядом карих глаз.

***

Они возвращаются домой под утро, вдоволь нагулявшись по погруженным в ночную темноту полям, у Кихена на голове кропотливо сплетенный младшим венок из уже поникших цветов. В лифте он жмется к Чангюну, содрогаясь от холода, но при этом улыбается так счастливо, что у младшего сердце щемит от нахлынувшей нежности. Парень касается губами макушки Кихена, зарываясь носом в волосы, и тихо смеется, притягивая к себе в согревающие объятия.

Квартира встречает теплом и особенной атмосферой домашнего уюта. Появляется ощущение, что они уже вечность живут под одной крышей, делят еду и постель, ждут вечера, чтобы по возвращении домой упасть в родные объятия и долго рассказывать друг другу о том, как прошел день. Чангюн проходит на кухню и ставит чайник, который начинает мерно шуметь в ночной тишине. Достает свой любимый чай, припасенный для особых случаев, и неторопливо засыпает заварку, ставит две чашки, улыбаясь собственным мыслям. Слышит, как Кихен падает на стул позади него и стучит пальцами по клавиатуре телефона, что-то быстро печатая.

Обжигающе горячий чай помогает быстрее согреться. Чангюн находит припрятанное для особо тоскливых дней печенье, ставит на стол, но так к нему и не притрагивается, предпочитая поедать взглядом старшего, который как всегда невыносимо спокоен, пока сам Чангюн сгорает от смущения. Ему теперь обстановка кажется слишком интимной, а спокойствие Кихена рождает в голове грызущие мысли. Может, он слишком много себе придумал? Старший ведь тактильный до невозможности, может он и целует всех подряд без разбора? За такие мысли Чангюн хочет дать себе с размаха по лицу. Стараясь выбросить весь бред из головы, он крепко зажмуривается, волосы рывком зачесывает назад, но обессиленный разум только подкидывает новые варианты самых неприятных исходов. Его терзания не остаются незамеченными, и когда он уже роняет голову в ладони, упершись локтями в стол, Кихен аккуратно отрывает одну руку, переплетает пальцы со своими и с замиранием сердца заглядывает в глаза.

– Пойдем спать? Ты уже носом клюешь, – улыбается добродушно, встает и заботливо переставляет пустые чашки в раковину.

В гостиной Лучик нагло растянулся поперек дивана, задрав лапки кверху и уложив голову на подушку. Спит так сладко, что даже не услышал, как пришел хозяин. Тихо посапывает, и будить его сейчас сродни самому тяжелому преступлению.

– Ну вот, мое место занято, – наигранно недовольно говорит Кихен, уперев руки в бока. При этом в его глазах пробегает озорная искорка, когда он переводит взгляд на засыпающего на ходу Чангюна.

– Ты... – достаточно громко начинает младший, но осекается, и продолжает тише, застенчиво отводя глаза, – можешь лечь со мной.

− Если тебя это не смущает, то я только рад, − старший улыбается особенно хитро, а от его взгляда Чангюну хочется просто провалиться под землю.

− Ужасно смущает, − признается он и, пытаясь совладать с собой, как можно увереннее заявляет, − но я как-нибудь переживу.

Кихен хихикает, подмигивает заговорщически, проскальзывает в спальню и по-хозяйски устраивается в чужой кровати. Чангюн мнется, стоя в проходе, размышляет, что на жестком в принципе спать полезно, да и выгнать Лучика не кажется таким уж и грешным поступком.

− Иди сюда, я не кусаюсь, − хочет добавить: «Только целуюсь», но буквально закрывает себе рот рукой, иначе младший точно сбежит спать на коврике в прихожей.

Чангюн неловко укладывается рядом, забираясь под теплое одеяло, и только собирается пожелать спокойной ночи, как Кихен оказывается неожиданно близко.

− Сладких снов, − шепчет в самые губы и целует. Слишком медленно, слишком нежно, просто слишком. Забирается руками под футболку, мягко касается пальцами поясницы, пуская разряды электрического тока по телу. Этот поцелуй ощущается совершенно иначе, вызывает тех самых бабочек в животе, опустошает разум и невероятно расслабляет. Мурашки бегают по телу и становится даже жарко, как, кажется, не было никогда, ни под палящим летним солнцем, ни под самым горячим душем. Нет ничего, что обжигало бы так же сильно и без вреда, как эти трепетные поцелуи и мягкие прикосновения, которые будто наоборот способны исцелять. Чангюн плавится в руках старшего, отвечает так же неспешно и осторожно, наслаждаясь каждой секундой. Они так и засыпают на одной половине кровати, слегка соприкасаясь губами и пригревшись в объятиях друг друга.