Звуки ритмичных ударов заставили меня очнуться. «Стук, стук, стук» — размеренно, с паузами. Я тяжело оторвала голову от подушки – и тут же уронила обратно. Всё тело сковало страхом, мышцы закаменели. Что это? Нужно выяснить, что это? «Стук, стук, стук»… Я медленно закрыла глаза, выдохнула ртом, потому что нос был ужасно забит. Какая разница, что там стучит? Я ведь в безопасности. Господи-боже, я – в безопасности! Хорошо. Это так хорошо… Можно расслабиться. И пусть себе стучит сколь угодно долго. Что бы там ни было… пусть.
Из приоткрытой рамы доносились птичьи посвисты. Они смешались со стуком и с мягким звоном колоколов. Как это было странно, что время здесь, в Италии, до сих пор отслеживали по часовым башням. Впрочем, непривычно и странно здесь было всё, пусть я пока и успела увидеть совсем немного.
Надоедливый стук наконец прекратился. На меня снизошло умиротворение. Откинувшись на спину, я уставилась в потолок. Остаток пути из Милана в Арону и первый вечер у Катерины помнились смутно, будто всё происходило не вчера, а, возможно, и не со мной.
Тот вечер вместил в себя очень много: головокружительный вид на гигантское озеро сначала из окна поезда, а затем — из окна машины; огромную по украинским и крошечную по итальянским меркам квартиру, макароны с сосисками, которые я запихивала в себя лишь из страха обидеть хозяйку; заставленный разноцветными баками угол кухни «девочки, запоминайте, мусор обязательно нужно сортировать: пластик и металл, стекло, пищевые отходы, а этот отдел — для всего остального. Спрашивайте, если что».
— Ужас какой! А вдруг мы что-нибудь перепутаем?
Дети Катерины опасливо присматривались к нам, а мы – к ним. Я к собственному стыду постоянно забывала их имена. Мальчик постарше – Джерри, девочка – Эва, младшая. Где бы себе записать?
А вот уставший от тесноты и дороги Мышкин освоился с первых минут – вольготно развалившись посреди коридора, с видимым удовольствием подставлял маленьким детским ладошкам полосатые бока и рябое пузо. Кот в надёжных руках. Это меня радовало.
Оказавшись в просторном светлом душе, я позволила себе стечь по стене, усесться на холодный коричневый кафель пола. Сверху били горячие струи. Расточительно, так нельзя. Но хотя бы тридцать секунд, минутку. Я запрокинула лицо. Теперь наконец можно расслабиться. Всё, всё закончилось. За Мышкиным присмотрят, и Элька не пропадёт. А я могу… что могу?
Оказалось, стремительно расклеиться.
Наверное, вымотанное стрессом, жившее на пределе возможностей тело взыскало теперь сторицей: за то, что держалось все эти недели, за то, что ни разу не подвело.
В среду я легла, а в четверг уже не смогла подняться.
И вот я лежу, вслушиваясь в птичьи посвисты за окном. Время выпадает кусками, грань между реальностью и сном никак не удаётся отследить. Дом тих и пуст. Катерина увела Эль и детей гулять, Мышкин притулился и тихо урчит под боком. И пусть мне ужасно плохо физически, я всё равно ощущаю какую-то идилличность момента. Вот оно – право на тишину, о котором говорила мне Даша. Право закрыть глаза и ничего не бояться, дрейфовать на мягком матрасе – как на плоту, знать, что мир не обрушится. По крайней мере, сейчас.
— Серое облачко. Он – серое облачко.
— Эва, осторожно.
— Сам осторожно.
Я открыла глаза. Оказывается, уснула – и не заметила.
— Ой, Кара, мы тебя разбудили? Эва, вот ты виновата!
— Я почему?
Я медленно разомкнула сухие из-за температуры губы. Они потрескались, и улыбаться оказалось до крайности неприятно. Дети стояли на коленях около моего лежащего на полу матраса, бережно ероша шерстку спящего Мышкина. Шептались, пихали друг друга локтями. Когда осознали, что больше не нужно осторожничать, оба подхватились на ноги.
— Мама, тут Кара проснулась! Мама, что с ней делать – она всё время спит и спит.
Голос Катерины был строгим.
— Ничего не делать – пусть отдыхает. – Потом она возникла на пороге, держа в руках кухонное полотенце. – Давай ты хоть что-нибудь поешь. Хотя бы йогурт.
Немного легче мне стало лишь вечером. Может, тело слегка отдохнуло, а, может, просто подействовал выпитый мною ибупрофен, но я даже смогла дотащиться до кухни. Правда, эти несколько шагов отняли все мои жалкие силы. Я уныло сверлила глазами лежащие на тарелке шарики моцареллы.
— Спасибо, что погуляла с Элькой. Она в таком восторге…
Катерина хмыкнула, придвинула мне вилку.
— Вот будет тебе лучше, и с тобой погуляем. К озеру сходим, то самое дерево увидишь – помнишь, я тебе обещала?
В этот момент в кухню вбежала Эва.
— Мама, а там кот в вашу спальню забрался!
Катерина всплеснула руками.
— Вытаскивайте его оттуда! И двери закройте. – А через минуту серьёзно выговаривала Мышкину, наставив на него палец. – Туда тебе ходу нет. Понял, кот?
— У папы просто на котов сильная аллергия, — заговорщически шепнул за моим плечом Джерри. Катерина шикнула, а я подавилась сыром.
— Это как? Почему ты мне не сказала? Мы же не можем тут…
Пожатие плеч.
— Если бы я сказала, ты бы не приехала. – И перевела взгляд на сына. – А кто-то болтун. – Мальчик, забавно скуксившись, умчался в другую комнату – кажется, своей вины он ни сколько не ощущал. – Серьёзно, не бери в голову, — мягко сказала Катерина. – Это не смертельно. И вы здесь не навсегда. – В задумчивости поправила очки, сделала глоток чая. – Я сегодня звонила в центр помощи беженцам. Вам пообещали найти жильё. Но это, наверное, будет уже после пасхи. А до этого времени поживёте у нас.
Но София, так звали украинку, которая работала координатором и переводчиком, позвонила уже через два часа.
— Есть комната с санузлом. Вас готовы взять с котом, но заехать нужно в крайнем случае завтра вечером. Кара, ты уверена, что сможешь в твоём состоянии?
Конечно, смогу — а куда я денусь?
На следующее утро мы рискнули выйти гулять. Меня ещё шатало, ходила я медленно, а температуру удалось сбить только до тридцати семи, но дойти до озера мне всё равно хотелось ужасно. Хоть Катерина и заверяла, что озеро большое, никуда от меня не денется и ещё надоесть успеет, подстёгиваемая детским нетерпением, я всё утро торопила как обычно медленно собиравшуюся сестру.
Жаркое итальянское солнце ласкало брусчатку. Я осторожно ступала по странной, прочерченной двумя каменистыми полосами дорожке. Вокруг меня, то и дело путаясь под ногами, восторженными пташками порхали Эва и Джерри. Пахло сладкими цветами и свежей выпечкой, узкая улочка вилась между домами, стекая вниз голосистым человеческим ручейком. Столько людей вокруг — и ни одного знакомого слова. Я вцепилась в ладошку Эвы, внезапно подумав, что Катерина и её дети — единственная моя возможность зесь выжить и сориентироваться. Это не просто другая страна, а словно другой мир — здания непривычные, деревья непривычные… Всё, вообще, непривычное! И как здесь не потеряться? Как здесь освоиться?
По пути Катерина купила нам с Эль сим-карту, а ещё шлёпанцы для душа и электронный градусник. В последнем магазине со всякой всячиной меня буквально загипнотизировала стойка с магнитами. Я водила по ним пальцами, и по-детски, странно изумлялась: кому-то это может быть нужно. Когда-то это и мне было нужно. Давно, до войны, в уже позапрошлой жизни, я покупала магниты и брелки… потому что мне было, кому их везти, было, куда с ними возвращаться.
Всё вокруг меня очаровывало. Особенно – бесполезные мелочи. Как это круто – праздно рассматривать сувениры — вот такие яркие, по сути бесполезные пылесборники. Очередь к кассе медленно продвигалась. Оглянувшись на Катерину, я отдёрнула руку от керамического озера с едва различимым корабликом. Безмозглая какая обезьяна… Вдруг Катерина теперь подумает, что я какая-то недалёкая? Или, того хуже, что, словно малое дитя, собираюсь канючить? Лицо, и без того пылавшее, вспыхнуло ещё пуще. Она заметила, истолковала по-своему.
— Ты чего? Они хорошо закреплены, не волнуйся. Их можно трогать.
— Да нет… не хочу я. — И опустила взгляд. Долго там ещё? Буквально через минуту мы выложили на ленту наши покупки. Катерина заговорила по-итальянски. У неё он звучал немного неловко и грубовато, но меня всё равно очаровывал.
— Тэ́ссера, си. — Пискнул терминал. Катерина ввела пинкод, длинным языком высунулась полоса чека.
— Гра́цие.
— Пре́го, кара.
— Буо́на джорна́та.
— Чао!
Мы вышли на улицу вместе с женщиной и маленькой ушастой собачкой. Пока Катерина укладывала всё купленное в рюкзак, я, ощущая странную неловкость, спросила:
— А вы что-то обо мне говорили, да?
Несколько секунд она смотрела недоумённо. Потом рассмеялась.
— Кара… — и снова прыснула. — Нет, это не о тебе. Ты просто выиграла джек-пот. Кара — это дорогая по-итальянски. Они так постоянно друг к другу обращаются. Так что будешь ходить и на всех оглядываться. А теперь пошли, полюбуешься наконец озером.
В Италии чистый воздух, а вокруг красота такая, что перехватывает дыхание. Синее-синее озеро, над ним – синее-синее небо. И горы величественные, тёмные, протянувшиеся на кромке между одной и другой синевой позвоночником древнего окаменевшего чудовища. Тут и там медленно скользят белые лодочки, солнце играет бликами, кружат чайки…
Я обхватила пальцами край каменного парапета, на который опиралась уже несколько минут, замерев от восторга и не находя подходящих слов. Но теперь в голову вдруг пришла мысль, и райская картинка подёрнулась перед моими глазами.
Зайка ведь может всё это видеть сверху?
— Хочешь мороженого, Кара? — донеслось извне, из невообразимого, радостного далёка.
Я несколько раз сглотнула. Почему-то разозлилась на Катерину – коротко, ярко, сильно. Потом разозлилась на себя, потом – на прохожих. Если бы они все тут не шатались так праздно и расслабленно! Если бы мы все тут не шатались… Всем миром ведь остановили бы то, что творится сейчас в Украине?
— Кара, так будешь мороженое? – Это уже Элька. Теребит меня за рукав. Сморгнув предательскую влагу, я покачала головой.
— Точно. Ты же болеешь, — разочарованно протянула Катерина.
Эмоции утихали. На смену им плавно накатывали рациональные, справедливые мысли, но, кажется, моя личная прогулка уже оказалась испорчена. Главное теперь – не испортить её другим.
— А это ствол бананового дерева. Потрогай, какой он гладкий. – Оказалось, что Катерина знает множество растений. Она показывала мне пальмы и бамбук, папирус и ядовитый олеандр, потом фотографировала нас с Эль около магнолии, тюльпанов и ещё какого-то дерева с розовыми цветами. Дети носились вокруг, щебеча на все лады, и, то заговорщически шепчась, то смешно переругиваясь, тащили мне шишки, цветные камешки.
— Вот это потрогай! И это ещё! И вот это!
Ребятёнки настолько прониклись тем, что мы с Эль не видим, что теперь старательно совали нам в руки всё, до чего только могли дотянуться.
— А вот это лавровый лист, — вложила в мою ладонь веточку Эва. – У нас во дворе такой же растёт. Мы с ним суп готовим.
Я несколько раз моргнула. Потом перевела взгляд на Катерину. Катерина потупилась.
— Это было первое, что мне в голову пришло. Он же лёгкий и дешёвый. Ну не гречку же было тебе заказывать, в самом деле?
Я не знала, ругаться или смеяться.
— Лиса ты, — пробормотала сконфуженно. Что уж… сама хороша. Ну знала ведь, знала, что в Италии лаврушка растёт. А вот ведь… повелась, в миссию уверовала. – А знаешь, что… классная была идея. Правда. Спасибо.
В разговор влезла Эль:
— Так, может, всё-таки за мороженым?
К тому времени, как мы вернулись домой, места во мне не осталось уже ни для каких эмоций. Впечатлениями я переполнилась до краёв, переела их, можно сказать, до бесчувствия, до отвала. Катерина провернула ключ, скрипнула калиткой. Ох… неужели я подумала «домой»? Нельзя так — это ведь чужой дом… чужого человека. Чужого ли?
Дети взлетели по лестнице, утащили за собой Эльку. Катерина оглянулась на меня.
— Ты чего застряла?
— Я… просто… — Растерялась под её обеспокоенным взглядом. — А, можно, я тебя обниму?
Коротко и неловко. Мы ведь всё ещё толком ничего друг о друге не знали, но вместе с тем мне казалось… нет, иначе… я точно знала, что никогда не забуду того, что она для меня сделала.
Сколько бы лет ни прошло, моя благодарность к ней не померкнет.
Дальше — ещё один переезд, огромная старинная вилла с тёмно-коричневыми ставнями, какая-то тёплая, уютная девушка-волонтёр, потрясающий вид из окна на озеро. С самого Варшавского центра беженцев я боялась, что и в Италии у нас не будет по-настоящему собственного места. Теперь медленно ходила взад-вперёд по просторной пустынной комнате. Стол, две кровати, два стула и шкаф, санузел – это всё больше, чем мы смели надеяться.
Когда мы кое-как рассовали все вещи, я обессилено села на мягко качнувшуюся кровать. На колени тут же взобрался Мышкин, рядом пристроилась Элька и, когда я её обняла, опустила голову мне на плечо.
— А что будет дальше, Кара? – спросила тихо. Я закрыла глаза.
— Жизнь. Наверное. И тишина. Безопасность.
Сестра повозилась, устраиваясь удобнее.
— Думаешь, мы теперь навсегда останемся здесь, в Италии?
Я медленно вздохнула.
— Не будем загадывать, Пирожок.
Да и что бы ещё я могла ей тогда сказать?