***

Стив думал, что теперь, когда к Эдди периодически ездит дядя, необходимость в его визитах отпадает и лучше дождаться выписки, чтобы всё спокойно обсудить — а что «всё», не долг же жизни, в конце концов? — чтобы нормально поговорить, так будет правильнее, но воскресным утром обнаружил себя за рулем БМВ едущим по маршруту, который теперь мог повторить и с закрытыми глазами.

А началось всё в субботу. Даже в пятницу вечером.

Именно тогда Стив отказался ехать на уикенд к друзьям семьи и по этому поводу поимел неприятный разговор с родителями, в котором опять мелькнуло слово «колледж», а мама с грустью добавила, что развлекать кучку подростков — не лучшее занятие для девятнадцатилетнего, если, конечно, он не подбивает клинья к старшей сестре кого-то из них. Намек на Нэнси был настолько прям и отвратителен, что Стив встал из-за стола, не доев ужин, и поднимаясь к себе по лестнице, не сдержался и оставил последнее слово за собой:

— Вообще-то моя цель — старший брат. Или одиннадцатилетка, я пока не решил, — и громко хлопнул дверью.

Утром родители уехали, не попрощавшись, но Стива это не расстроило. Времена, когда он воспринимал молчание как наказание, давно прошли. Его ждали два прекрасных позднемайских выходных, и он рассчитывал получить от них максимум удовольствия.

Вместо этого субботу пришлось убить на то, чтобы вывезти детишек на ярмарку в соседний город. Он опрометчиво пообещал им поездку пару недель назад, но успел совершенно забыть об этом.

Напомнили ему не самым деликатным образом. В полдень к его дому на велосипедах подъехали Хендерсон и оба Синклера, причем старший выглядел так, будто они собирались ехать минимум на его собственную казнь.

Господи, и когда Стив успел так нагрешить?

— Родители заставили Лукаса ехать с нами под угрозой запрета сидеть с Макс, — сказал Дастин, зашедший в дом, пока Синклеры переругивались снаружи, — и отрядили Эрику следить, чтобы он как следует отвлекся. Он сейчас почти нигде не бывает, кроме больницы и школы.

Стив со смесью уважения и жалости посмотрел на Синклера, мельком подумал, как часто он сам… они бы все сидели с Эдди, если бы он лежал в больнице Хоукинса, и сам же себе ответил: всё свое свободное время. Потому что люди, считающие звезду Давида символом сатаны, могут быть невероятно опасны.

— А где остальные? Уилер, Байерс, Оди… Джейн?

— Они с Нэнси и Джонатаном, но без Оди. Хоппер боится отпускать ее в людные места…

— И к тому же она сегодня спокойно может посидеть с Макс без сцен от Синклера, — закончил Стив, обувая кеды и в последний раз поправляя перед зеркалом челку. — Ладно, малышня, поехали.

За почти полтора часа дороги Стив успел трижды проклясть тот день, когда злой рок свел его с несносными детишками. Эрика и Лукас, не замолкая ни на минуту, перебрасывались колкостями, Дастин изредка вставлял свои реплики, и Стив был готов бросить машину на шоссе и возвращаться в Хоукинс пешком, лишь бы только больше никогда никого из них не слышать. Воистину, к относительно мирной жизни эти создания были совершенно не приспособлены…

Встретившись на парковке с обреченным взглядом Нэнси, Стив понял, что в ее машине ситуация была не сильно лучше. Рядом с ней лохматой мрачной тенью мялся Джонатан. Уилл и Майк старательно отворачивались друг от друга.

Ярмарка-1986 в ПауниКто понял, тот понял, как говорится)) — городке побольше Хоукинса в 90 милях от Индианаполиса — при каких-то других обстоятельствах в своей абсурдности могла бы стать прекрасной темой для ехидных воспоминаний минимум на три месяца, начиная с того, что организаторы в конце мая почему-то заявили, что это праздник урожая, и заканчивая тем, что сцена рухнула прямо во время вступительного танца тамошнего мэра. Оказалось, опоры были повреждены енотами.

— Это еще ничего, — рядом с гостями из Хоукинса из толпы вынырнула девочка чуть младше Эрики с белобрысыми хвостиками и монструозного вида конструкцией из мороженого и вафель в руках. — Мама рассказывала, десять лет назад у нас здесь пришлось закрыть больницу из-за нашествия енотов.

Какой чудесный, тихий и спокойный городок. Никакой Изнанки, монстров, демомышей — только благословенные еноты.

— Блестяще, — мрачно прокомментировала Эрика и медленно похлопала в ладоши, глядя, как мэра достают из-под обломков сцены. — Лучше этого уже не будет, можем возвращаться.

Ее слова оказались пророческими. Мэра Пауни увезли в больницу, а его заместительница извинилась и сказала, что концертная программа и конкурсы отменяются, но все желающие могут принять участие в забегах в мешках по кукурузному лабиринту. На этом моменте хрюкнули даже Уилл и Майк, успевшие, по всей видимости, по дороге серьезно повздорить и теперь показательно игнорировавшие друг друга. Во всяком случае, Нэнси до сих пор бросала на них гневные взгляды.

— Стив, может быть, на обратную дорогу поменяемся пассажирами? — Стив удивленно посмотрел на девушку. — Майк отвратительно себя вел с Уиллом, я не представляю, что на него нашло, и не хочу слушать то же самое всю обратную дорогу… Пусть Уилл поедет с тобой, а взамен я готова взять Дастина или Лукаса.

Стив ухмыльнулся:

— У меня есть идея получше. Мы просто оставим их всех на растерзание местным енотам. Или запустим бегать в лабиринте.

— В мешках, — с кривой усмешкой добавил Джонатан. Кажется, это было его первое за день слово.

— Я бы согласилась с вами, здоровяки, — вклинилась в разговор Эрика, — но мне надо обязательно вернуть этого придурка, моего братца, домой в целости и хотя бы относительной сохранности.

— Значит, договорились, — Стив привычно переключился в режим многодетной матери. — Синклер-старший и Уилер едут с Нэнси, потому что с Лукасом Майк еще не разругался. Хендерсон, Байерс и мисс-заноза-в-заднице — со мной. И помните: будете меня бесить — скормлю енотам!

Обратный путь был чуть полегче. Не без задней мысли Стив усадил рядом с собой Уилла — официально как самого длинноногого, неофициально — как самого молчаливого.

…Дорога убаюкивала. Пока Дастин и Эрика обсуждали что-то (кажется, последнюю сыгранную в D&D кампанию, но Стив не был на сто процентов уверен) тоном вооруженного нейтралитета, изредка переходящего в холодную войну, Байерс периодически задавал Стиву пустячные вопросы, но больше молчал и смотрел в окно.

Пока не додумался спросить у Стива про Эдди.

Стив от неожиданности чуть не захлебнулся воздухом и долго откашливался перед тем как ответить.

— Байерс, ты, конечно, нашел кого спрашивать. У тебя сзади прекрасный источник информации, который может молоть языком не затыкаясь.

Уилл грустно помотал головой:

— В том-то и дело. Дастин, похоже, его боготворит, а я бы хотел чуть более непредвзятой оценки. Этот Эдди Мансон — какой он?

Стив думает, насколько его оценка Эдди может считаться непредвзятой, но старается сказать хоть что-то, уж очень печально смотрит младший Байерс:

— Эдди, он шумный. Не как Робин или, упаси боже, Дастин, но его обычно много и он везде. Разговорчивый, даже болтливый, с прекрасно подвешенным языком, но при этом обычно старается никого не задеть за живое. Ему довольно просто понравиться, я думаю, — главное, не быть мудаком.

Уилл издает смешок.

— Звучит интересно.

— А ты боишься, что он не примет тебя в «Геенну»? Или что там у них теперь будет вместо «Геенны», клуб «Богобоязненные подростки в ожидании второго пришествия» с обязательной парочкой псалмов перед началом игры?

Байерс опять улыбается.

— Нет, я не из-за игры переживаю… — с пассажирского сиденья доносится тяжелый вздох. — Стив, ты… после того как спас Эдди, не стал к нему по-другому относиться?

Стив еще не дослушивает вопрос, как понимает, что боится на него отвечать.

Уилл забито смотрит из-под нелепо обстриженной челки и продолжает:

— Типа, не стал думать, что он слабый… или никчемный? Что от него одни проблемы?

Стив глубоко вдыхает, стараясь успокоиться, и внезапно понимает, что Уилл имеет в виду не только и не столько Эдди.

— Знаешь, Байерс, когда я тащил его с Изнанки, я просто чертовски хотел, чтобы он выжил, а когда он выжил, я был чертовски рад… Не, скажу честно, поначалу я жутко на него злился, потому что Эдди должен был вылезти из Изнанки вслед за Дастином и не выеживаться, но эта злость все равно была бессмысленна и скорее связана с моим собственным бессилием. Ну а когда я узнал, что он будет в порядке, в чем-то обвинять его стало совсем глупо.

— Но… он не показался тебе отвратительным? Жалким? Ничтожным? Из-за того, что так подставился? Что не послушал тебя и тебе пришлось его спасать? — Уилл не смотрит в глаза, но видно, как напряженно он ждет ответа.

— Ни на одно мгновение Эдди Мансон не показался мне ничтожным и жалким, тем более из-за того, что я его спас, — медленно проговаривает Стив, замечая, как плечи Байерса слегка расслабляются. — Скорее, я стал думать, что…

Стив пытается выдавить из себя что-то еще, и тут его как волной накрывают воспоминания о живых глазах, веснушках, тонких пальцах и пушистых прядях — на Изнанке, в угнанном трейлере, на больничной койке, в лодке, у скалы-черепа, на «розочке», так близко к его лицу, в его руках…

Уилл выжидательно смотрит, но больше ничего не говорит, остаток пути что-то напряженно обдумывая.

После бессмысленно потраченных на дорогу в Пауни и назад почти четырех часов жизни все едва могли выносить друг друга. Стив высадил Эрику у своего дома, и она, не попрощавшись, уехала на своем велосипеде, дождался, когда Нэнси там же высадит Лукаса, и вернул им с Джонатаном Уилла, надеясь, что за оставшиеся до дома минуты они с Майком не переубивают друг друга. В БМВ остался один Хендерсон, который не спешил выходить из машины и выглядел расстроенным.

— Кажется, это была лучшая ярмарка на моей памяти, — попытался завязать разговор Стив. — Надо было остаться на забег в мешках. — Хендерсон посмотрел на него как на полоумного. — Ну же, чел, обычно ты лучше умеешь в сарказм! Тебя что, обидела мелкая?

Дастин промолчал, но когда Стив уже хотел намекнуть подростку, что пора выметаться из машины, тот заговорил:

— Да… Нет, в смысле, не обидела, она просто напомнила мне про прошлое лето, и «Бесконечную историю», и… — Хендерсон тихо, но отчетливо вздохнул, и выпалил: — Я не могу связаться с Сьюзи с марта.

— Оу. — Стив не ожидал внезапного откровения от вечно иронично настроенного друга. — Это хреново, чувак.

— Уилл и Майк говорили, что отец запретил ей общаться со мной из-за той оценки и потому что я агностик, и еще что ее лишили доступа к компьютеру и, видимо, к рации, но разве это может стать проблемой для наших чувств?

«Может, — меланхолично подумал Стив, — в пятнадцать лет чувства могут вспыхнуть от любой мелочи, но и гаснут они порой так же легко». Кажется, в Нэнси он начал влюбляться, когда смотрел, как она читает: морщит нос, накручивает на палец волосы, прикусывает кончик ручки или карандаша.

Уже было совсем не больно.

А от чего вспыхивают чувства в девятнадцать лет? Или они уже не вспыхивают, а медленно разгораются где-то в глубине души, чтобы потом полыхнуть так, что мало не покажется?

Снова некстати вспомнились пушистые волосы, тонкие пальцы и искрящиеся глаза.

Стив раздраженно тряхнул головой, прогоняя назойливое видение, но Дастин не обратил на это внимания:

— Завтра Лукас обещал попробовать как-то усилить сигнал рации. Я вообще-то хотел навестить Эдди, но его дядя будет работать почти всю неделю, так что мы, пожалуй, пойдем в холмы и попробуем сообразить что-то эпичное.

— Отлично, Хендерсон, у тебя есть план, а план — это половина успеха. Я практически уверен, что вы с Синклером что-нибудь придумаете, — Стив легко хлопнул Дастина по плечу. — А сейчас тебе пора, миссис Хендерсон, я думаю, в курсе, сколько длятся ярмарки в Пауни.

— Спасибо, чел, — неловко выдавил из себя Дастин, вылезая из машины. — Расскажешь кому — прокляну.

— Мелочь неблагодарная, — хмыкнул Стив, смотря, как друг взбирается на велосипед. Пожалуй, после подростковых откровений настало самое время поговорить с ровесником…

***

Утром Стив обнаружил, что вчерашняя бессмысленная поездка стоила ему почти всего бензина в бензобаке. Чертовы детишки такими темпами его не только в гроб вгонят, но и разорят, потому что ни одна зараза за все годы не захотела поэкономить на школьных завтраках и залить ему хотя бы пару галлонов бензина.

После заправки Стив заехал на автомойку, потом вернулся домой, чтобы переодеться и хоть чем-то перекусить, так что в госпиталь к Эдди ему удалось попасть хорошо после полудня.

В этот раз Стива никто не провожает к палате, но он не успевает решить для себя, хорошо это или плохо. А потом он подходит к приоткрытой двери, останавливается на пороге, чтобы для приличия постучать — и все мысли из головы куда-то деваются.

В палате нет и следа от серо-белой безжизненности первых недель. Теперь в ней царит нечто среднее между творческим беспорядком и первозданным хаосом. Подоконник закрашенного белой краской окна завален журналами и какими-то бумагами, поверх всего лежат две толстые книги. Первую Стив узнает сразу — это «Сильмариллион» от Дастина, столь низко оцененный доктором Редвуд. Вторая книга, болотно-зеленая, выглядит жутко солидно, и Стиву с большим трудом удается рассмотреть буквы на корешке. «Ulysses». На кровати свалены какие-то тряпки, рисунки, фигурки оригами, пара зеленых яблок и — неожиданно — знакомый романчик в мягкой обложке с драконом. На стене пришпилен черно-красный постер.

Посреди всего этого великолепия на стуле, уже знакомом Стиву, немыслимым образом заплетя ноги, сидит хозяин палаты, и сосредоточенно раскрашивает миниатюрную фигурку, прикусив кончик языка. Краски стоят рядом на тумбочке, которую Стив до этого не замечал.

В рассеянном свете летнего полудня Стив охватывает взглядом аккуратный профиль, отросшую челку, спадающую на глаза, и тонкую шею.

Стив впервые видит Эдди с собранными в хвост волосами. Из легких выбивает воздух.

Эдди, увлеченный работой, кажется, ничего не замечает и почти не двигается, только периодически окунает кисточку в баночку с гуашью, а потом облизывает ее, снимая излишки краски, да раздраженно сдувает со лба лезущую в глаза пышную прядь.

Стив готов смотреть на эту картину бесконечно, но Эдди делает последний штрих и ставит раскрашенную миниатюру на тумбочку. Потом поворачивается к двери…

…и расплывается в самой широкой улыбке, которую Стив только видел:

— Мама не учила тебя, Стив Харрингтон, что подглядывать нехорошо?

Стив сглатывает слюну и естественно — во всяком случае, так он хочет думать, — отвечает:

— Извини, не хотел отвлекать. Ты казался таким… сосредоточенным.

Эдди слезает со стула, расплетая ноги, и делает приглашающий жест. Стив заходит в палату, которая теперь кажется совсем тесной, и неловко мнется у входа.

— Не бойся, Стиви, я не кусаюсь. То, что меня покусали демомыши, еще не делает меня вампиром. Садись на стул, что ли, а я что-нибудь придумаю.

Пока Эдди расчищает себе место среди хаоса на кровати, Стив устраивается на неудобном стуле и бурчит:

— И ничего я не боюсь, они меня тоже кусали, между прочим.

Мансон по-турецки усаживается на койке и продолжает улыбаться.

— Большое спасибо за подарки, кстати. Букет был потрясающим, без преувеличения. Пожалуй, лучший букет в моей жизни. — Стив хмыкает. Лучший и единственный — это разные вещи. — А послание, которое ты доверил бессловесным посредникам, тронуло бы меня в самое сердце, если бы я хотя бы на минуту мог предположить, что ты знаешь язык цветов, — Эдди прячется за привычной многословностью, но Стив всё равно чувствует, что он что-то недоговаривает… или говорит слишком откровенно?

— Ты меня раскусил, чел, я просто оборвал клумбу возле госпиталя. Кстати, ипомеи были в порядке? Мне сказали, что они очень недолго живут в букетах.

— О, лунный цветок? Да, он прекрасно сочетался с незабудками и акацией, даже в чем-то дублировал их, знаешь, так что получился некий плеоназм… Я тоже, возможно, когда-нибудь подарю тебе ипомеи… или, чем черт не шутит, акацию.

Стив озадаченно проводит рукой по волосам и неуверенно уточняет:

— Это потому что в них наркота, или потому что они ядовиты?

Эдди легко и немного грустно смеется:

— Какой же ты все-таки дремучий, Стиви!

Стив вовсе не считает себя дремучим… окей, в некоторых вещах считает — и делает в памяти зарубку поискать что-то про язык цветов.

— Я вижу, ты приходишь в норму? — говорит Стив, когда молчать под пронзительным взглядом темных глаз становится невыносимо. Эдди в ответ снова сдувает челку и слегка задумывается перед тем как ответить.

— Ну, если считать нормой то, что во мне остались только саморассасывающиеся нитки и я наконец-то свободно хожу в туалет без трубок в члене, то да. Хотя не все врачи понимают, как я вообще держусь на ногах с таким гемоглобином. И нет, — Эдди раздраженно машет рукой, — спать и даже просто лежать я не буду, я належался на всю оставшуюся жизнь и до посылки от Дастина чуть не сошел с ума от скуки…

Стив обиженно нахохливается, и Эдди исправляет сам себя:

— Точно, Стиви, ты же приезжал раньше. Спасибо за комиксы, я как раз не читал эти выпуски, — Мансон кажется искренним, и Стив не может понять, говорит ли он то, что думает, или просто пытается быть вежливым.

Хотя, кажется, Эдди Мансон всегда говорит то, что думает.

— А как тебе книжка? Это ужасно тупо, потому что я купил ее только из-за дракона на обложке и, скорее всего, она полный шлак, но нормальный книжный в тот день не работал…

Эдди снова смеется.

— Сомневаюсь, что ты нашел бы что-то подобное в нормальном книжном. Чувак, ты привез мне эротический фэнтезийный любовный роман! Я вообще не знал, что такие существуют!

Стив медленно заливается краской — вот что означала усмешка женщины на стойке у входа, — но все-таки находит в себе силы на двусмысленность:

— Надеюсь, он помог тебе скоротать парочку особенно длинных вечеров?

Эдди подается ближе, опасно сокращая расстояние между их лицами:

— Конечно, Стиви! И я прямо-таки мечтал, как буду зачитывать тебе избранные места, пока ты не достигнешь тех же высот наслаждения, что и я…

Стив едва ли слушает, что говорит Эдди, завороженно смотря на него, но фраза про «высоты наслаждения» несколько отвлекает его от созерцания нескольких вернувшихся веснушек, пушистой челки и тонких завитков за ушами.

— Харрингтон, пока ты не упал со стула, в твое и свое оправдание могу сказать, что книжка неэпически смешная. Вот смотри… — Эдди хватает том (Стив впервые читает название — «Проклятие драконьего клинка»), — я тут отметил несколько наиболее нелепых сцен. — Книга открывается в нужном месте, и Стив замечает, что вместо закладки Эдди использует засушенную ветку акации с резными потемневшими листьями. Все-таки добавить акацию было хорошей идеей. Эдди начинает зачитывать избранный фрагмент хорошо поставленным и убийственно серьезным голосом:

— …Альманкар склонился над беззащитной красавицей и хищно провел языком по сладким очертаниям ее овала. Мелиорация замерла в его руках, но практически сразу по ее телу пробежали неумолимые волны истинного наслаждения. Брюнет еще немного поласкал своим длинным трепетным органом совершенные черты возлюбленной и начал переходить к более приятной части вечера. Одной рукой он расшнуровал туго затянутый корсет роскошного свадебного платья, и оттуда ему в глаза брызнули юные упругие груди, другой же пробрался под изысканный шлейф и приготовился погрузить сильные мускулистые пальцы в трепетное и уже истекающее соками лоно блондинки. Мелиорация издала стон и облизнула свои прелестные губки цвета коралла, в то время как граф…

— Они что — назвали главную героиню Мелиорацией?!

Эдди захлопывает книжку и тоже смеется:

— Мелиорацией Дарк [Мелиорация Дарк изначально — одна из первых героинь пародийных ГП-фанфиков с Мэри Сью.]. Таких сцен примерно треть книги. И если ты вдруг думаешь, что там есть хоть один настоящий дракон, то тебя ждет большое разочарование.

— А в чем же тогда проклятие?

— Стиви, ты уверен, что тебе еще не рано знать подробности? Этого Альманкара, который по ходу сюжета то граф, то герцог, автор, видимо, не определился, кто круче, в юности прокляла ведьма, так что его член превращается в клинок дракона каждый раз, когда он пытается спать с женщиной, которую не любит. Это покруче пояса верности, согласись?

Стив сам не замечает, как начинает смеяться громче, Эдди пока сдерживается и продолжает:

— В общем, он влюбляется в эту Мелиорацию (спасибо, конечно, могла быть и Ассенизация) и полкниги добивается от нее взаимности. Сцена, которую я начал зачитывать, — это их первая брачная ночь. Другой мой любимый момент — когда на них нападают разбойники и он натурально идет на них с членом наперевес, потому что в особых случаях его можно использовать как оружие…

Стив утирает выступившие слезы. Отличная история, даже как-то неловко будет просить Эдди никому об этом не рассказывать.

Хотя можно предложить сказать, что Мансон разжился фентезийно-эротическим шедевром в больничной библиотеке…

— Жаль, что я никому не смогу рассказать об этом, да? — как будто читая его мысли, грустно хмыкает Эдди, и Стиву кажется, что вся его прежняя веселость была напускной. — Наши детишки еще слишком малы для подобной литературы.

— Не думаю, что до нее в принципе можно дорасти, — пожимает плечами Стив. — Хотя я уверен, что Робин будет в восторге. Только, ради всего святого, не упоминай, что это я привез книгу, иначе она получит право всю оставшуюся жизнь называть меня Мелиорацией.

— Заметано, — фыркает Эдди, отбрасывая книгу на одеяло, и замолкает, преувеличенно внимательно разглядывая свои ногти. Стиву внезапно становится неуютно, он вертит головой, ища повод для разговора. На глаза попадаются краски.

— Не знал, что ты умеешь рисовать, — Стив кивает на раскрашенные миниатюры и наброски на подоконнике.

— О, ты знаком только с малой толикой моих талантов, — склоняется в полупоклоне Мансон, и Стив не сомневается, что это именно так. — На самом деле, я чертовски давно не рисовал, как-то не до того было, а тут Хендерсону внезапно пришло в голову передать мне краски. Хотя это вроде бы даже не его идея, а младшего Байерса, которого я в глаза не видел.

— Уилл хорошо рисует, — вспомнил Стив. И вчера очень интересовался Эдди…

— В общем, миниатюры типа от Байерса — гидра и лесной эльф. Уж не знаю, с чего он решил, что мне вообще подойдет персонаж-эльф, да еще, судя по всему, хаотически добрый.

Стив почти ничего не знает про эльфов и про тонкости D&D, но словосочетание «хаотическое добро», по его мнению, абсолютно точно соответствует характеру Эдди.

— Уилл, кстати, о тебе спрашивал вчера, — как-бы-непринужденно бросает Стив. Эдди реагирует предсказуемо:

— Хочет в клуб? Без проблем, я всегда рад нормальным новеньким.

— Нет, он почему-то хотел узнать, не поменялось ли мое отношение к тебе после… ну, всего.

— Не юли, Харрингтон, говори прямо — после того, как ты вытащил мою задницу фактически с того света. Я тебе, кстати, так и не сказал спасибо. Вот, говорю сейчас.

— Какое спасибо, Мансон, ты совсем сдурел? Как будто мы могли оставить тебя там и просто пройти мимо! — со злостью бросает Стив, невольно вспоминая всё заново: и плач Дастина, и кровь повсюду, и собственное отчаяние…

— Просто чтобы ты не считал меня неблагодарным, — Эдди откидывает со лба челку и снова прикусывает кончик языка. — И что же ты ответил юному падавану [Да, слово не упоминалось до «Скрытой угрозы», прошу меня простить)]?

— Что, конечно, мое отношение к тебе не изменилось и не могло измениться, — отвечает Стив.

Эдди замирает, выдыхает и зажмуривается. Когда его глаза снова открываются, Стив больше не видит в них прежнего света. Даже голос звучит по-иному:

— Вы как, хорошо повеселились?

Стив саркастично усмехается:

— Потрясающе. Ездили в Пауни на праздник урожая, но его отменили из-за нашествия енотов.

Эдди дергает уголком рта:

— Какой прекрасный город. Никаких потусторонних тварей, только старые добрые еноты.

— Я точно так же подумал, не поверишь, — хмыкает Стив. — Это было так плохо, что даже хорошо, если бы мелкие засранцы не выели нам с Нэнси все мозги чайной ложкой.

— Оу. Тренируешься с Уилер, значит? — бесцветно спрашивает Эдди, прикусывая палец.

Стив хлопает глазами непонимающе, но внезапно на одном из листов с подоконника видит знакомое лицо:

— Это что, Мэйфилд? — и подцепляет рисунок двумя пальцами.

На листе не очень качественной бумаги небрежными штрихами набросана многофигурная композиция. Помимо Макс, Стив узнает Хендерсона, Уилера и обоих Синклеров, остальные силуэты пока без лиц, но все, как на подбор, в чем-то напоминающем балахоны. У Эдди розовеют кончики ушей.

— Это сыновья Феанора, — отрывисто бросает он и дергает листок на себя. — У меня никак не получалось их вообразить, а потом я подумал, что их семеро, а значит… Впрочем, тебе такое всё равно неинтересно.

Стив пожимает плечами и не настаивает:

— Окей, Мансон, спрошу у Хендерсона.

Эдди едко улыбается:

— Если это слово не слишком сложное для твоего маленького мозга.

— Эй, если я не читал и половины твоих умных и не очень книг, это не значит, что я тупой…

— А по-моему, очень даже значит!

Разгорающуюся ссору прерывает осторожный стук в дверь. В палату с улыбкой заглядывает немолодая женщина в бирюзовом костюме.

— Эдди, дорогой, я знаю, что к тебе пришел друг, но ты помнишь, что душевые закрываются через полчаса?

— Спасибо, тетушка Полли, уже иду! — улыбается в ответ Мансон. Дверь закрывается. — Вообще она миссис Уилсон, но так звали мою учительницу начальной школы, а тетя Полли — это для меня собирательный образ суровых тетушек с добрым сердцем.

На мгновение Стив думает, что Мансон остыл и они продолжат приятную и ни к чему не обязывающую — так ведь? — беседу после его водных процедур, но надежды разбиваются со следующими словами Эдди:

— Кажется, тебе пора, Харрингтон. Мне еще надо чистые шмотки собрать.

Стив лихорадочно пытается придумать причину для отказа, но его мозг, вероятно, и вправду слишком маленький.

На помощь приходит дурацкая случайность.

Эдди резко вскакивает с кровати, но, качнувшись, замирает с полуприкрытыми глазами, медленно и тяжело дыша ртом. Его слегка шатает. Стив машинально встает рядом, уже готовый ловить Мансона, если тот вдруг решит свалиться в обморок.

Дыхание Эдди постепенно успокаивается. Он открывает глаза и встречается взглядом с обеспокоенными глазами Стива.

— Блядский низкий гемоглобин, — выдыхает Мансон. — Если интересно, именно поэтому меня здесь еще держат.

— Такое часто происходит?

— Если не делаю резких движений, не особо, — машет головой Эдди. Пряди из хвоста легко бьют его по щекам.

Значит, часто. Потому что Эдди Мансон весь состоит из резких движений.

— Так, Мансон, значит, до душевой идем вместе, и это не обсуждается, — Стив привычным жестом упирает руки в бедра. — Мне совершенно не улыбается, если ты свалишься в коридоре. Не в мою смену, детка.

Эдди пытается возразить, но оступается и вынужденно хватается за плечо Стива.

— Ты прекрасно понимаешь, что я прав, — хмыкает Стив, перехватывая Мансона за локоть. — Где у тебя чистые вещи?

— Что, Стиви, не терпится припасть к моим трусикам? — скорее по инерции откликается Эдди, но все же машет рукой в сторону тумбочки. Стив закатывает глаза.

В тумбочке — неожиданно — порядок. Стив достает черную футболку и спортивные штаны, похожие на те, что надеты на Эдди в данный момент, мгновение колеблется, но все-таки запускает руку в выдвижной ящик с бельем, сворачивает все аккуратными рулончиками и протягивает Эдди, который беспокойно мнет в руках полотенце.

— Пошли, что ли. Показывай дорогу.

— Всю жизнь мечтал о конвое в лице Стива Харрингтона, — бесцветно цедит сквозь зубы Эдди, когда они выходят из комнаты. Стив бросает на него мрачный взгляд исподлобья:

— Тогда поздравляю, Мансон, одной мечтой меньше.

Они идут вдоль ряда одинаковых дверей, изредка перемежающихся с уходящими перпендикулярно коридорами.

— Здесь вообще есть кто-то кроме тебя? — нарушает тишину Стив.

— Конечно, — шелестит в ответ Эдди. Стив видит, что даже пара десятков шагов дается ему тяжело. — В основном в соседнем крыле.

К моменту, когда они доходят до душевой, волосы на висках Эдди слипаются от пота. «Хорошо, что на пути не было ни одной лестницы, — думает про себя Стив. — Тогда бы мне просто пришлось его нести…»

Эдди забирает у него чистую одежду и скрещивает руки на груди, выжидая на пороге душевой. Стив неловко топчется в трех шагах от него.

— Слушай, чел, если нужна помощь, ты только скажи… Вдруг тебе больно до чего-то доставать, спину там или волосы помыть. Без всякого подтекста, просто… ну, как в школьной раздевалке…

О черт.

Стив по инерции договаривает фразу, почти сразу понимая, что сморозил глупость. Потому что разве есть на свете что-то менее гетеросексуальное, чем мужская раздевалка в старшей школе?

— Нет, Харрингтон, давай ты все-таки подождешь снаружи, — Эдди кривит рот в улыбке, которая не доходит до глаз. — Обещаю, что позову на помощь, если злобный монстр из канализации потянет ко мне свои щупальца. Или так хочешь потереть мне спинку?

— Замолкни. Только ты не запирайся, лады? Чтобы мне не пришлось выносить дверь — ну, в случае атаки монстра.

— Стиви, это больничная душевая. Максимально далекое от приватности место. Я бы при всем желании не смог от тебя закрыться, — в голосе Эдди из-за двери Стив отчетливо слышит… горечь?

Потом до него доносится шуршание и ругательства свистящим шепотом. Стив почти не беспокоится — он помнит, как долго причиняют дискомфорт шрамы от демомышей. Он стоит возле приоткрытой на ладонь двери, сам не понимая, когда сделал эти три шага, и пытается по звуку представить, что происходит внутри. Но если он не смотрит — технически, он же не подглядывает?

Шуршание и яростный шепот заканчиваются, сменяясь шлепаньем по мокрому кафелю. В дверном проеме на мгновение мелькает тонкий силуэт, Стив отводит глаза, но успевает заметить острые лопатки, полускрытые пушистыми волосами, и ямочки на пояснице. Его непроизвольно бросает в жар.

Потом начинают шуметь трубы и журчит вода. Время тянется мучительно медленно.

Шум воды внезапно стихает, возвращается шлепанье, но уже чуть более громкое, потом опять шуршание — и вдруг негромкий, но резкий звук, нечто среднее между криком и стоном…

Стива затапливает волна паники.

— Мансон, я вхожу, — для приличия выкрикивает он и, не дожидаясь ответа, вбегает в душевую.

Она оказывается неожиданно маленькой, с несколькими раковинами слева от двери, парой скамеек рядом со входом и десятком душевых кабинок без дверей в глубине. Эдди сидит на дальней скамейке и тяжело, со свистом выдыхает сквозь зубы.

— Всё в порядке, Харрингтон, я просто иногда забываю, что некоторые простые и естественные вещи делать мне всё еще больно.

Стив опускается перед ним, не замечая, что джинсы на коленях сразу промокают, и кладет руки на лавку по обеим сторонам Эдди:

— Я… просто подумал, что с тобой что-то случилось… и испугался.

Мансон сидит на лавке и смотрит на него сверху вниз, с полотенцем на талии и непонятным взглядом огромных глаз, он кажется напряженным — от боли или от чего-то еще, Стив не понимает. На кончиках длинных волос набухают капли воды.

Стив впервые видит Эдди без рубашки, и глаза против воли — а так уж и против? — подмечают отдельные детали: татуировки на предплечье — что это, кукловод? — чуть ниже летучие мыши — боже, какая ирония — не виденные прежде рисунки на груди — беглый взгляд не позволяет разглядеть их подробно — шрамы, такие же, как у него самого — только в миллионы раз хуже — дорожки воды на неожиданно гладкой груди — в отличие от его — воздух будто густеет — и полоска бледной кожи над полотенцем — и раскаляется — без шрамов, чистая и притягивающая взгляд настолько, что Стиву стоит значительного усилия отвести взгляд.

В воздухе тают секунды. На заднем плане мерно капает вода.

«Делать простые и естественные вещи…» — крутится в голове у Стива.

Например, как эти…

Стив и сам не понимает, почему его пальцы вдруг невесомо касаются влажной челки Мансона, откидывают похожую на пружинку прядь с острого плеча назад, проходятся по левой руке, для разнообразия без татуировок и следов от демомышей, вниз, к зажатым в кулак на полотенце тонким пальцам и дальше, к самому низу живота, где нет никаких шрамов, где по бледной коже убегают вниз почему-то рыжеватые волоски…

Эдди смотрит на него завороженно, не двигаясь, чуть приоткрыв рот, но от последнего прикосновения вздрагивает так, будто его прошибает разряд тока, и зажимается, скрестив руки на животе. Он выглядит так, будто Стив его только что ударил, в потемневших глазах — одновременно отчаяние и паника. Он впервые выглядит… обреченно?

— Ты… Уходи! Убирайся, и чтобы я тебя больше здесь не видел, — Эдди выталкивает из себя отрывистые слова и опять дышит сквозь зубы, а его лицо покрывается красными пятнами.

Стив гибким движением поднимается с пола, выставляя перед собой открытые пустые ладони:

— Чувак, ты чего? Ты же помнишь, у меня примерно такие же шрамы, тебе нечего стесняться… — но Эдди, не меняя позы, смотрит куда-то внутрь себя и повторяет, как заклинание, постепенно переходя на шепот: — Уходи-уходи-уходи, пожалуйста, я прошу тебя, умоляю, не смотри на меня, уходи, Стив, не надо, не делай всё хуже, чем оно есть…

Стив понимает, что лучше послушаться. Ему становится по-настоящему страшно — он чувствует, что только что сделал что-то непоправимое, что, возможно, не сможет исправить никогда. Стив медленно, без резких движений и не поворачиваясь спиной выходит из душевой и замирает в темной нише возле двери в какой-то кабинет. Уйти совсем он пока не может — ему надо удостовериться, что Эдди в состоянии дойти до палаты.

— Черт. Черт-черт-черт, — доносится из душевой, и Стив впервые слышит в голосе Эдди столько горечи. Слова сопровождает грохот чего-то металлического. Снова слышится шум воды, но гораздо менее интенсивный, чем раньше.

Бесконечные пять минут спустя Стив слышит шарканье тапок по коридору и, на цыпочках выйдя из своей ниши, успевает увидеть хрупкую фигуру с опущенными плечами, по которым рассыпаны влажные пряди с мокрыми пятнами под ними. Даже через разделяющее их расстояние Стив чувствует отчаяние Эдди, перекликающееся с его собственным смятением.