Лису брёл во тьме, не зная ни направления, ни даже места, в котором оказался. Его окружала дымчатая ледяная темнота — и больше ничего. Ни звука. Ни тепла. Ни ощущения. Сплошные неясные тени, кружащие вокруг, проходящие сквозь иллюзию тела, столь же зыбкую и призрачную, что и всё остальное, существующее в этом пространстве.

Это был сон. Всего лишь сон, и Лису прекрасно это понимал. Вот только он понятия не имел, как проснуться.

Он брёл в темноте, то ступая мягко, на самых носочках, то срываясь на бег. Тени вились рядом, обнимали его, дразнили своими несуществующими касаниями, оставляющими на иллюзии тела чёрные ожоги. Скалили зубы, кусали за пальцы, рассыпаясь то пеплом, то гнилой плотью. Просачивались сквозь кожу, царапали внутренности, оседали в ногах крупными хлопьями тяжести. Они были повсюду — и их не существовало нигде. Они были живыми — но в них не ощущалось ни капли жизни.

Возможно, Лису и сам был такой тенью, просто этого не понимал. Он пытался увидеть себя, но перед глазами оставалась лишь тьма. И ему не оставалось ничего, кроме как идти вперёд в напрасной надежде проснуться.

У этой тьмы не было голоса. У этой тьмы не было, в сущности, ничего. Только тени и скребущее по затылку присутствие. Кого-то? Чего-то? Лису не знал. Просто шёл вперёд, не позволяя себе задуматься.

Он должен проснуться. Ещё совсем немного, и этот сон завершится.

Тени дразнились, жалились, кусались, рассыпались — чей-то тяжёлый взгляд пронзал затылок, обжигал холодом шею и лопатки. Лису не оборачивался, не прибавлял шагу, продолжая идти вперёд. Без направления. Без цели. Лишь в тщетных попытках скрыться от чужой ненависти, столь сильной, что от неё сбивалось дыхание.

Чей-то взгляд обхватил шею стальными кольцами, лёг на плечи неподъёмным грузом — но Лису не сбился с шага. Сталь обожгла его кожу, вдавилась в призрачное тело, начиная сжимать его шею в тисках, с каждым мгновением оставляя всё меньше возможностей для вдоха. Кольца обернулись сильными пальцами — и вдавились в плоть глубоко, до боли, до треска ломающихся хрящей.

Лису захлебнулся собственной кровью — и очнулся в постели, отчаянно пытаясь вдохнуть.

Осознав себя царапающим собственное горло, он отдёрнул руки и опустил их на кровать, с силой вцепившись пальцами в сбившуюся простынь. Кожу пощипывало и жгло в тех местах, где он скрёб её ногтями; оставалось лишь надеяться на то, что он не расцарапал себя до крови, потому что эти следы будет сложно объяснить. Не с кошкой же он дрался посреди ночи, в самом деле.

Невесело усмехнувшись, Лису сел, свесив ноги с постели, и с силой потёр лицо. Бодрее он от этого себя не ощутил, но, по крайней мере, избавился от мерзкого ощущения чего-то липкого на коже — будто тени, облеплявшие его во сне, оставили свои прикосновения и в реальности.

— Чёрт… — выдох вышел сиплым и едва слышным, но, по крайней мере, появилась уверенность в реальности происходящего. В кошмаре голоса у него не существовало, как и иных звуков.

Это была четвёртая ночь, которую он проводил в доме Вэнь Нина, и третья ночь, на протяжении которой его мучили невнятные кошмары. Лису уже почти привык просыпаться несколько раз подряд, невидяще смотреть в темнеющий над головой потолок и забываться следующим коротким сновидением, которое не приносило ни капли отдыха, а только выматывало всё больше. Не помогали ни отвары, которые готовил А-Нин, ни зажигаемые слугами благовония; вся разница заключалась лишь в том, что засыпал Лису чуть быстрее, чем без этих ухищрений. И неизменно просыпался то от застрявшего в горле крика, то от слёз, то от недостатка воздуха — вместе с ввинчивающейся в виски и затылок болезненной усталостью.

Вот и сейчас голова у него продолжала гудеть и ощущалась неподъёмной; Лису поморщился, потерев занывшие виски. Смысла в новой попытке заснуть не было совершенно никакого, так что он, определив по количеству растаявших свечей, что время скоро приблизится к рассвету, уселся поудобнее и принял позу для медитации. Разумеется, на полноценный отдых это не потянет, но он хотя бы будет выглядеть не настолько отвратительно, как себя чувствовал.

Медитация помогла избавиться от головной боли и невероятной тяжести во всём теле, и к рассвету Лису ощущал себя довольно сносно. Сполоснув лицо холодной водой, он усмехнулся своему бледному отражению и вышел из комнаты, накинув на плечи верхний халат.

Хоть коридоры оставались по-прежнему безлюдными, Лису знал, что в поместье кипела жизнь. Слуги зажигали новые свечи и приводили в порядок дом, целители готовились к очередному утомительному рабочему дню, кто-то из прибывших на похоронную церемонию гостей наверняка уже находился в главном зале. В этой суматохе отчаянно не хватало присутствия разгоняющего любые мрачные мысли Вэй Усяня, но юньмэнские братья давно покинули Безночный Город, до прощания с погибшими, чтобы не создать ещё больше недопониманий и неоднозначностей. Лису жалел лишь о том, что так и не успел передать с ними весточку для Сюэ Яна, и оставалось надеяться, что до него хотя бы дошло отправленное накануне письмо.

Погружать ребёнка в этот хаос он не желал, как минимум, до тех пор, пока не закончится самая тяжёлая часть траура: неделя до запечатывания гробов. Дальше должно стать легче. По крайней мере, Лису старательно убеждал себя в этом, пытаясь отогнать непрошеные сомнения. Однако он не был в силах избавиться от мрачных размышлений окончательно.

Идти в главный зал совершенно не хотелось, и Лису позволил себе маленькую слабость, завернув по дороге во внутренний двор. На улице царил кусачий мороз, мгновенно пробравший до мурашек, однако там дышалось на удивление легко и свободно. Пепел уже убрали с крыш домов и ровных дорожек, и только местами были видны смешавшиеся с землёй и влагой серые пятна. И если не считать по-прежнему сереющей в воздухе лёгкой дымки и угрожающе чернеющих вдалеке остатков Знойного Дворца, ничего больше не напоминало о недавнем извержении вулкана. По крайней мере, иных следов не было заметно отсюда, а за пределы дома Вэнь Нина Лису пока ещё не выходил.

Впав в странную задумчивость, он вздрогнул, когда его ногу вдруг обвило что-то тёплое, а в утренней тишине зазвенело громкое:

— Дядя Чао! — и голень обняли ещё крепче, так, что колено предательски хрустнуло.

Лису, охнув от неожиданности, слегка покачнулся, но всё же удержался на месте и поглядел прямо на впившегося в его несчастную конечность ребёнка. А-Юань был весь растрёпанный, раскрасневшийся от холода, в небрежно перекрученных нижних одеждах — наверняка снова сбежал от нянечек, как только проснулся, неуёмное создание! Но поступить по-взрослому и отругать мальчика Лису бы точно не смог, только не глядя в эти сияющие радостью и восторгом от совершённой шалости глаза. Поэтому совершенно некомпетентный в вопросах воспитания молодёжи глава Вэнь, тяжело вздохнув, потрепал зажмурившегося от удовольствия племянника по встрёпанной макушке.

— А-Юань, ты снова сбежал? — мягко пожурил Лису ребёнка, чувствуя, как губы предательски растягиваются в улыбке. — Тётушки, присматривающие за тобой, сильно расстроятся.

А-Юань смешно надул щёки, выпятив нижнюю губу, и плаксиво протянул, уткнувшись лбом куда-то в колено своего драгоценного дядюшки:

— А-Юань не мешает. Тётя Цин не ругается, — и выразительно засопел, обиженный то ли несправедливым замечанием, то ли тем, что его выгнали из лазарета.

Лису, покачав головой, неуклюже присел, чтобы не нависать над ребёнком, и приобнял мальчика за плечи. А-Юань заметно дрожал от холода и шмыгал носом, но упорно не жаловался на то, что он замёрз. Должно быть, боялся, что его отправят к нянюшкам и будут поить горькими отварами от простуды, а ещё не дадут повидаться с «дядей Чао». Что ж, обвинять его в этом явно не стоило: малыш, напуганный видом «заснувших навсегда» родителей, цеплялся за единственных родственников, которых знал. И отказывать ему в такой малости, как общение, не было ни сил, ни желания.

Конечно, обязанности требовали от него встретить новый день в главном зале, но Лису просто не мог бросить А-Юаня одного, да и слугам его отдавать не хотелось. Поэтому он притянул мальчика чуть ближе к себе, не прекращая мягко гладить по голове, и негромко сказал:

— А-Юань молодец, что не мешает тётушке Цин работать. Но А-Юаню стоит умыться и тепло одеться, чтобы не заболеть. Если А-Юань захочет, то я могу ему помочь с…

— Да! — выпалил мальчик, даже подпрыгнув от радости. — А-Юань очень хочет пойти с дядей Чао!

Лису, улыбнувшись, подхватил ребёнка на руки; вес Вэнь Юаня практически не изменился за прошедшие месяцы, и этому стоило бы уделить внимание. Оставалось надеяться, что его не морят голодом в соблюдение традиций и дают достаточно еды, а лёгкий недовес — всего лишь последствие затянувшейся простуды. Правда, громко заурчавший живот тут же покрасневшего мальчика все эти надежды развеял, оставив лишь глухое раздражение.

А-Юань вёл себя на удивление спокойно, хотя Лису ожидал, что он будет ойкать и вертеться во время расчёсывания. Но нет, кривоватый хвостик, повязанный лентой Лису за неимением других вариантов, получилось собрать довольно скоро, а вот с переодеванием возникли неожиданные проблемы. Детских вещей в обозримом пространстве не наблюдалось, а возвращаться в выделенную ему комнату ребёнок наотрез отказался, изо всех сил цепляясь за волосы и одежду и хныча в ответ на любые попытки решить проблему мирными переговорами. Пришлось завернуть Вэнь Юаня в одеяло и играть с ним в гусеницу, чтобы это беспокойное создание не вздумало вырваться на свободу и снова бродить по холоду в одних только нижних одеяниях.

В какой-то момент хитрый ребёнок развёл своего любимого дядюшку на сказку, и Лису принялся старательно припоминать хоть что-то и в срочном порядке адаптировать сюжет «Буратино» под древнекитайские реалии. Но просто слушать историю А-Юаню быстро надоело, так что они вдвоём разыграли красочное представление, используя вместо фигурок главных героев подручные средства. Роль Карабаса-Барабаса Лису взял на себя и своими невнятными попытками повторить угрожающий бас рассмешил Вэнь Юаня до колик. Постепенно он и сам забыл о том, какую историю пытался рассказать, и сюжет старого мультфильма окончательно превратился в невероятные приключения подсвечника и сапога.

Чересчур увлёкшись вознёй с племянником, Лису не заметил, как провалился в сон вместе с ним, крепко прижимая ребёнка к себе. На этот раз ему не снилось никаких кошмаров, и он благополучно проспал до самого вечера. Возможно, его сон длился бы куда дольше, но его разбудил завозившийся А-Юань, весьма чувствительно приложивший любимого дядюшку коленом в живот, да и голод давал о себе знать. Так что пришлось восстать из мёртвых, разлепить глаза и потратить полминуты на осознание того, в каком из миров обреталась его бренная тушка.

— Дядя Чао голодный? А-Юань голодный тоже, — вздохнул мальчик, услышав, как предательски заурчало в животе Лису.

— Дядя Лису сейчас найдёт нам немного еды, только немного проснётся, — пробормотал тот, старательно сдерживая сокрушительный зевок.

Вэнь Юань задумчиво нахмурился, услышав, должно быть, слишком сложное для его понимания предложение. Лису, тем временем, осмотрелся и убедился в том, что в комнате явно кто-то побывал: упавшие во время активных игр вещицы со столиков вновь лежали на своих местах, а на одном из них даже обнаружился поднос с едой. Снова, конечно же, порция постного риса и вода, но это было намного лучше, чем ничего.

— А-Юань хочет рис? — поинтересовался Лису, заранее зная ответ.

Ребёнок тут же скуксился, но, подумав, всё же с неохотой кивнул. Похоже, ему уже успел кто-то объяснить, что другой еды не будет, и стоило быть благодарным за то, что давали поесть хоть что-то. Страшно представить, какая буря разыгралась во время первого дня, когда избалованный деликатесами Знойного дворца мальчик столкнулся с внезапным обеднением рациона. Лису малодушно порадовался тому, что не ему пришлось иметь дело с основной волной капризов, и похлопал ладонью по месту рядом с собой, призывая А-Юаня придвинуться ближе.

Свой нехитрый ужин они ели в полной тишине, умудрившись при этом даже почти не рассыпать рис. Вэнь Юань управлялся с палочками куда ловчее, чем Лису в первые дни своего пребывания в этом мире, и это даже немного уязвляло. Совсем чуть-чуть. По крайней мере, сейчас Лису был куда аккуратнее, и краснеть перед двухлетним племянником из-за своих ужасных отношений со столовыми приборами не пришлось.

Едва они отставили в сторону поднос с едой и вновь занялись волосами А-Юаня, как дверь в комнату открылась без всякого стука. Лису так и замер в неловкой позе, сжимая губами ленту, одной рукой удерживая хихикающего ребёнка на месте, а второй сжимая гребень. Вэнь Цин грозно сощурилась, оглядев эту живописную картину.

— Так вы всё-таки проснулись, молодой глава Вэнь, — она едва не дышала раздражением, но при этом каким-то чудесным образом сохраняла нейтральную интонацию.

— Да, а что-то не так? — невнятно отозвался Лису, пытаясь не уронить ленту.

Целительница тяжело вздохнула и зашла в комнату, прикрыв за собой дверь.

— Не считая того, что наследник клана бесследно пропал, и его искали всем поместьем, пока не догадались заглянуть в вашу комнату? Или того, что вы пропустили прибытие второй тётушки, и она весьма настойчиво пыталась выведать, где же вы скрываетесь, чтобы лично разделить с вами горе потери? Ничего особенного, — Вэнь Цин тихо фыркнула, дёрнув плечом.

Лису озадаченно нахмурился, не понимая, о какой тётушке могла идти речь. Он изо всех сил старался не думать о том, какой переполох царил в доме после обнаружения пропажи А-Юаня, иначе немедленно принялся бы извиняться за доставленное беспокойство, а это было совсем не в характере Вэнь Чао. Правда, как он снова напомнил себе, сейчас это не имело особого значения.

— Вечернее поминовение скоро начнётся, и вам стоило бы поторопиться, — бросила Вэнь Цин, не став дожидаться внятного ответа. А затем положила на кровать небольшой свёрток светлой ткани и строго поджала губы. — Очень надеюсь, что вы не забудете прийти на осмотр после. И, молодой глава Вэнь…

— М? — Лису вопросительно склонил голову набок, заметив, что целительница отчего-то впала в странную задумчивость и нахмурилась ещё сильнее, глядя на его руку, крепко держащую Вэнь Юаня поперёк живота.

Вэнь Цин вздохнула и покачала головой, разворачиваясь к выходу из комнаты.

— Вам не стоит настолько открыто пренебрегать здешними ритуалами. Многие старейшины уже начинают выражать своё недовольство, что в будущем может привести к серьёзным проблемам, — она открыла дверь, но отчего-то не спешила уходить.

Неужели и впрямь беспокоилась, но предпочитала этого не показывать? Звучало слишком невероятно для того, чтобы оказаться правдой. Но ведь зачем-то она давала эти советы, и было бы интересно узнать, что ещё Вэнь Цин собиралась сказать, однако по какой-то причине не могла подобрать слов.

— Почему ты помогаешь мне? — поинтересовался Лису, всё же выронив ленту на макушку подозрительно притихшего А-Юаня.

Целительница громко хмыкнула, не разворачиваясь к нему, и сильнее выпрямила спину, так, что при взгляде на её осанку в пояснице и между лопатками болезненно потянуло.

— Не обманывайтесь, молодой глава Вэнь, — ответила она промораживающим насквозь тоном. — Я забочусь исключительно о своей семье, а сейчас, к сожалению, благополучие моих родных зависит от того, сколько глупостей совершите вы. Поэтому искренне надеюсь на ваше благоразумие и то, что связь А-Нина с вами не подставит под удар всех нас. Не забудьте про осмотр.

И, не дожидаясь, пока Лису найдётся с подходящим ответом, Вэнь Цин покинула комнату столь же стремительно, как и ворвалась в неё чуть ранее.

Что-то в её словах цепляло внимание, но никак нельзя было разобраться, что же именно. То, что Вэнь Цин помогала ему только ради А-Нина, совсем не являлось новостью, как и возрастающее недовольство старейшин. Лису помнил внимательные, презрительные, недоумённые и злые взгляды, провожающие каждый его шаг в более-менее людных местах — ровно как и шепотки, которыми обменивались многие прибывшие на похоронную церемонию люди.

Непочтительный сын. Трусливо прячущийся в своих комнатах глава. Слишком спокойный, слишком нелюдимый, проводящий чересчур мало времени там, где ему положено быть — всего этого Лису уже успел наслушаться, пусть в лицо ему пока никто не решался высказываться. И хоть подобное отношение его задевало не настолько сильно, как можно было ожидать, всё же он предпочитал держаться от посторонних подальше, проводя в главном зале ровно столько времени, сколько считалось необходимым минимумом. В конце концов, даже будь он способен на громкие стенания и круглосуточные страдания у гробов главной семьи Вэнь, кого-то и это бы не удовлетворило. Так зачем прислушиваться к мнению людей, которые всё равно нашли бы к чему придраться?

Вэнь Цин была полностью права, советуя ему вести себя чуть более осмотрительно, и всё же у Лису с каждым днём оставалось всё меньше сил на это бессмысленное притворство. Он не хотел проводить долгие часы у открытых гробов, попросту не находя в этом смысла, как и в громких демонстративных рыданиях и причитаниях. Ему оставался неясен смысл многих традиций и ритуалов, и потому он никак не мог избавиться от ощущения, что всё происходящее — всего лишь криво поставленный спектакль, в который набрали абсолютно бездарных актёров. И Вэнь Лису играет в нём главную роль, не зная ни единой строчки собственных реплик.

Он родился в совершенно иную эпоху, был воспитан совсем по-другому, имел взгляды, которые в здешних временах считались если не дикостью, то глупостью. И как бы старательно он ни заучивал нужные ритуалы, у него никогда не получится прочувствовать их всей душой, а, значит, от этой пропасти различных мироощущений избавиться не выйдет. Он может привыкнуть к новому телу, взять другое имя, влиться в окружение — но никогда не станет по-настоящему своим. И эта похоронная церемония, излишне растянутая, полная непонятных действий и требований, только доказывала чуждость Вэнь Лису, выдавала в нём человека, имевшего совсем другие корни.

Подумав об этом, он внезапно осознал, что именно ему показалось в словах Вэнь Цин странным.

Здешние ритуалы. Как будто бы она обращалась к чужаку, а не к человеку, выросшему с ней практически в одной семье.

Было ли это просто случайной фразой, не имеющей никакого смысла? Или же Вэнь Цин намекала на то, что догадывалась — или знала наверняка — о том, что молодой глава Вэнь не тот, за кого пытается себя выдать?

Вдоль позвоночника Лису проползли мурашки. Если старшая сестра А-Нина знала, что он не настоящий Вэнь Чао, то… что? Она ничего никому не сказала, даже Вэнь Жоханю, хотя, по логике, обязана была это сделать. Не поделилась своими соображениями даже с Вэнь Нином, хотя его должна была предупредить в первую очередь. Или это Лису чего-то не понимал? Он никогда не расспрашивал Цюнлиня всерьёз, почему Вэнь Цин так легко согласилась оставить его в тренировочном лагере и даже не стала противиться идее путешествия, несмотря на то, что всегда, судя по всему, опекала и берегла своего младшего брата. Решила позволить ему набить шишки самостоятельно? Просто доверилась? Или захотела понаблюдать за тем, как поведёт себя «Вэнь Чао»?

Каким бы ни был ответ, Лису понятия не имел, хотел знать его или предпочитал оставаться в счастливом неведении. Но впредь ему, определённо, предстоит внимательнее прислушиваться к тому, что говорит ему Вэнь Цин.

— Дядя? — А-Юань слегка царапнул ногтями по ладони впавшего в глубокую задумчивость Вэнь Лису, привлекая внимание к себе.

— А? — тот вздрогнул, внезапно для себя возвращаясь в реальность. — А, точно, А-Юань. Ты точно хочешь заплести косичку? Может, лучше всё-таки хвост?

Мальчик громко засопел, всем своим видом выражая крайнее нежелание довольствоваться каким-то там хвостом, когда можно сделать что-то более интересное. По традиции, ему вообще стоило бы оставить волосы распущенными, но у Вэнь Юаня наблюдалась примерно та же беда с шевелюрой, что у Лису: пряди ужасно путались и быстро грязнились, так что хоть какая-то причёска точно требовалась. И раз ребёнок хотел косичку, что ж, будет ему косичка. Вот только за её качество никто ответственности нести не собирался.

Спустя четыре неудачные попытки заплести А-Юаня, пару-тройку нечаянно вырванных прядей и довольно утомительной борьбы во время переодевания в тёплые одежды они, наконец, вышли из спальни. Безлюдный коридор встретил их тишиной, мерцающими тенями и отблесками горящих свечей — а ещё приглушёнными рыданиями, доносящимися откуда-то издалека. Лису невольно сжал ладонь Вэнь Юаня чуть крепче — и тихо выдохнул, ощутив, как его пальцы сильнее обхватили в ответ.

Невидимые стальные кольца, сдавливающие его горло, слегка ослабили свою хватку. И Лису, ободряюще улыбнувшись обеспокоенно нахмурившемуся А-Юаню, сделал первый шаг навстречу прохладе мира за пределами их маленькой безопасной комнаты.

Впервые за все эти утомительные дни он ощутил спокойствие.