Сорок девятый день после первой прощальной церемонии подошёл незаметно, настолько, что Лису даже не сразу понял, почему вместо уже почти привычных белых одежд ему принесли тёмно-красные, да ещё и с чёрными огненными рисунками по краю рукавов, имитирующими клановое солнце. Дети, привычно заглянувшие к нему с утра пораньше, в новых одеяниях смотрелись старше и серьёзнее — по крайней мере, до тех пор, пока А-Юань не запутался в непривычно длинных полах мантии и едва не полетел на пол. Сюэ Ян успел подхватить его в последний момент, бросив насмешливо:

— Что, мелочь, после вчерашнего забега ноги не держат? — и ухмыльнулся с видом победителя, которому достался главный приз в очередном их маленьком соревновании.

Вэнь Юань раздосадованно засопел и насупился, глянув на него исподлобья.

— Зато ты наступил на Яо, — ответил он, обвинительно ткнув А-Яна в бок. — Ему было больно!

Кусака, который бережно прижимал к себе один из своих хвостов, издал недовольный звук, будто понял, что речь шла именно о нём. Белый котёнок, не так давно торжественно наречённый Беляшом, ласково ткнул своего брата в пушистый бок, на что тот, весьма выразительно фыркнув, лизнул лапу и сделал вид, что вообще не обращает внимания на находящихся в этой комнате людей. Лису, наблюдая за этим представлением, едва удерживался от смеха, заодно воюя с собственными волосами. Сегодня ему предстояло проводить торжественную церемонию, поэтому повязать волосы обычной лентой он не мог, вот и приходилось укрощать свою шевелюру и приводить её в некое подобие порядка.

— А пусть он не путается под ногами, — пробурчал А-Ян, недовольно поморщившись и заведя правую руку за спину. Из-под длинного рукава верхних одежд виднелась белая полоска бинтов, слегка окрашенных алым: похоже, Кусака в долгу не остался и здорово прошёлся когтями по ладони мальчика. Что и говорить, война между этими двумя всё ещё продолжалась, и до перемирия явно было далеко.

А-Юань только улыбнулся в ответ, причём подозрительно знакомой ухмылочкой, явно скопированной у «гэгэ». Лису покачал головой: Сюэ Ян влиял на единственного наследника Цишань Вэнь сильнее, чем можно было предположить, но мешать он этому не собирался. По крайней мере, до тех пор, пока поведение обоих мальчишек не станет представлять опасности для окружающих и них самих, а до этого, стоило надеяться, не дойдёт никогда.

— Кстати, — Сюэ Ян вдруг встрепенулся, будто резко вспомнив о чём-то важном, и с любопытством уставился на Лису. — А-Мэй сказала, что сегодня мы все полетим в Знойный дворец. Но ты же говорил, что там ещё слишком опасно, разве нет?

Вэнь Юань нахмурился, не сумев с ходу совладать со слишком сложными для его понимания предложениями, но тоже уставился на своего дядюшку — видимо, в качестве жеста поддержки. Лису, закончив, наконец, завязывать пучок из нескольких верхних прядей, закрепил его золотой заколкой и помотал головой из стороны в сторону, убеждаясь, что причёска держится достаточно крепко.

— Всё самое опасное уже или убрали, или огородили, так что после сегодняшней церемонии мы переедем жить в Знойный дворец, — ответил он после небольшой паузы. — Не вечно же нам пользоваться гостеприимством господина Вэнь и его супруги.

А-Ян едва на месте не подпрыгнул от восторга.

— Мы правда будем там жить? — у него даже глаза загорелись, настолько его обрадовало и восхитило услышанное. — Прям во дворце? На самом-самом вулкане? Круто!

Лису шутливо нажал пальцем на кончик носа мальчика, заставив его громко засопеть — буквально так же, как А-Юань накануне.

— Правда-правда, — улыбнулся он, не удержавшись и всё же обняв их обоих. Что удивительно, никто не стал выворачиваться, а Вэнь Юань даже счастливо взвизгнул, с радостью отвечая на объятия. — Но если госпожа Фань услышит, как ты снова используешь уличные словечки, то тебе явно не поздоровится, А-Ян.

Тот лишь громко фыркнул, выразительно закатив глаза, пытаясь показать, что эта угроза нисколько на него не подействовала, но всё же притих и даже не стал громко выкрикивать неприличные слова, как бывало раньше. Всё же Фань Сяомин действительно умела впечатлять, даже если общалась с этим хаотичным созданием всего лишь трижды, не считая встреч в обеденном зале. Стоило задуматься над тем, чтобы сманить её в Знойный дворец и попросить поучить мальчишек этикету хотя бы с год: гляди, и вырастет из них что-нибудь приличное.

Сюэ Ян неожиданно подтянулся повыше, едва не утыкаясь губами в ухо Лису, и прошептал совсем тихо, так, чтобы А-Юань не смог его услышать:

— С мелким точно всё будет нормально? Ему обязательно надо лететь с нами? — ещё и бросил на младшего такой обеспокоенный взгляд, что у Лису что-то болезненно ёкнуло в груди.

Кто бы мог подумать, что тот самый мальчик, из которого в другой вселенной вырос один из самых беспринципных персонажей, способен испытывать подобное волнение за других. Оставалось только удивляться, сколько различий уже имелось — и продолжало накапливаться с каждым днём, всё дальше и дальше уводя эту историю от проторенной дорожки изначального сюжета. Вот только никто не мог сказать, к чему этот путь, в конечном итоге, их приведёт: к столь желанному миру или неизбежным кровопролитиям и расколам.

Лису, решительно отбрасывая пессимистичные размышления в сторону, на короткое мгновение прижался щекой к макушке А-Яна и выдохнул на грани слышимости:

— Да, он должен присутствовать. Но не переживай: пока его разум ещё не может осознать того, что там произойдёт, — он невольно улыбнулся в тёмные волосы мальчика и прижал обоих детей ещё ближе к себе.

Те, разумеется, подобного обращения терпеть не стали: Сюэ Ян, фыркнув совсем по-кошачьи, ловко вывернулся из хватки, да ещё и уперевшись ладонями в лицо Лису, а Вэнь Юань оглушительно завопил, тут же начиная щипаться. Высвободившись из объятий, они не стали тратить времени зря и тут же накинулись на «дядушку Чао» с щекоткой. Именно в тот момент, когда поверженный в пух и прах глава Вэнь, погребённый под двумя жаждущими мести мальчишками, сквозь смех и слёзы начал молить о пощаде, в комнату заглянула Пао Мэй. Увидев, что все трое стали совсем растрёпанными после непродолжительной возни, она тяжело вздохнула и устало помассировала переносицу.

— Молодой глава Вэнь, — сказала она громко, заглушая коварное хихиканье детей, — завтрак скоро будет подан, так что напоминаю, что времени у вас не так много.

Лису тут же ойкнул и выпрямился, виновато улыбнувшись.

— Я совсем про это забыл, — покаялся он, проведя рукой по голове с некоторым оттенком обречённости: причёска, как ему и подумалось, превратилась в нечто невразумительное. — Можешь немного помочь, А-Мэй?

Служанка, разумеется, согласилась, хоть и не преминула бросить на притихших детей укоряющий взгляд. И если А-Юань виновато засопел, то А-Ян только громко фыркнул, гордо вздёрнув подбородок: очевидно, за эту небольшую потасовку он не испытывал ни малейших угрызений совести.

На то, чтобы заново привести себя в порядок, пришлось потратить все минуты, оставшиеся до начала завтрака, так что в обеденный зал они едва ли не бежали, чтобы не опоздать. На их счастье, они успели как раз вовремя: слуги только начали разносить блюда по столам, так что занять места удалось в аккурат к появлению исходящей паром рисовой каши.

Лису никак не мог усидеть на месте и то и дело тянулся руками к слишком туго завязанному пучку, но в последний момент успевал одёрнуть себя и сделать независимый вид. Вэнь Нин, от которого эти манипуляции явно не укрылись, бросал на него обеспокоенные взгляды, однако ничего спрашивать не спешил: на исправление причёски времени уже в любом случае не хватало, а лишние вопросы точно придутся не к месту. К тому же, чем ближе подбиралось завершение завтрака, тем сильнее Лису начинало потряхивать от волнения перед предстоящей церемонией, и трогать его сейчас было не самой лучшей идеей.

До полудня оставались считанные часы, поэтому с приёмом пищи было покончено в практически рекордные сроки; при этом свои порции до конца съели только дети, а чаши взрослых остались полными едва ли не наполовину. Видимо, неуютно себя ощущал не только Лису, и это позволило хотя бы немного расслабиться.

Благодарно улыбнувшись Пао Мэй, подошедшей забрать посуду с его стола, он нашёл взглядом А-Нина и слегка кивнул, взглядом показывая на мгновенно насторожившегося Сюэ Яна. Цюнлинь понятливо кивнул в ответ и послал Лису успокаивающую улыбку, прежде чем встать со своего места и подойти к детям. А-Ян оглянулся было с недоумением, но послушно пошёл за Вэнь Нином, который должен был доставить обоих детей в Знойный дворец.

Проводив долгим взглядом небольшую процессию до самых дверей, Лису длинно выдохнул, пытаясь успокоиться. В самом деле, не воевать же он направляется, а всего лишь на экскурсию по Безночному Городу. С ритуальными фонариками, факелом и траурным сопровождением, но это детали. Главное, что никакой опасности он себя не подвергал, хотя не то чтобы это приносило хоть какое-то облегчение.

«Чжулю будет рядом», — проскользнула ободряющая мысль, однако и она отдалась только привкусом горечи. Потому что Чжулю постепенно отдалялся, и у Лису никак не хватало смелости спросить, значило ли это, что между ними закончены все отношения, выходящие за рамки того, что связывает слугу и господина. Видят небеса, пока он совершенно не готов к тому, чтобы потерять хоть что-то ещё, дававшее ему опору в прежние времена — пусть сейчас оно являлось, скорее, иллюзией, созданной из тёплых воспоминаний.

Когда-нибудь он спросит. Но пока позволит себе обманываться дальше — хоть бы и теми призрачными отголосками боли, которые иногда виднелись в глазах Чжулю при взгляде на него. Словно собственное решение ранило и его тоже, однако по какой-то причине он не желал отступать от выбранного пути.

Как ни странно, эти мысли позволили немного отвлечься и взять себя в руки. По крайней мере, покидая обеденный зал в числе последних, Лису больше не чувствовал себя так, будто его вот-вот вывернет наизнанку от переживаний, и это уже было хорошим признаком. Заметив краем глаза, что Чжулю занял своё обычное место за его плечом, он поприветствовал его кивком, но ничего не стал говорить вслух, опасаясь, что его голос тут же выдаст все внутренние треволнения. Ничего, главное, что внешне Лису выглядел так, словно его совсем не трогало происходящее, а то, что у него руки стали совсем ледяными, всё равно никто заметить не сможет.

У главных ворот молодого главу встречали слуги, молча кланяющиеся ему; даже в их одеждах сегодня преобладали чёрные и красные оттенки, резко контрастирующие с белоснежными бумажными фонариками, что они держали в руках. Пока они ещё не были зажжены; время для них подойдёт к вечеру, когда все окрестности погрузятся во тьму, столь редко бывающую на улицах Безночного Города. Однако Лису всё равно почему-то не мог оторвать взгляда от этих простых поделок, которые имелись у каждого человека, встречающегося ему по пути.

Он едва ли не впервые выходил из дома Вэнь Нина пешком, а не на мече — и его поразило, насколько сильно отличались улицы, виденные им прежде лишь с высоты полёта, от того, что предстало перед ним сейчас. Каждый дом, созданный из тёмного дерева и камня, казался произведением искусства, а все вместе они составляли удивительно живописную картину. Сложные узоры, вырезанные на воротах, окнах, даже стенах плавно перетекали друг в друга, создавая единую вязь. Кое-где проглядывала позолота, где-то виднелись даже заклинания, выжженные прямо на колоннах входных врат, а если взглянуть на некоторые участки под особым углом, можно было заметить дракона, узорчатой лентой протянувшегося через всю улицу.

В кажущейся простоте и внушительности Безночного Города крылось изящество, доступное взору лишь внимательного или знающего человека. Воистину, в этом клане даже через подобные детали подчёркивалась избранность адептов Цишань Вэнь — чего уж, спрашивается, удивляться настоящим кускам золота в саду камней у покоев главы?

Лису направился в сторону главной площади, ступая неторопливо, но всё же стараясь не слишком увлекаться разглядыванием улиц, которые, по идее, должны быть хорошо ему знакомы. На небе не виднелось ни облачка, и яркая голубизна слепила глаза — взглянуть наверх без слёз было решительно невозможно. Солнце постепенно приближалось к наивысшей точке, и его лучи давали уже вполне ощутимое тепло, мягко пригревающее голову и плечи.

Как-то неожиданно подумалось, что весна уже началась: сейчас должна быть середина марта, если Лису не запутался в датах совершенно. Однако в этом месте всё словно замерло на последних отзвуках зимы. В воздухе ещё звенела прохлада, на рассвете всю землю покрывало морозное дыхание инея, а от промозглого ветра зачастую не спасали даже плотные плащи — поздними вечерами иногда приходилось кутаться в шкуры и с ностальгией вспоминать такие прекрасные блага цивилизации, как центральное отопление. Но вместо снега здесь иногда проходил дождь, да и виднелись кое-где пятна свежей травы, а, значит, ждать настоящее тепло осталось недолго.

Главная улица, ведущая прямиком к Знойному дворцу, показалась внезапно, буквально вынырнув из-за поворота. Всего пара шагов, и стала видна центральная площадь — и сотни людей, призраками застывшими по её ровным краям. В центре возвышалась каменная чаша, поблёскивающая в свете солнца маслянистым дном; обычно в ней поддерживалось вечное пламя предков, но сегодня она оказалась пуста. И стражников, охраняющих её от чужаков, не виднелось тоже: во время ритуала рядом со священной чашей посторонним не было места.

Фань Сяомин, смертельно-прекрасная в кроваво-чёрной палитре, уважительным поклоном приветствовала Лису; обезличенные тени сотен людей колыхнулись вместе с ней, опустившись совсем низко, практически к самой земле. Порыв ветра принёс с собой яркий аромат древесины — и тяжёлый, удушающий запах масла, которым было покрыто дно чаши.

Лису шагнул вперёд, чувствуя, как остановился Чжулю на границе площади; дальше он должен будет идти один. По спине, оставшейся без защиты, хлестнуло холодом, а пальцы, казалось, онемели совсем — то ли от прохлады, то ли от волнения. Но лицо Вэнь Лису даже не дрогнуло, сохраняя уверенное, хладнокровное выражение, пусть даже внутри всё обрывалось от беспокойства.

Он подошёл к священной чаше, остановившись прямо напротив Фань Сяомин и медленно поклонившись — не как главе вассального клана, но как старшей родственнице. И она, склонив голову в ответ, на вытянутых руках протянула ему факел, металлический, тяжёлый, будто скованный из десятков и сотен змеящихся языков пламени. Лису осторожно принял его; вес, оттянувший его кисти, показался практически неподъёмным.

Он развернулся лицом к Знойному дворцу, глядя туда, где, как он знал, его уже дожидались. И Вэнь Нин, и А-Ян, и А-Юань — и три запечатанных гроба, возведённых на каменный алтарь. Они ждали его слова, повеления, что даст начало последней церемонии прощания, и Лису ощущал на себе их взгляды, направленные каждый из своего мира.

Солнце, тёплое, яркое, уже совсем весеннее, вошло в зенит — и с губ главы Цишань Вэнь сорвались слова, отдающие резонансом в самой глубине его души.

— Мать божественного огня, ниспосланного с небес, услышь зов сына своего. Искры трёх душ, догорающих в мире людей, забери же к себе — и верни их в костёр священного пламени, дабы пришли они на землю чистыми, свободными, готовыми пылать во имя тебя. Будь милосердна к детям своим, пусть встретят их с радостью объятия первородной стихии, и да усладят ваш слух наши голоса — голоса, провожающие в последний путь. Пусть пламя наших душ разгонит мглу, превращая ночной мрак в вечный день, — он прижал факел к груди, чувствуя, как его озябшие ладони вдруг накрыло почти обжигающим прикосновением призрачных пальцев. И вскинул руку к небу, воскликнув: — Да воссияет солнце!

И факел вспыхнул — ослепляющим золотом духовной энергии, переродившейся пламенем, не сжигающим дотла, но согревающим, исцеляющим своим теплом.

Лису ощутил себя этим огнём — и одновременно растворился в нём, осыпавшись тысячами пепельных лепестков. В нём пылала сила, неукротимая, яркая, живая, и он щедро делился ею с окружающим миром — не волной ярости, уничтожающей всё на своём пути, но мягкой пеленой, защищающей от холода.

Он не был ревущим пламенем военных костров — он был тихим, покорным огоньком домашнего очага. И своим светом он собирался проложить дорогу в новое будущее — будущее, не связанное с кровопролитиями, потерями и трагедиями.

Каменной чаши коснулось обычное оранжевое пламя, однако даже в его отсветах чудилось мягкое золото, из которого оно было рождено. Костёр взвился к самым небесам, опалив лицо волной жара; Лису судорожно вдохнул, осознав вдруг, что не дышал всё это время. Сотни — может быть, уже тысячи — людей безмолвно опустились на колени, и даже Фань Сяомин последовала за ними, сложив руки в почтительном жесте.

Этот огонь останется гореть здесь до следующего полудня, и именно им будут зажигать все бумажные фонарики, что осветят грядущую ночь. Лису коротко поклонился пламени, стараясь держать факел в своих руках так, чтобы случайно не опалить себе волосы. И ему снова почудилось то самое обжигающее прикосновение, на сей раз не к ладоням, но к голове — словно его мягко потрепали по макушке.

Мысленно подивившись очередным вывертам своего слишком уж буйного воображения, Лису глубоко вздохнул и, перехватив тёплый факел поудобнее, неторопливо двинулся к Знойному дворцу. И каждый, кто попадался ему на пути, встречал его низким поклоном с вытянутой на руках свечой. Люди, получившие частицу огня, начинали говорить или напевать — тихо или громко, каждый по-своему, но в едином ритме, сливающемся в пробирающий до мурашек гул.

Пока горит свеча — звучит песня, провожающая мёртвых в последний путь. И не только тех, кто погиб при осаде Безночного Города: у каждого находились свои потери и сожаления, которые они оплакивали сейчас, сжигая их в священном очищающем пламени.

Голоса сотен, тысяч людей сопровождали каждый шаг Вэнь Лису, приближающий его к новому дому. Солнце в ослепительно-чистых небесах пылало ярко, но тепло его было ласковым, едва ощутимым. Драконы на стенах Безночного Города скалились, выдыхая собственный узорчатый огонь, и в их несуществующих глазах чудилась насмешка над смертными, заполнившими улицы бесконечной рекой траурной процессии.

Лису поднимался всё выше и выше, неся в своих руках живое пламя и чувствуя, как оно согревает, очищает его изнутри. Он почти не ощущал усталости, страха, неуверенности, а потому шаги его оставались лёгкими, почти невесомыми, словно он не шёл, а едва не парил над землёй.

Он вспоминал Вэнь Сюя — таким, каким успел его увидеть за несколько коротких встреч. Заботливого старшего брата, готового пойти на что угодно ради защиты своей семьи. Помнящего смущающие мелочи, тайком поедающего фрукты, увлечённо рассказывающего об очередном пополнении в своей богатой коллекции книг и свитков — и убивающего десятки врагов в смертельно-завораживающем танце.

Перед внутренним взором появлялась и Вэнь Жулинь, мягкая, спокойная, умеющая обогреть одной своей улыбкой. Возможно, немного строгая — не зря же её муж так побаивался попасться ей с фруктами? Любящая романтические истории, наслаждающаяся уходом за садом и ловко управляющаяся с десятком дел сразу, включая присмотр за своим непоседливым сыном.

И следом третья душа — не Вэнь Жоханя, но Вэнь Чао, капризного избалованного ребёнка, потерявшего едва ли не единственного человека, кто верил в то, что он может стать лучше, чем он был. Грубого, невыносимого, резкого на слова и скорого на расправу, но создающего прекрасные рисунки и терпеливо выписывающего каждый иероглиф на безупречно чистом листе.

Лису прощался с ними и благодарил за предоставленный шанс на новую жизнь. Он не мог ничего обещать, потому что не был уверен в том, что у него получится сдержать слово, но обращался к ним с желанием убедить: он сделает всё, на что окажется способен, для защиты теперь уже и его клана тоже. И постарается уберечь самое ценное, что у него осталось от этой семьи.

К Вэнь Жоханю обратиться не получалось: всё внутри замерзало от страха, стоило только вспомнить прожигающий насквозь взгляд гранатовых глаз. И Лису мысленно просил прощения за свою трусость, концентрируясь на тепле факела, зажатого в его ладонях.

Бесконечные лестницы, ведущие к Знойному Дворцу, оставались позади; солнце медленно скрывалось за горными вершинами, отбрасывая длинные тени на чёрный каменный алтарь. Деревянные гробы, буквально усыпанные бумажными цветами, мягко отсвечивали позолотой в лучах уходящего небесного светила.

Вэнь Юань глядел на Лису широко раскрытыми глазами; его взгляд, полный трепетного восхищения, буквально прикипел к священному факелу. Он не понимал, зачем его дядя подходил к алтарю, никак не мог взять в толк, почему на лицах всех вокруг не было даже следа улыбки — лишь скорбь и печаль. И почему гул голосов, звучащих за спиной Вэнь Лису, вызывал такую дрожь где-то в груди, а в глазах внезапно начали вскипать слёзы.

Факел коснулся каждого из гробов — и яркое пламя начало медленно поглощать их, чёрными клубами дыма поднимаясь к самым небесам. Почти как в тот день, когда всё вокруг дрожало и полнилось страшными звуками. Совсем как тогда, когда остался только дядя Чао — и больше никого рядом.

А-Юань вздрогнул, ощутив, как его приобняли за плечи и развернули, прижимая лицом к своему боку, закрывая от разгорающегося костра, от фигуры главы Цишань Вэнь, застывшей перед трескучей громадой жадного огня. Даря то ощущение защиты, в котором он сейчас почему-то нуждался.

— Реви, — резко бросил Сюэ Ян, крепко вцепившись в его плечо.

И Вэнь Юань вцепился в его одежды, давая волю слезам — и плачу, слившемуся с гулом тысяч голосов, поющих страшную песню о душах, покидающих этот мир.

Медленно догорело солнце, погружая Безночный Город в морозную тьму. И тысячи бумажных фонарей разогнали эту ночь, превратив её в яркий день наступающей весны.