Небо над Безночным Городом постепенно темнело, догорая розовыми и сиреневыми красками; наступала ночь. Однако на улицах только прибавлялось огней, и люди, словно бы перепутав время суток, всё выходили и выходили из своих домов, наряженные в яркие праздничные одежды. Торжественная церемония, завершившаяся в полдень, плавно перешла в пышное празднество, и если в Знойном дворце всеобщее веселье уже постепенно начинало затухать, то в главном городе Цишань Вэнь народные гуляния только набирали обороты. Отовсюду лилась музыка, вспыхивали фейерверки, слышался возбуждённый гул разгорячённой толпы, собравшейся вокруг уличных артистов, и среди бело-красных одежд заклинателей то и дело мелькали оттенки золотого и фиолетового. Старший ученик Юньмэн Цзян под всеобщее ликование присоединился к уличному представлению, бойко подыгрывая танцовщице на флейте, и его мрачный товарищ тут же отступил в тень ближайшей лавки, сделав вид, что совсем не знает этого человека. Наследник Ланьлин Цзинь, с удобством устроившийся на втором этаже постоялого двора, взирал на всё это непотребство с весьма утомлённым видом и закатывал глаза каждый раз, когда внизу раздавался очередной взрыв всеобщего хохота. Выхватив взглядом напряжённую до предела фигуру наследника Юньмэн Цзян, он молча приподнял свою чашу с вином, и тот, чуть подумав и с сомнением покосившись на своего увлечённого игрой шисюна, всё же кивнул и направился к нему, принимая приглашение.

Среди всего буйства народного веселья не хватало виновника торжества, но, по правде говоря, он и не должен был снисходить до простых людей: его собственный праздник завершился богатым пиром в Знойном дворце. И пусть это торжество, на котором требовалось соблюдать чуть ли не больше правил приличия, чем на занятиях в Гусу Лань, и близко не стояло рядом с уличными гуляниями в плане веселья, Вэнь Лису и его было более чем достаточно. И даже не столько из-за того, что он с глубоким удовлетворением наблюдал за тем, как Вэй Усянь в своей типичной манере наплевал на все правила и разбавил унылость происходящего своими фокусами, втянув в это дело ещё и А-Яна с А-Юанем, сколько потому, что он кошмарно устал.

У него не вышло толком выспаться из-за нервов перед предстоящей церемонией, он торчал на холоде до самого рассвета, пребывая в подобии наведённого транса, потом до полудня проходил заковыристые испытания советников, а затем ещё и остаток дня бродил, таская на себе пару десятков килограмм торжественных одежд и украшений! Удивительно, что глава Вэнь не порадовал всех своих гостей падением лицом в собственную тарелку по окончании праздничного ужина, потому что когда Вэй Ина всё же урезонили, сидеть прямо и делать вид, что он полон сил и бодрости, стало невыносимо тяжело. А тут ещё и кислые лица Вэнь Шэнли и его сотоварищей, которые выглядели так, будто они не нового лидера чествовали, а кого-то хоронили, добавляли своей «прелести» в происходящее. И даже то, что остальная часть гостей пребывала в куда лучшем расположении духа и вела какие-то свои оживлённые разговоры, ситуацию вовсе не спасало.

Одним словом, Вэнь Лису испытал невероятное облегчение, когда все потянулись в Безночный Город и дали ему возможность сбежать подальше от этих постных лиц. И пусть на следующий день ему ещё предстояло пережить охоту, устроенную в его же честь, сейчас несчастному главе Вэнь хотелось только одного: добраться до своей спальни и со спокойной совестью рухнуть на кровать! И остаться в горизонтальном положении на веки вечные, чтобы его никто не трогал и не донимал минимум недели три.

Но то, конечно же, были всего лишь недостижимые мечты: покой Вэнь Лису, разумеется, мог только сниться.

Знойный Дворец, лишённый значительной части обитателей, был погружен в мягкую, бархатную тишину. Даже шаги в ней звучали чуть приглушённо, словно тишь, опустившаяся на резиденцию, скрадывала, поглощала их, позволяя утомлённому разуму не отвлекаться на посторонние шумы. И бродить по знакомым коридорам было бы даже приятно, не рискуй Лису запнуться о собственные ноги в любой момент и рухнуть на пол вместе с жёсткими тяжёлыми одеждами, одна вышивка на которых стоила едва ли не столько же, сколько основание целой заклинательской школы. Что ни говори, а в Цишань Вэнь на мелочи никогда не разменивались, и в особенности это касалось торжеств и церемоний; чёрно-золотые одеяния главы клана, принимающего свой титул, сделали бы честь и императору.

Правда, сейчас Вэнь Лису не слишком задумывался об их стоимости и исторической ценности верхних слоёв, которые остались потомкам от Вэнь Мао: больше всего на свете ему хотелось содрать с себя все лишние тряпки и рухнуть лицом в подушку, чтобы забыться сном. Ведомый этим желанием, он уверенно пересекал знакомые коридоры и галереи по пути к своим покоям, мысленно радуясь, что А-Юань уже давно отправился спать, а А-Ян в свойственной ему манере напросился с Вэй Ином на ночные гуляния, клятвенно заверив скептически настроенного Лису в том, что он будет вести себя примерно и не отойдёт от своего сопровождающего ни на шаг. Веры его честным глазам не было никакой, поэтому ребёнок отправился в Безночный Город под бдительным надзором Шэнь Юдао, и на этом глава Вэнь посчитал свой долг выполненным. О том, чтобы запретить Сюэ Яну эту маленькую детскую радость, он даже не подумал: не получив своё по-доброму, этот сорванец наверняка бы сбежал из Знойного дворца, а поднимать на уши всю охрану не особо хотелось, особенно если учесть то, что несчастные заклинатели Цишань Вэнь и без того находились на службе с самого рассвета. И пусть такое потакание мальчишеским капризам наверняка когда-нибудь выйдет незадачливому воспитателю боком, Вэнь Лису предпочитал разбираться с проблемами по мере их поступления. Тем более, когда он зверски устал и мечтал лишь о мягкости собственной постели.

Покои наследника Цишань Вэнь встретили его мягким сиянием свечей; пусть весь Знойный дворец буквально светился огнями, этот его уголок был погружен в приятную глазу тень. Лису не помнил, чтобы он отдавал слугам приказ не зажигать яркое освещение в его комнатах, так что об этом наверняка позаботились за него. И мысль о том, что Чжулю или А-Нин обратили внимание на подобные мелочи, осела приятным теплом на ноющих от напряжения плечах.

К слову, о Чжулю и А-Нине. Пусть он и не давал прямого наказа следовать за ним и не слышал за своей спиной чужих шагов, почему-то Лису был уверен в том, что они сопровождали его. Возможно, даже охраняли, ведь с прибавлением гостей в Знойном дворце увеличивалась и опасность различных неприятностей вроде покушения, но, скорее всего, просто следили за тем, чтобы новоиспечённый глава Вэнь не врезался носом в стену и не заснул прямо в таком нелепом положении. Поэтому он, на мгновение замерев перед дверями своих покоев, позволил улыбке лечь на свои губы и обернулся.

Как и ожидалось, Чжулю и Вэнь Нин находились рядом — не совсем близко, а соблюдая дистанцию, приемлемую для слуг и господина. Это заставило Лису недовольно фыркнуть: уж сколько раз он им говорил, что придерживаться формальностей наедине он не имеет ни малейшего желания, эти чёртовы приличия всё равно соблюдались неукоснительно. Но пока что он не злился всерьёз, ведь для Чжулю и А-Нина было естественным именно такое поведение, и всё-таки пора было что-то менять, пока они не начали именовать его главой Вэнь во время поцелуев или чуть более неприличных вещей. Вот уж где можно будет ужаснуться нелепости ситуации!

Мысленно передёрнувшись, Лису прищурился с лёгкой хитринкой и прислонился плечом к двери, чтобы его не повело в сторону ненароком. Тело налилось неподъёмной тяжестью, а ноги болели так, что казалось удивительным, как он ещё умудрялся держаться в вертикальном положении.

— А-Нин, Чжулю, — привычные обращения соскользнули с языка легко, и всё же Вэнь Лису слегка приглушил голос, опасаясь нечаянно разбудить А-Юаня. — Пойдёте со мной, или попрощаемся здесь?

На лице Цюнлиня, чьи черты в полумраке казались более резкими, делая юношу немного старше, отразилась толика сомнений. Чжулю же, здраво рассудив, что с их возлюбленного станется лечь на пол прямо в коридоре и испортить тем самым драгоценные клановые одеяния, а ещё застудить себе всё на свете, решительно шагнул вперёд, намереваясь, если понадобится, донести Лису до постели. Лишь тогда Вэнь Нин, едва заметно вздохнув, присоединился к нему тоже, тревожно оглядываясь в явном опасении, что кто-то их всё же может заметить.

Лису решил пощадить его и не сползать им на руки прямо на месте: мало ли, вдруг и впрямь поблизости обретается кто-то излишне глазастый, а лишние слухи и пересуды им точно ни к чему. И без того отец А-Нина уже начал задавать осторожные вопросы насчёт их — подумать только! — чересчур пылких взглядов на людях и чуть более продолжительных прикосновений, если таковые всё-таки случались.

«Это может повредить вашей репутации, но более всего я тревожусь за моего сына, простите мне мою прямолинейность», — говорил Вэнь Мин, едва заметно поджимая губы, и Лису слушал его, втайне мечтая провалиться сквозь пол от стыда.

Но сейчас была ночь, народ из Знойного дворца схлынул, включая даже большинство слуг, и мало кто мог увидеть, кого там Вэнь Лису ведёт в свои покои в столь поздний час. В самом его приглашении пока ещё даже не было ничего предосудительного: Чжулю и А-Нин часто сопровождали его до спальни и иногда помогали с приготовлениями ко сну, так что можно было особо и не осторожничать. Но само то, что вообще приходилось задумываться о том, когда и на какое время ему будет позволительно приглашать к себе своих возлюбленных, приводило Лису в пока ещё тихую, но постепенно набирающую обороты злость.

Однако неприятные мысли он решил оставить за порогом своих комнат: сейчас Чжулю и А-Нин находились рядом, и они бесшумно преодолевали просторную, едва освещённую горящими свечами гостиную, крадясь в ночи, словно тайные любовники или воры. Со стороны это наверняка смотрелось презабавно, и Лису смешливо фыркнул, представив, как кто-то из его любимых — возможно даже, что оба — осторожно перемещается по карнизу, подбираясь к его окну…

От неловкого падения его уберегли сразу с обеих сторон: справа его локоть бережно подхватил А-Нин, а слева крепко обхватил за талию Чжулю. Вэнь Лису, споткнувшийся о полы слишком длинных для него одежд, ощутил, как его бросило в стыдливый жар, и смущённо рассмеялся шёпотом.

— Кажется, ноги меня совсем не держат, — шутливо пожаловался он, без зазрения совести повиснув на чужих руках.

— Вы устали, — спокойно констатировал очевидное Чжулю; его хватка чуть усилилась, а случайное скольжение большого пальца по линии нижнего ребра послало вдоль позвоночника стайку мурашек.

Ноги Лису, и без того удерживавшие его исключительно чудом, окончательно стали ватными, так что он был вынужден опереться о своих возлюбленных уже безо всякого притворства. Однако сонливость, туманившая его мысли, отчего-то вдруг рассеялась, сменившись лёгким, совсем призрачным пока жаром.

Находиться в крепких объятиях Чжулю и А-Нина было… волнительно. Даже чуть более волнительно, чем всегда.

Ощутив, как пересохло во рту, а губы начало покалывать, Вэнь Лису коротко облизнулся и заставил себя расслабиться. Наверняка всему виной была его усталость или окруживший их приятный полумрак, и это наваждение навалилось только на него. В конце концов, Чжулю даже не изменился в лице, а Вэнь Нин обеспокоенно склонился к нему, стараясь рассмотреть на его лице признаки нездоровья.

Тёплое дыхание Цюнлиня коснулось щеки Лису, и он поспешно отвёл взгляд, внезапно устыдившись реакции собственного тела: кожу на предплечьях покрыли мурашки, а живот свело чуть болезненным спазмом.

— Д-да, я устал, — выдавил он неожиданно низким голосом и неловко прочистил горло. — Вот доберусь до кровати, и тут же вырублюсь.

— Сначала вам надо будет переодеться, — напомнил Вэнь Чжулю без малейших признаков сострадания. В его тёмных глазах, кажущихся совсем чёрными в скудном освещении, плавали искорки смеха.

Лису сокрушённо вздохнул и едва сдержал страдальческий стон, в последний момент вспомнив, что может ненароком разбудить А-Юаня лишним шумом. Замерев на пару мгновений и прислушавшись к практически мёртвой тишине своих покоев, он убедился в том, что их короткая возня не потревожила мальчика, и пробурчал с деланным недовольством:

— Да я до следующего перерождения буду из этих тряпок выпутываться! Кто вообще придумал эти церемониальные одежды? Ещё и заколки! Ощущаю себя не человеком, а… — с языка чуть ли не сорвалось «новогодней ёлкой», но Лису вовремя осёкся.

Его заминка, впрочем, осталась без внимания, а со стороны Вэнь Нина послышался звук, подозрительно похожий на смешок. На лице юноши, тем не менее, сохранялось безмятежное — даже, пожалуй, чересчур безмятежное — выражение, так что, вероятно, этот непонятный звук Вэнь Лису привиделся.

— Не переживайте, глава Вэнь, — негромко произнёс Цюнлинь с явной улыбкой, сквозящей в тёплой интонации. — Мы поможем вам с приготовлениями ко сну.

Лёгкое веселье тут же покинуло Лису, сменившись короткой вспышкой глухого раздражения. Снова эти формальности! Здесь их точно никто не может услышать, а они ведь договаривались не использовать титулы…

Ладно. Ему не стоило злиться. Правила общения, вбитые с самого раннего детства, так просто не перебить парочкой настойчивых просьб, как бы Вэнь Лису того ни хотелось. Его злость на подобные мелочи казалась смехотворной, и всё же он ничего не мог с этим поделать. Он принимал правила и порядки этого мира, пытался следовать им, но как же это всё раздражало временами! Особенно когда ему хотелось услышать собственное имя, а не обезличенный титул. Спасибо хоть, что не «глубокоуважаемый тринадцатый глава Цишань Вэнь», или как он там ныне звучит, тогда был бы вовсе мрак.

— Что-то не так? — тут же заволновался А-Нин, ощутивший резкую перемену настроения Лису.

Тот устало покачал головой, едва сдержав тяжёлый вздох. Он начал злиться на самых драгоценных для него людей, а это прямой сигнал о том, что ему следовало выспаться, хотя сейчас, признаться, сна не было ни в одном глазу.

— Всё нормально, — за ответ, произнесённый ровным и спокойным тоном, Вэнь Лису мысленно засчитал себе десяток баллов. — Давайте всё же пойдём в спальню, пока я не заснул прямо здесь?

[Ваше актёрское мастерство крайне неубедительно, поэтому давать баллы за нынешнюю попытку будет излишне], — внезапно отреагировала система.

«Ой, помолчи», — недовольно поморщился Лису, и та закрыла диалоговое окно будто бы даже с обидой. Но разбираться с несуществующими чувствами искусственного интеллекта ему было точно недосуг, со своими бы ещё справиться.

В одном система, впрочем, оказалась права: его наигранное спокойствие, призванное сдержать совершенно неуместную вспышку агрессии, никого не обмануло. Однако Чжулю и А-Нин не стали допытываться до него, лишь на короткий миг обменялись обеспокоенными взглядами, прежде чем буквально занести Вэнь Лису в спальню.

В знакомом царстве лёгкого беспорядка он почувствовал себя увереннее и свободнее, даже смог найти в себе силы встать на подгибающиеся от веса церемониальных одеяний ноги и сделать пару шагов по направлению к кровати, прежде чем его осторожно придержали за локоть.

— Приготовления ко сну, — со всё ещё непривычной мягкостью напомнил ему Чжулю.

Цюнлинь на пару мгновений исчез из поля зрения, чтобы появиться со стопкой чистых ночных одежд и гребнем в руках. Лису, вспомнив о художественном кошмаре, в который превратили его волосы служанки, обречённо прикрыл глаза: распутывать всё это добро явно придётся долго и весьма болезненно. И как хорошо, что этим делом займётся не он сам, потому что с его ловкостью он наверняка оставил бы от своей шевелюры дай боги хоть половину, всё остальное повыдергав вместе с украшениями.

— Хорошо, — тяжело вздохнул Вэнь Лису, заставив себя встряхнуться и выпрямиться, разведя руки в стороны, чтобы было удобнее стягивать с него опостылевшие вышитые драгоценностями ткани.

Его одеждой занялся, конечно, Чжулю; редко бывало так, что этим занимался Вэнь Нин, потому что ему пока не хватало ловкости, чтобы расправиться со всеми завязками достаточно быстро. Обычно Чжулю разоблачал Лису до нижних одеяний быстрее, чем тот успевал мысленно сосчитать до тридцати, однако в этот раз он почему-то не стал спешить.

Вместо того чтобы просто развязать плотный узел на поясе, мужчина провёл самыми кончиками пальцев по богатой вышивке, будто бы залюбовавшись переливами золота и красного нефрита в желтоватых отблесках свечей. Вэнь Лису даже не ощутил этого касания и мог бы вовсе не заметить его, не считай он мысленно секунды до того момента, когда можно будет рухнуть на постель и не думать больше ни о чём. И нежданная задержка заставила его открыть прикрытые было глаза и приглядеться к тому, чем был занят Чжулю.

А он трепетно очерчивал подушечками пальцев жёсткую ткань пояса, чуть задерживаясь на боках возлюбленного, и от его взгляда Лису бросило в жар. Нет, в нём не было откровенного желания или жажды — Чжулю в самом деле любовался. Он казался совершенно очарованным, и это новое, доселе невиданное чувство в его глазах заставило Вэнь Лису отвести взгляд в неловкости и прикусить щёку с внутренней стороны.

Нет, конечно, он догадывался о том, что не имеющие для него значения церемониальные одеяния главы Цишань Вэнь являются чуть ли не священными в глазах членов клана, но всё же… Это было, наверное, даже чуточку обидно и неудобно.

А ведь Вэнь Жохань в своё время тоже надевал эти одежды, и Чжулю видел его в них — и наверняка Бессмертному Владыке тяжёлые, вышитые множеством драгоценностей ткани шли куда больше, чем его тщедушному младшему сыну. Лису помнил о том, с какой горькой нежностью Чжулю говорил о своём прошлом, и понимал, что его внезапная ревность к мертвецу не имеет под собой никакой почвы, но всё же он не мог выкинуть гадкие, подлые по отношению к его любимому человеку мысли из головы. О том, что Чжулю, глядя на эти одеяния, вспоминает совсем другого человека и касается этих проклятых тряпок так, как наверняка хотел бы коснуться их в юности.

От этих мыслей сделалось совсем тошно, и Лису предпочёл закрыть глаза, чтобы ничем не выдать своих чувств. В его ревности не было смысла. В его злости не было смысла. И сейчас он испытывает это всё лишь потому, что слишком устал. Завтра он проснётся отдохнувшим и полным сил, и все эти недостойные, неуместные размышления покажутся ему нелепыми и будут легко отброшены в сторону.

Но сейчас, чувствуя, как трепетно Чжулю снимает с него пояс, вопреки обыкновению касаясь не только ткани одежды, но и тела, Лису почти ненавидел себя за горечь, разливающуюся у него во рту. И почему ему подумалось, что позвать своих любимых в покои именно сейчас, когда его грызут все эти глупые мысли, будет хорошей идеей?

— Вас что-то беспокоит, глава Вэнь? — спросил Чжулю, от которого не укрылось то, как между бровей Вэнь Лису пролегла глубокая складка.

Отлично, он ещё и заставляет их беспокоиться. Глупая, бестолковая, пустая голова! Он собирался отшутиться или выдать что-нибудь успокаивающее, приготовившись в крайнем случае изображать человека, заснувшего стоя, но вместо этого с его языка сорвалось колкое:

— Да. То, что вы называете меня по титулу.

Вопросительный и откровенно растерянный взгляд Чжулю он ощутил даже с сомкнутыми веками. Лису мысленно дал себе подзатыльник за несдержанность, но затем вспомнил о собственном обещании говорить о своих чувствах и ощущениях честно, так что смирился с неизбежным и, сокрушённо вздохнув, всё же выдавил, буквально вытягивая из себя каждое слово клещами:

— Эти… формальности. Я не хочу их слышать, когда мы не на официальных мероприятиях. И особенно тогда, когда мы наедине. Я… Когда вы обращаетесь ко мне по титулу, это устанавливает границы, а я… Мне не хочется, чтобы между нами было расстояние. Хотя бы не тогда, когда мы можем не думать обо всех этих правилах и прочей чуши.

Что ж, он это сказал. Оказалось неожиданно легче, чем ему думалось поначалу, и всё же он со страхом ожидал ответной реакции.

Лису не знал, как в этом мире было принято обращаться между возлюбленными. Такой информации, конечно же, не имелось на страницах попадающихся ему книг и свитков, а из канона ему помнились разве что заигрывания Вэй Усяня с Лань Ванцзи, на которые полагаться явно не следовало. Чета Цзян обращалась друг к другу подчёркнуто формально, а других супружеских пар ему видеть и не приходилось: как-то так вышло, что даже с родителями А-Нина он всегда встречался по отдельности, не получив шанса увидеть их вместе. Да и они втроём не были связаны брачными узами, так что тут тоже наверняка имелись свои сложности.

Возможно, его слова могли показаться жутким нарушением каких-то там правил и традиций, но, ради небес, Лису не собирался выслушивать в постели обращения к главе Вэнь! Даже если он пока что им и являлся.

— Как же… тогда стоит к вам обращаться? — как ни странно, этот неуверенный вопрос принадлежал Чжулю, и Вэнь Лису даже глаза открыл, чтобы убедиться в том, что ему не показалось.

Ему и впрямь не привиделось: Чжулю выглядел таким растерянным, каким Лису его ещё ни разу не видел. И от этого неожиданно открытого и уязвимого выражения обычно невозмутимого лица ему сделалось только хуже: просто отлично, он заставил своего любимого человека испытывать подобные эмоции.

Если эта ночь и могла стать ужаснее, то только в том случае, если на Знойный дворец снова кто-нибудь нападёт. Например, жаждущий мести Старейшина Илина, внезапно вывалившийся из оригинальной истории с армией мертвецов и Чэньцин наперевес.

Впрочем, в данный момент Лису обрадовался бы и армии мертвецов, лишь бы не видеть этого мучительного чувства в глазах Чжулю.

— По имени, — выдохнул он, всё-таки собравшись с силами. — По второму, которое я принял сегодня.

— Господин Лису? — приподнял брови Чжулю.

— Никаких господ! — вспыхнул Лису и тут же виновато поник. — Извини. То есть, можете меня называть просто по имени, без всякого лишнего.

Чжулю нахмурился, наконец-таки вернув себе самообладание.

— Слуга не может обращаться к своему господину… — начал он тем самым тоном, которым отчитывал чересчур разленившихся стражников.

— Ты не слуга, а я не господин, — отрезал Вэнь Лису, бесцеремонно оборвав его. — Здесь и сейчас мы равны, все трое. И всегда будем равны в наших отношениях, иначе это всё не имеет смысла.

Вэнь Чжулю нахмурился ещё сильнее, не желая соглашаться с ним до конца, но и не смея перечить, даже сейчас подчиняясь ему и принимая чужую волю, а не свою собственную. Неужели он действительно не может понять, что именно эта неуместная покорность и злит больше всего?

— Что ж, хорошо, — выдохнул Лису, не сумев сдержать ноток раздражения. — Тогда сменим стратегию. Мне ужасно не хотелось прибегать к методу Вэй Усяня, но вы не оставили мне выбора.

Эта затея была ужасной, и всё же она ему понравилась. Даже накопившаяся за день усталость отступила, сменившись игривостью, которую Лису и не думал в себе когда-либо отыскать. И он улыбнулся, слегка поведя плечами так, чтобы тяжёлая, плотно расшитая золотыми нитями ткань верхней мантии слегка сползла вниз, открывая его шею и следующий слой торжественных одеяний.

— Лю-гэгэ, Нин-гэгэ, поможете мне с приготовлениями ко сну? — протянул он кокетливо, с лёгким придыханием.

И тут случилось невероятное: Вэнь Чжулю смутился. Тёмный румянец окрасил его скулы, а глаза вспыхнули так, что Лису опалило жаром. Услышав позади сдавленный выдох, он слегка развернулся, чтобы увидеть выражение лица Цюнлиня и не сдержал плутоватой усмешки: А-Нин залился краской так, будто в любой момент готов был воспламениться.

Имелась в их реакции определённая прелесть.

— Гос… Лису, — сказал Чжулю, на пару несчастных секунд прикрыв глаза, чтобы вернуть себе самообладание.

— Уже лучше, — мгновенно просиял тот. — А как ты хочешь, чтобы я обращался к тебе? Просто по имени? Чжулю-гэ? Гэгэ? Лю-гэ? Лю-эр?

— Просто по имени будет достаточно, — ответил Чжулю с мягким укором, наверняка попытавшись немного пристыдить его за эту откровенную манипуляцию. Однако его хаотичный возлюбленный давно научился игнорировать неудобные для него намёки, так что успешно отмахнулся и от этого.

— Но так будет нечестно. К А-Нину я обращаюсь по-другому… Кстати, ты ведь не против? — запоздало спохватился Лису, целиком разворачиваясь ко всё ещё пребывающему в смятении юноше.

Тот воззрился на него чуть ли не с паникой и торопливо помотал головой.

— Нет-нет-нет, всё в-в п-порядке! — выпалил он, отчаянно запинаясь.

Лису вздохнул и решил, что с методами Вэй Ина всё же стоит быть осмотрительнее: ему не хотелось, чтобы его любимым было слишком неуютно. Поэтому он осторожно приблизился к Вэнь Нину и мягко коснулся его плеча, стараясь через это прикосновения передать собственное спокойствие, которое, по правде, являлось исключительно внешним, но главное ведь было сделать как можно более убедительный вид, верно? И это сработало: к А-Нину, по крайней мере, вернулся естественный цвет лица, и он перестал задыхаться.

— Что ж, раз с этим разобрались, то продолжим, — улыбнулся Лису, вновь встав прямо и раскинув руки в стороны.

К его удивлению, Чжулю тоже улыбнулся, пусть и одними только глазами, практически не изменив выражения лица, как будто не они едва не скатились в ссору считанные минуты назад. Что его могло так обрадовать, интересно? Или его тоже тяготили формальности и вся ненужная мишура титулов? Звучало не слишком убедительно, но всё же это была единственная версия, которую мог выдвинуть Вэнь Лису.

Казалось, договорённость о личных обращениях убрала один из барьеров, вечно сдерживавших Чжулю: его прикосновения стали более плотными, ощутимыми, словно он не просто помогал Лису раздеться, а откровенно наслаждался процессом, тем, как постепенно обнажалось стройное, так и не вернувшее себе прежнюю мощь тело под его руками. Разоблачая его прежде, он не позволял себе лишних касаний, трогая только ткань, но сейчас…

Мягкое, но плотное нажатие ладоней на плечи — будто бы во время аккуратного снятия верхней мантии, однако этого движения не требовалось вовсе, ведь эта часть одеяний не была пошита специально для Лису, а потому свободно соскальзывала с него без пояса. Щекотка кончиками пальцев по изгибу шеи и немного ключицам — аккуратно распахивая ворот богато расшитого ханьфу, но при этом будто бы лаская скрытую под нижними слоями ткани кожу. Скольжение ладоней по животу, бокам — словно бы всего лишь снимая пояс, но одновременно лаская, обрисовывая изгибы тела, щекоча линию рёбер.

Чжулю мстил. Явно мстил в своей собственной манере, наслаждаясь тем, как тяжелеет дыхание Лису, как постепенно наливается жаром его тело, а на лице вспыхивают едва заметные, но всё же такие явные следы румянца, и золотую радужку глаз затапливает лёгкая дымка, так похожая на опьянение.

И Лису действительно был опьянён: этими прикосновениями, жаркой близостью Чжулю, тем, как он смотрел на него, как любовался им — уже точно им, а не торжественными одеяниями, со всем должным уважением развешанными на находящемся в комнате манекене. В голове приятно плыло, словно он и впрямь выпил глоток самого крепкого цишаньского вина, а ноги дрожали уже вовсе не от усталости.

В какой-то момент их взгляды встретились — и Лису не сдержал судорожного выдоха, тут же зажмурившись, не сумев выдержать чувств, что сияли в глазах Чжулю.

Слишком много. Слишком много для того, чтобы вынести это, оставшись внешне практически спокойным. Его тело охватило чувственное томление, но пока это можно было терпеть, уговорив себя подождать ещё немного, а затем, когда Чжулю с А-Нином уйдут…

Осторожное, едва ощутимое прикосновение подрагивающих пальцев к затылку и вискам уничтожило остатки его самообладания; Лису прерывисто выдохнул, подавшись навстречу неуверенной ласке. Руки Вэнь Нина дрогнули, но затем он коснулся волос Лису увереннее, зарываясь подушечками пальцев в жестковатые пряди, и плавно, аккуратно стянул клановую заколку, опалив затылок своим тёплым дыханием.

Вэнь Лису крепко зажмурился и сжал губы, сдерживая непроизвольный стон. Однако щадить его и давать хотя бы пару мгновений передышки никто и не подумал: Чжулю скользнул тёплыми пальцами по его груди, расправляясь с одной из завязок и будто бы случайно задевая сосок. И Лису всё. Лису закончился.

Издав сдавленный невнятный звук, он изогнулся и, не удержавшись на ногах, навалился на Вэнь Нина. Твёрдость и жар чужого тела, крепкие руки, чуть сжавшие его бока в попытке удержать, удивлённый горячий выдох, коснувшийся его уха — всё это отозвалось в нём волнительной дрожью; во рту пересохло.

— Лису, ты… — в голосе Цюнлиня сквозило неподдельное беспокойство, и Лису прервал его, подавшись ближе, притеревшись лопатками к его груди.

— Поцелуй меня, — выдохнул он.

Вэнь Чжулю, будто бы дожидавшийся именно этой требовательной просьбы, провёл костяшками пальцев по его щеке, повторив линию шрама, и коснулся его губ своими. Так нежно, трепетно — в контраст горячей ладони, прижавшейся к его спине прямо под лопатками, обжигающей кожу даже сквозь пламенно-красные нижние одежды, оставшиеся последним препятствием. Эта ласка должна была стать лазейкой, последним спасением, возможностью перевести дыхание и затушить огонь, вспыхнувший в венах.

Но Лису желал гореть. И он вцепился в одежды Чжулю, вжимая его в себя, и решительно углубил поцелуй, зарывшись свободной рукой в его волосы и властно надавив на затылок. Ни единого шанса отстраниться. Ни малейшей возможности для отступления. И если Вэнь Чжулю захочет уйти, ему придётся применить силу — или не отвечать на поцелуй.

Однако Чжулю ответил. Прерывисто выдохнул, бесконечно долгую секунду потратив на осознание, — и подался вперёд, целуя напористо, жадно, горячо, отпустив себя окончательно.

И от такого Чжулю кружилась голова.

Лису не помнил, в какой момент они опустились на кровать. Возможно, когда сухие, горячие губы А-Нина коснулись его шеи — или когда Лису уже сам потянулся к его губам, позволив Чжулю покрывать поцелуями свои плечи и ключицы, с которых давно сполз ворот одежд. Может быть, это произошло где-то между тем, как Вэнь Нин нежно оглаживал его живот — а затем вдруг провёл ладонями выше, надавив на соски и вырвав из груди задушенный стон, утонувший в поцелуе.

Они не бросались друг на друга, как изголодавшиеся по телесной ласке подростки, действуя вдумчиво, неторопливо — и никак не могли друг другом надышаться. Позволяли себе касаться так, как хотелось, делать то, чего желалось, не встречая ни малейшего сопротивления, ни намёка на протест. И это опьяняло, окрыляло, заставляло тянуться навстречу чужим рукам и губам, самому отвечая с той же пылкостью.

Когда груди и спины вдруг коснулся холодок, Лису осознал, что нижней рубашки на нём уже не было, но эта мысль растаяла в следующее же мгновение — в мягких поглаживаниях, в нежных касаниях губ. Чжулю опустился ниже, согрев своим дыханием грудь Лису, и поцеловал раскрасневшуюся, ставшей слишком чувствительной кожу, задевая пальцы А-Нина, — а затем огладил узкие ладони, ещё пахнущие травами, и Цюнлинь задрожал, прижимаясь теснее.

Они ласкали Лису — и Лису горел, плавясь, как хрупкий весенний лёд под жарким солнцем. Он хватался за крепкие плечи, за отвороты чужих одежд, требовательно стягивая их и удовлетворённо выдыхая, когда ненужные тряпки соскальзывали прочь, обнажая кожу. Он то углублялся в поцелуи, то растекался от поглаживаний, широко раскрытыми глазами глядя куда-то в потолок — и не видя ничего. Он пропускал сквозь пальцы шелковистые пряди чужих волос — или зарывался в них и слегка тянул, указывая направление к месту, более всего жаждущему прикосновений в тот момент.

И это было так хорошо, так правильно, так необходимо, что забывалось обо всём. И Лису позволял себе наслаждаться долгожданной близостью, не думая ни о чём.

Правда, кое о чём подумать всё же пришлось — когда чьи-то руки опустились на его бёдра, и он сам подался назад, потираясь о пах Вэнь Нина и срывая с его губ сдавленный вскрик. То, как напрягся А-Нин, растерянный, смущённый своей реакцией, и замер Чжулю, в чьих глазах виднелось нечто, подозрительно напоминающее смятение, заставило Лису осознать одну весьма щекотливую вещь.

Они все тут понятия не имели, что стоило делать дальше. И пусть Лису теоретически знал, как происходит секс между мужчинами, практика вносила свои коррективы — и он внезапно понял, что надо бы притормозить. Совсем ненадолго, чтобы убедиться в том, что они действительно готовы к следующему шагу.

Он коротко лизнул свои влажные, покалывающие от бесконечных поцелуев губы, с некоторым удивлением нащупав маленькую ранку. В памяти абсолютно не сохранилось момента, когда его успели укусить, и кто вообще это сделал.

— Мы… — хрипло выдохнул Лису, изо всех сил пытаясь собрать остатки мыслей в кучку. — Мы можем остановиться сейчас. Если вы хотите.

Растерянность в глазах Чжулю сменилась выражением настолько скептическим и даже ироничным, что невысказанное «Вы сами себе верите?» буквально повисло в воздухе, переливаясь яркими цветами. Лису постарался ответить ему не менее выразительным «Если понадобится, я остановлюсь», но и сам знал, что вряд ли сможет это сделать. Не тогда, когда его буквально трясёт от жажды прикосновений — более откровенных, жадных, требовательных, чем ему уже довелось получить сегодня.

Будто отвечая на его мысли, Вэнь Нин тихо выдохнул ему куда-то в изгиб шеи словно бы даже со смешком и прошептал:

— Вряд ли это возможно.

Лису шумно выдохнул и успокаивающе провёл ладонью по волосам Цюнлиня, удивляясь про себя, когда это он успел их распустить. Ответ крылся где-то между смутным воспоминанием о том, как Вэнь Лису отбрасывал прочь какую-то ленточку, застрявшую у него между пальцев, и тем, как он приглушённо застонал, когда его собственная голова лишилась последних украшений.

— Если вы не… — начал было Лису и озадаченно замолк, когда Чжулю невесомо коснулся кончиками пальцев его губ.

— Слишком много мыслей, — прошептал мужчина, нежно отводя в сторону прядь, упавшую ему на глаза.

— А-Лису, — выдохнул Вэнь Нин будто бы в завершение его фразы.

И Лису сдался, позволив Чжулю сцеловать тихий смех с его губ. Что ж, если они так настаивали, он просто не имел права повернуть назад.

Их движения наполнились тягучей томностью, не захватывающую ураганом, но накатывающую мягкими волнами, позволяя вести этот танец в собственном ритме. Теперь Лису не только принимал ласки, сквозь наваждение пытаясь ответить тем же, — он мягко направлял их, ничем не стараясь выдать собственной неопытности. И ему это удавалось.

Он потянул на себя Чжулю, вовлекая его в нежный поцелуй, и скользнул ладонями под распахнувшиеся одежды, обрисовывая кончиками пальцев линии крепких мускулов. Огладил твёрдую грудь, будто бы невзначай надавив на соски, прошёлся щекоткой по напрягшемуся животу и поощрительно улыбнулся в чужие губы, ощутив давление горячих ладоней на своих бёдрах.

Вэнь Нин замер в нерешительности, и Лису обхватил его ладони своими, переплетя их пальцы, придвинулся ближе, плотно прижимаясь каждым изгибом тела; изо рта юноши вырвался судорожный выдох, когда его руки потянули ниже, между ладоней Чжулю, к самой промежности. Он мог бы остановить всё прямо сейчас — стоило только дать хотя бы малейший намёк на сопротивление, и его бы отпустили, не заставляя касаться тех мест, о которых даже подумать было стыдно. Он правда мог бы. Но вместо этого Цюнлинь двинулся дальше сам, с решительностью, которой не ощущал на самом деле, обхватывая дрожащими пальцами твёрдый член Вэнь Лису.

И Лису встряхнуло, подбросило на месте от этого касания — но он не застонал. Он тихо всхлипнул в губы Чжулю, толкнувшись бёдрами в руки Вэнь Нину, и отчего-то такой отклик показался громче самого страстного крика.

Эта реакция завораживала. И пробуждала что-то сродни предвкушению и любопытству: что ещё, какие прикосновения способны вызвать такой же ответ? Вэнь Нин гулко сглотнул ставшую вдруг вязкой слюну, и надавил ладонью смелее, плотнее, заставив Лису изогнуться, промычать нечто неразборчивое и задрожать, подаваясь навстречу.

Вэнь Чжулю на короткий вдох отстранился, чтобы затем вновь припасть к губам Лису глубоким поцелуем — и обхватить его бёдра плотнее, проминая большими пальцами сильные мышцы, медленно, дразнящее медленно продвигаясь ближе к промежности, почти касаясь ладоней Цюнлиня. Их пальцы не соприкасаются: Чжулю соскальзывает ниже, обхватывает ягодицы и сжимает их, слегка приподнимая Лису, заставляя его судорожно вздохнуть и едва ли не улечься на Вэнь Нина. И пусть он не знает, насколько правильны его действия, реакция любовников говорит сама за себя: Вэнь Лису дрожит, словно натянутая струна, и отзывается на каждое касание чувственными выдохами и заполошными, едва разборчивыми словами одобрения, а Вэнь Цюнлинь вновь расслабляется, льнёт ближе, даже касается одной рукой бедра Чжулю, взглядом спрашивая разрешения. Разумеется, Чжулю позволяет, и на лице его самого юного возлюбленного расцветает робкая, пугливая улыбка, прежде чем его пальцы давят плотнее, вызывая приятную дрожь внизу живота.

Как хорошо. Небеса, как же хорошо.

Лису кажется, что от него вот-вот не останется даже пепла. А-Нин гладит его член всё более уверенными, набирающими силу движениями — и даже сквозь тонкую ткань штанов его пальцы обжигают. Чжулю то крепко сжимает его ягодицы, то дразнящее ласкает чувствительную кожу между ними, скользит к мошонке и обратно, заставляя сжиматься и выгибаться навстречу, притираться к чужим рукам, чтобы получить больше. Ему горячо, ему приятно, ему так хорошо, что Лису боится потеряться в этих ощущениях.

И, конечно же, он теряется.

Чжулю с влажным звуком отстраняется от его губ и тянется к Вэнь Нину; Лису спиной чувствует тихий вскрик, и пальцы Цюнлиня сжимают его крепче, заставляя вжаться ртом в чужое плечо, чтобы не закричать самому. Рука Чжулю уже не касается его ягодиц, уходит дальше, поглаживает уже А-Нина — ровно в том же темпе, в каком сам А-Нин ласкает Лису. И это почти невыносимо.

Горячая кожа обжигает губы жаром и солью — Лису сцеловывает капельки пота, чувственную дрожь, на пробу касается языком и, осмелев, коротко лижет выступающую ключицу. Чжулю притягивает Вэнь Нина ближе, и Лису горит, пылает между ними — и прерывисто выдыхает, когда ему толкаются в пах, когда Цюнлинь обхватывает уже два члена, когда его губы ловят низкую вибрацию стона, идущую из горла Чжулю, когда в голове тяжелеет — а затем вдруг вспыхивает и ослепляет, оглушает, бросает в пропасть или к небу, куда-то бесконечно далеко и одновременно до боли близко.

Вэнь Лису приходит в себя не сразу, уже тогда, когда они уже лежат на постели, переплетясь конечностями и пытаясь привести дыхание в порядок. В голове всё ещё мутно, и его ужасно клонит в сон, но Лису находит в себе остатки сил приподнять свинцовую руку и обхватить совсем слабыми пальцами чьё-то запястье.

— Останьтесь, — бормочет он едва разборчиво, слепо утыкаясь кому-то в грудь.

Его макушки ласково касаются поцелуем, и он чувствует, как его ладонь сжимают в ответ, а затем тянут куда-то выше, чтобы прижаться к ним тёплыми губами.

— Мы будем рядом, — ласково шепчет голос, щекоча кожу ладоней.

— Спи спокойно, А-Лису, — тихо говорит второй голос, и мягкие губы касаются макушки вновь.

Вэнь Лису улыбается сквозь навалившуюся на него дрёму и устраивается удобнее в тесных, надёжных объятиях своих любимых.

В спальне гаснут последние свечи, и ночь окончательно вступает в свои права, укутывая их бархатным одеялом блаженной тишины.