Когда Барбатос встречает Моракса в первый раз, тот уже похоронил Гуй Чжун — и еще многих.

Тот идет в окружении Адептов и сияет как золото, но лицо его недвижно и полно скорби. О Рекс Ляписе Барбатос слышал совсем другое — он слышал о теплом смехе и десятках тонов улыбок для времени войны и времени мира.

Он слышал, что Моракс юн и полон сил, несмотря на прошедшие тысячелетия. Сейчас же тот выглядит еще старше, чем есть.

Говорят — да много что говорят, и Барбатос ищет все это, но не находит. Моракс — каменный дракон, и даже в образе человека он остается камнем. Сейчас он похож на могильную плиту, каменные оковы, глухие стены. 

Барбатос не любит оковы и стены — и от могил ему тоже тошно.

Первое что Барбатос делает — подходит почти-невежливо близко и смотрит глаза в глаза так непочтительно, что прежний Рекс Ляпис или рассмеялся бы, или сощурился в гневе...

Нынешний Рекс Ляпис Барбатоса игнорирует.

Барбатос касается струн, это движение придает ему сил и смелости, и после подходит к Мораксу близко-близко, почти касаясь его одежд, — и вновь заглядывает в его глаза. Снизу вверх, слишком большая разница в росте — и да, Барбатос медленно умирает под этим взглядом, направленным сквозь него. В никуда.

Он знает этот взгляд. Именно так на него смотрит его собственное отражение.

Барбатос снова ведет по струнам, не извлекая звук.

— Отчего вы печальны, Гео Архонт?

Тот не отвечает, продолжает смотреть с легким удивлением, но Барбатос почти видит как камень идет мелкими трещинами, как чуть меняются линия губ и выражение глаз. Ему вдруг хочется смахнуть с чужих плеч каменную крошку, он тянет к ним руку...

...и мир вдруг переворачивается, а в затылке вспыхивает боль и что-то давит на ребра. Хорошо, что другие Архонты еще не прибыли — они не видят всего этого... Или плохо, потому что они не видят, как убивают Анемо Архонта?

— Ты че, сука, сделать хотел?

Барбатос открывает глаза и видит Адепта, придавившего его грудь коленом. Видит он и копье, приставленное к горлу достаточно близко, чтобы занервничать всерьез. Адепт склоняется ниже и глухо рычит — и вообще смотрит почти как рассерженный Андриус, и от этого так смешно, что Барбатос с трудом давит смех.

Он смотрит в глаза, золотые, почти как у Моракса, и залипает.

Адепту молчание явно не нравится, он царапает каменный пол острием копья и...

— Сяо, отпусти. Вряд ли Анемо Архонт хотел причинить мне вред.

Вес исчезает, и Барбатос наконец может дышать полной грудью… Хотя не то чтобы ему вообще требовалось дыхание. 

— Простите моего Адепта, — говорит Рекс Ляпис, и от его голоса хочется умереть или сочинять песни. — Он бывает несдержанным и реагирует слишком остро.

Барбатос встает, потирая ребра, и тогда Гео Архонт, Рекс Ляпис, каменный дракон Моракс, сразивший сотни богов и чудовищ, кланяется ему — и поклон этот полон идеально выверенной вежливости и извинения.

Барбатос слишком удивлен, чтобы сделать хоть что-то: он тупо смотрит на Моракса и не понимает ничего.

Он слышит злое ворчание того Адепта, что-то вроде "не нам нужно извиняться, а этому идиоту", но Моракс игнорирует его, и Барбатос не заостряет внимания тоже.

Все оставшееся время он залипает на Моракса — и ежится под острым взглядом его Адепта.

Второй раз Барбатос встречается с ним случайно — и даже не уверен, что Моракс его узнал.

Ли Юэ отличается от Мондштадта, как недвижная скала отличается от ветра, но люди в нем точно такие же. Барбатос вслушивается в их голоса и в ритм их сердец — и ему нравится то, что он слышит.

Люди Ли Юэ чтят своего бога как учителя и отца — и все их поклоны и молитвы идут не из страха, но из любви.

Барбатос вливается в их поток дуновением ветра, но не может стать его настоящей частью — камень и пыль Ли Юэ не льнут к нему, не поддерживают незримо… Смертные не видят его сейчас — не стоит их беспокоить явлением чужого бога.

Толпа приносит его к одной из статуй Гео Архонта — и далеко не сразу Барбатос понимает, что то не статуя, а сам Рекс Ляпис. Не то чтобы он не хотел с ним встречаться, просто… С Мораксом сложно: никогда не знаешь, что у него на уме, что значит его якобы-дружелюбный взгляд, за секунду выворачивающий наизнанку.

Барбатос хотел бы нанести ему визит вежливости — но не сейчас, не после изматывающего дня и не с горячей от вина кровью.

Моракс выглядит божественно — его одежды белее снега, его кожа подобна отполированной кости, его руки черны и сияют золотом, его взгляд прожигает насквозь… Барбатос перехватывает этот взгляд, отвечает широкой улыбкой и салютует недопитым вином.

Моракс чуть щурится, и все вокруг повинуется движению его век: Адепты растворяются в вечернем тумане, а толпа исчезает сама собой. Не то, чтобы это Барбатосу нравилось — слишком уж напоминает тиранию Архонта Бури, — но ветер в Ли Юэ такой же свободный, как в Монде, а сердца его жителей звучат счастливо.

Барбатос проявляется, прижимая крылья к спине так плотно, что они кажутся белоснежным плащом.

— Что привело вас сюда, воспевающий свободу Анемо Архонт Барбатос? Чем я могу вам услужить?

Что ж, видимо слухи не врали: у Моракса память прочнее камня.

Барбатос лишь улыбается — и протягивает ему бутылку вина.

— Это вино сделали в Мондштадте. Угощайся, пожалуйста. Большего мне не нужно.

Вино действительно хорошо, и было бы жаль его отдавать... но удивленное — и до ужаса глупое — лицо Моракса стоит и сотни таких бутылок.

Они встречаются еще много раз — и Барбатос узнает и теплый смех, и ледяную ярость, и десятки тонов улыбок, и еще больше тонов молчания… Но ничто из этого не говорит о войне — и Барбатосу нравится такой ход вещей.

Моракс — не тот, с кем следует воевать.

И не важно, на какой из сторон.

В последний раз Барбатос ждет совсем не его. Впрочем, он вообще ничего — и никого — больше не ждет.

Он сегодня даже не Анемо Архонт — его маскировка под смертных стала намного лучше. Барбатос сейчас ничем не отличается от мондштадтских купцов или путешественников: удобный костюм из добротной ткани, какой не найти в Ли Юэ, сшитый по последнему слову моды, беспечно подвязанные к поясу кошель и Глаз Бога, наивная расслабленность в каждом движении…

Посмотришь со стороны и не скажешь, что это — Архонт.

Барбатос, впрочем, и не стремится казаться Архонтом. В Мондштадте не осталось тех, кто с легкостью узнает его в лицо — и во всем мире таких можно пересчитать по пальцам.

Он слишком устал — и начал понимать Андриуса и его нежелание становиться Анемо Архонтом. Ветер не должен быть скован цепями — пусть даже цепями долга.

Барбатос смотрит на водную гладь — волны бьются о пристань Ли Юэ, век за веком стачивают камень, разъедают его морской солью, но город лишь становится сильнее и больше.

Барбатос смотрит на людей, работающих в порту — и видит несовершенство.

Ему не нужно вслушиваться в ритм их сердец, чтобы знать правду. Работа — тяжела и неблагодарна. Мора, что должна была сделать жизнь людей проще и лучше, лишь вогнала их в незримое рабство...

Он старается не думать о том, что людям зависимость нравится.

Барбатос кладет подбородок на лежащие на перилах руки и тяжело вздыхает. Ветер в Ли Юэ свободен — но на то он и ветер. Среди людей и Адептов Ли Юэ по-настоящему свободных нет.

Как и во всем мире.

Он снова смотрит на работающих у причала сортировщиков рыбы и на их тучного начальника, шипящего одному из них что-то в лицо…

Вот этот юноша пожимает плечами и разводит руками в стороны, будто бы и не замечая, как его начальник багровеет от злости. Вот он ловит тяжелую оплеуху — и до жути вежливо улыбается в ответ.

Барбатос знает такой сорт улыбок: тот, кто так улыбается, готов убить — и убьет, если выдастся случай.

Рабочий улыбается одной их самых страшных улыбок Гео Архонта — и говорит, говорит, говорит… Барбатос мог бы попросить ветер донести эти слова, но ему слишком лень шевелиться.

И все же вскоре он вскакивает, едва не посадив в руку пару заноз.

Этот юноша вдруг вытаскивает набитый морой кошель прямо из-за пазухи своего начальника — и так, что тот этого даже не замечает, плененный не то рассказом, не то плавными движениями тела и красивым голосом…

Впрочем, спохватывается тот почти сразу.

Юноша, прежде спокойно идущий в док, оборачивается вдруг через плечо и срывается с места вспугнутой птицей. Он лавирует между людей и грузов, точно ветряной поток, — и Барбатос не может этим не любоваться.

В какой-то момент бандана почти слетает с его головы, держится лишь чудом — и часть длинных волос вьется по ветру, хлещет своего хозяина и прохожих… Слишком приметно — и слишком опасно. Легко зацепиться за что-то, легко попасть в руки преследователей.

Жалко будет, если поймают.

Барбатос и сам не понимает, как — и зачем — встает на пути этого человека.

Не понимает, зачем ловит его за руку и утаскивает прочь из порта.

И зачем затягивает его в узкий захламленный проулок между домами, не понимает тоже.

Человек, разгоряченный погоней, поднимает голову к небу, стягивает и так сбившуюся бандану — и смеется.

Он заметно выше Барбатоса — и должен бы запыхаться, его сердце должно бы лихорадочно стучать… Но оно стучит ровно.

Оно стучит знакомо — так, как стучит божественное сердце.

Барбатос поднимает взгляд выше распахнувшейся на груди рубашки из парусины — и сталкивается с чужим взглядом. 

Он узнает золотые глаза Моракса — но их вообще не узнать невозможно.

Впрочем, сам Моракс его наверняка узнал еще раньше — иначе не позволил бы себя утащить с оживленных улиц.

— Че? — У Барбатоса много вопросов, но ему впервые за многие десятилетия не хватает на них слов.

Моракс — Рекс Ляпис? Кто он сейчас? — внимательно вглядывается в чужие глаза и не то фыркает, не то давится воздухом... До Барбатоса не сразу доходит, что тот просто прыснул со смеху, как самый обычный смертный, а не древний Архонт.

Все это совсем не похоже на того Гео Архонта, которого он знает… но Барбатос не уверен, знает ли он Гео Архонта вообще. Последние полчаса легко опровергли прошедшую со знакомства тысячу лет.

Слишком легко опровергли — так легко, что можно бы обидеться на неискренность, но Барбатос слишком обескуражен и оттого теряет самый удачный момент для возмущения.

Моракс, отсмеявшись, подкидывает на ладони кошель и слегка прикрывает глаза.

В полумраке они горят янтарем еще ярче, чем при солнечном свете.

Он шепчет одними губами, не издавая ни звука — и Барбатосу почти не нужно всматриваться в их движения, чтобы понять сказанное.

“Мы знаем друг друга как Архонты, но мы больше, чем Архонты. Ты сам показал мне это.”

Эти слова вибрируют в воздухе, резонируют в гнозисе… Барбатос так же молча кивает в ответ.

Моракс обводит глазами его наряд, наверняка замечая поддельный Глаз Бога, и щурится еще сильней. Почти игриво.

Затем он вдруг отряхивается от пыли и протягивает Барбатосу забинтованную ладонь.

— Меня зовут Ли. — Его лицо вновь становится каменной маской, но Барбатос давно понял, что нужно смотреть в глаза… Сейчас в них плещется слишком многое, и ему совсем не хочется разгадывать каждый смысл. — Чжун Ли. А как зовут тебя, мой спаситель?

Барбатос на мгновение прикрывает глаза и набирает побольше воздуха. За все эти годы он так и не узнал Рекс Ляписа, Гео Архонта Моракса — но сейчас он, возможно, впервые, может по-настоящему узнать Ли.

Это — контракт, который невозможно не подписать... и который никогда не будет записан.

Имя, которое крутится на его языке, горчит почти так же, как взгляд Чжун Ли.

— Венти.

Они пожимают руки.