Уже через пару месяцев после начала пятилетней миссии Джим утвердился в уверенности, что его корабль притягивает невероятные ситуации, как магнитом. Самым неоднозначным происшествием было то, в котором он потерял первого помощника. Видеть, как старый друг на его глазах превращается в нечеловеческое существо, как в нем пропадают все его лучшие качества, обнажая самые темные тайны его души, было невыносимо. Единственным, кто не потерял трезвого разума в той ситуации, был Спок.

Джим оперся на его логику и холодный рассудок, как раненый на костыли, и смог принять невыносимо трудное решение. То, что оно верное, он знал и сам, но надежда, смешанная с чувством вины перед Гэри, застила ему глаза. Именно этот человек своим неутомимым оптимизмом, своими непрекращающимися шутками, своей буйной жизненной силой помог Кирку залечить его душевные раны после «Фаррагута» и вновь стать самим собой. Теперь Джим искал возможность отплатить ему тем же, но этой возможности не было. Тогда он сделал то единственное, что мог сделать в той ситуации для друга. Он убил его своими руками.

Джиму было вдвойне труднее перенести боль этой потери, потому что он не имел права показывать слабость и неуверенность экипажу, потому и разделить ее было не с кем. В тот момент настоящей отдушиной для него стали шахматные партии со Споком, которого он сразу по возвращении на корабль назначил новым первым помощником. Часы, проведенные в упражнениях ума и абстрактных разговорах о науке в общем, и о корабле, в частности, приносили Кирку огромное облегчение.

Во время одной из таких партий он и предложил Споку звать его Джимом. Тот в ответ поднял бровь в знаке удивления и Кирк понял, что, когда он озвучивал свое предложение, то подсознательно ждал этого жеста, ставшего таким привычным за последнее время. Увидев, что он оказался прав в своих ожиданиях, Джим не смог сдержать улыбки.

– Что вас так удивило, мистер Спок?

– Это обращение не соответствует Уставу Звездного Флота, капитан. Вы предлагаете мне нарушить Устав?

Джима этот вопрос развеселил еще больше.

– Что вы, мистер Спок, как можно! - воскликнул он с притворным возмущением. Потом рассмеялся и продолжил, – однако Устав не декларирует обращение к друзьям в свободное от выполнения служебных обязанностей время. А у нас на Земле друзья обычно зовут друг друга по именам.

При всей вулканской безэмоциональности Джим внезапно понял, что теперь знает, как выглядит вулканское выражение шока.

– Вы хотите сказать, что предлагаете мне перейти в статус вашего друга?

– Я хочу сказать, что вы уже мой друг, Спок. Подумайте сами, кто еще на этом корабле, кроме вас, терпит мою кислую физиономию вот уже на протяжении трех недель почти каждый день и, при этом, даже ни словом не обмолвился о том, что ему скучно?

– Скука это человеческая эмоция, капитан, вулканцам она не знакома. К тому же, я нахожу наше общение очень полезным, ваша методика игры в шахматы оказывает стимулирующее воздействие на мои мыслительные способности.

– Это очень хорошо, что вы так думаете, мистер Спок, потому что вам шах и мат, – с этими словами Джим передвинул одну фигуру и улыбнулся еще шире, когда снова увидел знакомый жест бровью.

В тот момент он понял, что на него самого общение со Споком тоже оказывает крайне стимулирующее воздействие. Тот был настолько холоден и сдержан в своих проявлениях, что Джиму постоянно хотелось его как-то растормошить, спровоцировать его на эмоциональный, человеческий поступок. В конце-концов, капитан знал, что Спок все-таки наполовину человек, а значит шанс у него точно был.

– Ну, что, выбирайте. Либо вы называете меня Джимом и признаете, что вы мой друг, либо я решу, что вы общаетесь со мной из жалости – и не надо опять про то, что у вулканцев нет эмоций! ну хорошо, из снисхождения – и тогда мы прекращаем все эти шахматные посиделки.

Кирк знал, что идет ва-банк, но дело было уже не в провоцировании вулканца. Неожиданно для себя, он осознал, что ему действительно важно знать из каких побуждений Спок проводит с ним столько времени. Поэтому ответа он ждал весьма напряженно.

– Джим.

Одно это слово, произнесенное чуть хрипловатым тихим голосом, вдруг со всей ясностью показало Кирку, что он попал в свою собственную западню. От одного лишь звука его имени у него по позвоночнику пробежала дрожь и в голову ударило горячей волной. Растерявшись, он не сразу нашелся, что ответить. Потом поспешно выговорил:

– Вот и отлично, Спок, тогда завтра в то же время.

После чего буквально сбежал из комнаты, чувствуя, как там внезапно стало душно и жарко.

Добравшись до своей каюты, он смог немного отдышаться. Ну ты даешь, Джим, надо ж было тебе так влипнуть. Произошедшее никак не укладывалось в его голове. Джим Кирк не ведет себя так, он очаровывает, пленяет и исчезает. Джим Кирк не любуется каждый раз, когда вулканец поднимает правую бровь. Джим Кирк не считает в глубине души, что остроконечные уши гораздо сексуальнее обычных человеческих. Джим Кирк не вздрагивает от возбуждения при одном только звуке его имени, произнесенном тихим голосом первого помощника. А раз так, значит он совсем не тот Джим Кирк, каким он считал себя раньше, потому что внезапно он осознал, что делал все эти вещи с самой первой встречи со Споком еще в Академии. Если не считать реакции на имя, конечно, ведь Спок назвал его по имени впервые.

Это открытие ошеломило Джима. Нет, в самом факте влечения к Споку не было ничего такого уж странного, в конце-концов он гуманоид и даже наполовину человек. Странно было то, что сознание Джима ухитрилось вытеснить факт этого влечения на долгие годы, скрыть эту правду от него самого. Обычно Кирк точно знал, к кому какие чувства испытывает и чего хочет от дальнейших отношений с тем или иным существом. Он был отпрыском своего века, когда большинство табу в отношениях людей были давно изжиты, а секс больше не был чем-то тайным и порочным. Поэтому и повода для вытеснения сексуального влечения к вулканцу из сознания у Кирка не было.

Или был? Единственный вариант, который пришел Джиму на ум, это тот, что его не просто влекло к Споку, как к сексуальному объекту, а что было за всем этим что-то еще. Тут он почувствовал, что как будто нечаянно дернул за невидимую нить и запутанный клубок чувств потянулся за одним простым вопросом. Там был восторг. Там было восхищение. Там было ощущение окончание поиска. И там был страх. Страх потери. Страх отказа. Немыслимый для Кирка, который никогда не получал отказа ни от кого. Там было еще много чего, но он не решился разматывать его дальше сейчас, он и так был слишком потрясен.

Мысленно крепко выругавшись он немного успокоился. Однако, теперь ему ничего не оставалось делать, как просто жить с этим знанием и этими чувствами, которые прорвались на свободу и полезли из всех щелей. Что ж, придется, видимо, и Джиму Кирку когда-то узнать, что такое безответная любовь. Стоп! А почему он сразу сдается? Глупый страх мальчишки-кадета был решительно отброшен уверенностью взрослого опытного человека, как несущественный. В этот момент Джим решил, что он не должен сдаваться, не попытавшись, даже если на попытки у него уйдут годы.

А потом удивленно усмехнулся, когда понял, что только что признался сам себе в том, что любит – черт подери! – вулканца. Это было что-то невероятное, но почему-то от этой мысли не хотелось бежать с воплями куда подальше, а хотелось скорее ринуться в бой, немедленно отправиться штурмовать неприступную крепость по имени Спок. И он, конечно же, ринулся, со всей энергией своей страстной натуры.

От отчаянного, практически неприкрытого флирта со Споком его на какое-то время отвлекло только появление на борту корабля нового начальника медицинской службы, доктора Леонарда Маккоя. Этот язвительный южанин с первых же минут общения понравился капитану. Его остроумные шутки, нестандартный, чисто врачебный, взгляд на вещи в сочетании с добрым сердцем сразу расположили Джима к нему, и уже через несколько дней они вели себя, как старинные друзья. Вскоре к Маккою даже прилипло прозвище Боунс, как намек на его костлявое телосложение и на старинное название его профессии — костоправ.

Маккой был одним из первых, кто понял суть отношения капитана к первому помощнику. Это сразу показалось ему безнадежной затеей. Однажды, заметив, как Кирк чуть ли не льнет к мистеру Споку прямо на мостике, он после смены спросил капитана наедине, не нужны ли ему таблетки, чтобы помочь преодолеть возбуждение, на что Джим со смехом ответил, что для этого есть более приятный способ. Однако, в глубине души не мог не признать правоту доктора.

Он хотел быть со Споком. Чем дальше, тем меньше его привлекали все остальные существа на свете и фокус его желаний стремительно сужался до худощавой фигуры вулканца. Мало того, если бы Джим не знал, что вулканцы кристально честны и прямолинейны, то он бы подумал, что тот в последнее время играет с ним, дразнит его в своей неподражаемой «я-не-понимаю-о-чем-вы» манере.

Несомненно, Спок признал, что он его друг. Они много времени проводили вместе и на мостике, и в десанте. Они продолжали играть в шахматы и стали иногда вместе обедать. Несколько, нет, множество раз Джим, казалось, ловил на лице вулканца тень улыбки, замечал, как мимолетно смягчались черты его лица. Иногда Спок говорил совершенно логичные вещи, но они все равно звучали так, будто это шутка, и капитан смеялся. А иногда они попадали в переделки и Джиму чудилось, будто он видит тревогу и озабоченность в бездонных глазах, которые искали его в дыму взрывов и в пыли обломков. И он мог поклясться, что видел в этих глазах облегчение, когда они находили его взгляд, и обнаруживали капитана живым и относительно невредимым.

Прикосновения стали его маленькой тайной, которая была у всех на виду и которую, как казалось капитану, никто не замечал. Джим превосходно знал, что вулканцы крайне чувствительны к прикосновениям. Однако, много раз он не мог удержаться от того, что бы под различными предлогами не коснуться первого помощника. Самое удивительное было то, что Спок делал вид, что не замечает этого. Конечно, эти прикосновения были через одежду, но с другими вулканец всегда держал такую дистанцию, чтобы не допустить даже такого касания. А Джим подходил к нему вплотную, стоял так близко, что чувствовал жар, исходящий от тела Спока и, оборачиваясь в другую сторону, как бы случайно задевал его рукой или бедром. Вулканец не отодвигался, не увеличивал дистанцию. И в следующий раз Джим пробовал что-нибудь еще.

А потом Спок сам начал прикасаться к нему с минимальным на то поводом или же вообще без повода. Если бы первый помощник был человеком, это были бы ничего не значащие прикосновения, но для вулканца это было просто немыслимо. Джим особенно запомнил один момент. Однажды их затянуло в черную дыру и выбросило назад в прошлое на пару столетий. Капитан ухитрился и там попасть в переделку, но Спок вовремя явился, чтобы освободить его. Увидев, что у Кирка в драке был разбит кулак, вулканец взял его руку и быстро осмотрел, видимо, чтобы убедиться, что сильного повреждения нет и, кажется, даже что-то спросил об этом. Причем, в этот момент он смотрел на поверженного полковника из двадцатого века, так что Джим был уверен, что он по ошибке прикоснулся не к рукаву, а к обнаженной коже его запястья. Дальнейшее длилось доли секунды. Ощущение, похожее на электрический разряд пробежало от пальцев Спока по всему телу Джима. Изумленные случившимся, они оба посмотрели друг на друга и вулканец тут же выпустил руку капитана.

С тех пор Джим вновь и вновь вспоминал это ощущение. Ничего подобного он не испытывал никогда в жизни до того момента. Он гадал, было ли это случайностью, или же прикосновение пальцев вулканца всегда оказывает такой эффект на человека. Потому что это ощущение было невероятно приятным и даже одно только воспоминание о нем отзывалось в теле Джима возбуждением.

Однако время шло и обстоятельства складывались так, будто кто-то специально пытался доказать Кирку, что его авантюра обречена на провал. Пару раз Джим даже думал, что влюбился в другого или другую. Бесчисленное количество раз он пытался флиртовать со всеми, кто попадал под руку. Однако, такой флирт не приносил никакого удовлетворения и вскоре начал раздражать. Потом он встретил Эдит Килер, но прекрасная Эдит, которая заворожила его душу своими пророческими представлениями о будущем человечества, пала жертвой этого самого будущего.

Потом случилось ужасная трагедия и его единственный брат погиб по вине омерзительных паразитов. Позже, у Джима буквально на руках умерла жена брата и чуть было не умер их единственный оставшийся в живых сын. Когда же Спок ослеп при попытке избавиться от паразита, Джим подумал, что его жизнь потеряла всякий смысл. Он был раздавлен чередой этих событий, которые начались издалека и подобрались к самому его сердцу, по пути уничтожая все, что было ему дорого. Он чувствовал, что теряет даже Боунса, который винил себя в слепоте первого помощника. Кирк сидел в своем капитанском кресле и вместо былого всемогущества ощущал себя таким потерянным и одиноким, как никогда раньше. В тот момент он не знал, что колесо его Фортуны уже сдвинулось с самой нижней точки и вновь стремительно понесло его вверх.